Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Однажды в Голливуде я разговорился с известным режиссером, с которым мы начинали работать над фильмом. Он сказал мне так:
– У нас не принято говорить об успехе или неудаче. Мы прекрасно понимаем, что производим продукцию, именуемую кинофильмами. Поток их огромен, остановить его невозможно. Это песок… Мы сообща производим столько песка, что его хватит на все пляжи Западного побережья. По этому песку приятно ходить, на нем хорошо лежать и загорать. Но иногда в этом песке можно найти жемчужину. Это и есть высшие достижения американского кино. Мы стараемся сделать жемчужину, хотя чаще всего получаем песок…
Я вспомнил эти слова своего друга, когда детально познакомился с той продукцией, которую выпускает ОКБ «Гидропресс». К счастью для него, для всех нас, для атомной промышленности он производит в основном «жемчужины».
Всего несколько фактов:
«В ОКБ было создано большое количество проектов различных установок и оборудования, в том числе для промышленных реакторов Томского и Красноярского комбинатов, первой в мире АЭС в г. Обнинске, установки с водо-водяными энергетическими реакторами (ВВЭР) для АЭС различной мощности, установки с реакторами на быстрых нейтронах с натриевым теплоносителем (БН), оборудование для установок с реакторами канального типа (РБМК), ядерные энергетические установки для подводных лодок с использованием в качестве теплоносителя сплава свинец-висмут, кипящих реакторов (ВК) и многие другие. Реакторные установки, созданные в ОКБ „Гидропресс“, работают не только в России и странах СНГ, но и в Финляндии, Болгарии, Венгрии, Словакии, Чехии…
В 60-е годы широко развернулось международное сотрудничество ОКБ „Гидропресс“ с зарубежными странами. В странах СЭВ было построено 27 блоков с реакторами ВВЭР. Работы по сооружению АЭС в Финляндии означали прямой контакт с капиталистическим миром, то есть с мировым рынком. Успешная эксплуатация АЭС „Ловииза“ подтвердила высокий уровень разработок ОКБ „Гидропресс“.
Сначала они пообедали, а уже потом поднялись на холм. Некоторые историки считают, что на Васильевский, другие – на Дунькин Пуп. К сожалению, уточнить уже не у кого – никого из участников того приезда в Нижнюю Туру давно уже нет в живых.
Впрочем, панорама с обоих холмов открывается наикрасивейшая, да и день в то лето 47-го выдался на редкость теплым и солнечным. И никто уже не спорил: место идеально подходило для строительства будущего завода.
Среди тех, кто приехал сюда, были и будущий директор завода Д. Е. Васильев, и будущий академик Л. А. Арцимович, и заместитель Берии Мешик. Последнему и принадлежало решающее слово в выборе места: надо было обеспечивать как секретность, так и возможность строительства здесь лагерей. Перелески, поляны, ровный ландшафт, – все это понравилось Мешику, и он дал «добро». Особенно радовало его, что здесь «глухомань», «медвежий угол», а следовательно, можно «надежно прикрыть объект».
Эта фраза принадлежит Мешику – главному идеологу секретности Атомного проекта. Он разработал «Инструкцию № 0166», которая легла в основу системы секретности сначала в ПГУ, а потом и в Средмаше. Кстати, большинство положений этой инструкции действуют до сегодняшнего дня, хотя автор ее был расстрелян вместе со свои шефом Берией еще в 1953 году. Впрочем, хорошо известно, что бумаги в таких ведомствах, как ГПУ, НКВД, КГБ и МВД, всегда переживают своих авторов. Иногда даже на десятилетия…
К сожалению, иных свидетельств остается мало: они уходят в прошлое и исчезают там, потому что, как это всегда бывает в жизни, не хватает времени фиксировать события. Очень мало сохранилось воспоминаний о том, как рождался город. Только изредка, будто звездочки на небе, вспыхивают мгновения той жизни, и подчас они рассказывают о времени так много, что перехватывает от волнения дыхание.
К примеру, лето 50-го года выдалось совсем иным, чем в 47-м.
Вспоминает Геннадий Михайлович Козлов, один из ветеранов Лесного:
«Все лето лил дождь, и земля раскисла. На 35-й квартал можно было проехать только на тракторе. Лежневку тогда только начали строить. И вот в конце лета из Москвы приехал проверяющий. Ему надо было добраться до 35-го квартала, и он, видимо, бывший кавалерист, потребовал коня. В конпарке подобрали лошадь получше, оседлали, и проверяющий уехал, хотя его и отговаривали. На середине дороги лошадь увязла. Примерно через час проверяющего снял с лошади идущий в город трактор, а лошадь потом кое-как вытащили».
Не припомню ни единого случая, чтобы лошадь не смогла преодолеть отечественную грязь, но, как видите, при строительстве очень секретных городов всякое случалось…
Воспоминания ветеранов – будто бриллианты, рассыпанные по пескам времени. Каждое свидетельство участника Атомного проекта высвечивает новую его грань, а потому сразу же становится бесценным.
