Глава 11
Король не обманул. Комнаты, вообще-то, оказались двуместные. Но зато их было в избытке. Объект семь явно готовили для куда более многочисленного гарнизона.
Внутри «апартаментов» обстановка была по-армейски строгая. Две кровати, два стула, две тумбочки, небольшой откидной столик. В каждой тумбочке – герметически запакованное постельное белье и туалетные принадлежности. В изголовье лампа и на стене выключатель, чтобы дотянуться, не вставая.
Пыли практически не было. Наверное, воздух очень хорошо фильтровался.
Я разорвала пакет с бельем и кое-как застелила постель. Стащила одежду, сунула пистолет под матрац и повалилась на койку. Хоть и железную, но вполне комфортабельную. Или я настолько устала?
В стену справа постучали.
– Всем сладких снов, – донесся приглушенный голос Грэя.
– Пока на нас не сбросят атомную бомбу, меня не будить, – отозвался из-за другой стены Артем.
Да. перегородки между «апартаментами» тонковатые. Надеюсь, никто из моих друзей не храпит?
Это была последняя мысль, перед тем как я провалилась в крепкий сон...
Когда как следует выспишься, всё воспринимается по-другому. Так уж устроен человек – по утрам хочется жить и любить. И не думать о трудном и плохом вчерашнем. Даже если трудное и плохое затаилось где-то поблизости...
Лампочку я не включала, но через закрытые веки прорывается свет. Неужели вчера забыла погасить?
Сладко зеваю и открываю глаза.
Нет, лампочка не горит. Безжизненный стеклянный пузырь никогда бы не дал столько сияния, столько тепла... Я щурюсь от яркого солнца. И конечно, понимаю, что этого не может быть. Между мной и небом – толща железобетонных плит и земли.
Значит, я еще сплю. Хотя всё вокруг такое ясное и живое.
Сажусь на кровати и потягиваюсь. Потом щупаю под матрацем – металл пистолета холодит пальцы. Удивительный сон.
Я встаю. И едва не вскрикиваю от неожиданности. Тело легко, как пушинка, взлетает вверх. Загребаю руками, будто плыву, и все выше поднимаюсь к нереально яркому, нереально синему небу... Солнце слепит глаза, но это ничего. Это лучше, чем темнота.
Я не боюсь упасть. И не смотрю вниз. А когда оглядываюсь – дома уже такие маленькие, почти игрушечные. Улицы залиты светом, по ним ходят люди. Много людей. И почему-то совсем не видно развалин... Что это за город?
Я присматриваюсь и вдруг узнаю свою улицу. Ту самую, на окраине Воронежа... Небольший дворик, заросший тополями и кленами. Наш дом... Я знаю, если спуститься пониже и заглянуть в окно на четвертом этаже, можно увидеть маму и братишку. А отец, наверное, еще не вернулся... Он так много работает. И сильно устает, это по глазам видно. Зато он бросил курить. Он совсем молодой, мой отец. Только морщинки возле глаз стали острее в последнее время. Но он счастлив – наконец-то у него нормальная работа...
Ветер налетает прямо в лицо. Наверное, потому так трудно смотреть...
Я отворачиваюсь и замечаю многоэтажное светло-серое здание.
Москва, общага универа. Корпус 8. Там, на шестом этаже – несколько столов сдвинуты в один ряд. Пару бутылок водки, чуть-чуть вина и море пива. А главная закуска – жареная картошка. Вокруг, на стульях и табуретах, многоголосая и веселая студенческая компания. 25 сентября 2011-го. Сегодня Женьке Зимину исполнилось восемнадцать. Женька – душа общества. Он рассказывает анекдоты, и на целый этаж разносятся взрывы хохота. Потом кто-то приносит стереосистему, и начинаются танцы. Тон задают москвички – яркие, раскованные. Они многое успели попробовать в этой жизни. И чувствуют себя уверенно. Сразу две вертятся вокруг Женьки. Я слегка теряюсь. Я всего лишь закомплексованная провинциалка. Скромно одетая, так и не освоившая до сих пор столичный жаргон...
Один из наших одногруппников меняет диск. Из колонок – спокойные аккорды. Медленный танец. И Женька идет через всю комнату, идет мимо москвичек... Сначала даже не верится. Его рука бережно и мягко ложится на мою талию. Его губы так близко... Что-то шепчут в самое ухо. Какую-то милую чепуху.
Целый вечер он танцует только со мной. Иногда я перехватываю непонимающие, злые взгляды московских девчонкой... Но мне все равно. Лишь бы чувствовать его прикосновения, слышать его голос...
Не знала, что на высоте такой ветер... Закрываю глаза и поднимаюсь выше... Ветер не унимается, играет моими полосами. Еще выше... Туда, к голубому небу...
Пускай этот сон не кончается.
Лететь целую вечность, раствориться в солнечном свете...
Я вздрагиваю и открываю глаза. Что-то неуловимо изменилось вокруг. Поворачиваю голову. Длинная черная трещина пролегла по небосводу. Она змеится сотнями отростков, она растет с каждым мгновением...
– Так не бывает! – Никто не слышит моего крика. Город внизу продолжает размеренную жизнь. И улицы пока еще залиты светом, и солнце отражается в оконных стеклах. За стеклами – люди. Те, кто мне дорог, те, кого я люблю. Они меня не услышат...
Я мчусь к черной трещине, я пытаюсь удержать ее края... Но небо под моими руками осыпается тускнеющими, безжизненными осколками. Оказывается, небо – такое хрупкое...
Чсрнильно-густая тьма прорывается внутрь. Я не могу её остановить! Во тьме – холодное мерцание живых нитей. Жадными щупальцами они тянутся к городу, они взламывают ярко-голубой купол. И небо не выдерживает – с оглушительным треском раскалывается на миллионы обломков. Падает на дома...
Темнота, густая и непроглядная...
Я вскочила на постели. Сердце бешено колотится. Где я? Да, помню. Пистолет под матрацем.
Выдернула оружие. Пальцы зашарили по стене. Где-то здесь был выключатель...
Свет ночника совсем безжизненный. Заглянула под обе кровати. И даже в тумбочки. Глупо, но я ничего не могу с собой поделать... Будто все детские кошмары вдруг решили вынырнуть со дна памяти...
Никого... Я одна в комнате.
Безотчетный страх не отпускает. Путаясь в рукавах и штанинах, я торопливо натянула одежду. С пистолетом выскользнула из комнаты.
В коридоре дежурное освещение. Еще более тусклое, чем свет ночника. Тишина. Ничего, кроме стука сердца. Мягкое ковровое покрытие делает совсем неслышными шаги моих босых ног.
На мгновение я замерла у двери Артема. Оттуда не доносилось ни звука. Я чуть повернула ручку. Не заперто.
Дверь стальная, как и все другие. Это хорошо – даже из «Калашникова» не пробьешь. Очень осторожно я приоткрыла ее, так что образовалась узкая щель. И сразу услышала равномерное посапывание Артема.
Держа пистолет наготове, ногой распахнула дверь. Даже неяркого света из коридора достаточно, чтобы понять – внутри только физик. Но я все-таки щелкнула выключателем у входа. Вспыхнула неоновая лампа на потолке. Артем заворочался, по-детски причмокивая. Лицо тоже было почти детское, расслабленно-безмятежное.
Я не решилась его будить. Что я ему скажу? Поделюсь своими кошмарами? За последние дни он и так вымотан до предела.
Выключила свет и аккуратно закрыла дверь.
Вдоль коридора таких комнат – по шесть штук с каждой стороны. Заглядывать в каждую? Нет, это уж настоящая паранойя. Враги не станут прятаться под кроватями.
Но лечь спать я уже не смогу.
Остановилась у комнаты Грэя. На то он и доктор...
Постучала и решительно взялась за ручку.
Странно. У Грэя тоже не заперто.
Я слегка толкнула дверь внутрь, но открыть не успела. Волна ужаса накатила внезапно. Я едва не упала, привалившись к стене. Не чувствуя сердца, будто невидимая рука сжала его в ледяной комок. Я и сама превратилась в кусок мертвого льда...
Голубое небо крошится, и живая тьма прорывается внутрь. Не могу ее остановить...
– Что же ты стоишь, Таня... Заходи!
Голос. Его голос.
Снова слышу свое сердце. Маленький испуганный комочек оживает.
Захлопнуть дверь и бежать!
Вместо этого я вхожу в комнату. Бежать бессмысленно.
– Думала, мы больше не увидимся... – Неужели это я говорю?
– Мы слишком крепко связаны, Таня.
