Ученым нужна охрана

Полвека назад в Москве был убит бандитами один из физиков, участвующий в Атомном проекте. О случившемся немедленно было доложено Л. П. Берии.

Через несколько дней хулиганы напали на профессора-химика, пытаясь ограбить его. Профессор попытался защититься – ему переломали руки и выбили глаз.

Берия приказал провести очередную «чистку» улиц Москвы. Но он понимал, что этого явно недостаточно, а ему надо было обязательно обеспечить безопасность научного ядра Атомного проекта. Так появился проект постановления Совета министров СССР «Об охране и оперативно-чекистском обслуживании ведущих ученых, работающих в области атомной энергии». Этот проект внес на рассмотрение И. В. Сталина сам Берия, причем для конспирации слова об атомной энергии он вписал в документ от руки – секретность даже в Кремле соблюдалась неукоснительно, если речь шла об Атомном проекте.

И. В. Сталин подписал постановление СМ СССР № 1254–445сс/оп 26 марта 1949 года. Круг ученых, которых теперь требовалось защищать, расширился на трех человек.

В документе говорится:

«1. Поручить министерству государственной безопасности СССР (т. Абакумову):

а) организовать оперативно-чекистское обслуживание, а также охрану сотрудниками МГБ СССР академика Алиханова А. И., академика Семенова Н. Н. и члена-корреспондента Александрова А. П.

Установить штат сотрудников МГБ СССР по охране и оперативно-чекистскому обслуживанию указанных научных работников в девять человек (по три сотрудника МГБ СССР на каждого);

б) с этой же целью увеличить штат охраны МГБ СССР, организованной в отношении академика Курчатова И. В. и членов-корреспондентов АН СССР Харитона Ю. Б., Кикоина И. К., Арцимовича Л. А., с двух до трех сотрудников МГБ СССР (на каждого)…»

Итак, в Атомном проекте охранники (Курчатов называл их «духами») были у семи человек. Так распорядился сам Сталин.

Чуть позже в Атомном проекте начали охраняться и другие его руководители, в частности тот же академик А. А. Бочвар.

Отношения ученых и их охранников складывались по-разному… Чаще всего они становились чуть ли не членами семьи и оставались при своих «подопечных» до конца их жизни. Так было, к примеру, у Курчатова.

Александров частенько подносил рюмочку своему «духу» – выпивал с ним «за компанию», и об этом часто хвалился. Для Анатолия Петровича шутка, юмор всегда были столь же необходимы, как и добрая компания, щедрое застолье. «Духам» было с ним и тяжело, и легко: он относился к ним по-товарищески, а это снимало любую неловкость…

Труднее всего было с академиком Бочваром. Он купался до глубокой осени. Заплывал всегда очень далеко, чем приводил в ужас свою охрану. Среди его «духов» так и не нашлось «моржа», который плавал бы со своим шефом с удовольствием. Бочвар об этом обязательно рассказывал при каждом удобном случае, впрочем, человеком он был молчаливым и замкнутым, что также доставляло немало хлопот его «духам» – ведь сотрудникам МГБ надо было не только охранять, но и следить за своими подопечными и регулярно отчитываться перед своим начальством об их «настроениях».

Охрана у выдающихся ученых была снята при Хрущеве. Причем по их собственной просьбе. Но сотрудники КГБ настолько «прикипели» к своим «подопечным», что не смогли уйти от них и остались работать то референтами, то помощниками.

Гнев Кикоина

Среди документов Атомного проекта СССР есть и такие, которые помогают лучше понять, в каких условиях приходилось работать ученым. Очень многое зависело от того, как они умели отстаивать свою точку зрения, а следовательно, и самих себя. А ведь их окружал «мир НКВД», то есть мир страха, репрессий, лагерей, тюрем и унижений.

Как удалось им выстоять?

Случай с Исааком Константиновичем Кикоиным показывает, насколько трудно было тем ученым, которые стояли во главе проекта и которых окружали «люди Берии».

23 января 1948 года на заседании Специального комитета И. В. Курчатов сделал доклад о ходе работ по Атомному проекту. Было решено представить его И. В. Сталину. В докладе подробно рассказывается о работах по получению урана-235 для бомбы. В частности, Курчатов отмечает:

«Завод № 813, научным руководителем которого является чл. – кор. Академии наук т. Кикоин, является заводом выделения при помощи диффузионного метода легкого изотопа урана из уранового газообразного соединения – шестифтористого урана.

Хотя у нас и была уверенность в том, что положенный в основу завода № 813 принцип разделения изотопов урана пропусканием газа через мелкопористую сетку и является правильным, в 1946 году мы не располагали еще опытным доказательством осуществимости процесса…»

Курчатов пишет так подробно и популярно не случайно: он прекрасно понимает, что его доклад ляжет на стол Сталину, а значит, нужно писать так, чтобы вождю все было ясно и понятно.

