Часть 6

21

Прощаться С Лусией было тяжело. Я Пробыл дома всего неделю, после чего, второй раз меньше чем за месяц, в последнюю минуту купил билет на самолет и совершил двенадцатичасовой перелет в Китай. В последние годы мне приходилось много путешествовать по работе, но сейчас все было по-другому. В этот раз я уезжал на четыре месяца.

Я все обдумал, и все получалось очень логично. Я должен был ехать обратно в Пекин и оставаться с Гоби до тех пор, пока не придут результаты ее анализов на бешенство. Я решил, что после этого могу остаться еще на три месяца и жить там с ней. Альтернативный вариант – оставить ее на четыре месяца одну на карантин возле аэропорта Хитроу – просто не рассматривался. Я не мог снова оставить ее одну. 120-дневное заключение могло совершенно изменить ее.

Как и Лусия, мое начальство все поняло и поддержало меня. Вернувшись из Пекина, я сразу же позвонил им и сказал, что беспокоюсь о Гоби, даже несмотря на то, что мы наконец нашли ее. Я отметил, что за моей спиной происходят таинственные вещи и что мне нужно вернуться в Китай и провести период карантина с Гоби. Я предложил написать заявление об увольнении, но они не согласились. Наоборот, они быстро оформили мне шестимесячный творческий отпуск. Это позволило мне уехать из Великобритании, зная, что я могу полностью сконцентрироваться на Гоби, и, как только все уладится, вернуться домой и приступить к своей работе. За те одиннадцать лет, что я работаю у них, я не слышал, чтобы кто-то еще брал творческий отпуск для подобных целей, и был поражен их добротой.

Есть такая поговорка: чтобы вырастить ребенка, нужны усилия всей деревни. Мне кажется, что, чтобы спасти одну собаку, потребовались усилия всей планеты. По крайней мере, кажется, что с Гоби все именно так. Нам в этом помогало столько людей – от тысяч жертвователей, перечисливших деньги онлайн, до участников поисковой команды, которые, не зная ни сна, ни отдыха, прочесывали улицы Урумчи. Мои коллеги с работы подменяли меня, а начальник великодушно дал отпуск. Кики и ее команда сделали больше, чем я мог даже пожелать, а Лусия – вокруг которой всегда была целая армия заботливых, готовых прийти на помощь друзей – ни разу не отказала мне в поддержке на протяжении всей моей безумной миссии. Все, что я сделал, я смог сделать только благодаря помощи всех этих людей.

Я с нетерпением ждал возвращения в Пекин и встречи с Гоби. Я знал, что Кики прекрасно позаботится о ней, но в подсознании таилась мысль, что всякое может случиться. Временами мне казалось, что каждое сообщение, полученное мною в Фейсбуке, содержит предупреждение никому не доверять и не выпускать Гоби из виду.

Кики встретила меня в аэропорту. Я залез на заднее сиденье вэна, и мое лицо тут же было покрыто собачьими поцелуями – Гоби запрыгнула мне на руки, ее хвост двигался со скоростью миллион миль в час. Встреча был такой же яркой, как в ту ночь, когда мы увиделись с ней в доме семьи Ма. Радость Гоби была заразительной, и вскоре вэн заполнили слезы и смех.

Когда она наконец успокоилась, и я смог говорить, я обхватил ее руками и сказал: «Надеюсь, теперь мы с тобой начнем новую жизнь вместе». Она пристально всмотрелась своими большими глазами в мои, как делала это во время забега. Умом я осознавал, что она не понимает, что я говорю, но сердце подсказывало другое. Эта собачка точно знала, что я имею в виду. И я был убежден, что по-своему она давала мне понять, что, каким бы ни был следующий этап нашего приключения, она была только за.

Кики нашла место, где мы остановимся в первую ночь, но на следующий день нужно было подыскать подходящее жилье для нас с Гоби. В соответствии со строгими британскими требованиями нам предстояло ждать четыре месяца, и я хотел найти для нас дом, где она будет себя чувствовать комфортно и безопасно.

Поэтому, как пара выпускников колледжа, которые только что переехали в новый город, мы отправились на поиски жилья.

Первый дом принадлежал собаководу – одному из клиентов Кики. Его семья временно переехала в Мексику, и он великодушно предложил нам бесплатно остановиться у него, пока мы будем находиться в Пекине.

Это был прекрасный дом в закрытом квартале. По безупречно чистым улицам проезжали роскошные автомобили и парковались перед идеально выстриженными газонами. Хозяин и его две собаки тепло приветствовали нас, и я был рад, когда Гоби подошла и дружелюбно обнюхалась с обоими лабрадорами, а затем пошла за ними вокруг дома.

«Позвольте показать вам дом», – сказал хозяин, перешагнув через невысокий заборчик внизу лестницы.

Я инстинктивно взял Гоби на руки и поднял ее.

«О, – сказал он. – Собакам наверх нельзя. Они остаются внизу».

О господи, – подумал я. «Хорошо», – сказал я, опуская Гоби на пол по ту сторону заборчика.

Прежде чем я сделал еще шаг, Гоби заскулила. К тому времени как я поднялся до середины лестницы, она перебралась через заборчик и оказалась рядом со мной. Я взял ее на руки и последовал за хозяином в безупречного вида гостиную, которую, казалось, приготовили для фотосессии в журнале Vogue.

Гоби пыталась слезть с рук, бешено дергая хвостом. «Думаю, ничего не выйдет, – сказал я. – У вас такой красивый дом. Если мы останемся здесь, это плохо закончится».

Хозяин улыбнулся в ответ. «Думаю, вы правы».

Прошло только два месяца с тех пор, как я встретил Гоби, и несмотря на то, что мы провели вместе всего несколько дней во время забега и неделю в Урумчи, между нами установилась прочная связь. Сейчас, когда мы второй раз снова встретились, казалось, она решила не выпускать меня из виду.

Квартира, которую мы посмотрели следующей, обладала всем, чего не было в предыдущем доме: она был маленькая, слегка облезлая, в ней почти не было мебели. Это было идеально.

Мне особенно нравилось, что она находилась на двенадцатом этаже. Хотя я и не знал, как Гоби сбежала из дома Нурали, или, может, ее украли, мне не хотелось давать ей ни единого шанса. Как-никак, ей потребовалось всего пару секунд, чтобы прорваться через заграждение для собак, которое сдерживало лабрадоров. Если она умудрится выбраться из квартиры, лифт ей точно не одолеть.

Ребята Кики отвезли нас в местный аналог магазина Walmart – WuMart – и мы вернулись в квартиру со всем необходимым на следующие четыре месяца: постельным бельем, тостером, сковородкой и огромным пакетом собачьего корма.

Думаю, я никогда не забуду момента, когда я попрощался с нашими помощниками и закрыл за ними дверь. Я взглянул на Гоби, которая, как всегда в такие моменты, смотрела прямо на меня.

«Ну вот, – сказал я. – Только ты и я». Я был взволнован и слегка обескуражен. Я достаточно знал о Китае, чтобы понимать, что оказался беспомощным. Я знал не более четырех слов и не мог прочесть ни единой буквы.

Если это было вообще возможно, взгляд Гоби стал еще глубже. Она склонила голову набок, прошла в глубь комнаты, запрыгнула на диван, свернулась клубочком, сделала два глубоких вздоха и закрыла глаза.

«Довольно разумно, – сказал я, опускаясь на диван возле нее. – Если тебя это не угнетает, то и меня тоже не будет, наверное».

В следующие дни я гораздо больше узнал Гоби. Со времен забега и нашей жизни в Урумчи я знал, что она любит спать возле меня, используя меня вместо подушки, но в Пекине ее нежность и любовь к тактильному общению вышли на совершенно новый уровень.

Как только я вышел из душа на следующее утро, она бросилась облизывать мои ноги и ступни, как будто они были смазаны салом. Я только смеялся и не противился ей. Полная противоположность тому, как я пытался избегать прикосновений к ней, когда впервые увидел ее в пустыне. И несмотря на то, что у меня все еще не было никакого медицинского подтверждения того, что у нее нет бешенства, она нашла пусть к моему сердцу. Я не мог сопротивляться.

Остаток дня прошел в бездействии, мы выходили на разведку территории. На первом этаже дома я видел несколько магазинчиков, а в полумиле от дома – большой торговый центр. Стоял прекрасный летний день, в воздухе не было заметно загрязнения, и я решил устроить прогулку вдоль канала по соседству и выпить хорошую чашечку кофе.

С прогулкой все было достаточно просто. А выпить кофе, к сожалению, оказалось невозможно.

Я встал в очередь в первый попавшийся мне Starbucks и ждал.

Я придвинулся к прилавку и уже было собирался сделать заказ, когда официантка посмотрела на Гоби у меня на руках и указала на дверь.

«С собаками нельзя!»

«О, хорошо, – сказал я. – Я только закажу еду с собой».

«Нет. Вынесите собаку». – Она замахала на меня руками, как будто пытаясь смахнуть что-то неприятное с запястий.

Я вышел из магазина и пошел дальше. Я ни в коем случае не собирался привязывать Гоби и оставлять ее на улице.

Практически такую же реакцию мы наблюдали в следующей кофейне, а потом еще в одной, где мы остановились и присели на стульях перед входом. Я поил Гоби с рук, как во время забега, когда из дверей выскочил парень и велел нам уходить.

«Это только вода!» – сказал я, к этому времени немного раздраженный.

«Нет, – закричал он. – Нельзя делать. Уходи».

Мы шли домой весьма удрученные. Я понемногу начал понимать, каково пришлось Гоби, как и бесчисленному множеству других бродячих собак в Китае. Совсем невесело, когда с тобой обращаются как с отбросами. Больно, когда тебя так презирают и отвергают.

Если Гоби и задевало это, то она этого не показывала. На самом деле, она выглядела счастливее чем когда-либо. Когда мы шли, она держала голову высоко поднятой, а ее глаза ярко сияли. Было невозможно представить, что еще пару недель назад она была дворняжкой, блуждающей по улицам города, и даже глубокий шрам на макушке понемногу заживал. Но по тому, как она задирала правую заднюю ногу, избегая переносить на нее вес, было очевидно, что нам нужно ускорить ее операцию.

Однако перед этим мне предстояла еще одна задача. Причем гораздо более срочная. Мне нужно было зарегистрировать право собственности на Гоби на свое имя. По китайским законам, каждый владелец собаки обязан носить с собой лицензию, появляясь с собакой в общественном месте. Я слышал, что если меня поймают без нее, у меня тут же отберут Гоби.

Кики помогла мне оформить бумаги, и, решив этот вопрос и опустив регистрационное свидетельство на собаку в бумажник, я почувствовал, как гора свалилась с моих плеч. Теперь я не только узаконил свое положение, но и получил новую линию защиты на случай, если кто-то еще попытается предъявить право собственности на Гоби.

Чем больше времени я проводил с Гоби, тем больше я узнавал о ней. Чем больше я узнавал о ней, тем больше она меня изумляла и удивляла.

Каждый раз, когда мы проходили мимо какого-то мусора на обочине, она натягивала поводок и тащила меня туда, намереваясь найти в нем что-нибудь съедобное. Это подсказывало мне, что дни, проведенные на улицах Урумчи, видимо, были не единственным периодом, когда ей приходилось самой добывать себе пропитание. Мне часто приходилось наблюдать за тем, как она вылизывает обертки от продуктов, и оставалось только гадать, сколько еще секретов скрыто в ее прошлом.

Однако, несмотря на любовь к уличной пище, она еще в Урумчи доказала мне, что может легко принять более утонченный образ жизни. Я считаю, что не каждая собака пригодна к жизни в квартире, однако Гоби с легкостью приспособилась к ней. Было очевидно, что она никогда не чувствовала себя счастливее, чем в те моменты, когда лежала возле меня на диване, свернувшись клубочком и глядя мне в глаза. Она не лаяла, когда я был рядом с ней, не трогала те немногие предметы мебели, что были в нашем распоряжении, и в тех редких случаях, когда она не смогла дотерпеть, пока мы выйдем на улицу, я видел, что она чувствует себя виноватой.

Впервые такой инцидент случился вскоре после нашего переезда. В то утро я решил приготовить кофе в квартире, и не смог распознать знаки, подаваемые ею. Я подумал, что Гоби крутится и нюхает пол, потому что слышит, как в соседней квартире лает собака.

И только после того как она на минуту исчезла в ванной, а потом снова появилась, опустив голову и боком подходя ко мне, я понял, что что-то не так. Плотно прижав уши и опустив голову, она представляла собой воплощение угрызений совести.

Я пошел в ванную и обнаружил небольшую лужицу на полу. Бедняжка. Я рассыпался в извинениях, и, вымыв пол, тут же повел ее на улицу, к ее любимому месту туалета в кустах у входа.

Единственное, что Гоби не нравилось, – это оставаться в квартире в одиночестве. Я старался как можно меньше оставлять ее, но бывали случаи, когда другого выбора просто не было. Если мне нужно было сходить в спортзал, чтобы побегать на беговой дорожке, или если у нас заканчивались продукты, и мне нужно было выйти в супермаркет, ей приходилось оставаться одной. Почти всегда, когда мы выходили вместе, нас пару раз узнавали и просили сфотографироваться с нами. История Гоби получила большую известность в Китае, и, привязав ее у входа в супермаркет или Starbucks, когда мне нужно было зайти внутрь, я уже не так сильно рисковал, как мне представлялось раньше.

Однако оставлять ее было трудно. Я старался выскользнуть за дверь как можно быстрее, и зачастую мне приходилось удерживать ее, чтобы не дать ей выскочить следом. Уходя, я всегда тщательно проверял и перепроверял, заперты ли двери, и всегда слышал тот же звук, что и в тот раз, когда она переходила через реку. Этот полный боли, пронзительный плач каждый раз рвал мне сердце.

Так же глубоко, как и расставание, она переживала радость при моем возвращении: восторг переполнял ее, как и в тот день, когда мы снова встретились в доме Ма. Она крутилась, носилась по комнате и радостно лаяла от восторга и избытка адреналина. Наконец она успокаивалась настолько, что я мог взять ее в руки, и ее охватывало чувство глубокого спокойствия, как после перехода через реку. И сегодня я наблюдаю ту же картину: когда я держу Гоби на руках, я убежден, что ничто в этом мире ее не беспокоит.

Это великое чувство – когда живое существо тебе доверяет так сильно, особенно если знаешь, что в любой момент оно может уйти. Но Гоби никогда не выказывала ни малейшего признака того, что хотела бы быть где-то в другом месте, кроме как рядом со мной.

Каждое утро, проснувшись, я обнаруживал, что она наблюдает за мной, так близко подвинувшись ко мне, что я чувствовал ее дыхание на своей щеке. Чаще всего, если я не начинал сразу же играть с ней, она бросалась вылизывать мне лицо. Это было единственное проявление собачьей любви, которое в то время не казалось мне милым, и я тут же вскакивал с постели.

Мы быстро спускались вниз, чтобы она смогла сделать свои дела, однако для меня было очевидно, что больше всего Гоби хотелось вернуться в квартиру и броситься обниматься со мной.

Для меня быть объектом такой любви и преданности было особым чувством. Возможность заботиться о ней, давать ей внимание и нежность, в которых она нуждалась, пробуждала во мне чувства, спрятанные где-то глубоко в сердце.

Любовь. Преданность. Внимание. Нежность. Все это практически полностью исчезло из моей жизни, когда мне исполнилось десять. Прошло десять лет, пока я не встретил Лусию и не почувствовал, что все эти прекрасные вещи снова начинают наполнять мою жизнь.

Появление в моей жизни Гоби стало для меня шансом дать юному и ранимому существу то, что хотелось получать мне тогда, когда моя жизнь вышла из-под контроля. Я был нужен Гоби. И хотя я все еще не уверен, что могу правильно подобрать слова, чтобы передать свои чувства, я знаю, что ее спасение помогло мне исцелить раны, о которых я даже не подозревал.

Конечно, далеко не все было идеальным. Например, телевидение было ужасным.

Я ожидал, что у меня будет, по крайней мере, основной диапазон каналов. Возможно, ВВС или Fox News время от времени. Без вариантов. Все, что мне было доступно, это китайский новостной канал, который по кругу передавал часовую сводку новостей за предыдущие сутки, и канал с фильмами, показывавший случайные голливудские фильмы с китайскими субтитрами. Обнаружив этот второй канал, я почувствовал некоторую надежду, но оказалось, что большинство любимых второстепенных кинозвезд имеет просто огромный список настолько плохих фильмов, что они никогда не оказывались на западных экранах. В те далекие дни я просмотрел несколько действительно кошмарных фильмов. Наконец мне это надоело, и я перестал даже пытаться. Ничегонеделание просто приводило меня в отчаяние.

С интернетом тоже были проблемы. Мне потребовалась неделя, чтобы понять, как обойти те многочисленные фильтры, которые китайское правительство установило в сети, но даже после этого передача любого видеоконтента была практически невозможна.

Я пытался проводить как можно больше времени с Гоби на улице. Тропинка вдоль канала длиною в полтора километра была хорошим местом для прогулок, особенно в то время, когда строители уходили на перерыв. Они не обращали на нас внимания, столпившись вокруг уличных торговцев, которые имели от них хорошую выручку. Вскоре мы с Гоби узнали, что самая вкусная еда, продаваемая на улице, – это цзяньбины, я называл их китайскими буррито. Представьте себе тонкий блин, внутри которого жарится яйцо, а потом в него заворачивается хрустящий жареный вонтон, вкуснейшие специи и чили. Мы с Гоби не могли этим наесться.

