Глава 9
Эвери Стаффорд
 Айкен, Южная Каролина
Наши дни

Я сижу в лимузине вместе с матерью и отцом, мы едем в Колумбию на церемонию открытия.

— Мэй Крэндалл. Ты уверена, что это имя тебе совсем не знакомо? Именно она вчера нашла мой браслет в доме престарелых,— я говорю «нашла», потому что это звучит как-то лучше, чем «стянула прямо с запястья».— Дизайнерская работа Грира, с гранатовыми стрекозами — тот самый, что мне подарила бабушка Джуди. Я думаю, та женщина его узнала.

— Твоя бабушка часто надевала этот браслет. Его мог запомнить кто угодно. Он практически уникален...— Мама роется в запасниках своей памяти, плотно сжимая губы идеальной формы. — Нет. Никого с таким именем не припоминаю. Может быть, она из Эшвилла? Я встречалась там с мальчиком с такой фамилией, когда была очень юной — конечно же, до встречи с твоим отцом. Ты не спросила, из какой она семьи? — для Пчелки, как и для всех остальных хорошо воспитанных женщин Юга ее поколения, это естественный вопрос: «Очень приятно с вами познакомиться. Прекрасная погода, не правда ли? А теперь расскажите про вашу семью».

— Я и не подумала спросить.

— Ну в самом деле, Эвери! Вот что нам с тобой делить?

— Примерно наказать?

Отец усмехается и поднимает голову от дипломата с документами, отрываясь от чтения.

— Ладно тебе, Пчелка, это я загрузил ее работой. И никто лучше тебя не сможет вникнуть в подобные мелочи.

Мама игриво хлопает его:

— Ой, да ладно.

Он ловит и целует ее руку, а я застываю на месте и чувствую себя так, будто мне снова тринадцать лет.

— Фу-у-у, хватит вам уже. Что еще за проявления чувств на публике!

— Ты случайно не помнишь Мэй Крэндалл, Уэллс,— подругу твоей матери? — Пчелка возвращается к теме разговора.

— Не думаю, — отец тянет руку, чтобы задумчиво почесать голову, затем вспоминает, что его прическу обильно закрепили лаком. Для мероприятий на свежем воздухе необходима особая подготовка, ведь нет ничего хуже, чем фотография сенатора с торчащими во все стороны волосами. Лесли специально убедилась, что я зачесала волосы назад. Вообще-то у нас с матерью сегодня одинаковые прически: день французского пучка.

— Аркадия,— выпаливаю я, просто чтобы посмотреть, вызовет ли слово какую-нибудь реакцию.— Это один из клубов бабушки Джуди?.. Или ее группа по бриджу... Или она знала кого-нибудь, кто жил в Аркадии, в одном из городов с таким названием?

Родители слушают с умеренным интересом.

— Аркадия — это та, что во Флориде? — мама хочет знать все.

— Не знаю. Слово всплыло во время разговора о бридже, — я не поясняю, что меня тревожит то, как бабушка произнесла это слово. — Интересно было бы узнать поточнее...

— Тебя это почему-то сильно занимает.

Я едва не вытаскиваю телефон, чтобы показать ей фотографию. Еле сдерживаюсь. Рука замирает на пол-пути к сумочке и вместо этого расправляет юбку. По липу матери видно, что у нее почти появилась новая причина для волнения. Если я покажу ей фотографию, она уверится в том, что нас втянули в какие-то отвратительные махинации и что Мэй Крэндалл что-то от нас нужно. Моя мама — профессиональный паникер.

— Не то чтобы сильно. Просто любопытно. Та женщина казалась такой одинокой.

— Очень мило, что ты о ней беспокоишься, но бабушка Джуди нс сможет составить ей компанию, даже если они друг друга знают. Мне только что пришлось попросить «Девушек понедельника» больше не навещать ее. Слишком много старых друзей только смущают бабушку, ей неловко, что она не может вспомнить их лица и имена. И еще она очень волнуется из-за того, что это не члены семьи — вдруг она обмолвится, и пойдут разные слухи.

— Я знаю,— может, и правда стоит вытряхнуть Мэй из головы? Но связанные с ней вопросы мучают меня. Шепчут, донимают, дразнят. Весь день они не оставляют меня в покое. Мы болтаем, сплетничаем, аплодируем, когда отец разрезает ленту. Проводим время в зале для особо важных персон в местном загородном клубе, общаемся с губернатором и высшим руководством компаний. У меня даже получается дать бесплатную юридическую консультацию по поводу войны за добычу природного газа и законов, благодаря которым ее удастся остановить в соседней Северной Каролине. Экономика против защиты окружающей среды — эти два тяжеловеса сражаются за общественное мнение и, конечно, за изменения в законодательстве, но только ли от этого зависит благополучие людей?

Но даже рассуждая о рентабельности производства, а эта тема меня по-настоящему волнует, я продолжаю размышлять о телефоне в сумочке и о том, какой отклик у бабушки Джуди вызвала фотография. Часть моего сознания упорно пытается решить загадку.

Я знаю, что она узнала женщину. Куин... или Куинн.

Это не просто случайность. Не может такого быть.

Аркадия. Что за Аркадия?..

На обратном пути в офис отца в Айкене я нахожу невинную причину ненадолго ускользнуть от родителей — мне нужно выполнить несколько поручений и все такое... На самом же деле я собираюсь снова навестить Мэй Крэндалл. Если происходит что-то важное, мне лучше быть в курсе. Тогда я смогу решить, что со всем этим делать.

Папа выглядит немного огорченным: до ужина у него было запланировано стратегическое совещание со своей командой, и он надеялся, что я буду на нем присутствовать.

— Ох, ради бога, Уэллс, должна же у Эвери быть личная жизнь,— вмешивается мама.— Ты помнишь, что у нее есть юный красавчик-жених и им хотя бы иногда нужно общаться? — Пчелка поднимает худенькие плечи и хитро мне улыбается.— И планировать свадьбу, Они никогда не смогут ее хорошенько обсудить, если не будут разговаривать!

Конец фразы произносится повышенным тоном, звенящим от нетерпения. Мама похлопывает меня по колену, склоняется ближе и адресует мне многое значительный взгляд. В нем читается: «Давай наконец приступим к приготовлениям!» Она на мгновение затихает, копается в сумочке, а затем будто невзначай меняет тему.

— Садовник на днях принес какой-то новый вид перегноя... для азалий... по совету ландшафтного дизайнера Битси. Прошлой осенью они положили его под свои азалии, и сейчас они в два раза толще наших. Будущей весной сады в Дрейден Хилле станут предметом зависти... ну... всеобщей зависти. Где-то в конце марта. Они будут просто... изумительны!

Конец фразы «и станут идеальным фоном для свадьбы» мама не произносит, но он угадывается без слов. Когда мы с Эллиотом объявили о помолвке, он заставил Пчелку и Битси пообещать, что наши прекрасные матери не будут вмешиваться и ускорять процесс приготовлений. Но теперь это обещание просто убивает их. Они бы сами все сделали, лишь бы мы не путались у них под ногами, но наше решение непоколебимо: мы сами все спланируем в свое время, наилучшим для нас образом. А сейчас Пчелке стоит полностью сосредоточиться на здоровье отца и не волноваться из-за приготовлений к свадьбе.

Хотя Пчелке этого лучше не говорить.

Я притворяюсь, что не поняла, куда она клонит.

— Думаю, Джейсон мог бы и в пустыне вырастить розы.— Джейсон начал заниматься садами Дрейден Хилла задолго до того, как я уехала учиться в колледж.

Он будет в восторге от возможности похвастаться азалиями перед всеми нашими знакомыми. Но Эллиот никогда не возьмет на вооружение идею, подсказанную Битси. Он любит свою маму, но он один в семье и порядком устал от ее постоянных попыток устроить его жизнь.

«Все по порядку»,— напоминаю я себе. Папа, рак, политика. Вот «большая тройка» моих неотложных дел.

Мы останавливаемся напротив офиса. Водитель распахивает дверь, и я выскальзываю наружу, радуясь обретенной свободе.

Последний тщательно завуалированный намек вылетает следом за мной из лимузина:

— Скажи Эллиоту, пусть поблагодарит от меня свою мать за предложение насчет азалий.

— Обязательно,— обещаю я и торопливо шагаю к своей машине, где действительно звоню Эллиоту, Он не берет трубку. Велика вероятность, что он общается с клиентом, хотя рабочий день уже закончился. Его клиенты разбросаны по всему миру, так что запросы от них могут поступить в любое время суток.

Я оставляю ему краткое сообщение насчет азалий. Оно его точно позабавит, а после тяжелого дня ему не помешает небольшая разрядка.

Я проезжаю один квартал, когда мне звонит средняя сестра, Эллисон.

— Хэй, Элли. Как делишки? — говорю я.

Эллисон смеется, но голосу нее усталый. Фоном шумят тройняшки.

— Дорогая, у тебя есть возможность... хоть какая-то возможность забрать Кортни из танцевального кружка? Мальчишки заболели, мы уже три раза полностью переодевались, и… да, мы снова голые. Все четверо. Кортни, скорее всего, стоит напротив танцевальной студии и недоумевает, куда я запропастилась. Я спешно разворачиваюсь в сторону студии мисс Ханны, где когда- то не слишком удачно пыталась построить карьеру актрисы и танцовщицы. К счастью, у Кортни настоящий талант к танцам. На весеннем отчетном концерте она выступила потрясающе.

— Конечно, Само собой. К тому же я неподалеку. Смогу подобрать ее через десять минут.

В ответ я слышу долгий вздох облегчения.

— Спасибо. Ты меня просто спасаешь. Сегодня ты моя любимая сестра,— звучит шутка времен нашего детства. Эллисон очень любила выбирать, кто же из нас ее любимая сестра: старшая, Мисси — с ней ей было интереснее, или я, младшая — мной всегда можно было командовать.

Я мягко усмехаюсь.

— Ради этого стоило лишний раз проехать через весь город.

— И пожалуйста, не говори маме, что мальчишки болеют. Она тогда обязательно придет к нам, а я не хочу, чтобы папа заразился этим вирусом, каким бы безопасным для взрослых он ни был. Высади Кортни у Шелли. Я пришлю тебе сообщение с адресом. Я уже договорилась с мамой Шелли, они не против, чтобы Кортни у них переночевала.

— Хорошо, будет сделано, — из нас всех Эллисон больше всего похожа на Пчелку. Она всегда словно генерал на поле боя, вот только когда родились мальчишки, ее стала побеждать наступающая армия.— Я уже почти возле студии. Как только спасу твою дочь — напишу.

Мы завершаем звонок, и через несколько минут я подруливаю к учреждению мисс Ханны. Перед домом стоит Кортни. Лицо ее проясняется, когда она видит, что про нее не забыли.

— Привет, тетя Эвс! — говорит она, садясь в машину.

— И тебе привет.

— Мама снова про меня забыла? — она закатывает глаза и свешивает голову на одну сторону — жест, из-за которого она кажется гораздо старше своих десяти лет.

— Нет... просто без тебя мне было скучно. Я подумала: может, нам с тобой прогуляться, сходить в парк, покататься на горке, поиграть в детской крепости — что-то в этом роде?

— Ну серьезно, тетя Эвс...

Меня немного задело, что она так быстро отвергла мое предложение. Она слишком взрослая, что в общем-то неплохо. Вроде бы только вчера она тянула меня за штанину и умоляла полазить с ней по деревьям и Дрейден Хилле?

— Ладно. Мне позвонила твоя мама и попросила забрать тебя, но только потому, что мальчишки заболели. Мне сказано отвезти тебя к Шелли.

Лицо Кортни озаряется радостью, и она выпрямляется на пассажирском сиденье,

— О, здорово! — Я бросаю на нее притворно сердитый взгляд, и она добавляет: — Я не про то, что мальчишки заболели...

Я предлагаю остановиться и взять по мороженому — когда-то это было нашим любимым развлечением, — но племянница говорит, что не голодна. Девочка хочет побыстрее добраться до дома подруги, поэтому и включаю GPS и устремляюсь в нужном направлении.

Кортни выхватывает свой телефон, чтобы написать Шелли, и я грустно думаю, что моя племянница стремительно мчится к подростковому возрасту. А потом мои мысли снова уносятся к «Аркадии» и Мэй Крэндалл, которые затмевают подступившую грусть. Что ответит Мэй, если я спрошу, что значит это слово — «Аркадия»?

Только вряд ли я успею что-то выяснить сегодня: когда я доберусь до жилища Шелли, в доме престарелых как раз настанет время ужина. Персонал будет занят, и Мэй тоже.

Я сворачиваю с главной дороги и петляю по обсаженным деревьями улочкам между величественных зданий столетнего возраста, окруженных идеально подстриженными газонами и ухоженными садами. Проскочив несколько кварталов, я неожиданно понимаю, что путь к дому Шелли неспроста кажется мне странно знакомым: недалеко отсюда, на Лагниаппе-стрит, стоит дом бабушки Джуди.

— Слушай, Кортни, ты, случайно, не хочешь забежать в дом бабушки, перед тем как я оставлю тебя у Шелли? — Мне не хочется идти туда одной, но ведь среди вещей бабушки Джуди могут найтись ответы на мои вопросы.

Кортни опускает телефон и глядит на меня с недоумением.

— Как-то боязно, тетя Эвс. В нем никто не живет, но вещи бабушки Джуди все еще там,— она выпячивает нижнюю губу и честно смотрит на меня большими голубыми глазами. Дети тяжело восприняли резкие перемены в бабушке. Они первый раз так близко столкнулись с тем, что все люди смертны.— Но если тебе действительно нужно, чтобы я пошла е тобой, то, конечно, пойду.

— Нет, все нормально,— я проезжаю мимо поворота. Ни к чему втягивать в это дело Кортни. Я сама забегу на Лагниаппе после того, как оставлю племяшку у подруги.

Ей явно полегчало.

— Хорошо. Спасибо, что забрала меня, тетя Эвс.

— Всегда пожалуйста, детка.

Через несколько минут она бежит по дорожке к дому Шелли, а я еду на встречу с Лагниаппе-стрит и бабушкиным прошлым.

Тупая боль пронзает меня, когда я выруливаю на подъездную дорожку и выхожу из машины. Куда бы ни упал взгляд, все вызывает воспоминания. Вот розы, за которыми я помогала ухаживать бабушке. Вот ива, под которой я играла в дочки-матери с маленькой девочкой, жившей по соседству. Вот наверху виднеется эркер, который мог бы украшать замок

Спящей красавицы. Вот открытая веранда, которая служила фоном для фотографий после выпускного. Вот садовый пруд, где разноцветные карпы подпрыгивали за крошками от крекеров.

Я буквально чувствую присутствие бабушки на веранде в чарльстонском стиле в боковой части дома. И, поднимаясь по лестнице, почти готова встретить ее в гостиной. Больно осознавать, что ее здесь нет. И никогда больше она не сможет принять меня здесь в гостях.

В теплице, на заднем дворике, затхлый воздух, пахнет пылью. Больше нет ароматов влаги и земли. Полки и горшки с растениями тоже исчезли. Без сомнения, моя мама отдала их в хорошие руки.

Ключ спрятан там же, где и всегда. Я вынимаю не-закрепленный кирпич из фундамента, и затейливый кусочек металла поблескивает в лучах вечернего солнца. Отсюда легко проникнуть в дом и отключить сигнализацию. И вот я уже стою посреди гостиной и думаю: « Ну и что дальше ? »

Подо мной скрипит половица, и я подпрыгиваю, несмотря на то что звук хорошо мне знаком. Кортни права. Дом стал заброшенным и жутким, он больше не кажется родным, а ведь с тринадцати лет, когда родители уезжали в Вашингтон во время учебного года, я оставалась здесь, чтобы ходить в школу в Айкене вместе с друзьями.

А сейчас я чувствую себя воришкой, пробравшимся в чье-то опустевшее жилище,

«Глупо было сюда приезжать. Ты ведь даже не знаешь, что ищешь».

А что, если просмотреть фотографии? Может ли женщина с прикроватного столика Мэй Крэндалл оказаться в одном из старых альбомов? Бабушка Джуди всегда была хранителем истории семьи и родословной Стаффордов, она неустанно печатала ярлыки на своей старой пишущей машинке и приклеивала их на все, что казалось ей важным. В этом доме нет ни одного предмета мебели, произведения искусства или фотографии, на которых не висело бы ярлыка с аккуратно написанным происхождением и сведениями о предыдущем владельце. Ее личные вещи, те, что хоть что-то для нее значили, хранились похожим образом. Браслет со стрекозами перешел ко мне в потертой коробке с приклеенной на дне пожелтевшей бумажкой:

Ниже она приписала:

И только сейчас я обнаружила одну странность — она ни словом не обмолвилась, от кого получила этот подарок. Смогу ли я найти сведения о нем в ее старых ежедневниках? Она прилежно записывала все события своей жизни: с кем встречалась, что надевала, что подавали на завтрак, обед и ужин, не пропуская ни дня. Если они с Мэй Крэндалл дружили или играли в бридж, ее имя должно быть указано в ежедневнике.

«Когда-нибудь ты их прочитаешь и узнаешь все мои секреты»,— сказала однажды бабушка Джуди, когда я спросила ее, почему она так тщательно все записывает.

Сейчас ее фраза кажется мне разрешением, но, пробираясь по темному дому, я не могу избавиться от чувства вины. Моя бабушка еще не умерла, она все еще с нами. Я будто шпионю за ней, хотя при этом не могу отделаться от ощущения, что она хочет, чтобы я что-то поняла, что-то важное для нас обеих.

За библиотекой, в ее маленьком кабинете на столе все еще лежит последний из ежедневников. Он открыт на том самом дне, когда бабушка исчезла на восемь часов, а потом нашлась, растерянная и смущенная, в бывшем торговом центре. Тогда был четверг.

Записи едва можно разобрать. Буквы скачут, строчки съезжают вниз. Совсем не похоже на прекрасный, округлый почерк бабушки. «Трент Тернер, Эдисто» — единственная запись за тот день.

Эдисто? Она хотела туда поехать? Она почему-то решила, что отправляется в коттедж на острове Эдисто, чтобы... с кем-то встретиться? Может, ей приснилась поездка туда, а проснувшись, она решила, что это произошло на самом деле? Может, она заново переживала события далекого прошлого?

Кто такой Трент Тернер?

Я медленно продвигаюсь к началу ежедневника.

В череде встреч и прочих социальных контактов бабушки за последние месяцы нет ни единого упоминания о Мэй Крэндалл. Но по поведению Мэй я каким-то образом поняла, что их последнее свидание состоялось не очень давно.

Чем раньше даты, тем аккуратнее почерк бабушки. Меня обступают привычные дела, в которых я когда-то принимала участие — мероприятия Федерации женских клубов, библиотечный совет, Общество дочерей американской революции, а весной — еще и Садовый клуб... Тяжело осознавать, что всего семь месяцев назад, до стремительного угасания, бабушка жила относительно полной жизнью, занималась общественными делами, хотя пара ее друзей в разговоре с родителями уже упоминали о том, что «у Джуди бывают небольшие проблемы с памятью».

Я снова листаю страницы — размышляю, вспоминаю, думаю об этом переломном годе. Жизнь иногда поворачивает очень круто. Просматривая бабушкин ежедневник, я чувствую это еще острее. Мы можем планировать свою жизнь, но мы не властны над нею.

Январские записи бабушки начинаются с одной строчки, спешно нацарапанной на полях прямо перед первым днем нового года. Там снова написано: «Эдисто» и «Трент Тернер». Под именем указан номер телефона.

Может, она договаривалась о каких-то работах и коттедже? Вряд ли. С тех пор как семь лет назад умер дедушка, все дела бабушки Джуди ведет личный секретарь отца. Если существовали какие-то договоренности, о них должен был позаботиться секретарь.

Думаю, есть только один способ проверить.

Я беру телефон и набираю номер.

Раздается первый гудок. Второй.

Я начинаю думать, что же сказать, если кто-то ответит. «Э-э-э... Я точно не знаю, почему вам звоню. Я нашла ваше имя в старой записной книжке в доме бабушки, и...»

И... что?

На другом конце линии включается автоответчик: «Агентство недвижимости Тернера. Это Трент. Сейчас я не могу ответить на ваш звонок, но если вы оставите сообщение...»

Недвижимость? Я потрясена. Неужели бабушка Джуди собиралась продать коттедж в Эдисто? Представить себе не могу. Коттедж принадлежал нашей семье с тех пор, как она вышла замуж за дедушку. Она очень любила это место.

Мои родители обязательно сказали бы мне, если бы собрались его продавать. Должна быть другая причина, но выяснить ее я сейчас не могу и потому возвращаюсь к поискам.

В чулане я нахожу остальные ежедневники бабушки: они, как и прежде, хранятся в старом книжном шкафу; расставлены аккуратно, по порядку, начиная с года, в котором она вышла замуж за дедушку, и почти до настоящего времени. Просто ради забавы я беру самый старый. Кожаная обложка молочно-белого цвета высохла, покрылась коричневыми трещинами и стала похожа на кусок старинного фарфора. Записи внутри сделаны затейливым девичьим почерком. Страницы заполнены заметками о вечеринках в женском клубе, экзаменах в колледже, девичниках, образцах фарфора, вечерних свиданиях с дедушкой.

На одном из полей она тренировалась подписывать свою будущую фамилию, которую приобретет после скорого замужества. Завитушки неопровержимо свидетельствуют о головокружительной первой любви.

