Выводы:

о пользе умения не наступать на старые грабли

Что выиграл и что проиграл СССР, «входя в положение» всех «угнетённых» и всех революционеров, которые просили об этом? Стоит ли Москве дважды наступать на одни и те же грабли? Что делать Москве после развала режима нераспространения? Как России выстроить систему учёта региональных интересов, не забывая об интересах собственных? Что и почему перевешивает в приоритетах российской политики: личное или ведомственное, государственное или общечеловеческое?

Современная политика Российской Федерации на Ближнем и Среднем Востоке, как и её внешняя политика в целом, является результатом синтеза практически всех веяний, которые доминировали в стране на протяжении последних ста лет: во времена Российской империи, «смутных времён» – то есть переходных периодов 20-х и 90-х годов XX века, эпоху СССР и в период современного «вставания с колен». Она, как может и умеет, реагирует на внешнее лоббирование, но тремя её столпами являются: прагматический учёт реальности; догмы и стереотипы имперских, советских и постсоветских времён; персональные и ведомственные интересы бюрократии. К последней категории относятся сверх всего прочего личные корыстные (или бескорыстные – бывает и такое) интересы тех, кто эту бюрократию составляет и возглавляет.

Российская империя на БСВ конкурировала в основном с Великобританией. СССР – с США. Россия в настоящий момент напрямую не конкурирует ни с кем, возможно потому, что руководство представляет себе её экономические возможности. С другой стороны, коль скоро никто не в состоянии контролировать брызжущий кровью и ядом котёл с ведьминым варевом, которым является этот регион, кому он вообще нужен? И стоит ли наступать на старые грабли столетней и полувековой давности, коль скоро ни американцы, ни европейцы сделать там ничего не смогли и вряд ли смогут?

Последнее является предметом критики со стороны ностальгирующей по соперничеству сверхдержав общественности, однако гарантирует минимизацию участия России в региональных конфликтах, где миссию Советского Союза в настоящее время выполняют Соединённые Штаты, с той разницей, что СССР распространял на БСВ социализм, а США с тем же успехом – демократию. Как продемонстрировала операция российских ВКС в Сирии, начавшаяся в 2015 году, интересы России в регионе и за его пределами вполне можно защищать малыми средствами, с минимальными потерями и максимальной эффективностью.

Россия выдерживает баланс отношений с Ираном и Израилем, Турцией и странами арабского мира. Она поддерживает мировое сообщество и там, где это отвечает её интересам, как в вопросе ядерной программы Ирана, и там, где это не имеет никакого значения, как в случае с проблемой ближневосточного урегулирования. Воздерживается в вопросах, ради которых не готова идти на конфликт, подобно голосованию по резолюции ООН в отношении Ливии (что оказалось стратегической ошибкой), и отстаивает свои интересы в Совете Безопасности ООН, когда речь идет о такой же резолюции по Сирии – в обоих случаях вместе с Китаем. Сотрудничество с КНР в рамках ШОС позволяет избежать столкновения российско-китайских интересов в Центральной Азии.

Москва в настоящее время не имеет на БСВ противников, за исключением представителей экстремистских исламских группировок, полагающих её врагом со времён советской оккупации Афганистана. Она дистанцировалась от большинства региональных конфликтов, ограничив вмешательство в местные проблемы ситуациями, когда невмешательство является худшим выходом – как в Сирии, где смещение правительства Башара Асада означало победу исламистов с непредсказуемыми последствиями.

Основой отечественной политики в 2010-х годах является дипломатическое зондирование, умеренное миротворчество, унаследованное от СССР, как в палестино-израильском конфликте, или благоприобретённое, как в сирийской гражданской войне, и действия в рамках ШОС и Совета Безопасности ООН: в случаях с Афганистаном, Ираком, Ираном, Ливией или Сирией – в зависимости от ситуации. При этом временные альянсы, которые она заключает, не требуют от неё тех материально-финансовых и кадровых жертв, которые требовали союзы советских времён.

Российская Федерация, в отличие от СССР, минимизировала военное присутствие в регионе, ограничиваясь участием в миротворческой миссии в Судане, контрнаркотических операциях в Афганистане и борьбе с сомалийскими пиратами в акватории Индийского океана. Незначительна, несмотря на внешнее давление и внутреннее лоббирование, и экономическая помощь России странам БСВ, в советский период дорого обошедшаяся стране – без каких-либо внятных результатов. Исключением стали действия ВС РФ в Сирии, затраты на которые, значительно преувеличиваемые сторонними наблюдателями, несопоставимы с выигрышем, который они принесли.

В отличие от США, ЕС и монархий Персидского залива, вбрасывающих в регион миллиарды, участие России сводилось в этой сфере до осени 2015 года к списанию советских долгов, поставкам вооружений и военной техники старых модификаций и гуманитарной помощи, направляемой в зоны природных катастроф и военных действий по линии МЧС. Сирийская операция позволила испытать в боевых условиях современные разработки отечественного ВПК, что, помимо прочего, открыло для его продукции новые рынки. Следствием демонстрации в Сирии систем наземного, морского и воздушного базирования стала и переоценка рисков военного столкновения с Россией потенциальных противников, снизив вероятность войны против неё до минимума.

Лоббируемая госкорпорациями активизация на БСВ экономической политики России, включая открытие кредитных линий местным правительствам, дублируя направления работы советских времён и повторяя ошибки этого периода, добавляет к ним коррупционную составляющую, непрофессионализм менеджмента и потерю компетенций. Это ярко продемонстрировала ситуация с контрактами РАО ЖД и поставками по линии ВТС в Ливии.

Ведомственные интересы в отечественной внешнеэкономической политике доминируют над национальными, юридическое и экспертное сопровождение лоббируемых на уровне правительства проектов оставляет желать лучшего, но возможность исправить это не просматривается. Ибо кадры решают всё, а с этим в современной России куда хуже, чем было в СССР. Благо мегапроекты рассчитаны не на конкретный результат, а на процесс – за счёт отечественного бюджета, что удовлетворяет интересы лиц, причастных к освоению финансовых потоков.

По аналогии с критериями, принятыми в мировой практике, потенциальные угрозы безопасности России из БСВ можно оценивать как «три с половиной». Это Турция в долгосрочной, Иран и Пакистан в среднесрочной и радикальные исламистские организации и спонсирующие их страны региона в краткосрочной перспективе. Кампания ВКС в Сирии, в ходе которой турецкими ВВС осенью 2015 года был сбит российский военный самолёт, минимизировала угрозу России со стороны Ирана, но обострила ситуацию в российско-турецких отношениях.

Автор далёк и от восторгов в отношении способности страны к «вставанию с колен», и от необратимо траурных прогнозов её будущего. В конечном счёте как сложится, так и сложится. Но упомянуть о внешних угрозах стоит – хотя бы для того, чтобы, если они начнут реализовываться на практике, быть к этому готовыми. Готовность к решению проблем часто снимает необходимость их решать.

Турция, на момент написания книги крупнейший региональный партнёр России, находится на подъёме, реализуя стратегию создания «новой Оттоманской империи». Её интересы на Кавказе, в Причерноморье, Средней Азии и тюркских регионах России от Крыма до Якутии включительно, а также поддержка на постсоветском пространстве «мягкого ислама», представляют потенциальную угрозу сложившемуся в России образу жизни, конфессиональному равновесию и территориальной целостности страны.

Вооружённые силы Турции, многочисленные и оснащённые современной техникой, имеют опыт противостояния с курдами. Если не учитывать российский ядерный потенциал, Турция, как часть НАТО, ведущей военно-политической силы мира, имеет на Северном Кавказе численный и технический перевес в регионе над Россией – в Причерноморье абсолютный. Не случаен повышенный турецкий интерес к крымско-татарскому вопросу при антироссийском настрое курировавших его государственных деятелей.