Нас выгоняли почти из всех кофеен, куда мы пытались попасть, но, к счастью, мы нашли Starbucks, в котором с радостью нарушили правила и впустили нас. Но самым лучшим местом было небольшое частное кафе, где персонал не только разрешал нам войти, но и закрывал глаза на то, что я сажаю Гоби на стул и угощаю своей выпечкой.

Для города, в котором не разрешается перевозка собак в такси или автобусах, и где только недавно был принят закон, позволяющий собакам-поводырям ездить в метро, это большой прогресс. Мы постарались хорошо поддерживать их во время нашего пребывания в их краях.

Несмотря на приятные стороны этой новой жизни с Гоби, одна вещь постоянно беспокоила меня – ее травма бедра. Она старалась скрывать ее и научилась не слишком его нагружать. Но стоило мне неправильно поднять ее или держать ее слева, а не справа, она тут же вскрикивала от боли.

Кроме того, рана у нее на голове заживала не так быстро, как надеялись мы с Кики.

Поэтому, после недели жизни в квартире, я принес Гоби плохие новости.

«Сегодня никаких кафе у нас с тобой, малыш. Мы идем к ветеринару».

22

Я не мог вынести этот шум. Я Стоял в коридоре и старался отгородиться от воплей, которые издавала Гоби, охваченная болью и страхом, но это было бесполезно. Ее визг и плач был самым ужасным звуком, который мне приходилось слышать в жизни.

Я где-то читал, что, чтобы у собаки сильная боль и страх не ассоциировалась с хозяевами, нельзя находиться с ними в одной комнате во время инъекций. Даже без этого совета не могу себе представить, как бы я смог оставаться с ней в одной комнате.

Когда начало действовать обезболивающее, и она наконец затихла, вышла одна из медсестер и подошла ко мне.

«С ней все в порядке. Хотите войти?»

Благодаря Кики Гоби должны были оперировать в одной из лучших ветеринарных клиник города. А благодаря китайским средствам массовой информации все медсестры и врачи уже слышали о Гоби. Это (а также словечко, которое замолвила Кики) означало, что Гоби досталась самая опытная команда хирургов, а нам с Кики разрешили помыться, надеть голубые халаты и присоединиться к команде хирургов в операционной.

После многочисленных обследований и обширных консультаций сотрудники клиники единогласно подтвердили то, что мне сказали в Урумчи, – что причина боли и странной походки Гоби заключалась в травме правого бедра. Невозможно было определить, сбила ли ее машина или избил человек, но во время ее скитаний по Урумчи она получила травму, в результате которой бедро выскочило из вертлужной впадины.

Врачи порекомендовали провести Гоби остэктомию головки бедра: разновидность операции на бедре, когда верхняя часть бедренной кости срезается, но не заменяется ничем, чтобы организм заживал сам, а сустав заново сформировался из рубцовой ткани.

Меня десятки раз убеждали в том, что это стандартная процедура, которая может привести к отличным результатам. Я был уверен в команде врачей, как и в том, что мы находимся в надежных руках. Но, стоя там и наблюдая за подготовкой к часовой операции, я ужасно изнервничался.

И снова меня выводил из себя шум, хотя в этот раз Гоби находилась под слишком сильным воздействием лекарств, чтобы издавать какие-то звуки. Язык свисал у нее изо рта, как старый носок, она равномерно дышала под маской, надетой на нос, пока медсестра выбривала всю шерсть с ее правого бедра. В этот раз меня беспокоил звук приборов, контролирующих ее сердечный ритм и уровень кислорода. После смерти Гарри я всегда ненавидел звуки этих приборов по телевизору. Они напоминали мне о той ночи, когда я стоял в комнате сестры и слушал, как медики пытаются спасти его, и каждый раз, когда я слышу непрерывный звук монитора, я задаю себе один и тот же простой вопрос: Если бы я раньше встал с постели, удалось бы мне его спасти?

Врачи начали разговаривать между собой, слегка повысив голос. Должно быть, Кики уловила мое беспокойство, и, похлопав меня по плечу, мягко объяснила ситуацию. Она сказала, что они пытаются решить, какое количество препарата вводить ей для предотвращения сердечного приступа, чтобы не зайти слишком далеко и не спровоцировать его.

«Надеюсь, они знают, что делают», – пробормотал я. Я чувствовал, что мне физически нехорошо.

Наконец, когда в комнате все затихло и началась операция, я сказал Кики, что мне нужно выйти. «Позовите меня, когда все закончится, – сказал я. – Я не могу здесь оставаться».

Час длился как целый месяц, но когда все закончилось, старший хирург вышел, чтобы заверить меня, что операция прошла хорошо, и Гоби скоро начнет приходить в себя. Я сидел рядом с ней в послеоперационной комнате и наблюдал за тем, как она постепенно просыпается.

Наступил момент, когда она посмотрела на меня, и все было как каждое утро – ее большие глаза следят за мной. Но через секунду, вероятно, боль охватила ее, и снова началось ее пронзительное скуление. Глядя на нее, слушая ее, я ясно понимал, что она находится в мире боли. И казалось, что я не могу ей ничем помочь.

Не прошло и дня, как подлинный дух Гоби снова проявился в ней. Ей было больно после операции, и я знал, что уйдут недели, пока ее бедро полностью восстановится, но к тому времени как я принес ее в квартиру, она снова вовсю виляла хвостом и пыталась вылизывать мне лицо.

С другой стороны, я чувствовал себя неспокойно. Не могу точно сказать, то ли меня беспокоила боль Гоби, то ли воспоминания о смерти Гарри, но точно знаю, что в последующие дни и недели я все еще беспокоился о безопасности Гоби.

С самого начала нашего пребывания в Пекине меня немного беспокоило, что многие узнают. Но, проводя все больше времени в квартире в период ее восстановления, я чувствовал, что становлюсь параноиком. Если я ждал лифта в фойе и ко мне присоединялся кто-то еще – особенно если это был человек не китайской внешности, – я обязательно выходил на одиннадцатом или на тринадцатом этаже и шел на двенадцатый по лестнице, при этом постоянно оглядываясь. Я знал, что это глупо, и знал, что если кто-то действительно захочет выкрасть Гоби, нам понадобится нечто большее, чем моя любительская шпионская постановка, чтобы избежать этого. Но я не мог бороться с инстинктивной подозрительностью по отношению к посторонним.

Ситуация усугублялась тем, что остальные квартиры на моем этаже также сдавались в аренду на короткий срок. Это значит, что люди постоянно сменялись. В моей памяти еще были живы воспоминания о визите людей в костюмах в Урумчи, заставляя меня подозрительно осматривать всех жильцов.

«Выходить и жить обычной жизнью – это нормально», – сказала Кики, когда я однажды поделился с ней своими страхами.

Нормальной жизнью? Я даже не был уверен, что еще знаю, что это. Четыре месяца назад я работал по шестьдесят часов в неделю, выбирался из дому три вечера из семи, устраивая тренировки в девять-десять вечера, в то время как остальные смотрели телевизор. Я заполнял время работой, тренировкой, стремясь прожить жизнь с Лусией в нашем доме в Эдинбурге. Сейчас я в длительном отпуске, в тысячах километров от дома, изредка бегаю и стараюсь обеспечить безопасность собачки, которая иногда кажется мне самым знаменитым животным в мире. От нормального меня отделяла целая жизнь.

Меня также беспокоили многочисленные просьбы сфотографироваться с Гоби, когда мы выходили на прогулку. В большинстве своем это были прекрасные люди, и я был рад, что Гоби делает их счастливыми, но понимал, что для некоторых из них она была просто прекрасным поводом сфотографироваться.

Часть проблем с бродячими собаками в Китае происходит из-за того, что люди покупают породистых собак, приносят их к себе домой, а затем их расстраивает, когда собаки гадят на полу или портят мебель. В не слишком богатой стране с собаками обращаются как с модным аксессуаром, который можно недолго использовать и выбросить.

Гоби заслуживала лучшего.

Через месяц после моего приезда в Пекин тест на бешенство был готов.

Все те двадцать девять дней, что мы провели в ожидании, внутренний голос подсказывал мне, что с Гоби будет все в порядке. Я знал, что результат будет отрицательным, и мы сможем перейти к новому этапу ожидания следующего раунда тестов в течение девяноста дней. Но, как бы я ни верил в это, какая-то часть меня начинала задаваться вопросами. А что, если в итоге у Гоби обнаружится бешенство? Что тогда? А если мы не сможем привезти Гоби в Великобританию, переедем ли мы в Китай, чтобы жить с ней вместе? Если мы не сможем перевезти Гоби домой, перевезем ли мы дом к Гоби?