«Была в гостях у родителей Гарольда в Дрейден Хилле,— говорится в одной из записей.— Каталась на лошадях. Я взяла несколько барьеров и просила Гарольда не говорить об этом матери. Она хочет, чтобы до свадебной церемонии мы добрались живыми и невредимыми. Мет ни малейших сомнений — я нашла своего принца».

Нахлынувшие чувства комом застревают у меня в горле. Читать дневник и сладко, и больно.

«Нет ни малейших сомнений».

Неужели она и вправду была в этом уверена? Или она просто... знала, что все идет так, как надо, когда встретила дедушку? Неужели мы с Эллиотом тоже должны были испытать... что-то вроде удара молнии, а не спокойно перейти от детской дружбы к взрослой, затем к свиданиям и свадьбе только потому, что после шести лет отношений вроде бы уже пора пожениться? Может, с нами что-то не так, если у нас не мутится от страсти рассудок и мы никуда не торопимся?

Звонит телефон, и я хватаю его, надеясь, что это мой жених.

Голос в трубке мужской и дружелюбный — но он не принадлежит Эллиоту. . .

— Здравствуйте, это Трент Тернер. Мне звонили с этого номера. Извините, что пропустил звонок. Чем могу вам помочь?

— Ой.„ ой...— все возможные фразы для вступления вылетают у меня из головы, и я просто выпаливаю: — Я нашла ваше имя в ежедневнике своей бабушки.

В трубке слышно, как на другом конце шуршат бумаги.

— У нас была назначена встреча в Эдисто? Чтобы осмотреть коттедж или что-то еще? Или дело касается аренды?

— Я не знаю, по какому поводу. Вообще-то я надеялась, что вы мне поможете. У моей бабушки проблемы с памятью. Поэтому я сама пытаюсь разобраться с записями в ее ежедневнике.

— На какой день была назначена встреча?

— Не уверена, что она вообще назначала встречу. Я думала, что она могла позвонить вам насчет продажи недвижимости. Точнее, коттеджа Майерсов,— в этой местности совершенно нормально называть дом по фамилии людей, которые жили в нем десятки лет назад. Родители моей бабушки построили дом в Эдисто для того, чтобы сбежать от горячего, душного лета на континенте. — Ее фамилия Стаффорд. Джуди Стаффорд.

Я готова к тому, что голос собеседника или его манера разговаривать изменятся: это происходит почти всегда, когда люди слышат «Стаффорд». В нашем штате нас знают все, правда, одни любят, а другие — ненавидят.

— Стафф... фор... Стаффорд...— бормочет Трент. Может, он не местный? Его акцент совсем не похож на чарльстонский. На Лоукантри тоже не похоже, но он немного растягивает слова... Может, этот парень из Техаса? В детстве я так много времени провела с детьми из разных уголков света, что хорошо разбираюсь в акцентах, как местных, так и зарубежных.

Повисает странная пауза. Голос моего собеседника

становится более настороженным.

— Я работаю здесь всего девять месяцев, но могу утверждать, что никто никогда не обращался к нам насчет продажи или найма коттеджа Майерсов. Сожалею, что не смог вам помочь,— кажется, он неожиданно хочет свернуть разговор. Почему? — Если это было в прошлом году, то, возможно, она разговаривала с моим дедом, Трентом-старшим. Но он умер месяцев десять назад.

— Ох. Примите мои соболезнования,— я неожиданно чувствую, что у нас много общего. И живет в месте, которое я всегда нежно любила.— У вас есть какие-нибудь соображения, по какому вопросу моя бабушка могла к нему обращаться?

Возникает еще одна неловкая пауза, затем он отвечает, тщательно взвешивая каждое слово.

— Вообще говоря, да. У него остались для нее кое-какие бумаги. Вот и все, что я могу вам сказать.

Во мне просыпается юрист. Я нутром чую свидетеля, который неохотно дает показания и пытается утаить информацию.

— Что за бумаги?

— Извините. Я обещал дедушке.

— Что вы обещали?

— Я должен отдать ей конверт, который он для нее оставил,— но только если она приедет за ним сама.

Меня его слова настораживают. Что, черт возьми, здесь происходит?

— Но она не в состоянии к вам приехать. Как и еще

куда бы то ни было.

— Тогда ничем не могу помочь. Извините.

С этими словами он вешает трубку.