Все интонации – прежние. Но человеческого в нем осталось совсем немного. Наверное, последние живые крохи умерли там, в подвале у Слепня. А ещё я чувствую Силу. Куда более могущественную, чем раньше... Да, это уже не он. Только видимость. Словно высохшая оболочка жука, застрявшая в паутине.
В руке у меня «стечкин», но стрелять я не пытаюсь. Пули – это лишь кусочки металла. Такие медленные и такие бесполезные...
– Как вы нас нашли?
Короткий смешок в ответ:
– Неужели ты надеялась спрятаться?
Он сидит посреди комнаты. Уверенный, спокойный. В неярком свете морщинки прочерчены на лице, будто трещинки на цельном куске камня.
Грэя здесь нет. А Чингиз? Он-то у себя? Хотя... чем бы они помогли?
Никто мне не поможет...
Чужая огромная фигура нависла над муравейником. Муравьи суетятся. Но на самом деле – ничего не изменят.
Я говорю единственное, что остается. И слова складываются во фразы, сами собой, будто помимо моей воли. Просто колебания воздуха. Такие же бесполезные, как пистолет в моей руке.
– Михалыч... Я не дамся живой.
– Серьезно? – Опять смешок. – Ты ведь умная девочка. По крайней мере казалась такой.
Он чуть наклоняется вперед, так что я хорошо вижу его внимательные глаза:
– Ради чего, Таня?
– Тебе трудно понять...
– Хочешь сказать, я – нелюдь поганая? – он иронически щурится и знакомым жестом приглаживает короткий ежик седых волос. – Только ты упустила одну маленькую деталь. Кто ты сама?
– Я...
– Разве обычная, пускай и самая везучая, девчушка выжила бы на твоем месте? Эти американские придурки извели на тебя кучу боеприпасов, угробили вертолет. И что толку? – Он улыбается: – Чтобы завалить дело, поручи его людям. Ты давно уже не человек, Таня. Не надо бояться правды.
– Правда в том, что вы – зло...
– Опять пустые слова. Неужели тебе нравится, когда тебя используют? Словно марионетку. Сначала американец, теперь эти... – Он сокрушенно качает головой: – Как можно быть такой наивной. Неужели после «Матрикса» до тебя не дошло? – Старик встает и делает несколько шагов взад-вперед по комнате: – Называем по порядку. Удачливый уголовник, возомнивший себя Штирлицем. Прожженный циник, любитель копаться в чужих мозгах. Инфантильный переросток, для которого почти нет разницы между реальностью и вирт-игрушкой. – Это твои борцы и герои, Таня? Подставляющие тебя на каждом шагу. За них ты готова умереть?
Он продолжает говорить, расхаживая по комнате. Уверенно извлекает мои полуосознанные страхи и опасения – то, о чём не хотелось думать, что спрятано в самых потаенных закоулках... Он будто оплетает меня коконом, и невидимые нити с каждым витком перечеркивают мою память и волю.
– Страна, народ... Да начхать им на это! Они играют в Сопротивление, Таня. Так же, как другие играют в «Вар-крафт» и «Дум». Только в этой игре вместо нарисованных фигурок – живые люди, которых посылают на смерть!
Я почти чувствую холодные прочные нити. Не на коже... Где-то внутри меня. Нити вращаются. Все быстрее. Сливаясь в темную воронку, куда меня неотвратимо затягивает. Всё глубже, всё темнее...
Пальцы судорожно хватаются за косяк. Нет, это меня не удержит. Душно, почему так душно... Рву ворот камуфляжной куртки... Почему в комнате так темно?
Старик говорит. И каждое слово с пронзительной ясностью отдаётся у меня в голове. А лампочка над кроватью тлеет всё слабее. Будто слова Михалыча впитывают свет.
– Они ничуть не лучше «охранки», Таня. Не лучше Рыжего. Это – оборотные стороны одной медали. Часть одной и той же системы.
– Нет...
– Они живут нынешним хаосом. Разве в нормальной стране Чингиз имел бы такие доходы? Разве станет он что-то менять? Половина тульского правительства имеет процент с его бизнеса.
Комната давно погрузилась во мрак. Только фигура Старика отчетливо различима, будто светится изнутри. И глаза... Его глаза заглядывают внутрь. Они смотрят со дна той воронки, куда я падаю.
