Осень. Зеленая листва медленно уступает место золоту, по утрам гуще туманы, по ночам звонче и пронзительнее блеск звезд.

Эссилт совсем оставила танцы сидхи, она не поднимала глаз от вышивки от рассвета до заката, а по ночам малышки-фэйри слетались к ней со своими белыми огоньками – они не понимали, отчего их королева сделалась молчаливой и хмурой, но стремились помочь ей, как могли.

Эссилт дошивала ковер, торопясь не отстать… от чего?

Иногда она была уверена, что Сархад подаст ей весть, если закончит кольцо раньше, чем она дошьет. Иногда она сжималась от страха при мысли, что кольцо давно готово, и из-за ее медленной работы Сархад злится: он спешил, а она не торопится.

Но королева твердо решила, что не вернется в замок, пока не завершит вышивку.

Малышам-фэйри казалось, что ярость исходит от их госпожи, подобно вспышкам изжелта-белого пламени, они пугались и отлетали прочь, трепеща крылышками, – но возвращались и светили ей ночи напролет, не считая того хмурого предрассветного часа, когда Эссилт засыпала тяжелым, беспокойным сном.

Друст очнулся. Он лежал на лугу, нагим. Как он здесь очутился – он не помнил.

Было холодно. Сырой осенний ветер гнул пожелтевшие травы.

Осень? Уже – осень?!

Друст зябко передернул плечами. Одеться бы… только где искать килт?

Он встал, осмотрелся. Вдалеке темнел лес, и охотник скорее почувствовал, чем понял, что пещера Седого – там.

Нехорошо являться голышом, и еще хуже признаться, что неизвестно где потерял одежду, подарок Вожака, – но иначе, кажется, не выйдет.

Или повезет, и по дороге килт найдется…

Тело до сих пор поет от счастья. Я помню лишь обрывки… но это не может быть сном! Это – было!

Ее податливое, ждущее тело, когда она несчетное множество раз отдавалась мне. В лесу, на лугах, на полях – только что вспаханных, среди первых всходов, в густых колосьях… Странно: я точно помню эти свежевспаханные поля, их было много – а ведь она позвала меня с собой в середине лета. Почему так долго поля не были засеяны? Хотя… неважно.

Я помню, как она приказывала мне стать белым жеребцом и мчалась верхом, нагая наездница. Ее колени стискивали мои бока, и я был готов нести ее – столько, сколько она потребует. Мчаться через поля и леса, низины и холмы – если она хочет, чтобы я гнал, я поскачу куда угодно и сколь угодно долго!

…а потом мы падали на землю, и она опять сжимала коленями мои бока – но уже совсем иначе…

Моя Королева! Моя Владычица…

Свой килт Друст нашел почти случайно: что-то серело в сухих травах. Даже не прошлогодних – у самой земли, в почти сгнивших.

«Сколько же времени прошло?! – похолодело сердце. – Я думал, это была пара месяцев; а на самом деле?!»

Но от пустых тревог немного пользы, и охотник привычно завернулся в килт, укрыв верхним полотнищем плечи – холодно, ветер! – и пошел к пещере Седого, уже хорошо заметной внизу.

Вожак ждал его у входа.

– Явился? – улыбнулся Седой.

Друст улыбнулся в ответ: сам видишь.

– Живой? – понимающе хмыкнул Волк. – Счастлив?

– Она прекраснее всех женщин на свете! – выдохнул Друст.

– Именно так, – кивнул Седой. – Всех женщин на свете. Их красота – это только отблески ее.

Друст не ответил.

– Приходи в себя, – Вожак положил руку ему на плечо. – Твое оружие в пещере. Постарайся выйти из мира грез как можно скорее. Ты мне скоро понадобишься в ан-дубно, а это не место для воспоминаний о Риэнис.

Друст послушно пошел в пещеру.

– Горр! – крикнул Седой. – Поговори с ним. О чем угодно.