Из воспоминаний Дмитрия Николаевича Горячева:
«Начиналось все у нас примерно одинаково. Распределение в институте (университете). Темный обшарпанный подвал в доме у Чистых Прудов, где прямо у входа стояли какие-то бочки, ящики. А на десятичных весах сидела грозная сторожиха. Типичная обстановка овощного склада, даже запах подтверждал такое предположение. А потом нас проводили по полутемному коридору налево от входа, и мы робкой кучкой попали в полутемную же комнату, где стоял письменный стол, на нем горящая свеча, а за столом сидел маленький, неказистой наружности человек. И контраст? Повелительный голос человека, не привыкшего к каким-то там дурацким вопросам и тем более возражениям. Александр Иванович Ильин, как потом выяснилось. На меня, по крайней мере, такое первое с ним знакомство произвело большое впечатление. И даже потом на Урале мне как-то легче и проще было общаться с директором завода Дмитрием Ефимовичем Васильевым, чем с главным инженером Александром Ивановичем. Лишь постепенно я понял, что это был отзывчивый и внимательный к нам, молодым, человек, хотя мягким его не назовешь.
Август 49-го. Полный восторг! Попали в „святая святых“. Проблема, от которой зависит будущее страны. Таинственность, секретность. Лекции, которые читает „сам“ Л. А. Арцимович. Завораживающее слово „уран“, которое нельзя не только произносить вслух, но даже упоминать в секретных документах.
Чем мы занимались в ЛИПАНе? Это была отлично продуманная и выполненная стажировка перед работой на заводе. Мы, вновь пришедшая молодежь, заняли места лаборантов и таким образом познавали всю будущую технологию с азов, делая все своими руками. Чуть позднее с Урала к нам прибыла группа совсем молоденьких девчушек – выпускниц Стерлитамакского химического ремесленного, как его тогда называли, училища. Надо сказать, что то ли училище было невероятно высокого уровня, то ли их подбирали из самых лучших учениц, но только работали они замечательно, удивляя не только знаниями, но и прилежностью, аккуратностью и желанием и умением учиться дальше. Работали по непрерывному (круглосуточному) графику: три смены по 8 часов, четвертый день – выходной. Это оказалось так удобно, что потом на заводе долго сохранялся этот порядок.
…Выехали к нашему будущему месту работы и жительства. Подъезжали на рассвете. Утро встретило нас дождем. Плотной стеной проплывал за окнами густой, черный от дождя лес Одинокий возглас: „Ой. В такой лес и входить страшно!“ На станции встретили нас представитель завода и первый луч солнца. Погрузились в грузовик и поехали в неизвестность. Нижняя Тура утопала в грязи и лужах. Казалось, что вода вот-вот захлестнет через борт. Серые деревянные дома стояли вдоль улицы. Для нас в новинку были массивные ворота с козырьками и крытые дворы. Попались несколько домиков с поразительной по красоте резьбой. Жаль, что время быстро разрушило многие из них.
Первоначальный наш быт был достаточно суров…
Начался монтаж „регенерации“. Монтировали не зэки, а наши цеховые слесари. Кошмарное время. Установка занимала два этажа, а часть оборудования размещалась и на третьем. Десятки аппаратов, хитросплетение множества трубопроводов (даже если перечислить, что по ним текло, то получается более двух десятков жидкостей и газов). Чертежи всех коммуникаций были секретны, их даже не выдавали в наш цех – у цеха тогда не было отдельной охраны. Нельзя было делать никаких выписок, всем приходилось запоминать и в таком виде по кусочкам доносить до монтажников. Зато и знал же я аппаратуру!
Растворы, содержащие уран, перекачивались с этажа на этаж под давлением. Также под давлением подавался аммиак. Многие аппараты обогревались паром. Малейшая неплотность, и цех могло залить черт-те чем. Я собирал монтажников, рассказывал, какую ответственную аппаратуру они монтируют. И это очень помогало.
И еще одна трудность того времени – множество ошибок в документации. Проектировщиков понять можно. Все, очевидно, делалось впопыхах, времени на согласования между службами не было…»
Из воспоминаний Виктора Эвальдовича Пеплова:
«Хорошо помню колоритную фигуру Арцимовича, сопровождаемого телохранителем, по его нескольким лекциям. Человек невысокого роста расхаживал перед доской, непрерывно куря и закрыв глаза, оторванная пуговица на лыжной куртке болталась на нитке, но слова его западали в голову.
Большинство из написанного им на доске я не понимал, но когда кто-то попросил его объяснить деформацию времени в функции скорости, следующую из теории относительности, он ответил, подумав: „Понять это нельзя, я тоже этого не понимаю, надо просто привыкнуть, что это – так“. Этот ответ запомнился на всю жизнь.
В другой раз во время общего перерыва-перекура в ответ на бестактный вопрос кого-то, почему он только член-корреспондент Академии наук, он, а было ему тогда лет 40, коротко бросил: „Действительным членом становятся тогда, когда член уже не действительный“».
В доме у Чистых Прудов выпускники разных вузов делали первый шаг к своему будущему. Они уезжали на Урал, и большинство из них уже никогда не покинет город и завод, которые они построят.
Войти с помощью соц. сетей: