Она была дочерью ирландского короля.

Точнее, короля Мунстера – южной пятины Ирландии.

А еще точнее – одного из двенадцати королей Мунстера.

Земли ее отца были невелики, но это совершенно ничего не значило. Ее отец, также как и остальные короли-люди, был тем, кто соединяет мир богов и мир смертных. Он был супругом Богини. Одним из супругов… но и это неважно.

Говорят, за морем королем становится тот, у кого сильнее дружина или у кого больше земель. Как странно… неужели они измеряют могущество не близостью к богам, а человеческой мощью? Но ведь тогда королем может оказаться кто угодно?

Такие мысли посещали юную Эссилт, дочь Ангеррана. Одетая в простое шерстяное платье (шелка и узорочье – по праздникам!), она в сопровождении своей подруги Бранвен ушла далеко в холмы: надо было собрать травы.

Дочь короля не брала с собой охраны, да и не боялась уйти так далеко от селения, где жил ее отец. Эссилт ничто не угрожало: только безумец посягнет на деву, которая несет в себе священную силу земли. И страшно подумать, что будет со святотатцем.

Девушки бродили по холмам, собирая травы, болтали, иногда напевали что-то… Ветер играл вереском, где-то блеяли овцы, щебетал жаворонок в небе. Тихо, безмятежно, спокойно.

…Обе одновременно вздрогнули и чуть не выронили набранную зелень. К ним приближался Ку Рои.

Они его пока не видели и не знали, каким он явится на этот раз: великаном? столпом света? карликом-свинопасом? юношей-воином? Тринадцатый из двенадцати королей, высший властитель Мунстера был непредсказуем, как его страна – где высокое оборачивается уродливым и священное кроется под маской безобразного.

Ку Рои двигался именно к ним – это Эссилт и Бранвен поняли ясно. Что хочет Тринадцатый Король? Почему он снизошел до них? Это пугало своей неизвестностью.

Рядом с дальней башней, сложенной великанами в незапамятные времена, начала расти вторая. Ку Рои на сей раз был в облике исполина-свинопаса, ростом втрое выше обычного человека. На плече он нес дерево, казавшееся в его руках небольшой дубинкой.

Девушки склонились перед ним.

– Ры-ыженькая! – одобрительно изрек Король Мунстера.

Эссилт сглотнула. Внимание властителя ей было лестно, но гораздо больше – пугало.

– Рыженькая, как солнце на восходе! – продолжил он. – Каким же светилом ты станешь к полудню? Подари мне один лучик, рыженькая!

Дочь Ангеррана недоуменно посмотрела на него:

– К-какой, господин?

– Тебе жалко?

– Нет, но я не…

Он подошел к ней. Эссилт съежилась, когда огромная ладонь великана нависла над ее головой. Пальцы, каждый из которых был толще ее руки, с неожиданным проворством вырвали волос с ее головы.

Девушка вскрикнула, но тотчас взяла себя в руки:

– Ты об этом говорил, господин мой? Ты получил то, что хотел?

Ку Рои не ответил. Он засвистел – негромко и мелодично. И девушки увидели в глубокой синеве неба две белые точки.

Любому ирландцу – от верховного короля до последнего бедняка – будет нетрудно сказать, что это такое. Это две птицы, птицы из сида. Они скованы тончайшей золотой цепью и летают по волшебным мирам. А если бог или герой из сида изволит явиться в мир людей – они могут последовать за ним.

Ку Рои подставил ладонь – и белоснежные птицы сели на нее. Одним движением пальца великан разорвал цепочку, что висела между их шеями, дал им взять в клювы волос Эссилт и сказал нечто, показавшееся девушке полным безумием:

– Ворон ворону глаз не выклюет, великан великану врагом не выйдет. От великана к великану, от Ку Рои ко Врану. Прошлое – прах, грядущее – бред, мутна времен круговерть! Ясна истина, сильна судьба, вечна верность.

С этими словами он подул на птиц – от такого дыхания бедняжек снесло как ураганом, и они исчезли в небе, унесенные на восток.

Ку Рои наклонился к Эссилт и поинтересовался:

– И зачем эти люди напридумывали себе столько времен? Прошлое, будущее… будущее в прошедшем еще какое-то… Голова треснет, пока всё выучишь.