Результат был таким, как мы и ожидали. У Гоби не было бешенства. Я наконец-то вздохнул с облегчением, поделился этой новостью с Лусией, а затем сообщил ее всему миру через наши многочисленные странички в социальных сетях. Реакция вызвала слезы на моих глазах.

Столько незнакомых людей всерьез интересовались историей Гоби, и я не переставал изумляться, читая, как она затронула жизни людей. Например, одна женщина, больная раком, написала мне, что она каждый день просматривает наши страницы в Фейсбуке, Твиттере и Инстаграм, чтобы узнать, как продвигается ситуация с нами. «Я с вами с самого начала», – сказала она.

Мне очень нравится, что это история не только о нас с Гоби и о том, как мы пытаемся попасть домой. Кто-то потерял работу, кто-то страдал от депрессии, у кого-то были проблемы в семье, но эта собачка неизменно вызывала улыбку на лицах стольких людей.

И наконец, у меня был бег, помогающий развеять мои страхи. Вскоре после операции Гоби один мой знакомый по Урумчи пригласил меня поучаствовать в однодневном забеге в другой части пустыни Гоби. Организаторы собрали пятьдесят лучших в мире бегунов на дистанцию 100 километров на забеге в провинции Ганьсу, неподалеку от Синьцзяна. Это не та дистанция, на которую я обычно бегаю, – по крайней мере, не в однодневном забеге от одного пункта к другому, – тем не менее я все еще находился в хорошей форме после тренировок перед забегом в Атакаме, на который я не попал.

Но в этот раз организаторы забега в Ганьсу предлагали бесплатное проживание и бесплатные билеты в Эдинбург и обратно в обмен на мое участие в стокилометровом забеге и поддержку их рекламной кампании в общении с журналистами. Я получал довольно много приглашений на интервью и фотосесии, они поступали от журналистов, интересующихся новостями о Гоби, которые хотели снять меня в действии. Мысль о том, что я смогу воспользоваться билетом, чтобы полететь домой и встретиться с Лусией, была слишком заманчивой, чтобы от нее отказаться.

За четыре дня до забега я получил от организаторов еще более приятные новости. У них еще осталось несколько мест, и они желали оплатить перелет другим бегунам высокого класса, которые пожелают соревноваться. Я тут же позвонил Лусии. Это была сумасшедшая идея – в последний момент приехать аж в Китай и бежать на такую большую дистанцию, особенно с учетом того, что за шесть недель до этого она завершила жесткий пятидневный забег по Голландии длиною в 480 километров. Но, будучи бегуном мирового класса и заняв тринадцатое место среди женщин на Марафоне в песках в 2016 году, Лусия еще и очень жесткая леди, любящая приключения. Она тут же согласилась. Спустя сорок восемь часов она уже была в самолете, летящем на восток.

Я немного переживал из-за Гоби. Но Кики пообещала хорошо заботиться о ней, и ей можно было доверять. Кроме того, у меня было такое чувство, что Гоби не против несколько дней понежиться в лечебном бассейне и груминг-салоне Кики.

Узнав, что приезжает Лусия, я весь оживился. Бег играет особую роль в наших отношениях, а этот забег совпал с нашей одиннадцатой годовщиной свадьбы. Я не мог даже представить лучшего способы отпраздновать такой большой путь, который мы проделали вместе.

Одно из моих самых любимых воспоминаний о беге с Лусией – это первый Марафон в песках, в котором мы участвовали вместе. Как и в большинстве многодневных ультрамарафонов, медаль за финиш дается в конце длинного этапа (как правило, это предпоследний этап забега). Я сам удивлялся тому, как хорошо я иду, и когда длинный этап подходил к концу, я знал, что гарантированно занимаю место как раз за пределами первой сотни. Для человека, который бежит этот марафон впервые – и который почти сошел с дистанции в первый день, – среди тысячи трехсот других бегунов, это был неплохой результат.

Я преодолел последнюю линию холмов, закрывающую финишную линию, и увидел впереди толпу, приветствующую бегунов. И там, за пару сотен метров до финиша, была Лусия. Она стартовала раньше меня в тот день, и я не ожидал увидеть ее на трассе. Но она была там, прикрывая глаза рукой от солнца и глядя в мою сторону.

«Что ты тут делаешь? – спросил я, наконец поравнявшись с ней. – Я думал, ты пришла еще час назад».

«Да, я могла, – ответила она. – Но мне хотелось прийти вместе с тобой, поэтому я ждала».

Мы пересекли линию финиша, держась за руки. Она могла финишировать гораздо раньше, но предпочла подождать меня.

Сегодня, когда я бегаю, я все еще думаю об этом.

Хорошо было вернуться в пустыню, хорошо было бежать вдали от уличного движения и загрязненного воздуха, и, прежде всего, великолепно было увидеть Лусию. Мы были вдали друг от друга почти шесть недель, и мне хотелось провести с ней каждую минуту. Поэтому, несмотря на то, что я считал, что смогу занять довольно хорошее место, для меня было гораздо приятнее сбавить скорость и пробежать забег вместе с ней.

Трасса состояла из двух кругов по пятьдесят километров. День был жаркий, температура значительно превышала сорок градусов, и, пройдя первый круг, мы увидели, что медицинская палатка пользуется большим спросом. А некоторые участники вообще решили признать поражение и сойти с дистанции. Они начали бежать слишком быстро, прилагали слишком большие усилия, с трудом выдержали эти условия и не хотели стараться идти на второй круг. Я сходил с дистанции на очень многих тренировочных забегах, но никогда не из-за жары. Меня заставляли вернуться в машину слякоть, ветер и дождь Шотландии.

Первые пятьдесят километров мы пробежали немного медленнее, чем я планировал, но я видел, что у нас есть еще добрые восемь часов, чтобы пробежать остаток трассы до завершения четырнадцатичасового лимита времени.

Когда мы зашли на второй круг, Лусия тоже засомневалась.

«Ты беги, Дион. Я не смогу», – сказала она.

Мы с Лусией пробежали достаточно много забегов, чтобы понимать, когда пора сойти с дистанции, а когда стоит еще побороться. Я пристально посмотрел на нее. Она устала, но все еще боролась. Еще не пришла пора сдаваться.

«Мы сможем, – сказал я. – За мною идет команда телевизионщиков, а организаторы действительно искали нас; мы в долгу перед ними. Я помогу тебе дойти. Ты просто беги рядом со мной».

Она сделал то, что у нее хорошо получается, – поднажала. Мы бежали вперед, продвигаясь от отметки к отметке, отмечая милю за милей.

Ситуация ухудшилась за тридцать километров до финиша, когда началась песчаная буря. Видимость снизилась менее чем до тридцати метров, и становилось трудно видеть отметки. Я мысленно вернулся к страшной песчаной буре в конце того длинного дня, когда Томми чуть не умер. Мне не нужно было присматривать за Гоби, но нужно было защищать Лусию. Не видя поблизости никого из представителей организаторов, я начал составлять аварийный план на случай, если буря усилится или Лусия начнет сдавать.

Она не начала, и буря наконец рассеялась, но ветер оставался сильным. Он сдул с нас шапки; глаза пекли от песка. Повсюду летал мусор. Мы поднажали, хотя мы медленно передвигались между отметками, по мере того как они попадались нам. Лусия пыталась съесть геля, чтобы немного зарядиться энергией, но каждый раз выплевывала его.

Когда мы добрались до следующего контрольного пункта, там царила суматоха, все сдувало, и волонтеры казались шокированными. Мы ускорились, несмотря на то, что бежали медленнее, чем когда-либо. Мне показалось странным, что никто не обходит нас, но я направил все свои усилия на то, чтобы уговаривать Лусию отгородиться от боли и продолжать бежать.

Мы прошли еще один полуразрушенный контрольный пункт и двигались дальше, зная, что нам осталось еще тринадцать километров.

К этому времени уже стемнело, и к нам подъехал автомобиль с включенными фарами, освещающими небо. «Что вы делаете?» – спросил водитель.

«Бежим», – ответил я, слишком уставший, чтобы стараться быть остроумным.

«Но многих уже сняли с дистанции из-за бури».

«На контрольном пункте нам никто ничего не сказал. Нам осталось всего пару километров, мы уже не будем останавливаться».

«Ну ладно», – сказал он, прежде чем отъехать.

Эти последние несколько километров были одними из самых тяжелых, которые Лусии приходилось преодолевать. Несмотря на слезы, вскрики и сильную боль, в ней присутствовало непоколебимое желание дойти до конца.

Когда мы пересекли финишную линию, я протянул ей руку.

