Книга: А-бомба. От Сталина до Путина. Фрагменты истории в воспоминаниях и документах
Назад: Кто же был пленным?
Дальше: «Ведро для званий и регалий»

Первые тропинки на Запад

Все годы войны ученые практически не контактировали со своими коллегами на Западе. А те встречи, которые удавалось организовать, всегда проходили под контролем НКВД, что в условиях военного времени было понятным и объяснимым.

Однако руководители страны и сам Сталин понимали, что изоляция науки и ученых нанесет только вред, а потому все годы войны – в том числе и самые тяжкие 42-й и 43-й – подписка на крупные научные журналы Америки и Англии проводилась, и они поступали из-за океана (издание большинства из них осуществлялось там) столь же регулярно, как танки и самолеты.

Но личных контактов между учеными было явно недостаточно.

Берия в апреле 1945 года нашел «нетрадиционный выход». В своем письме на имя Г. М. Маленкова (тот возглавлял Особый комитет ГКО) он сообщает о необходимости командировать в Германию ряд сотрудников Лаборатории № 2: мол, это необходимо для отбора лабораторного оборудования и осмотра научных учреждений.

Естественно, решение принимается моментально – ученым разрешается выезжать в Германию сроком на один месяц.

В документах Атомного проекта СССР сохранился список физиков Лаборатории № 2, которые побывали в Германии в 1945 году. Среди них А. И. Алиханов, Л. А. Арцимович, В. В. Гончаров, И. Н. Головин, И. К. Кикоин, Ю. Б. Харитон, Г. Н. Флеров, Я. Б. Зельдович и другие.

Позже многие из них вспоминали свою работу в Германии. Они считали, что для Атомного проекта такие командировки были чрезвычайно важны – они ускорили темпы работ.

Неизвестно, пытался ли Игорь Васильевич Курчатов выехать в Германию. Вероятнее всего, ему этого не разрешал сам Сталин.

Вскоре после победы в Германии побывал Лаврентий Павлович Берия. Вместе с Маленковым они посетили некоторые предприятия, оборудование которых шло в атомные лаборатории СССР. Рассказывают, что всемогущий маршал именно там однажды пошутил так: «К нам предъявляют претензии, что мы мало выпускаем ученых за границу. Это глупость! Когда требуется, то для них мы завоевываем целые страны, в которых наука и техника на очень высоком уровне. Пусть здесь работают!»

Как и было в таких случаях, окружающие угодливо смеялись – Лаврентий Павлович в кремлевских коридорах числился среди главных острословов.

Однако подобные шутки обходились ученым дорого…

Еще в апреле 45-го руководители Академии наук академик В. Л. Комаров и академик Н. Г. Бруевич обратились к Г. М. Маленкову с письмом, в котором они обосновывали необходимость командировать в США академиков А. И. Алиханяна и А. А. Лебедева, докторов наук Г. Д. Латышева, В. О. Векслера, Л. А. Арцимовича, В. Л. Левшина и О. А. Мельникова.

В письме АН СССР, в частности, говорилось:

«Нарушение связи с заграничными научными учреждениями, происшедшее еще в предвоенные годы и усилившееся в условиях войны, наносит большой ущерб развитию советской науки. В некоторых областях науки этот ущерб настолько велик и очевиден, что необходимо, не дожидаясь окончания войны, принять меры к восстановлению связи, в первую очередь, по следующим вопросам:

1. В области физики атомного ядра основным орудием исследования является циклотрон, дающий частицы с энергиями до 10 миллионов электрон-вольт. В США в последнее время закончен строительством 21-й такой циклотрон…

Многомиллионные средства и труды наших ученых были бы гораздо лучше использованы, если бы несколько наших физиков могли на месте ознакомиться с американским опытом и обсудить его особенности со специалистами.

В связи со строительством в СССР циклотронов необходимо поэтому командировать в США советских физиков для ознакомления с преимуществами и недостатками каждого из 21 циклотрона и приобретения отсутствующего у нас опыта работы на циклотроне…»



В письме АН СССР подробно обосновывалось, почему физикам нужно побывать в американских лабораториях. Не ведали президент Академии и академик-секретарь, что подробнейшая информация о циклотронах уже есть в СССР, так же как и материалы из лабораторий, с которыми американские ученые готовы ознакомить своих коллег из СССР.

