50 минут у Сталина

Это случилось 25 января 1946 года.

Берия и Курчатов вошли в кабинет Сталина вместе в 19 часов 25 минут.

Курчатов ушел через 50 минут.

Берия оставался у Сталина почти до полуночи.

За неделю до встречи Сталин получил доклад о состоянии работ по получению и использованию атомной энергии. К нему был приложен список тех, кого желательно было пригласить в Кремль. В нем было 11 человек – все ученые, которые были привлечены к Атомному проекту.

Но Сталин принял только Курчатова.

На беседе, в которой принимали участие Молотов и Берия, деталей не касались. Сталин был прекрасно проинформирован о состоянии дел: практически каждый день ему приходилось подписывать документы, связанные с атомной проблемой, да и доклад он изучил внимательно.

Сталин подчеркнул, что «необходимо придать работам по использованию внутриатомной энергии больший размах», и тем самым дал Игорю Васильевичу полную свободу действий. В то же время он рекомендовал ему сразу после беседы подготовить новый доклад, в котором он бы высказал все, что необходимо для ускорения работ по созданию атомной бомбы.

Курчатов остался доволен встречей. Он понял, что теперь ему ни в чем отказа не будет. Однако и ответственность возрастала несоизмеримо: ведь ему оказывалось полное доверие.

12 февраля 1946 года он направит Сталину новый доклад. В нем, в частности, будет сказано:

«Практические же работы по получению атомных взрывчатых веществ должны быть сосредоточены на уран-графитовом котле и диффузионном заводе и в первую очередь – на уран-графитовом котле…

Конструирование бомбы представляет чрезвычайно сложную задачу из-за новизны принципа ее конструкции. Потребуется осуществить много опытных взрывов тротила (в количествах 5 тонн и более) и разработать методы наблюдения процессов, происходящих при мощных взрывах, для того чтобы получить необходимые для конструирования бомбы исходные данные…

Намечено и необходимо создать специальное конструкторское бюро по атомной бомбе в удаленной (по соображениям секретности) на 200–300 км от Москвы и других крупных городов местности.

В минимально возможные сроки необходимо создать при этом бюро хорошо оборудованные лаборатории, механические мастерские и опытный полигон…»

В своем докладе Курчатов указывал, что во второй половине 1947 года можно будет получать на газодиффузионном заводе по 100 граммов урана-235 в сутки. Это, конечно, в том случае, если машиностроительные заводы выполнят все заказы ученых.

Впрочем, Игорь Васильевич оговаривается, что пока неясно: целесообразно ли применять уран-235 в бомбах или лучше все-таки плутоний, который при бомбардировке японских городов оказался раз в десять эффективнее.

Даже Курчатов еще не представлял до конца, с какими невероятными трудностями придется столкнуться всем, кто принимал участие в Атомном проекте.

А Сталин примет ведущих ученых и руководителей проекта 9 января 1947 года, через две недели после пуска опытного уран-графитового котла.

Совещание будет длиться около трех часов.

Сталин очень высоко оценил работу И. В. Курчатова и Л. А. Арцимовича. Он тут же подписал постановление Совета министров СССР о премировании обоих ученых и коллективов, которые работали с ними. Под их руководством был осуществлен пуск реактора Ф-1 и установки по электромагнитному методу разделения изотопов, на которой были накоплены макроскопические количества урана-235.

Эта встреча в Кремле Сталина с участниками Атомного проекта оказалась для них единственной, а для Курчатова – второй и последней.

Как ни странно, но И. В. Сталин больше не считал нужным встречаться с учеными Атомного проекта, хотя несколько раз в неделю подписывал множество постановлений и распоряжений, касающихся создания оружия. Он наблюдал за происходящим как бы со стороны. Но, повторяю, присутствие его все участники Атомного проекта ощущали постоянно. Включая даже «бытовые» случаи.

Чем больны Курчатов и Харитон?

Враг был невидим, а потому особо опасен.

Он начал действовать исподтишка, и день ото дня его атака становилась все эффективней.

Это было грозное предупреждение. Одним махом Атомный проект мог быть обезглавлен. И не убийцами, подосланными из-за рубежа, как опасались сотрудники Берии, а радиацией.

11 июля 1946 года появляется письмо о резком ухудшении здоровья Игоря Васильевича Курчатова. Результаты медицинского обследования в поликлинике МВД показали, что ученому необходим не только отдых, но и лечение. В письме сказано:

«Отсутствие длительного отдыха и санаторного лечения на протяжении последних 4–5 лет вызвали заметные изменения в организме…»

Однако в документах, которые приложены к письму, причина заболевания Курчатова описана иначе. Там, в частности, есть такое заключение:

«Интенсивность нейтронного излучения в кабинете (в рабочем месте Курчатова И. В.) по крайней мере в два раза превосходит интенсивность нейтронного излучения у пульта управления циклотрона… Интенсивность нейтронного излучения в смежном малом кабинете значительно превосходит безопасную дозу (в 5–10 раз)».

Медики обнаружили и изменения в крови. Это был первый сигнал о приближении лучевой болезни. Впрочем, о ней еще было известно очень мало…

Плохо себя чувствовал и Юлий Борисович Харитон, который вместе с Курчатовым проходил медицинское обследование.

О своем непосредственном подчиненном теперь уже сам Курчатов сообщал Берии:

«Докладываю, что за последнее время резко ухудшилось состояние здоровья тов. Харитона Ю. Б… Имеет место функциональное расстройство нервной системы и сердечной деятельности (пульс 120 ударов в минуту) при общем сильном переутомлении и истощенности организма… Необходим перерыв в работе тов. Харитона для санаторного лечения».

Резолюция Берия была лаконична:

«Обеспечить всем необходимым».

Курчатов и Харитон получили короткую передышку. Для того чтобы после лечения и отдыха с удвоенной энергией продолжить работу. Впрочем, понятие «отдых» для обоих было чисто условным.