В то же время Турция расколота. Переход к президентской форме правления и закрепление за президентом Р. Т. Эрдоганом диктаторских полномочий не только встретил сопротивление со стороны гражданского общества, но и спровоцировал репрессии, в том числе в турецких ВС. На момент написания настоящей книги уровень потерь, которые понесла в результате увольнений и арестов военная элита Турции, сопоставим с потерями в войне. Помимо прочего, ВВС Турции потеряли треть лётного состава. Это касается и высшего военного командования: треть генералов и адмиралов уволены и находятся под следствием.

Анализ действий турецких ВС на севере Сирии и Ирака показал их слабость даже в столкновении с иррегулярными курдскими подразделениями. Российские ВКС в Сирии доминируют в воздухе, а протурецкие группировки проигрывают просаудовским, в то время как США в качестве союзника в борьбе с «Исламским государством» опираются на враждебных Турции курдов. Во многом благодаря этому Турция после взятия войсками Асада с его союзниками и ВКС РФ Алеппо пошла на переговоры с Россией и Ираном в Астане о формировании в Сирии зон деэскалации.

При этом до атаки на самолёт ВКС РФ на турецко-сирийской границе прямое столкновение России и Турции представлялось малореальным вследствие уровня их двустороннего экономического сотрудничества. Это событие изменило ситуацию, хотя руководство НАТО отказалось поддержать провокацию Анкары против Москвы, а США в 2017 году предпочитают договариваться с Россией по военным аспектам ситуации в Сирии (сохраняя антиасадовскую риторику и режим санкций против России).

До перехода Крыма под юрисдикцию России, ввода ВКС РФ в Сирию и появления там российских военных баз, решивших проблемы с безопасностью российского судоходства в Чёрном море и его проливах, Грузия и исламистские формирования могли осложнить положение в регионе российской армии. Турция не поддерживала Грузию и северокавказских исламистов в их противостоянии с Россией, однако контакты с ними Анкары делали это легко осуществимым, а в случае победы исламистов над Асадом в Сирии – почти неизбежным. Смена руководства Грузии и разгром террористических исламистских формирований в Сирии минимизировали эту угрозу.

Заслуживают внимания последовательные успешные действия турецкого руководства, добившегося в торговле с Россией односторонних преимуществ. Инициативы, которые могут привести к возникновению двусторонних структур, неподконтрольных руководству правящей Партии справедливости и развития, торпедируются Анкарой, как было с российско-турецкой межпарламентской комиссией по экономике. Важный инструмент политики такого рода – пересмотр достигнутых условий соглашений перед их подписанием на высшем уровне (АЭС «Аккую») или после реализации («Голубой поток»). В то же время Россия после «самолётного кризиса» успешно ввела экономические санкции против Турции, «отбив» часть упущенных ранее выгод.

Не следует забывать о сохранении России в списке внешнеполитических угроз, перечисленных в турецкой «Стратегии национальной безопасности» 2010 года. На протяжении большей части последних пяти веков отношения России и Турции были враждебными. Русско-турецкие войны занимают почётное место в истории Российской империи. В Турции помнят, что они стоили Оттоманской Порте Балкан и Кавказа, хотя часть северо-восточных провинций, входивших в состав России с 1878 по 1917 год, была после революции возвращена в состав Турецкой Республики. Причём после Первой мировой войны Турция сохранилась во многом вследствие нормализации отношений правительств Кемаля Ататюрка и Владимира Ленина.

Преувеличивать значение турецкого реваншизма, во многом являющегося проявлением личных черт характера президента Эрдогана с его авантюризмом, гиперактивностью и авторитарным стилем правления, не нужно, но преуменьшать его опасно. Военное, в том числе ядерное сдерживание, имеет для России на турецком направлении важное значение, нейтрализуя возможность перерастания потенциального конфликта в новую Крымскую войну, в которой Турция и Запад выступили бы против России. Конфликт России и Грузии 2008 года показал это.