– Чингизу плевать на людей, Таня. Люди – только материал. С его доходов можно было бы накормить в Москве всех голодных, дать теплый кров всем бездомным. Вместо этого он строит резиденции, он ездит на новеньких «иномарках», он тратит миллионы на дорогостоящее развлечение – игру в «подполье».
– Чем вы лучше? – отчаянно пытаюсь затормозить падение.
– Лучше. Мы с тобой – лучше. Мы способны уничтожить хаос. Человеку, обычному человеку, надо так мало. И никогда, во все времена, ему этого не давали. Мы дадим. Ты ведь стремишься к этому не меньше меня, Таня. Ты мечтала об этом. Счастливые люди на светлых улицах, надежда и любовь в сердце...
– Американцы не позволят...
– Разве им не хочется счастья? Обычные люди везде одинаковы. А врагов мы уничтожим. Продажные правительства, уголовники... Ничего не будет. Только единое человечество. Без границ, без страха и лжи. Без боли.
Дно воронки совсем близко. Со дна веет холодом. Или мне кажется?... Он говорит правду, я знаю. Надо согласиться. Расслабиться и упасть...
– Нет!
Не слышу собственного крика. Будто тьма пружинит, не пропуская слова наружу.
– Зачем бороться... – мерно гудит в ушах. – Счастье для всех – ты сама этого хотела, Таня.
Я должна его остановить. Я могу остановить. Нащупать отростки паутины и рванугь... Я ведь умею.
Чувствую Силу. Но не вижу, ничего не вижу, кроме его пристальных, немигающих глаз... Я не сдамся!
Будто молния вспыхивает внутри. И я понимаю, что перестала падать! Тьма вокруг начинает сереть.
– Ты устала, Таня... – голос звучит глуше.
Я знаю, откуда его Сила! Из моей слабости, из моего страха. Да ведь его нет здесь! В комнате – только призрак, проекция кошмаров. Они дотянулись до моих снов и вошли внутрь, как через врата. И они бы ничего не смогли, если бы я не поддалась.
– Сгинь, тварь. – Страх почти исчез, лишь ненависть теплится жгучим осадком.
В комнате уже совсем светло. Лампочка кажется ослепительной. Только черная тень у моих ног. Тень Старика. Разве призраки отбрасывают тени?
Он вдруг поднимает руку. В руке пистолет. Черный зрачок ствола вспыхивает красным огоньком. И кусочек металла летит в мою сторону. Пуля. Настоящая.
Уворачиваюсь. Автоматическим движением вскидываю «стечкин» и жму спусковой крючок. Но разве это повредит привидению?
Михалыч улыбается. Он даже не пытается уклониться. И я вдруг вижу, отчетливо, как в фотовспышке – через тающий полупрозрачный силуэт Старика проступает совсем другое... Плотная высокая фигура, растерянные глаза... Грэй! Он ещё не понял, что убит. Через долю секунды моя пуля пробьет его сердце...
Я не успею! Воздух – вязкий, словно застывающий клей. Так тяжело продираться через него... И нечем дышать... А кусочек металла уже рядом с Грэем, я точно знаю место на широкой груди доктора, куда он войдет... Почти выбиваюсь из сил и все равно двигаюсь не больше, чем муха в куске янтаря... Я не смогу что-то изменить.
Закрываю глаза. Последний, отчаянный рывок... Пистолет вываливается из руки. Воздух превращается в обжигающую смолу... Я стискиваю зубы. И будто что-то лопается. будто расходится стена, пропуская меня вперед...
Один шаг через темноту. Яркий свет.
Зрачки Грэя совсем рядом. Застывшие зрачки живой статуи. Ещё живой. Я обогнала смерть. Но нельзя просто отодвинуть его в сторону. Человеческое тело не выдержит, сломается, как фигурка из папье-маше.
Тупая боль под левой лопаткой. Пуля начинает входить в мою плоть. Если я отшатнусь, она скользнет по спине, выдирая кусок мяса, но почти не изменит траектории и всё равно попадёт в Грэя. Я должна стоять неподвижно...
Это нелегко. Будто тупая дрель врезается в тебя, перемалывая кости... Соленый привкус во рту... Это от прокушенных губ.
Терпи... Терпи... Ты всё точно рассчитала. Даже если пуля пройдет навылет. Грэя она заденет лишь по касательной. Нельзя дергаться, уже нельзя... Иначе пуля перемелет в кашу твои внутренности.
Но как выдержать эту боль...