Девушка на всякий случай кивнула.

– А всё ведь просто, – улыбнулся Король Мунстера. – Есть судьба, и от нее нельзя спрятаться ни в каком из времен. Можно только – в самом себе. Но ты же не станешь прятаться от своей судьбы, рыженькая Эссилт?

– Нет… – пролепетала она.

Ку Рои погладил ее по голове, потом обратился в столп света и медленно растаял в воздухе.

Друст оказался в престранном положении: он был наследником Корнуолла, героем Корнуолла – но эту страну он не знал совершенно. И сейчас бродил по Тинтагелу и окрестностям, удивленный и восторженный, как мальчишка.

Эти земли должны были стать его родиной. Новой… или – настоящей?

Хижина Колла всегда была временным пристанищем, даром что Друст провел там две трети своей жизни.

Север? – от него остались лишь обрывки воспоминаний.

А дом – здесь.

Остался пустяк: познакомиться с ним.

Утесы, охранявшие вход в бухту Тинтагела, почти смыкались. Один из них Друст уже облазил и теперь перебежал на второй. Замок высился перед ним во всей красе: и горделивая башня, и стены, изогнувшиеся по скалам. Здорово! – всё равно что с моря смотреть.

Налюбовавшись замком, юноша перевел взгляд на бухту… и замер.

Перед ним была лапа. Нет, не так: Лапа.

Трехпалая. Отчетливо выступает локтевой сустав, а если приглядеться – то и плечевой.

Это по ней племянник Марха лазал сегодня утром. Это она – левый утес бухты Тинтагела, если считать с земли.

Лапа дракона. Тинтагел стоит на его правой лопатке.

Друст замер. Колл когда-то говорил ему, что Корнуолл – это огромный окаменевший дракон, но сын Ирба тогда не придал значения этим словам. И вот теперь – увидел воочию.

И еще… юноша вслушался в утесы, и ему – показалось? или взаправду? – что он слышит биение сердца окаменевшего исполина.

Медленное, раз в сутки.

«Я должен… должен!» – что именно он должен, Друст и сам не мог объяснить.

Но юноша и не собирался тратить время на столь бесполезное занятие, как объяснения.

Он расстегнул пояс с мечом, положил его на камни – и, как был, бросился со скалы. На его счастье, под утесом было глубоко.

Внук Рианнон не задавался вопросом, умеет ли он плавать, – так птенец, первый раз молотя крыльями по воздуху, не спрашивает, может ли он летать. Тело стало двигаться само, сын Ирба вынырнул, отфыркался и в несколько гребков доплыл до Лапы Дракона.

Нащупал под ногами подводный камень… коготь? Встал на него – и низко поклонился Дракону.

Море чуть вздохнуло. Или показалось?

Друст поплыл вперед. Ему было важно, очень важно дотронуться до Лапы. Прикоснуться к этим серым камням.

Там опять глубоко, встать не на что. Но он дотянулся, погладил эти шершавые камни.

…и потом поплыл к совершенно обыкновенному берегу бухты.

Мудрый мальчик. Сотни людей бывали на правом утесе – но Лапу видели единицы. А ты распознал ее разу.

Ты увидел и почтил Дракона. Дракон признал тебя.

Теперь ты действительно стал наследником Корнуолла, юный сын Ирба.

Я не стану тебя хвалить. Я просто прикажу одному из слуг принести тебе пояс и меч.

После встречи с Драконом что-то должно делаться само. Ты выходишь из моря – а тебе подносят меч. Это будет правильно.

Море меж Прайденом и Эрином: Манавидан

Марх-победитель, да славишься ты!

Еще недавно твоя жизнь была цепью утрат: погиб верный друг, покинула мир живых сестра, неведомо где сгинул племянник, и никакое войско не могло вернуть вам с Арауном священное стадо. И вот теперь – да славится Марх, могучий король! Да славится Аннуин, вернувший то, что не смог добыть в Битве Деревьев! И да славится юный герой Друст, сын Ирба!

Сла-а-автесь. Ликуйте, пока есть время.

Ты чувствуешь себя в безопасности, Марх? Ну да, ты оградил свои земли священной бороздой, моим волнам не лизнуть берег Корнуолла. Твой племянник и шагу не сделает за пределы мира людей, мне не дотянуться до него заклятьем. Даже корабли саксов не рискнут заплыть столь далеко на запад. Ты уверен, что тебе более ничего не грозит, так, сын Рианнон?

