В одном из документов, подготовленных Курчатовым и направленных Сталину, были таки строки:
«Для получения урана-235 и плутония-239 и проверки на опыте правильности этих расчетов требуется сооружение специальных, весьма сложных новых диффузионных машин, атомных котлов и новых конструкций атомного снаряда-бомбы».
15 мая 1945 года выходит постановление ГКО № 8579сс/оп, в котором говорится:
«…г) разработать в 1945 году техническое задание на проектирование изделий БС-1 и БС-2…»
Речь идет о создании первых ядерных бомб.
Во многих воспоминаниях участников событий тех дней утверждается, что «БС» расшифровывается как «Бомба Сталина». На самом деле «БС» – это «бомба-снаряд», именно таким термином пользовался Курчатов довольно часто.
А может быть, забыть об истине и пользоваться легендой?! Для нас она, конечно же, более красивая… Однако для 1945 года она выглядит, конечно же, весьма странной, а потому предпочтем «бомбу-снаряд», тем более что вскоре придется довольно часто менять шифры и индексы, пока привычным не станет заветное – «изделие»…
Выборы в Академию наук всегда связаны с интригами, слухами, домыслами. Это естественно, потому что звание «академик» – это признание твоего вклада в науку. А разве кто-то из претендентов в этом сомневается?!
Александров избирался в члены-корреспонденты АН СССР.
Чем именно он занимается? Этот вопрос задавали друг другу те, кому предстояло сделать выбор…
«Он размагничивал боевые корабли…» – говорили одни.
«Нет, это другой Александров – тот, который занимается диэлектриками…» – возражали другие.
А третьи посмеивались над своими коллегами, потому что были убеждены, что из всех Александровых претендует на звание тот, который занимается полимерами. «Таких всего два-три человека, – убеждали они. – И, естественно, они имеют право быть в Академии».
Многим еще было невдомек, что «един в трех лицах» как раз Анатолий Петрович и что выборы в Академию связаны совсем с другими делами, которыми он занимается уже семь лет. Но тогда о причастности к Атомному проекту говорить было нельзя, и при избрании в Академию наук учитывались лишь прежние заслуги ученого…
Сам Анатолий Петрович пришел в Атомный проект с неохотой. Безусловно, главную роль сыграл Курчатов, к которому Александров относился с величайшим уважением:
«Он был далеко не только связующим звеном. Тот же Харитон, тот же Зельдович, Гуревич и масса других давали не только общие идеи, но и участвовали в планировании экспериментов, они ставили конкретные задачи перед каждым, буквально каждым человеком. Курчатов сам участвовал в разработке всех вопросов… Иоффе, например, Капица, Семенов – никто из них не мог бы так это дело реализовать, как это сделал Курчатов. Потому что это был человек необычайной увлеченности, но и в то же время именно конкретной увлеченности. Мы всегда Курчатова называли генералом».
Но поначалу Александров старался держаться в стороне от забот Лаборатории № 2. Он стал лидером по исследованию полимеров, и именно с этой областью науки Анатолий Петрович связывал свое будущее.
Однако в Атомном проекте дела шли туго на главном направлении – получении ядерной взрывчатки. Одним из методов разделения изотопов урана была так называемая «термодиффузия». В свое время А. П. интересовался этим методом, Курчатов об этом помнил. И он предложил своему другу заняться им. Александров отказать не мог.
«У меня с ним был интересный разговор, – вспоминал Анатолий Петрович. – Я тогда сказал ему, что согласен работать в этом направлении, но у меня есть два пожелания: не работать непосредственно над бомбой и раз в году иметь месячный отпуск. Он согласился, и надо сказать, что эти пожелания почти всегда выполнялись».
Академик Александров любил порыбачить. Большинство своих отпусков он проводил под Астраханью. С супругой, с детьми, а потом и с внуками он ставил палатки на берегу Волги и полностью «отключался».
Рыбалка или бомба? Он выбрал первое, и я его понимаю…
Помимо своей воли в борьбе между Капицей и Берией он стал «посредником». П. Л. Капица был освобожден ото всех должностей, а на его место в Институте физпроблем был назначен А. П. Александров.
Анатолий Петрович попытался отказаться.
«Не могу быть штрейкбрехером», – заявил он. И поехал к самому Берии отказываться. Но сначала купил бутылку водки, хлебнул для храбрости и немного полил на костюм – «для запаха».
В кабинете у Берии он попытался убедить хозяина, что не годится в директора института по многим причинам, в том числе и потому, что «любит горькую и себя преодолеть не может».
Лаврентий Павлович рассмеялся. Он сказал, что ему известно все, в том числе как профессор полоскал рот водкой и где именно он купил ее. А потом Берия вручил Александрову приказ о назначении его директором Института физических проблем. Там стояла подпись Сталина.
Спорить было бесполезно.
Прошло немного времени, и Александрову вновь пришлось встретиться со всемогущим министром. Теперь уже речь шла о строительстве предприятия по тяжелой воде.
А. П. Александрова вызвали в Спецкомитет. Он вспоминал:
«Берия сидел за столом, таким перпендикулярным, а от него шел длинный стол, за которым все сидят. Слева от него сидел Махнев, ближе всего к нему, и он, собственно, и представлял все материалы. Махнев докладывает, вот, значит, товарищ Александров представил проект завода для получения тяжелой воды. Берия берет в руки бумагу: „А товарищ Александров знает, что взорвалась опытная установка в Дзержинске?“ Махнев говорит: „Знает“. А я сижу прямо против Махнева, тоже рядом с Берией. Он не ко мне обращается, к Махневу: „Он свою подпись не снимает?“ Тот говорит: „Нет, не снимает“. Берия: „А он знает, что если завод взорвется, он поедет, где Макар телят гоняет?“ Он немного по-русски не очень-то говорил. Я говорю, что да, себе представляю. „Вы подпись не снимаете, товарищ Александров?“ Я говорю: „Нет, не снимаю“. „Строить завод, – Берия написал резолюцию: – За. Л. Б.“. Все. Завод стоимостью что-то около сотни миллионов рублей. И как-никак впервые в мире был водородный холод в промышленном масштабе здесь реализован… Но надо сказать, что мы очень тщательно тогда отработали все вопросы возможности взрыва».