Глава 75

 

Люди голодают оттого, что верхи забирают себе зерно.

Вот почему голодают люди.

 

 

Людьми трудно управлять оттого, что верхи понукают ими.

Вот почему ими трудно управлять.

Люди ни во что не ставят смерть оттого,

что верхи слишком любят удовольствия жизни.

Вот почему люди ни во что не ставят смерть.

 

 

Поистине, те, кто не живет с мыслью о жизни,

умнее тех, кто ценит жизнь.

 

Лао-цзы в очередной раз напоминает о том, что ответственность за смуту в государстве и плачевное состояние нравственности в народе несут власти предержащие. Он самым резким образом предостерегает хозяев этой жизни от упоения властью и могуществом. Предостерегает в первую очередь по соображениям практической политики: гармония между верхами и низами жизненно необходима государству. Но в этом напоминании есть и куда более глубокий практицизм: корень важнее верхушки, покой души важнее самой громкой славы. Воистину живет тот, кто ничем не дорожит в этой жизни, кроме… собственной жизни. Мудрость – это умение отнестись к себе серьезно. Уважения других добьется только тот, кто научился уважать себя. Управлять другими способен лишь тот, кто умеет управлять собой.

Глава 76

 

Человек рождается мягким и щуплым.

А, умерев, делается жестким и твердым.

Когда все вещи, трава и деревья, живут, они мягки и гибки.

Умерев, они становятся сухими и жесткими.

 

 

Посему, жесткость и твердость – спутники смерти,

Мягкость и слабость – спутники жизни.

Вот почему крепкие доспехи мешают победить,

А крепкому дереву не устоять.

 

 

Сильному да крупному быть внизу.

Мягкому и слабому быть вверху.

 

Лао-цзы – на редкость вдумчивый наблюдатель жизни. Общеизвестные вещи служат ему поводом для раскрытия глубоких истин, о которых большинство людей не догадывается. Мягкость и слабость не ценят в мире, где в чести сила и твердость. Но мягкость и слабость юной жизни навевают китайскому мудрецу мысль о внутренней расслабленности и некоей абсолютной уступчивости, в которых воплощается высшая полнота и гармония бытия, и, следовательно, вечное движение, свобода – не столько даже жизнь, сколько сама жизненность духа. Это вечное ускользание живой жизни, подобное мягкому, но неостановимому течению вод, и есть наша самая прочная основа. Основа наших творческих сил: то, что надежнее всего, способно дать самые неожиданные результаты. Мы ближе всего к себе как раз тогда, когда мы необычнее, даже фантастичнее всего. Путь к «обретению себя» посредством «оставления себя» нужно начинать с простого совета: воистину силен тот, кто знает бессилие насилия. И это означает, что Великий Путь, как неоднократно заявляет Лао-цзы, начинается с безусловного, безупречного доверия к себе. Тогда мы узнаем, что искренность веры движет горами.

Глава 77

 

Небесный Путь – как натягивание на лук тетивы:

Верхний край надо нагнуть,

Нижний край надо поднять.

Если слишком длинно, укоротить,

Если слишком коротко, удлинить.

Вот каков Путь Небес:

отнимает лишнее и прибавляет недостающее.

 

 

Путь же людей не таков:

Отнимают недостающее и добавляют к тому, что в избытке.

Кто способен, имея излишек, отдать его миру?

Только человек Пути.

 

 

Вот почему Премудрый человек

Действует – и не держится за сделанное,

Имеет успехи – и не привязан к ним.

Он не имеет желания показывать свою мудрость.

 

Не бывает мудрости без сокровенной глубины открытости сердца. Здесь эта глубина предстает как несходство «Небесного Пути» и «путей людских». Работа Небес заключается в том, чтобы уравновешивать противоположности и устранять все излишнее; в ней воплощается, как мы уже знаем, путь центрированности. Поэтому тот, кто следует Небу, во всех вещах прозревает нечто иное. Человеческая же правда – это произвол и, следовательно, всегда означает нечто крайнее и чрезмерное: прибавление к тому, чего и так имеется с избытком, и уменьшение того, чего не хватает. Мудрый укореняется в Небесной истине и потому способен отдавать все лишнее (а лишнее в действительности – это все, что имеется). «Потеряв себя», он становится свободным от путей людских. Поскольку он не предпринимает субъективных действий, он, разумеется, не отождествляет себя с содеянным. Таков секрет «удержания срединности» в политике. Для его претворения нужно только открыться безусловной «таковости» своего существования и, значит, «оставить все» и… предоставить всему свободу быть.

Глава 78

 

В целом мире нет ничего мягче и слабее воды,

Но вода легче всего побеждает то, что прочно и твердо.

Ибо ничто не может ее изменить.

 

 

То, что слабое одолеет сильное, а мягкое – твердое,

Знает весь мир, а исполнить никто не может.

Вот почему премудрые люди говорили:

Кто берет на себя грязь царства,

Тот может быть господином его алтарей.

Кто берет на себя несчастья царства,

Тот может быть повелителем мира.

 

В прямых речах все говорится как будто наоборот.

Лао-цзы снова возвращается к своей любимой теме добродетелей воды, но предъявляет ее новую грань: вода, будучи самой мягкой, уступчивой стихией, одолеет самые прочные преграды. Вы хотите быть сильным? Научитесь быть слабым. Вы хотите победить? Умейте уступать. Почему? Объяснений нет. Поживите – узнаете сами. Учит не расчет, а сама жизнь.

Так легко ли осуществить «простые истины» Лао-цзы? Не труднее, чем воде течь туда, куда она стремится сама собой, обтачивая по дороге массивные валуны, подмывая скалы, просачиваясь сквозь самую твердую породу. Вода, кроме того, – образец непреклонной воли и неистощимого терпения, которые делают такой сильной слабую во всех других отношениях женщину. Существует только одно, но для подавляющего большинства людей совершенно непреодолимое препятствие для того, чтобы мы могли перенять мудрость воды: наша гордыня. Почему я должен делать эту грязную работу? Почему я должен отвечать за неустройство окружающей жизни? Но все-таки не нужно обладать мудростью Лао-цзы для того, чтобы понять простую истину: только тот, кто умеет быть внизу, кто познал в себе самого ничтожного человека в мире, достоин быть господином мира. Ибо он свободен от оков себялюбия.

Не существует никакой «настоящей» пустоты: истинная пустота наполнена всем, что есть в мире. Нет никакого одиночества в нарочитом одиночестве: истинное одиночество познает тот, кто умеет быть в мире с миром. Не существует никакого явного унижения: истинное унижение таится в славе мира. Таковы же и речи Лао-цзы, всегда сообщающие о чем-то «ином», содержащие в себе «поворот» смысла. Всегда – иносказание, иное сказание о чем-то вечно ином. Понять его нельзя, остается ему довериться. И – о, чудо! – там, где мы все оставили, нам все дается.