«С годовщиной, – сказал я. – Я так тобой горжусь».

У нас оставалась одна ночь в Пекине до возвращения Лусии домой, на работу. Кики встретила нас возле аэропорта, и снова Гоби продемонстрировала ураган эмоций на заднем сиденье вэна. Но в этот раз не только мне достались ее поцелуи. Казалось, Гоби немедленно поняла, что Лусия – особый человек, и показала ей всю свою доброжелательность.

Гоби всю ночь демонстрировала Лусии свою привязанность. Вскоре после того как мы вернулись в квартиру, я отключился, но Лусии совершенно не удалось поспать, потому что Гоби решила, что в этом случае ей требуется еще более долгий сеанс общения. К тому времени как я проснулся, они были уже неразлучны.

После забега я принял одно важное решение.

Прежде всего, я решил сказать нет всем приглашениям на интервью до конца своего пребывания в Пекине. Несколько журналистов связывались со мной во время забега, говорили, что им нужна фотография Гоби, и спрашивали, можно ли им навестить Гоби у Кики, пока меня нет в городе. Они даже пошли на то, чтобы напрямую связаться с Кики, но она, конечно же, отказала им. Мне это не нравилось, потому что я тщательно старался скрывать наше местоположение.

В период, когда мы были с Лусией, я много думал о том, какой будет наша жизнь, когда мы с Гоби наконец попадем домой. Я был уверен, что интерес со стороны прессы продлится еще пару недель, но точно знал, что захочу нормальной жизни, какой бы она, нормальная жизнь, ни была. Поэтому я сделал выбор отказаться от интервью. Пришла пора нам с Гоби уходить в тень.

Второе мое решение касалось бега.

Стокилометровый ультрамарафон оказался для меня простой задачей. Я просмотрел результаты других участников и выяснил, что мог войти в первую десятку победителей – у меня могли быть неплохие результаты с учетом того, что среди участников элит-класса были бегуны из Кении, пробежавшие марафон за 2 часа 5 минут. Спустя пару недель я общался с организаторами предстоящего ультрамарафона на 160 километров Гаолигун Ультра. Обсуждая их приглашение, мы говорили о том, что я дам несколько интервью английским журналам, посвященным бегу. Возможность поехать в другую часть Китая, город Тэнчун в провинции Юннань, возле границы с Мьянмой, была для меня самым заманчивым аргументом. Я никогда раньше не бежал 160 километров без остановок, поэтому я точно не подписывался на победу в этом забеге.

Это был изнурительный забег в горах. Поднимаясь на высоту почти 9000 метров, я был на пределе и один раз оказался близок к тому, чтобы сняться с соревнований. Я был не в такой хорошей форме, как прежде, но, увидев финишную линию после тридцати двух часов непрерывного бега, с новыми силами устремился к ней. Я получил медаль – стилизованную в форме тронки, колокольчика, который вешают на шею овцам, на память о местных пастухах, мимо которых мы пробегали в горах, – заняв почетное четырнадцатое место среди тридцати семи лучших атлетов, соревнующихся на выносливость.

23

Мы с  Гоби дрожали от холода, пытаясь укутаться от ледяного ветра, проникающего сквозь старые окна квартиры; на следующий день мы не могли спать, задыхаясь от недостатка кислорода, а изнурительная жара, казалось, высасывала из нас жизнь.

15 ноября по всей стране включалось отопление. С этого началось самое тяжелое для нас с Гоби время в Пекине.

Почти сразу же после включения отопления уровень загрязнения повысился. Как все жители Пекина, я научился контролировать качество воздуха и соответственно планировать свой день. Если индекс загрязнения опускался ниже 100, я абсолютно спокойно выводил Гоби на улицу. При уровне выше 200 я старался ограничиваться короткими прогулками. При уровне более 400 даже пройдя пятнадцать метров от нашего дома до моего любимого японского ресторана, я чувствовал, как у меня начинали печь глаза.

Я слышал, что находиться на улице при индексе загрязнения от 100 до 200 равносильно выкуриванию одной пачки сигарет в день. Двести – это две пачки, триста – это три, а все, что больше, равносильно целому блоку сигарет.

Из-за угольных электростанций, выбрасывающих тяжелый дым, небо было настолько наполнено токсичными веществами, что я просто не решался открыть окно в квартире.

Попытки избегать загрязненного воздуха привели к тому, что наша свобода оказалась резко ограничена. Мы не могли выходить на прогулку или в кафе. Все замерло. Мы чувствовали себя отрезанными от мира.

Эти изменения не пошли на пользу Гоби. После нескольких дней взаперти, я понял, что она страдает. Она перестала есть, мало пила и лежала с таким грустным выражением лица, какого я у нее раньше не видел. Практически единственным занятием, которое я придумал, чтобы заставить ее подняться и двигаться, была игра с теннисным мячиком в коридоре, который я бросал, а она ловила и приносила. В эту игру она могла часами играть, когда мы гуляли возле канала, но в многоэтажном доме, где сенсорные светильники постоянно гасли, повергая нас в темноту, она не хотела бегать больше получаса.

Решив, что проблема коридора состоит в том, что в нем слишком много отвлекающих запахов, доносящихся из-за дверей соседей, я однажды вынес Гоби на подземную парковку. Я знал, что днем там обычно пусто, поэтому у нее будет достаточно места, чтобы побегать и поохотиться за мячиком, как она это делала раньше.

Но когда двери лифта открылись в пещероподобном помещении, Гоби уперлась лапами в землю, как столетний дуб, и отказалась двигаться.

«Что, правда? – спросил я. – Ты точно не будешь выходить?»

Она уставилась в темноту. И не двигалась с места.

Как-то раз, придя домой после вечерней порции суши, я обнаружил, что она не вышла меня встречать. Тогда я понял, что у нас проблемы.

На следующий день ветеринар тщательно осмотрел ее и поставил диагноз: питомниковый кашель. Для лечения требовался курс медикаментов и неделя без прогулок.

Лусия не собиралась приезжать в Пекин до Рождества, никаких дел, связанных с прессой, у меня не было, как и возможности выйти, и дни тянулись ужасно медленно. Дважды в день мы играли с теннисным мячиком в коридоре, и каждый вечер я, прищурив глаза из-за грязного воздуха, спешил в японский ресторан. В квартире было душно, как в печке, но я не осмеливался открывать окна, чтобы не впускать грязный воздух. Поэтому каждое утро я просыпался, как будто в похмелье, неважно, выпил ли я накануне три бокала пива или не пил вообще.

Время от времени я ходил в спортзал, но мог скачивать видео не больше часа, а потом интернет-соединение обрывалось. Не отвлекаясь на экран, я вскоре потерял интерес.

Я пытался делать упражнения на силу и выносливость в квартире, но это было безнадежно. Загрязненный воздух проникал повсюду. Несмотря на то, что я регулярно мыл пол и протирал пыль, каждый раз после отжиманий руки оказывались покрытыми черной сажей, проникавшей сквозь невидимые щели в окнах.

Как раз когда я начал погружаться во тьму, Гоби выздоровела. Ее чувство времени было идеальным. Я просыпался и обнаруживал, что она смотрит на меня, получал обычную порцию поцелуев, и заканчивался мой день так же приятно, как и начинался. Какая может быть депрессия, когда у меня есть моя Гоби?

К Гоби с каждым днем возвращалась ее самоуверенность. Как только она восстановилась после питомникового кашля, к ней вернулись ее прежние повадки. Даже когда мы выходили, чтобы она могла сходить в туалет, она вышагивала, гордо подняв голову, ступая легко, и глаза ее сияли. Мне нравилось, когда она выглядела так самоуверенно и смело.

И снова Гоби помогла мне справиться с трудностями. Я думал о том, как она прошла через столько испытаний, от забега до скитаний по улицам Урумчи, и в итоге ей удалось найти дом и людей, которые любят и заботятся о ней. Если она смогла вынести это, смогу и я.

В эти долгие дни у меня было много времени, чтобы подумать, и много тем для размышления.

Я думал о возвращении домой и о том, что, хотя я соревнуюсь под флагом Австралии и никогда не буду выступать в спорте ни за какое другое государство, теперь мой дом – это Великобритания. Я прожил здесь пятнадцать лет, и здесь в моей жизни произошло столько прекрасных событий. Мой бег, моя карьера, мой брак – все это произошло в Великобритании. Я не мог представить себе другое место, куда бы можно было привезти Гоби.

Я также думал о своем отце. Мой настоящий отец связался со мной и вошел в мою жизнь, когда мне уже исполнилось двадцать. Все было сложно, и нам не удалось долго поддерживать отношения.