К Друсту подсел молодой круитни, затейливо разрисованный вайдой. Сколько Друст умел читать узоры северян (к которым никак не относил себя, хоть и родился в Альбе), этот посвятил себя кровной мести до последнего вздоха.

Кровная месть – в Стае?! Кому?

– Ты счастливец, – сказал круитни. – Летний Король, да еще и выживший.

Друст не услышал.

Он никогда раньше не замечал Грудлоина Горра – ну, то есть видел, но не обращал особого внимания. И никогда не задумывался над смыслом узоров, с плеч до пят покрывавших его тело.

– А кому ты мстишь? – невпопад спросил Друст.

– А, ты об этом, – улыбнулся круитни. – Дело давнее…

Помолчав, Грудлоин Горр договорил:

– Седому.

– Что?! Вожаку? Мстишь?!

– Давно уже не мщу, – развел руками Горр. – Собирался мстить, это да. Но разве ж он позволит…

– Как это?

Да, Друст, я расскажу. Серебряный мне велел говорить с тобой о чем угодно – вот я и расскажу о том, как появился в Стае. Нас тут таких – четверо, кажется: три сына Нейтона – Гуистил, Рин и Ллидеу – и я. Может, и больше – но я не знаю.

Не все о таком говорят.

Я был человеком когда-то… да ты сам видишь это. Мы жили на морском берегу – обычная деревня, едва способная прокормить себя. И вот однажды один наш мальчишка упал со скалы. Насмерть. А жрец сказал, что его загрыз Белый Волк.

…Это потом я понял, что любое прикосновение безобидного мальчишки было чревато бедой, большой или малой. А тогда я возненавидел Седого и поклялся отомстить за малыша. Безвинно убитого, так я считал.

Меня отговаривали, но я стоял на своем. Тогда жрец разрисовал мое тело вайдой, дал мне вдохнуть дыма священных трав, и я пошел искать убийцу.

Не спрашивай, как мне удалось покинуть пределы мира людей. Я и сам этого не знаю.

Я нашел Седого… точнее, думаю, он сам вышел мне навстречу. Я прокричал ему в лицо всё, что думал о нем. Он молча обнажил кинжал, у меня было копье и нож, мы схватились – и очень скоро он поверг меня. Прижал клинок к моему горлу и рассказал, что тем мальчишкой владела тварь. Я тогда не поверил… просто не понял. Я же не знал, что такое – твари ан-дубно.

А Вожак – он отпустил меня. Сказал: иди за мной, если хочешь. И добавил: вдруг да сможешь меня убить?

Я пошел – а что мне было делать?!

Я пришел сюда. Остался. Просто больше идти было некуда. И потом – я тогда надеялся найти способ поразить Белого Волка.

Но – ты ведь понимаешь: трудно питать ненависть к гостеприимному хозяину. Я увидел, каков он, узнал Стаю… Однажды впервые пошел на Охоту. Тогда еще думал, что хочу узнать что-то про Вожака. И – да, узнал. После той охоты последние остатки ненависти во мне угасли. Так я был принят в Стаю.

А потом… я просто понял, что мое человечье тело давно умерло, что когда я встретился с Вожаком, я уже был мертв.

– Сыновья Нейтона – за кого пришли мстить они? – негромко спросил Друст.

– За кого пойдут мстить все три сына? – вздохнул Горр. – За отца.

– Их отец был тварью?!

С Гуистилом Друста связывало уважение, понемногу перерастающее в дружбу. Узнать, что твой боевой товарищ – дитя тех чудищ, которых вы бьете, было… как удар молнии.

– Это не совсем так, – покачал головой круитни. – Человек тварью быть не может, но лихо ан-дубно способно избрать себе пристанище в любом существе. В дереве. Звере. И человеке. Это не всегда бывает с рождения.

Друст понимающе кивнул. Повертел в пальцах кинжал. Метнул в землю. Метнул еще раз, прицелившись, – попал в ту же точку. Покидал еще несколько раз, на последнем промазал. Убрал клинок в ножны и спросил:

– Сыновья Нейтона тоже бились с Седым? Трое на одного?

– Не знаю. Они не рассказывали. Просто когда я пришел сюда, Рин мне сказал, что я – такой же, как они.

– Ясно.

– Не надо расспрашивать Гуистила, а? Они не хотят вспоминать ту историю.

– С чего ты взял, что я побегу его расспрашивать? Обойдемся без возвращений в прошлое. Он – тот, кто он есть, а не тот, кем он был.

…Седой, искоса наблюдавший за этой парой, удовлетворенно улыбался – Грудлоин Горр отлично выполнил его приказ: Друст сейчас думает отнюдь не об объятиях Риэнис.

Последний стежок. Ковер готов. Эссилт сворачивает его и бежит к замку, бежит так быстро, что замок еще не успевает принять свой облик. Еще дубы, а не мощные стены. Еще ветви, а не ажурные решетки окон. Еще среброствольные ясени, а не колонны. Еще нет той лестницы, по которой взбегает королева, не замечающая, что под ее ногами – пустота. Еще склоненные деревья, а не арки галереи ковров.

Она не замечает. Она еще издалека высматривает лишь одно: ковер Сархада. Черно-золотое пятно среди… желтеющей листвы? серых камней? – неважно.

Ковер. Рисунок неподвижен.

– Сархад, открой, это я! Сархад!

Под ногами королевы твердеет каменный пол, за спиной обретает облик аркада.

– Сархад, я закончила. Вот ковер, о котором ты говорил.

Замок, наконец вернувший себе свое обличье, тонкими шпилями вонзается в небеса.

– Са-а-архад!!

Золотая кромка из языков пламени неподвижна.

– Сархад, я так спешила… ты обещал… как же так…

По щекам Эссилт текут слезы.

Она каждый день приходит в эту галерею. Стоит, смотрит на его ковер, ждет. Иногда плачет. Иногда спокойна, но так, что мне становится страшно. Я, я боюсь – ее?!

Она просто ждет от него обещанное кольцо! Она приходит получить от мастера работу, и только!

Почему меня это так волнует?

Сархад не обманет ее, я уверена. Он сделает всё возможное, чтобы она отсюда ушла. А если Сархад берется сделать всё возможное, то лишь глупцы сомневаются в том, достигнет ли он цели.

За исключением, разумеется, попыток освободиться. Интересно, каким именно заклятием сковал его Мирддин? Жаль, я поклялась богу дорог никогда не спрашивать об этом…

Да, Сархад рано или поздно отправит Эссилт к Марху. Она уйдет, а он останется. Со мной. Он снова будет моим. Как когда-то.

Или – я обманываю себя? Сархад никогда не был чьим-то. Это мы были – его. Его якобы друзьями. Его игрушками.

Но эта девчонка – даже не возлюбленная! Она верна Марху, я это знаю точно.

Почему же черная сеть духоты накрывает меня всякий раз, кода я вижу, как Эссилт жадно смотрит на его ковер?!

Эссилт стояла перед неподвижной, равнодушной тканью. Перед мертвой тканью. Королеве казалось, что этот рисунок никогда и не двигался, что возможность пройти сквозь него ей приснилась. Что на самом деле не существует ни Сархада, ни его обещания.

Эссилт резко отвернулась, стала рассматривать что-то в окне. Она не поворачивалась долго, очень долго… десять ударов сердца, а то и всю дюжину. Потом не выдержала, взглянула на ковер… Прежний рисунок. Просто ткань. Тряпка на стене.

– Королева, пожалей нас… – раздался вдруг тихий голосок.

Эссилт увидела, что ее тянет за подол маленький брауни, не выше локтя высотой, – очень старое, сморщенное, лохматое существо.

– Пожалеть? Кого? Что случилось?

– Королева, из-за тебя трясется весь замок. Ты так хочешь пройти сквозь эту стену, что кладка скоро рассыплется от твоего гнева, а в лесу буря ломает деревья. Королева, разве мы виноваты, что Сархад никого не впускает?

– Но я… – растерялась Эссилт, – я очень…

Она хотела сказать «я очень жду кольца», но посмотрела на несчастную мордашку брауни и договорила совсем другое:

– Я очень виновата перед вами, но что же мне делать?

– Займи себя новым рукоделием, пожалуйста. Это тебя успокоит. И замок перестанет дрожать.

Она послушалась старенького брауни и заставила себя начать новую работу.

Ковер, на который она потратила всё лето, она запрятала подальше, возненавидев его: так спешила его закончить, а он оказался не нужен. По крайней мере, не нужен так скоро.

Снова в покоях Эссилт застучал ткацкий станок, и хотя королева по-прежнему каждый день поднималась в галерею ковров, она заставляла себя думать о новом рукоделии. «В конце концов, – твердила она себе, – Сархад обещал закончить кольцо не раньше осени. А это может быть и зимой, и весной, и даже следующим летом…» От последней мысли ее сердце сжималось в комок.

Новое полотно из туманов было соткано, и королева принялась вышивать. У вышивки было одно огромное преимущество перед ткачеством: ею можно было заниматься в ковровой галерее, то и дело бросая взгляд на неподвижный пламенный узор.

Осень сменялась предзимьем, по галерее гуляли злые, пронизывающие ветра. Эссилт не замечала, что дрожит, – но она бы не променяла этот холод на самый теплый покой замка.

– Ждешь своего красавца? – вдруг услышала она.

Друст.

На нем был серый килт охотника, на боку – кинжал из белого дерева, за спиной лук. Сильно отросшие за это время волосы стянуты в хвост на затылке. Не сразу и поймешь, что это – человек.

В руках он держал нечто меховое и пушистое.

Эссилт встала, отложила шитье (туманная ткань соскользнула на пол) и подошла к былому возлюбленному:

– Он обещал мне помочь вернуться к Марху.

Друст мрачно усмехнулся, потом протянул королеве мех:

– Возьми. Здесь холодно, а я не удивлюсь, если ты проведешь на этой галерее всю зиму.

– Спасибо. Но откуда ты знаешь?

Друст мрачно усмехнулся:

– О тебе и твоем Сархаде болтают даже у нас. Он хоть красивый?

– Да, очень, но…

Друст подошел к ковру, всмотрелся:

– Действительно, вполне. Не будь у него такое злое лицо, я бы даже назвал его красавцем.

– Он не злой…

– Хватит разговоров. Я завтра ухожу с Седым. Может быть, вернусь к Самайну. Может быть, останусь на границе на всю зиму.

– Но если… Друст, если до Самайна я смогу вернуться в мир людей, что тогда?

– Тогда? Не знаю, – он ответил резче, чем хотел. – Ты вернешься к мужу, а меня в мире людей не ждет никто.

– Прости меня… – тихо проговорила Эссилт, взяла руку Друста, осторожно погладила.

И неожиданно для самого себя он спросил:

– Ты поцелуешь меня перед дорогой?

Эссилт испуганно вздрогнула.

Друст молча вырвал руку, развернулся и сбежал вниз по лестнице.

Сейчас его в первый ряд пускать нельзя. Пока не успокоится.

Нет, насколько же странные существа эти люди! – если они способны бояться, то они могут быть мудры или безумны, кто как; но если они теряют страх, то вместе с ним – и остатки разума.

Этот жеребенок от ярости способен полезть куда угодно… свернуть свою шею, а то и кого-нибудь из Охотников с собой прихватить.

Нет. Этого не произойдет. Пока не остынет – будет совершенно случайно оказываться в задних рядах. Он стреляет неплохо, от него и в последнем ряду польза.