Обычно бюрократическая машина работала очень четко: если уж письмо направлено в «инстанцию» (так называли всегда ЦК ВКП(б), а потом и ЦК КПСС), то ответ придет обязательно. Учет документов велся строго, каждое нарушение обязательно наказывалось. Но на этот раз ответа в Академию так и не поступило: письмо «затерялось». Спецслужбы теперь начали изымать все документы, которые в той или иной форме затрагивали Атомный проект или имели непосредственное отношение к его участникам. Почти все, кто упоминается в письме из Академии, работали «на Курчатова», а следовательно, только НКВД имел право обращаться с подобными просьбами к правительству и в ЦК партии. Впрочем, у куратора проекта – Л. П. Берии – было гораздо больше власти, чем у всего ЦК. По крайней мере, так считал он сам.

Пройдет еще немало лет, прежде чем прочные и доверительные контакты с американскими учеными будут установлены. Но это не коснется создателей ядерного оружия. И только в начале 90-х годов впервые встретятся те, кто создавал ядерные «изделия» в Лос-Аламосе и Арзамасе-16, Ливерморе и Челябинске-70. И на этих встречах ученые лишний раз убедятся, что они знают друг о друге гораздо больше, чем предполагали…

«Секретнее» не бывает…

Тотальная секретность, закрывающая весь Атомный проект СССР, становилась «еще тотальнее», когда речь заходила о ядерной взрывчатке – плутонии, уране-235 и других материалах. А именно их получал и создавал коллектив, возглавляемый академиком А. А. Бочваром.

Его сотрудники спорили, где делать ударение в его фамилии – на первом или последнем слоге. Спорили долго и безрезультатно. Обратились к самому Андрею Анатольевичу. Он сказал, что давно уже привык к двойному произношению, но правильней – второй вариант, так как его семья из южных славян. «Бочвар» по-русски «бондарь».

В судьбе очень многих ученых отец и сын Бочвары сыграли особую роль. С некоторыми они встречались в весьма необычных обстоятельствах. К примеру, в канун юбилея академика А. А. Бочвара – отмечалось столетие со дня его рождения – два сотрудника НИИ-9 А. Г. Семенов и Я. М. Стерлин рассказали:

«Смутно вспоминается 1930 год, год реорганизации Горной академии, от которой отпочковался Институт цветных металлов и золота. Это обстоятельство вызвало необходимость приема первых студентов в необычное время. Так в мае 1930 года мы стали студентами Цветметзолота.

Курс общей металлографии нам читал профессор Анатолий Михайлович Бочвар. Это был спокойный, неторопливый человек с седыми бровями, из-под которых смотрели лучистые, умные и очень добрые глаза. Второй раздел курса читал сын Анатолия Михайловича. Тогда мы и не предполагали, что наша научная деятельность будет на многие и многие годы связаны с академиком А. А. Бочваром. Этот курс читался впервые и был разработан Андреем Анатольевичем. Лекции всегда поражали нас логикой, ясностью, простотой изложения, обилием практических примеров и диаграмм состояния. В то время Андрею Анатольевичу было только 30 лет, но он был уже признанным ученым.

Прошли годы, и вот в 1946 году мы вновь встретились с Андреем Анатольевичем – сначала консультантом только что организованного института по проблемам атомной энергии, а затем его директором и главным научным руководителем проблемы. А. А. Бочвар был безукоризнен. Его огромная выдержка и спокойствие, сочетавшиеся со смелостью, позволяли принимать правильные решения, его исключительное умение сплотить и направить коллектив на выполнение намеченной цели, его большой такт в обращении с каждым участником работ вместе со строгой требовательностью, – все это ясно проявилось в трудных условиях работы института. Это позволило нам создать металлургию радиоактивных металлов».

Назад: Кто же был пленным?
Дальше: «Ведро для званий и регалий»