«В 1947 году в Лаборатории № 2 были созданы два каскада из 20 диффузионных машин, осуществлен процесс обогащения урана-235 и показано, что полученное обогащение соответствует расчетному…

Отличительной особенностью завода № 813 является гибкость управления. С завода № 813 можно по желанию получить либо чистый (90 %) уран-235, который непосредственно является атомным взрывчатым веществом, либо обогащенный до любой концентрации полупродукт в случае необходимости использования его в т. н. обогащенных котлах…»

Пройдет много лет. И именно «гибкость управления комбината № 813» позволит стране обеспечивать ядерным топливом не только наши атомные станции, но и американские. «Жемчужиной атомной промышленности России» будут названы разделительные производства, которые начнут создаваться на Урале под руководством академика, дважды Героя Социалистического Труда И. К. Кикоина.

Но это будущее, а пока И. В. Курчатов отмечает:

«При введении в строй всего завода он будет выдавать около 150 граммов 90 %-ного урана-235. Срок пуска завода № 813 согласно решению правительства определен ноябрем 1948 года. Этот срок будет выдержан только при условии форсирования работ со стороны МВД…»

Естественно, что все намеченные планы срывались. Признать свою вину работники МВД не могли – в этом случае наказание было бы для них жестоким, а потому они сделали попытку найти «козла отпущения». Лучшей кандидатурой, с их точки зрения, был Кикоин. И не только из-за национальности, но из-за явного нежелания иметь прямые контакты с органами безопасности. Когда-то Берия предложил ученых, занятых в Атомном проекте, зачислить в НКВД, присвоить офицерские звания и выдать форму. Этому воспротивились почти все ученые, но наиболее активным противником был Кикоин. Безусловно, Берия запомнил это.

Может быть, имеет смысл напомнить ему об этом?!

У начальника ПГУ Б. Л. Ванникова прошло совещание о положении дел на комбинате № 813. Председательствующий, отличавшийся резкостью и бесцеремонностью, обрушился на научного руководителя И. К. Кикоина со всеми возможными обвинениями. По мнению присутствующих, именно он был виновен в задержке пуска предприятия.

В те времена считалось, что мнение высшего начальства – закон. Над Кикоиным начали сгущаться тучи – речь шла о смене научного руководства комбината.

Сразу же после совещания Исаак Константинович направляет резкое письмо Ванникову. Он, в частности, пишет:

«Итак… выяснилось следующее:

1. И. К. Кикоин лишен доверия руководителя проблемами атомной энергии.

2. Умственные способности И. К. Кикоина весьма ограничены и вклад этих способностей в порученное ему дело недостаточен.

3. И. К. Кикоин совершает подлости.

При таких обстоятельствах само собой напрашивается единственно возможный организационный вывод, который по вашему представлению, несомненно будет сделан – об отстранении указанного И. К. Кикоина от ответственного поста, который он занимает и который он дальше, очевидно, занимать не должен…»

Скандал начал развиваться. Ванников принадлежал к тому типу руководителей, которые не терпели издевательства над собой. А именно так он воспринял письмо ученого. Естественно, он сразу же доложил о ситуации Берии.

Кикоин по рекомендации Курчатова решил тоже обратиться к руководителю Атомного проекта. Тем более что в конфликт начали вмешиваться и другие сотрудники ведомства Берии. Естественно, они поддерживали Ванникова.

9 марта 1948 года Кикоин пишет Берии:

«По дошедшим до меня сведениям, уполномоченный Совета министров СССР по Лаборатории № 2 АН СССР тов. Павлов официально заявил Специальному комитету СМ, что я не верю в возможность осуществления диффузионного завода, в частности, строящегося завода № 813.

Это настолько не вяжется со всей моей работой в течение последних четырех лет, что я счел необходимым дать по этому поводу объяснения, тем более что обвинения исходят от правительственного уполномоченного по лаборатории, заместителем начальника которой я являюсь.

В действительности дело обстоит как раз наоборот…»

Далее И. К. Кикоин подробно рассказывает обо всех перипетиях рождения нового метода и о ситуации со строительством завода. Свою точку зрения он высказывает предельно объективно.

В заключение ученый пишет:

«Ввиду того, что тем не менее столь дискредитирующее меня заявление было тов. Павловым сделано и это необыкновенно осложнило условия моей работы, прошу вас принять меня для дачи вам лично объяснений по всей совокупности вопросов, с этим связанных».

Судя по пометкам, Берия читал записку Кикоина очень внимательно. Неизвестно, принимал ли он ученого, советовался ли с Курчатовым или кем-то другим – в архивах таких свидетельств нет, но атмосфера вокруг Кикоина резко изменилась: никто теперь не смел разговаривать с ним грубо, резко и оскорбительно. Никто, даже сам Берия.