Или ты не столь наивен?

Впрочем, неважно.

Ослеплен ты успехом или готов к удару – тебе не защититься.

Вслушайся в пение волн, Марх. Они споют тебе песнь древних времен. Да ты ее знаешь…

Когда схлынули воды потопа, тогда поднялся на западе Изумрудный остров. На пять частей был он разделен: мудрость на западе, война на севере, трудолюбие на востоке, власть в центре, а на юге… Ты помнишь, что там на юге, король Марх? Одни говорят – магия, другие говорят – рабство. Одни говорят – там короли пасут скот, другие говорят, что король Юга могущественнее короля Средины. Много что еще говорят про юг Эрина… например, что живут там великаны, кривые на один глаз – потомки разбитых некогда фоморов. А может быть, и не потомки. Может быть, это и есть недобитые враги богов, а? Не знаешь?

Да, этого не знаю даже я. Не спешу слишком близко знакомиться с ними.

Говорят, эти одноглазые воины не просто ужасны обликом. Не просто славятся мерзким нравом. Они еще и ядовиты, Марх. Представляешь себе великана, у которого не речь ядовита, а – тело? Ты рубишь его мечом, его кровь брызжет на тебя – и твою кольчугу разъедает яд, а мгновением спустя он жжет твое тело.

Как ты будешь биться с таким великаном, Марх?

Хотя… думаю, на бой выйдешь не ты. Даже рискну предсказать, кто именно станет сражаться за честь Прайдена.

Давненько на моих берегах не звучал клич «Отомстим за Гверна!» Хороший клич… просто отличный. Хоть для ирландцев, хоть для бриттов. С этим кличем можно резать друг друга, не задумываясь о причине для боя.

На востоке его звали Манавидан, сын Ллира. На западе он был Мананнаном, сыном Лера. На востоке он был одним из братьев и сестер и уж конечно не мог сравниться с величием другого сына Ллира – Бендигейда Врана. Еще на востоке он был незадачливым королем, которому пришлось тачать обувь и заниматься другими ремеслами, чтобы выжить.

Манавидан не любил восток. Он бы возненавидел его, как взъярился на своего пасынка… если бы не она. Его жена. Бывшая жена – но всё равно любимая. Пусть это именно она заставила его, морского владыку, скитаться по земле – но ведь она разделяла с ним все тяготы, хоть и могла избегнуть их.

Восток был бедой Манавидана, зато запад был торжеством Мананнана. Его уважали везде, и более всего в Мунстере. Короли-чародеи южного Эрина, не гнушавшиеся обличьем кто свинопаса, кто бродяги, а кто и вовсе раба, чтили Морского Владыку.

Там Мананнан был – богом.

Южный берег. Из воды торчат жуткие обломки скал – говорят, именно здесь когда-то Сархад Коварный заставил своего друга Морврана впервые соприкоснуться с силой не-мира, ан-дубно, изначального Хаоса. И кажется, здесь эта сила и выплеснулась в мир, дав властителям Мунстера невиданное могущество и столь же несказанное уродство.

Презираемое величие… не у всех, конечно. Но тот, кто был нужен Манавидану, именно таков.

Волна застыла напротив берега, будто еще одна скала – только сине-зеленого цвета.

Грохотом прибоя разнеслось:

– Мархальт!

Великан явился, неся на плече дубину. Однорукий, волосы всклокочены, драная одежда едва прикрывает наготу.

Более чем подходящий для замысла Морского Владыки.

– Мархальт, – ревет море, – пришло время отомстить за Гверна!

Единственный глаз великана багровеет.

– Разве не проиграли бритты бой, когда вы сразили их короля, Бендигейда Врана?!

– Да!! – рычит исполин.

– А раз так, то разве не должен Прайден быть данником Мунстера?

– Да!! – голос Мархальта перекрывает рев волн.

– Тогда почему вы столько веков не требуете с них эту дань?!

Одноглазый рычит, не находя слов от ярости.

– Иди, Мархальт! – радостно хохочут волны. – Иди по морю, оно станет дорогой для тебя! Иди – восстановить справедливость!!

Манавидан заливается смехом, и взбесившийся прибой накрывает обломки скал: что такое древний ужас по сравнению с тем кошмаром, который творят во имя не силы и не власти, не золота и не славы, но во имя восстановления справедливости…

Что такое Сархад Коварный по сравнению с тобой, Манавидан?! Для Сархада врагом был весь мир… точнее, Сархад был готов насмехаться надо всем и надо всеми.

Но ты!

Ведь ты был королем Прайдена! Ведь ты столько сил отдал этой земле! Ведь ты был в Мунстере, когда погиб твой брат, Бендигейд Вран. Ведь ты сам привез его голову в Прайден, сам предал ее земле в Каэр-Лундейне.

Неужели павший брат – ничто для тебя, раз ты с такой легкостью готов снова натравить Эрин на Прайден? Зачем тебе новая война, Манавидан?

Только из ненависти к Марху?

Когда-то я не смогла остановить Сархада от совершения страшных дел.

Потом не удержала Пуйла.

Теперь даже и не пытаюсь сдержать тебя.

Уже поздно. Волны, словно холмы, ложатся под ноги западного великана. Всё, что я могу сделать, – предупредить Марха.

Нет, тоже не могу: он уже знает.

Мне остается лишь смотреть, как мой бывший муж пытается уничтожить моего сына. И сына Гвен, которого я люблю больше всех собственных детей, вместе взятых.

– Друст.

– Да, государь?

– Скажи, если в Корнуолл прибудет воитель и скажет, что Прайден проиграл древнюю битву и поэтому мы…

– Я убью его на поединке, дядя.

– А если это будет великан?

Юноша пожимает плечами.

– А если это будет великан из страны чародеев?

На сей раз сын Ирба не спешит с ответом. Потом спрашивает:

– Когда? Когда он будет здесь?

Вместо ответа Марх говорит:

– В Корнуолле немало чародеев. Немало из них воителей…

– Но только один – наследник! Для меня позором будет не выйти на этот бой. Ты это знаешь, и это знаю я.

– Да…

– Дядя, если я погибну, это не позор. Пасть в бою с великаном, да еще и чародеем… А ты когда-нибудь женишься на своей златокудрой, у тебя будет сын…

– Молчи!

– Дядя… скажи мне только одно: когда здесь будет этот великан?

Король не имеет права выйти на бой с дерзким гостем из-за моря. Но моим оружием никогда не был меч.

А длинные курганы есть не только в памятных моему сердцу горах севера.

Нам недалеко идти.

Башня Тинтагела черным силуэтом виднеется на горизонте. А перед нами чернеет вход в курган.

Я раздеваюсь донага. Мой понятливый мальчик делает то же самое.

Шаг вперед. В черноту. В ничто. В чрево кургана.

У тебя сегодня богатая пожива, хищное творение сгинувшего народа.

Шаг. Десятый. Сотый.

Над нашими головами давно должен был сомкнуться свод. Мы должны были бы согнуться вдвое…были бы – будь мы людьми.

Мы идем, гордо расправив плечи.

И синий узор на моем теле освещает нам дорогу.

Круглая камера. Пришли.

Друст, ты знаешь, кто помог мне обрести эти рисунки на моем теле? Это был твой отец. Ирб. Один из древнейших правителей Альбы.

Прими эту силу, мой мальчик. От него – через меня.

Отныне тебе не чувствовать боли – в бою. Не знать усталости – в бою. Тебя невозможно убить – разве что снеся тебе голову. Но это ведь не так-то просто, правда?

Вся сила земли Корнуолла – с тобой. И еще – моя память о твоем отце. Я не уберег Ирба – так не позволю пасть его сыну!

Ты готов, Друст? Готов к победе? Тогда – выходи!!

Юноша упал на траву. Синий рисунок змеился по его телу.

Был тот самый предрассветный час, когда мир кажется черно-белым. Свет уже вернулся, но цвета еще спят.

Марх вышел вслед за ним.

– Жив?

– Д-да, государь.

– Помнишь, что я тебе говорил?

– М…

– Тогда слушай еще раз. Тебе будет казаться, что ты неуязвим. Береги голову: если этот великан снесет тебе ее палицей – тут уж никакая магия не поможет.

– Я понял.

– Друст, я видел многих воинов, кто в одиночку сражал десятки врагов, не чувствовал ран – а после битвы падал мертвым от бессилия. Мальчик мой, обещай, что будешь осторожен.

– Я… постараюсь, государь.

– Запомни: не чувствовать ран – не значит не получать их.

Лучше бы на этот бой вышел я. Или любой из старейших эрлов. Фомор – это очень опасно. В Эрине фоморов одолевали боги.

А тут – мальчишка.

Маленький гордец.

Никому не уступит врага.

Мы собираемся на берегу. Сила гор, лесов, рек, небес… любой из нас обрушится на фомора, если…

Не хочу думать о «если». Но фомор – противник для бога. Не для юного барда. Не для человечка.

Будь ты одним из нас – ты бы легко уступил этот бой сильнейшему. Мне или Орлу. Но тебе честь важнее победы.

Эх вы, люди…

А я рано отчаялся.

Думаю, к вечеру никакого наследника у Марха не будет.

То есть будет, конечно. Им снова стану я.

Этот наглый выскочка, до сих пор пахнущий свиным закутом, не увидит заката. Жутко даже взглянуть на это ирландское чудище!

Эрлы собрались. Это хорошо. Это очень хорошо. Сообща они одолеют фомора. Такая тварь – не воин, ей не дают поединка.

Друст погибнет, заморского великана убьют – и всё станет как всегда.

Поистине, сегодня день удачи для меня!

Пришедший к скалам Корнуолла Мархальт ревел от ненависти. Он выкрикивал оскорбления, называя бриттов трусливыми червями, и звал поединщика. Вода вокруг фомора застыла неподвижнее горного озера и тверже льда – на этом чародейном островке предстояло биться с ним.

Люди прятались в ужасе при виде фомора: одноногого и однорукого. У него была только правая нога, но он держался так уверенно, будто стоял на двух. А палицу, которой легко мог раздробить череп, он перекидывал из единственной правой руки в… несуществующую левую?!

Нелюди видели Мархальта иначе. Правая его половина была в мире людей, левая – в незримом. Марх порадовался, что не наоборот: Друсту не войти в мир магии самому.

И навстречу дикому великану от скал Корнуолла полетела легкая кожаная лодка. В ней стоял Друст.

Он отказался от доспехов, надев только тунику из шерсти Хен Вен. Синий узор змеился по рукам и ногам. Обнаженный меч блестел в руке.

– Что за вшивый поросенок плывет на свиной шкуре? – загоготал Мархальт.

Друст не обратил внимания. После язвительности Галкоеда – злиться на это? Юношу больше тревожило, выдержит ли его зачарованная вода.

Выдержала. Тверда как камень. И даже лодку успел вытащить на «берег» – прежде, чем фомор обрушил на него палицу.

Юноша ловко увернулся, задел мечом руку исполина – кровь врага брызнула на Друста, фомор взревел от боли: видно, меч, добытый Коллом у неведомых мастеров, был опаснее для нелюдя, чем просто клинок.

После бегающих дубов Ллаунроддеда Мархальт казался спящим на ходу, Друст уворачивался от палицы, наносил врагу раны то в руку, то в ногу, пару раз – даже в левую руку, хоть и не видел ее. С ног до головы забрызганный кровью фомора, он смог рассечь ему ногу так, что ирландский исполин рухнул на землю – и тут Друст одним взмахом отсек ему голову…

…через миг оказавшись в воде: чары Мархальта разрушились с его смертью. В несколько гребков юноша доплыл до лодки, закинул туда меч, перебрался через борт – и поплыл назад, к гремящим криками радости людям и нелюдям Корнуолла.

Волны медленно уносили тело Мархальта на запад.

Тебя забыли предупредить о сущем пустяке: сила фомора не в его руках и не в дубине. Сила – в нем самом.

Маленький дерзкий Друст, ты не победитель Мархальта. Ты его жертва. С каждым вздохом капли ядовитой крови превращаются в язвы на твоем теле, язвы – в раны, а раны эти прикончат тебя к вечеру.

Если вмешаются могучие чародеи – то к завтрашнему вечеру.

Ты обречен.

Твой меч за мгновения изъеден ядом так, как ржа разъедает его за века.

Марх щедро одарил тебя силой курганов, и твоя плоть еще держится. Странно: серая туника почти не пострадала от яда.

Но это уже ничего не значит.

Ты обречен.

Первыми стихли старейшие эрлы, осознав неизбежность совершенной ошибки. Видя, как они замолкли и помрачнели, затихли и люди.

Марх, Динас, Гругин сбежали к самой воде, Друст шагнул к ним, силясь улыбнуться и сказать… но сказать уже не получилось: тело юноши там, где не было защищено ни туникой из шерсти Хен Вен, ни синими узорами курганов – превращалось в одну кровоточащую язву.

…море рокотало надвигающейся бурей: это хохотал Манавидан. Мархальта не жаль, а затея удалась всецело!

Твои раны не заживают. Хотя – плоть повинуется моим рукам: и то, что в тебе от смертных, и уж тем более то, что от бессмертных. Будь твоя рана нанесена обычным оружием – а даже и отравленным! – я исцелил бы ее. Призвать силы жизни, направить ее течение, срастить разрубленные волокна… я не скажу, что это легко, я не скажу, что это просто. Но это возможно.

Я сделал бы это для тебя.

Но этого мало. Хуже: это ничто.

Ты сражен чародейным ядом. И противоядия от него я не знаю.

Я многое слышал о фоморах, кровь которых – яд. Теперь я вижу рану, разъедаемую такой кровью.

Рану, неисцелимую в Прайдене.

Я не сдамся так легко. Я призову Рианнон, Арауна… кого угодно. Перепробую всё… пока мне не придется убедиться, что на нашем острове нет исцеления для тебя.

Я это знаю наперед. Не хочу верить. Не верю.

Просто знаю…

Проклятье! Когда-то Эрин забрал у нас Бендигейда Врана.

Теперь отнимает тебя.

Динас напряженно щурится:

– Что ты будешь делать?

Марх спокоен, голос ровен, в лице ни кровинки:

– Отнесу в курган. Открою врата в Аннуин. Призову всех. Придут… кто откликнется.

– Это может стоить тебе жизни.

– Вряд ли.

– Будь осторожен, прошу тебя.

Щеку короля прорезает ухмылка.

Совсем недавно они входили сюда вдвоем. Сейчас на руках короля – бессильное тело названного сына.

И с каждым шагом по подземной галерее всё ярче проступает орнамент на телах обоих. Синие узоры слабо светятся, потом сильнее, отчетливее – и этот кромешный мрак рассеивается.

Марх слышит, как сердце Друста начинает биться ровнее, отчетливее. Каждый шаг меж тысячелетних плит сланца – шаг прочь от смерти.

Больше нет убитого горем отца. В кургане – Король Двух Миров. И ритуал уже начат, хотя не произнесены даже первые слова.

Камни подземной галереи – не преграда для тех, кто уже услышал зов.

Пусть Король Аннуина не может войти в свою страну – но он в силах заставить Аннуин явиться к нему.

связан синий сильно словом спетым славно

канет крепкий камень в крошево расколот

путь проложен прямо первым из пришедших

жаждет жадно жизни жалящий железом

зов звенит заветный запад зазывает

соберет стихии сила самодержца

Торец длинного кургана. Круглая камера. Человеку – только если он не круитни – не выпрямиться под низким сводом. Не-человеку плиты сланца над головой не помешают стоять во весь рост.

Никакого света – лишь синим огнем горят узоры на теле короля и его наследника.

Одна из плит начинает мерцать белым. В подземелье врывается пьянящий запах луга.

Другая плита мерцает тускло. Пахнет влажной землей леса.

Рианнон.

Араун.

Сеть сплетем, сталь согнем, власть сорвем, сожжем, снесем, чужое чудо-чудище чарами перечеркнем, заклятье заморозим, заморочим, заговорим, запоем, западнее заката загоним, верой волю вернем, желанием жизнь разожжем!

Смерть – смех! Сталь – прах! Чужд – слаб! Свой – прав!

Как змеи выползают из топей своих, так пусть прочь из тела ползут заклятия Запада!

Как снег тает под солнцем, так пусть истают заклятья Запада!

Как страшатся волка овцы, так пусть бессильны будут заклятия Запада!

Отсветы силы всех троих плясали по подземелью, словно нечисть в Самайн. Могущества, вложенного сейчас, хватило бы, чтобы уничтожить город или воскресить мертвеца… но не на заклятье, чуждое Прайдену.

Друст казался спящим беспокойным сном… он уже не выглядел умирающим – но и живым не был.

Рианнон отвернулась, смахнула слезы отчаянья с ресниц. Белая Королева не хотела признавать поражения.

– И что теперь? – голос Марха был бесстрастен.

– Отпусти его, – покачал рогатой головой Араун. – Ты видишь: мы бессильны. Мы когда-то не смогли исцелить Врана от ничтожной раны в бедро… а Друсту не сравниться с Верховным Королем.

Марх молча покачал головой.

– Отпусти, – срывающимся голосом сказала Рианнон. – Он уйдет со мной. Будет жить у меня. Увидится с матерью. Станет тенью приходить к тебе. Это не потеря, Марх. Он всё равно будет рядом с тобой, ты лишишься только наследника для людей – но он ведь…

– Нет! Друст будет жить!

– Зачем? Ты истязаешь его и мучаешь себя…

– Он останется в живых! – каменные плиты отражают рык короля.

– Как? – горько спрашивает Араун. – Мы сделали всё, что могли. Больше, чем могли.

– Вы – да. Но не я.

Голос Рианнон звучит укоризной:

– Это пустое упрямство, сын мой…

– Убирайтесь! Если не можете спасти его – уходите прочь!

И переливчатое мерцание силы меркнет.

В темноте только Марх и бесчувственный Друст.

Помогите моему мальчику, прошу вас.

Прошу всех, кто слышит.

Я не зову могущественных. Не зову сильнейших.

С этой бедой не сладить силой. Я зову тех, кто хочет помочь.

Хитроумные заклятья не смогли сделать ничего. Разум здесь бессилен так же, как и магия.

Последняя наша надежда – на доброе сердце. На теплое желание помочь.

Там где сдаются великие, приходит черед малых.

Где сдается мудрость, приходит черед безумия…

– Давай-ка отнесем его на солнышко, – сказал Колл, идя по галерее кургана, будто тот был его собственным двором.

За свинопасом вперевалочку шла полная немолодая женщина в белом платье, и Марх не сразу понял, что это Хен Вен решила сменить обличье на человеческое.

– Вы?! Я должен был сообразить сразу…

– На воздух его, на воздух, – кивнула Хен Вен. – Мальчику душно здесь. Ишь, заклятий-то сколько… и как вы весь курган ими не разворотили.

Она хмыкнула – почти как хрюкнула.

Марх и Колл взяли Друста – один за голову, другой за ноги – посмотрели друг другу в глаза и… легко и мягко миновали грань миров.

Корнуолл. Утро. Менгир на холме. В низине – хижина Колла.

– Отнесем туда?

– Нет, положите здесь, – возразила Хен Вен.

Она не меняла обличья.

– Что ты делаешь? – изумился Марх. – Тебе же нельзя в мире людей быть…

– Это уже неважно, – мягко улыбнулась она. И хозяйским тоном велела королю: – Сбегай вниз, принеси воды. Мальчик захочет пить, когда очнется.

Марх со всех ног помчался к дому.

Король прибежал назад очень быстро, но Хен Вен, видно, уже успела сделать то, что не под силу оказалось Властителям Аннуина. Друст полулежал на коленях у Колла, глаза юноши были открыты, взгляд – ясен, и только по закушенной губе было видно, какую сильную боль он терпит.

– Ддя… дя… – выдохнул Друст.

– Жив!

Тот снова закусил губу и чуть опустил веки, что означало согласие.

Марх налил воды к долбленую чашу, поднес к губам племянника.

– Пей.

Друст выпил половину и откинулся назад: даже простой глоток был для него сейчас слишком трудным делом.

Неподалеку в траве свернулась калачиком Хен Вен – всё еще в человечьем облике. Марх подошел к ней, хотел сказать, как это опасно – играть обликами в мире людей, тронул за плечо…

Мертвое тело упало спиной в траву.

– Ка-ак?!

– А как ты думал? – нахмурился Колл. – Она отдала свою жизнь ему. Он был хорошим свинопасом когда-то… она отблагодарила.

Марх молчал. Хен Вен за Друста… король со стыдом понимал, что эта жертва его более чем устраивает.

– Она много потрудилась для мира людей, – проговорил Свинопас. – Теперь отдохнет в Аннуине век-другой. Потом посмотрим.

– Дя…дя… – снова заговорил юноша, – послушай…

– Молчи, молчи! Тебе надо отдыхать, потом поговорим.

– Нет… – он с трудом выталкивал из себя слова. – Рану не вылечить… не здесь… мне надо в Ирландию…

– Что?! Ты сошел с ума?!

– Да… Я всегда был… сумасшедшим. Когда пошел к Гвидиону… особенно…

– Друст, тебя там убьют!

– Нет… послушай… отправь меня в ладье… по морю… наугад… может быть… мне надо западнее Эрина… там острова… чародеев… море вынесет…

Король уверился, что у племянника – бред и спорить не о чем.

– В замок, – приказал он Коллу.

– Нет, – возразил старый Свинопас. – Мальчик прав. Жертвы Хен Вен оказалось недостаточно. И никто лучше Друста не знает, как исцелить его рану.

– Колл, мальчик бредит, но ты-то! Ты хочешь, чтобы я своими руками отдал его Манавидану на расправу?! Мне мало смерти Ирба?!

– Дядя… я здесь долго не… проживу…

– Вот именно, – прорычал Колл. – Если ты не отправишь его по морю – он наверняка умрет здесь.

– А там…

– А в море или в Ирландии он рискует тем же. В Ворруд Манавидан не сунется, так что худшее, что грозит Друсту – тенью придти к Рианнон. Смерть его ждет везде – но за морем есть надежда выжить.

Марх покачал головой:

– Это безумие.

Колл хмыкнул:

– Не большее, чем отправлять юнца побеждать Гвидиона.

Ладья. Всё готово… хотя что там готовить? Запас пресной воды, несколько лепешек и твоя арфа.

Слишком мало, чтобы выжить.

Чтобы уповать на чудо – в самый раз.

Я несу тебя на руках. Ты такой легкий… еще мальчишка, в сущности.

Что я делаю?! Это безумие – отдать тебя на волю волн. Это медленная смерть…

Я сошел с ума. Я слушаюсь твоего бреда. Так же нельзя!

Но именно так и надо.

На тебе туника из шерсти Хен Вен. И золотой волос в ней. Ты ослушался меня, дерзкий юнец.

Какое это имеет значение – теперь? Но всё же я провожу пальцем по волосу, с укоризной смотрю на тебя. Будто нет ничего важнее того нарушения мой воли.

Ты говоришь еле слышно:

– Накажи меня за ослушание, дядя.

Я киваю:

– Когда вернешься – непременно накажу.

Когда вернешься…

Твои губы чуть растягиваются в улыбке. Я улыбаюсь в ответ.

Скалу сдвинуть проще.

…белее молока. Море вокруг меня – белее молока. Я стою в ладье… то есть лежу, но всё равно – стою.

Я оборачиваюсь и вижу: у берега море ярится, и на волне, как на скале, стоит огромный черный жеребец, он бьет копытами в воздухе, и от его яростного ржания осыпаются камни со скал.

Не тревожься, отец. Посмотри, это же так ясно: я вернусь.

Так был отмечен след Хен Вен по мягкой лесной земле. Так снегом был занесен путь Ллаунроддеда, даже если древнейший из сидхи шел по летним цветам. Так была проложена моя дорога в Гвинедд.

Вслушайся в звуки арфы, отец. Мне не нужно трогать струны, чтобы она пела. Ее голос чист и ясен: я движусь не прочь от Корнуолла, я возвращаюсь домой. Только вот путь мой пролегает через западный остров.

Ты еще накажешь меня за то, что я осмелился поднять золотой волос твоей невесты.

…Когда Манавидан очнулся – было уже поздно: волны выносили ладью Друста на ирландский берег.

Правда, владыка морей тотчас утешил себя: наследник Марха защищен священной бороздой даже в открытом море, его ладью невозможно было потопить, хобы и не играла там арфа Древнего.

В конце концов, всё не так плохо: Друст оказался в стране, где ему не простят убийство Мархальта, так что приемышу Марха отнюдь не повезло.

Разве что его, Манавидана, от хлопот избавили.