Но, несмотря на то, что у меня никогда не было таких отношений с отцом, как были у многих моих друзей, я благодарен ему за одну вещь. Он родился в Бирмингеме, в Англии, но еще в детстве вместе с семьей переехал в Австралию. Отец не помогал мне деньгами и не оказывал мне никакой поддержки тогда, когда я больше всего в ней нуждался. Но когда я уже повзрослел и был готов начать жизнь сначала за тысячи километров от дома, гражданство отца означало, что я имею право на получение паспорта Великобритании.

Я также думал о маме. Примерно в тот период, когда в моей жизни появился отец, мама заболела. Однажды, до нашего знакомства с Лусией, она позвонила мне. Я удивился, услышав ее голос, с учетом того, что в предыдущие годы мы общались только на Рождество.

Когда она сообщила мне, что серьезно больна, я был потрясен. Присматривая за ней во время лечения и видя, что она находится на волосок от смерти, я стал ближе к ней, а она – ко мне. Она хотела наладить отношения, и мы пообещали себе, что сделаем это. Тогда мы начали все сначала. Очень медленно мы начали делать шаги навстречу друг другу, но спустя годы нам, по крайней мере, удалось стать друзьями.

Сидя в ожидании в нашей квартире и считая дни до новой встречи с Лусией, я также думал о том, почему мне было так важно найти Гоби. Это было несложно понять.

Дело было в обещании.

Я пообещал привезти Гоби, чего бы это ни стоило. Найти ее, обеспечить ее безопасность и обеспечить ее приезд домой означало, что я сдержал слово. После всех взлетов и падений мне удалось спасти ее. Я обеспечил ей безопасность и защиту, в которых сам так отчаянно нуждался в детстве, когда моя жизнь пошла под откос.

В тот день, когда Гоби стояла возле меня, рассматривая мои желтые гамаши и пристально всматриваясь в глаза, у нее было такое выражение, какого я никогда до этого не видел. Она доверяла мне с самого начала. Она даже доверила мне свою жизнь. Когда к тебе так относится кто-то незнакомый, даже если это всего лишь дворняжка, – это очень, очень мощное чувство.

Спасла ли меня Гоби? Не думаю, что я был потерян, но точно знаю, что она изменила меня. Я стал терпеливее, и мне пришлось бороться с демонами из моего прошлого. Она пополнила список счастливых событий в моей жизни, которые начались со встречи с Лусией и продолжились, когда я открыл для себя бег. Может быть, мне больше не понадобиться бежать на длинные дистанции, чтобы решить проблемы из своего прошлого. В какой-то степени, найдя Гоби, я нашел себя.

Когда до Рождества наконец оставалось несколько дней, и я стоял в аэропорту, глядя, как Лусия проходит через двери для прилетевших пассажиров, я не мог сдержать слез. Все было как в тот день, когда она ждала меня после Марафона в песках: самая длинная, тяжелая, самая изматывающая часть испытания была позади. Мы сделали это. Скоро мы поедем домой.

24

Иногда, если я закрою глаза и достаточно сильно сконцентрируюсь, мне удается вспомнить все те случаи, когда мне говорили, что у меня ничего не выйдет. У меня перед глазами до сих пор стоит директор моей школы, протягивающий мне руку и с фальшивой улыбочкой сообщающий, что однажды я окажусь в тюрьме.

Я вижу многочисленных тренеров, учителей и родителей ребят, которых я считал своими друзьями, – все они смотрят на меня с неодобрением или разочарованием и сообщают, что я растерял свои последние способности, и все, чего от меня можно ожидать, – это дурное влияние.

Помню маму в самые тяжелые минуты ее скорби, ощущение своей беспомощности.

Долгое время я пытался отгородиться от этих воспоминаний. И вполне преуспел в этом. Так было нужно, потому что, стоило мне убрать эту защиту и позволить этим темным воспоминаниям хоть немного ближе подобраться ко мне, я тут же начинал жалеть об этом.

Так было, когда я впервые бежал ультрамарафон. Я очень нервничал с самого старта, но по мере того как медленно сменяли друг друга километры и тянулись часы, росло мое сомнение в себе.

Кто я такой, чтобы бежать рядом со всеми этими спортсменами, знающими, что они делают?

О чем я думал, когда решил попытаться бежать больше сорока километров, не имея почти никакой подготовки?

Неужели я настолько глуп, чтобы решить, что у меня получится?

По мере того как эти вопросы становились все отчётливее, стали приходить ответы.

Ты ничего из себя не представляешь.

Ты неудачник.

Ты никогда не дойдешь до финиша.

За шесть километров до финиша я доказал, что эти голоса говорили правду. Я сошел с дистанции.

Это было за несколько недель до моего первого многодневного ультрамарафона, 250-километрового экстремального марафона в Калахари, на который Лусия попала в книге, купленной мною на ее день рождения. Когда я ушел с первого ультрамарафона в моей жизни, голоса сомнения в моей голове зазвучали все громче. Когда друзья спрашивали, действительно ли я считаю, что смогу пробежать так далеко, при том что я не справился с какими-то несчастными пятьюдесятью километрами, я был почти уверен, что они правы.

Кто я такой, чтобы думать, что справлюсь?

Я ничего из себя не представляю.

Я неудачник.

Я никогда не добьюсь успеха.

Но между тем, как я сошел с пятидесяти километров, и началом забега в Калахари кое-что произошло. Хотелось бы мне сказать, что это было озарение или серия серьезных тренировок, как в моем самом любимом в жизни фильме «Роки».

Но это неправда.

Я просто решил стараться не обращать внимания на голоса, шептавшие мне, что я неудачник.

Когда во мне начинали зарождаться эти злобные голоса, я рассказывал себе другую историю.

Я могу.

Я не неудачник.

Я докажу, что все ошибаются.

Наш вылет из Пекина был назначен на поздний новогодний вечер. Я провел день, убирая в квартире, гуляя с Гоби и прощаясь с ребятами в японском ресторане, которые почти ежедневно радовали нас жарким с кимчи, суши, салатом и своей дружбой. Они даже дали мне с собой бутылочку секретной приправы к салату, которая мне так нравилась.

Мы ожидали, что Кики вечером заберет нас из квартиры, и Гоби знала, что что-то готовится. Она бегала по пустой квартире, взволнованная как никогда. Когда мы наконец в последний раз вышли из дома, Гоби стрелой бросилась к машине Кики.

Я был немного спокойнее.

Я сидел и смотрел, как мимо проплывают фонари, думая о людях и местах, ставших для нас такими важными за последние четыре месяца и четыре дня, прожитые нами в Пекине.

Мы проехали мимо спортзала в отеле, где я так старательно тренировался. Я думал о том, как часто отключался интернет, и мне приходилось уходить, поработав на беговой дорожке не больше часа. Мне было грустно, но не более того. То, что я смог так легко отпустить это все, показывало, насколько изменилась моя жизнь.

Мы проехали мимо Маленького приюта, где работал Крис и которому мы пожертвовали 10 000 долларов из остатка Фонда по возвращению Гоби. Без Криса и его любезного совета Лу Синь о том, как вести себя во время поисков Гоби, я точно знаю, мы бы никогда не нашли ее. Кто знает, где была бы сейчас Гоби без Криса?

Я думал обо всех других людях, с которыми я познакомился в Пекине, а также в Урумчи. Было трудно оставлять столько прекрасных людей, особенно ввиду того, что время, проведенное в Китае, полностью изменило мои взгляды на страну и ее народ.

Честно говоря, когда я приехал в Китай на забег в Гоби, мое мнение о китайцах было несколько стереотипным. Я считал их замкнутыми и серьезными, грубыми и равнодушными. Во время первой поездки из Урумчи к месту начала забега я видел людей только такими, какими ожидал их увидеть. Неудивительно, что я был невысокого мнения об этом месте.

Но все, что произошло с Гоби, изменило мои представления. Теперь я знаю, что китайцы – милые, искренние, гостеприимные люди. Впустив вас в свои сердца и дома, они становятся невероятно щедрыми и неизменно добрыми. Одна семья, с которой я никогда не встречался, но которая следила за нашей историей, позаимствовала мне электрический велосипед стоимостью 1000 долларов на весь период моего пребывания. Они ничего не просили взамен, даже селфи с Гоби.

В Урумчи люди были такими же. Возможно, сам город и напичкан видеокамерами замкнутой системы и охранниками на входе в общественные места, но здесь живут одни из самых дружелюбных, самых щедрых и самых добросердечных людей, которых я когда-либо встречал. Я рад, что у меня есть связь с ними, и знаю, что довольно скоро я вернусь.

А кроме того, есть Кики. Она согласилась помочь нам, когда все остальные сказали нет. Она приехала в Урумчи, чтобы убедиться, что Гоби в безопасности, и провела все четыре месяца, что мы пробыли в Пекине, в состоянии нервного напряжения, чувствуя ответственность не только за самочувствие Гоби, но и за мое состояние. Я прозвал ее «круглосуточная поддержка по всем вопросам». (Как платить за дополнительный расход электричества? Гоби плохо. Что делать? Где продаются маски от загрязненного воздуха?) Она никогда не была слишком занятой или уставшей, чтобы помочь, и ни разу не пожаловалась, когда я просил ее забрать Гоби, пока меня не было в городе. Она даже каждые несколько часов присылала мне видео, поэтому я был полностью в курсе того, как ее сотрудники нянчились с Гоби. Кики также предоставила мне свою команду. Ее водители всюду возили нас, доставляли мне в квартиру продукты, занимались бумагами и решали бесчисленные вопросы. Они делали гораздо больше того, о чем я когда-либо просил.

Мы подъехали к аэропорту, разгрузили сумки и в последний раз вывели ее в туалет, прежде чем запереть ее в специальную собачью переноску, где она проведет большую часть поездки.

Законы Великобритании запрещают перевозку животных в салоне во время любых полетов, внутренних или международных. После того, как она перенесла такую травму после поездки в грузовом отсеке, когда мы летели из Урумчи, я пообещал себе никогда больше не отправлять ее туда. Это означало, что наш перелет домой будет длинным и сложным: десятичасовой перелет в Париж, пятичасовой переезд в Амстердам, двадцатичасовая ночная переправа на пароме в Ньюкасл на севере Англии, и два с половиной часа езды домой в Эдинбург. С учетом всех ожиданий, все должно было занять сорок один час.

Мы специально переплатили за перелет бизнес-классом, чтобы Гоби было комфортно, и она могла находиться рядом со мной в салоне. В приподнятом настроении я подошел стойке, где меня сразу приняли. Я вручил паспорт женщине за столом, отошел назад и подумал о том, как сильно изменилась жизнь для Гоби. Полгода назад она жила на краю пустыни Гоби и в отчаянной попытке выжить пробежала три марафонские дистанции рядом с человеком, которого совершенно не знала. Сейчас она собиралась лететь бизнес-классом в шикарный город Париж, кто бы мог подумать!

Мои мечты прервал голос Кики, которая все громче спорила с китаянкой за стойкой регистрации. За время своего пребывания в Китае я начал понимать, что, если при разговоре повышается голос, это значит, что назревают неприятности. Я закрыл глаза, слушая, как проблема, которую решала Кики, становится все больше.

«Что происходит, Кики?»

«Вы зарегистрировали Гоби на рейс?»

Такое чувство, что воздух вокруг меня внезапно застыл.

«Я – нет, – ответил я. – Я думал, вы этим занимались».

Кики покачала головой. «Это должна была сделать Лусия».

Кики повернулась к сотруднице аэропорта и продолжила разговор. Я набрал Лусию.

«Ты зарегистрировала Гоби?»

«Нет, – ответила она. – Это должна была сделать Кики».

Было ясно, что между ними произошло простое недоразумение. Они обе были настолько заняты организацией в  двух разных концах мира, что выпустили эту маленькую деталь из виду. И я был уверен, что решить этот вопрос будет относительно просто. Возможно, немного дорого, но довольно просто.

«Кики, – сказал я, похлопав ее по плечу. – Пусть они просто скажут мне, сколько это будет стоить, и мы разберемся с этим».

Она покачала головой. «Она говорит, что не может. Нельзя добавить Гоби в систему сейчас. Это невозможно».

Я закрыл глаза и попытался восстановить контроль над дыханием. Спокойно вдохнул, спокойно выдохнул. Спокойно, Дион. Спокойно.

Подошла вторая сотрудница, занимающаяся регистрацией, и присоединилась к разговору, повысив уровень звука еще на пару уровней. Но Кики тоже уже разошлась, поочередно указывая на меня и на Гоби. Мне ничего не оставалось, только стоять и тихо паниковать.

Все документы, необходимые, чтобы Гоби въехала в Великобританию, были подготовлены под наше путешествие. Это означает, что если мы приедем в Ньюкасл хоть на день позже, чем 12 часов ночи 2 января, они будут недействительны, мне придется показывать Гоби другому ветеринару и заново подписывать у него документы. В лучшем случае моя поездка затянется еще на пару дней. В худшем случае – на неделю.

К представителям аэропорта за столом подошел третий, и после этого атмосфера разговора изменилась. Уровень шума снизился, и он выслушал Кики.

После ответа босса Кики повернулась ко мне. «Гоби не зарегистрирована на этот рейс», – сказала она. Я знал, что за этим последует: нам нужно будет зарегистрировать ее на следующий рейс, но нам придется доплачивать.

«Пройдите к той стойке, – сказала Кики, показав на другую стойку компании Air France неподалеку, – заплатите двести долларов, и он говорит, они возьмут ее в самолет».

Я был поражен. «В самолет на этот рейс?»

«Да».

Я не стал больше тратить время. Я заплатил сбор за следующей стойкой и вернулся, чтобы получить посадочный талон.

«Я сказала им, что Гоби – знаменитая собака, – сказала Кики и улыбнулась; я ждал продолжения. – Они знают эту историю и хотят помочь вам с этим».

Положив паспорт и посадочный талон в карман, я отблагодарил сотрудников за стойкой регистрации улыбками и селфи с Гоби.

Наконец я попрощался с Кики возле зоны паспортного контроля, затем прошел проверку безопасности, чувствуя, как с моих плеч свалится многотонный груз стресса.

«Подождите минутку, – сказала женщина, когда я начал обуваться. – Пройдите с ним».

Оглянувшись, я увидел, что со стороны сканеров меня пристально рассматривает человек весьма серьезного вида. Я схватил Гоби, которая все еще сидела в переноске, и свой багаж и последовал за ним по узкому коридору. Он указал мне на пустую комнату без окон, в которой стояли только стол, два стула и большая мусорная корзина, заполненная зажигалками сложной конструкции и бутылками с водой.

Спокойно, Дион. Спокойно.

Парень посмотрел на мой паспорт и посадочный талон и начал печатать что-то на клавиатуре. Проходили минуты, а он так и не сказал ни слова. Я думал, что я такого сделал или сказал, что навлек на себя проблемы. Я знал, что не просрочил визу, и со времени моего последнего интервью прошло уже несколько недель. Возможно, дело в таблетках, которые дала мне Лусия, чтобы Гоби оставалась спокойной во время полета?

Печатает. Молчит. Затем внезапно заговорил. «Мы проверим собаку».

У меня упало сердце. Я знал, что двести долларов – слишком небольшая цена за решение вопроса. И я знал, что сейчас Кики уже уехала, и, хотя у меня целая папка документов от ветеринара, включая подтверждение того, что Гоби вовремя прошла вакцинацию и выдержала девяностодневную проверку, необходимую для ввоза в Великобританию, у меня нет абсолютно никакой возможности что-то кому-то объяснить. Без Кики мне остается сдаться на милость китайской бюрократии.

Парень перестал печатать, взял телефон и с кем-то переговорил.

«Подождите минуту», – сказал он, закончив разговор и вернувшись к клавиатуре.

Гоби все это время сидела у меня на коленях в переноске, в которую я вцепился руками. Сквозь решетку я видел, что она смотрит на меня. Мне хотелось сказать ей, что все будет хорошо, вынуть ее и прижать к себе, чтобы успокоить ее – да и себя тоже, – но не стоило так рисковать.

Поэтому я ждал. Это была самая долгая минута в моей жизни.

Зазвонил телефон. Я прослушал половину разговора, не имея понятия о том, о чем он и каков будет результат.

«О’кей, – наконец произнес он. – Собаке разрешено лететь. Идите».

«Куда?» – спросил я.

«На вылет».

Я помчался назад по коридору, мимо сканеров, и наконец, к терминалу. Я нашел пустой выход и вынул Гоби, чтобы она попила. Я слышал, как неподалеку какие-то французы ведут обратный отсчет и разражаются аплодисментами. Я посмотрел на часы. Полночь. Закончился самый замечательный год в моей жизни. Скоро начнется следующее приключение.

«Послушай, Гоби, – сказал я ей. – Слышишь? Это значит, что мы, черт побери, сделали это! Мы сделали это здесь, и скоро уедем. Путешествие будет долгим, но, поверь мне, оно будет того стоить. Когда мы попадем в Эдинбург, ты увидишь; жизнь будет просто невероятной».

Компания Air France позаботилась о том, чтобы кресло возле меня оставалось пустым, поэтому, хоть Гоби и пришлось все время оставаться в переноске, мы летели просто шикарно. Когда мы взлетали, она немного волновалась, но, как только я смог поставить ее переноску к себе на колени, она снова успокоилась.

Я смотрел на бортовую карту полета, и ждал, когда мы полетим над пустыней Гоби. Увидев, как замигала лампочка, обозначающая Урумчи, я улыбнулся и подумал, что город, о котором я ни разу не слышал еще год назад, стал настолько важным для меня.

Лампочки в салоне приглушили, и пассажиры начали ложиться спать. Я перевел сиденье в лежачее положение и тихонько вынул Гоби из сумки. Сначала она забеспокоилась, но потом, свернувшись клубочком у меня на руках, заснула крепким-крепким сном.

Я закрыл глаза и вспомнил, каково это бежать целый долгий день. Я снова почувствовал жару вокруг, когда воздух настолько горячий, что, кажется, вот-вот обожжет легкие. Я видел, как Томми отчаянно пытается устоять на ногах, и вспомнил отчаянный поиск тени. Я также вспомнил, что, несмотря на полуобморочное состояние и тошноту и опасение, что не выберусь отсюда живым, я знал, что если выберусь, то сделаю все возможное, чтобы мы с Гоби смогли провести остаток жизни вместе.

Я не мог сдержать слез, увидев Лусию в аэропорту Шарль де Голль. С другой стороны, Гоби тоже не могла сдержаться, потому что ее маленький мочевой пузырь уже четырнадцать часов удерживал в себе жидкость. Я брал с собой пеленки для собак и пытался уговорить ее сделать свои дела в самолете, но она отказалась. И только став на гладко отполированный пол посреди зала аэропорта, она наконец почувствовала, что готова это сделать.

Я был уверен, что остаток пути домой будет очень простым делом, и мы даже заехали в город, чтобы показать Гоби Эйфелеву башню и Триумфальную арку. После этого мы сначала направились на север, в Бельгию, а затем в Амстердам и в гости к дяде с тетей и двоюродным братьям Лусии.

Увидев их восторг при первой встрече с Гоби, я вспомнил, как люди отреагировали на историю Гоби в 2016 году. Этот год был полон грустных новостей, от смерти знаменитостей до террористических атак. Большая часть мира была разделена по политическим взглядам, но я читал множество комментариев от людей, считавших, что история Гоби – это одна из немногих по-настоящему хороших новостей, вернувших им веру в природу человека. В год, отмеченный горем и страхом, история Гоби стала лучом света во тьме.

Приняв душ и отдохнув, Лусия, Гоби и я попрощались с семьей и направились к паромному терминалу, который находился практически за углом. Лусия неделями убеждала паромную компанию пойти против правил, требующих, чтобы владельцы собак оставляли животных в клетках или держали их в будках, предусмотренных на борту. Это ни в коем случае не подходило Гоби, и компания наконец согласилась, чтобы мы взяли ее с собой в каюту.

Поэтому я думал, что погрузка на борт пройдет просто, и у нас все будет хорошо. Разве что-то может пойти не так?

Конечно может. И пошло. Почти.

В тот момент, когда мы передали паспорт Гоби на стойке регистрации, обстановка изменилась. Женщина за стойкой начала крайне нервно перелистывать страницы с выражением полнейшего замешательства на лице.

«Вам помочь? – спросила Лусия по-голландски. – Что вы ищете?»

«Я не могу это прочесть, – ответила та. – Здесь все по-китайски. Если я не смогу прочесть, я не пропущу вас».

Она позвала старшего, и они оба начали заново перелистывать страницы.

«Мы не можем это прочесть, – сказал начальник. – Вы не можете пройти на борт».

Лусия неделями изучала различные требования к перевозке собак через границу, и знала правила вдоль и поперек. Она аккуратно и спокойно показала им обоим, какая печать относилась к какой вакцине, но это было бесполезно. Они не соглашались изменить свое решение, и пока этого не произойдет, Гоби придется остаться в Голландии.

Затем я вспомнил о стопке бумаг, которую Кики дала мне для предъявления при пересечении границы с Великобританией. Там была та же информация, но на английском. Я вручил им ее, наблюдая за тем, как они тщательно просматривают ее, и слушая, как они, наконец, произносят что-то обнадеживающее.

И вот, буквально за несколько минут до отправления, мы дождались улыбки и печати в ветеринарном паспорте Гоби. Нам дали добро на проезд.

На следующее утро, спускаясь с парома, мы с Лусией нервно переглядывались. Остановит ли нас пограничный контроль в Великобритании? Не обнаружат ли они какой-нибудь дефект в документах и не направят ли Гоби в Лондон на дополнительный карантин? Мы подошли к кабинке, взялись за руки, и, к нашему удивлению, нам дали знак проходить. Никаких проверок. Никаких проблем. Никаких задержек. Гоби уже в Великобритании.

Дорога в Шотландию была медленной и легкой, и, проезжая мимо невысоких холмов и обширных торфяников, я позволил себе мысленно перенестись в прошлое. Я думал об обещании, данном Гоби, и о том, что на его выполнение ушло полгода. Я вернулся мыслями к тем людям, которые жертвовали деньги, чтобы помочь нам, о волонтерах, которые день и ночь занимались поисками, и о людях по всему миру, присылавших письма в нашу поддержку и молившихся за нас. Не только я осуществил это; это сделано общими силами щедрых, любящих людей.

От этих мыслей на мои глаза навернулись слезы. Мир все еще был полон любви и доброты.

Когда долгий путь домой подходил к концу, мы въехали на холм и залюбовались открывшимся видом. Перед нами лежал весь Эдинбург: Артурс Сит – гора, нависающая над городом и защищающая его, – на востоке пляж, на западе Пентландские холмы. Это был прекрасный день, и не только из-за ясного неба и чистого воздуха, и даже не из-за того, что это мой сорок второй день рождения.

День был отличный по одной-единственной причине.

Мы были вместе.

Мы въехали в город в тишине, но мысли и сердца переполняли эмоции. Заворачивая на улицу, я понял, что никогда не думал о том, каково это – входить в дом с этой замечательной собакой под мышкой.

Я никогда не думал об этом, потому что никогда не позволял себе поверить, что это случится. Вся ложь, страх и все тревоги тяжким грузом давили на меня. Я никогда не позволял себе роскошь поверить, что мы наконец сделаем это.

Но, когда открылась дверь и я увидел за ней друзей и родных, услышал звук открывающего шампанского и приветствия людей, которые пришли, чтобы праздновать вместе с нами, я узнал, каково это.

Это было похоже на начало нового приключения.

Последующие часы и дни были заняты почти тем же, что в Урумчи. Телевизионная команда прилетела аж из Австралии, чтобы заснять наш приезд домой и взять у меня интервью. Мы получали звонки от журналистов по всему миру – с некоторыми из них я был хорошо знаком, с другими никогда раньше не общался. Они все хотели узнать, как Гоби перенесла путешествие и что теперь готовила жизнь для нее.

Я рассказал им о том, как быстро она приспосабливается к этой новой жизни, и о том, как они с кошкой Ларой уже объединились и совместно завладели диваном в гостиной. Я сказал, что Гоби вдохновляет нас, потому что она справилась с поездкой так же, как справлялась со всеми встающими перед ней задачами с первого дня нашего знакомства. Я рассказал им, что горжусь ею.

Но это была только часть истории. Чтобы сказать все, что я хотел сказать о Гоби, потребуется больше чем несколько ответов. А рассказ о том, как поиски Гоби изменили меня, потребует гораздо больше времени – особенно с учетом того, что я знал, что эта новая жизнь только начинается.

Только Гоби знает ответ на множество вопросов: почему она бродила по Тянь-Шаню? Почему она выбрала меня? Что случилось, когда она пропала?

Но что имело самое большое значение и что имеет самое большое значение до сих пор, это то, что с того момента, как я сказал да Гоби, моя жизнь стала другой. Гоби добавила яркости. Она пополнила список счастливых событий в моей жизни и принесла исцеление от плохого.

Ее бедро зажило, и шерсть заросла там, где ее пришлось выбрить для операции. Она не скулила от боли при случайном прикосновении к этому месту. Гуляя по мягкому грунту, она иногда слегка поднимала лапку. Ветеринар в Эдинбурге сказал, что это привычка, оставшаяся в ее памяти, потому что раньше перенос веса на это бедро вызывал болезненные ощущения. Когда мы с Гоби бежим по холмам и пересеченной местности, у нее отличный шаг, и идти вровень с ней так же трудно, как это было в пустыне Гоби.

В ту ночь, когда мы наконец впервые были все вместе, Гоби и Лара расположились в ногах кровати, я снова услышал знакомую тишину в доме. Лусия повернулась ко мне и тихо спросила, что я буду делать утром. Мы ничего не планировали, и первые несколько часов следующего утра были в нашем распоряжении.

Я точно знал, чего я хотел. Я посмотрел на Гоби, а затем снова на Лусию.

«Побежим все вместе».