Руководство Турции до осени 2015 года полагало, что Москва будет ослабевать параллельно с усилением Анкары. Оно видит свою страну центром по торговле углеводородами БСВ и Прикаспия и перекрёстком их транзита в ЕС в обход России. Трансграничные трубопроводы, призванные ослабить Москву на европейском газовом рынке, которым стал «Баку – Тбилиси – Джейхан» и мог стать «Набукко», – основа этой стратегии. В 2016 году, после того как реализация «Турецкого потока», который из-за конфронтационной политики Брюсселя в отношении Москвы должен был сменить «Южный поток», оказалась под вопросом, Анкара сделала ставку на транзит туркменского газа в Европу по транскаспийскому газопроводу ТКГ, однако Азербайджан пока блокирует этот проект.

Отношения России с Ираном в историческом и геополитическом плане похожи на отношения с Турцией. Постсоветский Прикаспий – «северные территории» Персии, отторгнутые у неё Россией. Гилян и Мазандаран до 1726 года входили в империю Петра Великого. Заключённый в начале XX века российско-британский договор о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете мог стать началом конца иранской государственности. Лишь революция 1917 года спасла Иран от раздела, так же как принятая на Тегеранском совещании резолюция «Большой тройки» завершила период, когда советские войска могли быть введены на иранскую территорию, не нарушая норм международного права.

Претензии Ирана на 20 % бассейна Каспийского моря затрагивают интересы Азербайджана и Туркменистана, касаясь России и Казахстана косвенно, однако могут в перспективе послужить причиной регионального конфликта. Иран, в отличие от Турции, в столкновении с Россией может рассчитывать только на собственные силы, имея «в тылу» конфликты с соседями по Персидскому заливу, Израилем и, несмотря на «ядерную сделку» 2015 года с Западом, в первую очередь с США. В то же время военное сотрудничество Ирана с Москвой по разблокированию сирийского кризиса, начиная с осени того же 2015 года, заложило основу антитеррористического российско-иранского альянса.

Россия после снятия с Ирана санкций ООН, открывшего дорогу к вступлению этой страны в ШОС, заняла активную позицию на иранском рынке вооружений и военно-технического сотрудничества. Расширение сотрудничества Москвы и Тегерана в экономике, в том числе в вопросах грузового транзита, стоит на повестке дня. В то же время, несмотря на открывающиеся перспективы сотрудничества, опыт развития российско-турецких отношений, которые до столкновения интересов Москвы и Анкары в Сирии оценивались исключительно со знаком плюс, заставляет осторожно оценивать перспективы ирано-российского альянса. При всех его перспективах просчитывать возможность столкновения с Ираном России необходимо.

Иранская армия и силы Корпуса стражей исламской революции вооружены в основном устаревшим оружием, однако многочисленны, мотивированы и имеют боевой опыт, полученный в войне с Ираком 80-х годов, в борьбе с сепаратистами, террористами и наркоторговцами на собственной территории, в Сирии и в приграничных с Ираном районах Ирака, Афганистана и Пакистана. У Ирана есть опыт противостояния с Израилем и Саудовской Аравией. Как и в ситуации с Турцией, фактор ядерного сдерживания играет для России на иранском направлении ключевую роль. Получение ИРИ ядерного статуса в военной сфере снизит это преимущество, обрушит режим нераспространения и спровоцирует гонку ядерных вооружений на БСВ и в мире в целом.

В отличие от Турции, которая может попытаться задействовать в случае конфликта с Россией исламистских радикалов, Иран имеет в этом большой опыт, включая создание военно-террористических структур, транспортировку для них вооружений и военной техники на дальние дистанции, реорганизацию после военных поражений («Хизбаллы» в 2006-м, ХАМАСа в 2009 году), теракты против посольств – в Аргентине, организацию массовых волнений – на Бахрейне и в Ливане, а также поддержку местных этнических формирований – в Ираке, Сирии, Ливане, Афганистане и Йемене. Это заставляет серьёзно относиться к иранскому потенциалу «гибридной войны».

Иран, в случае принятия его руководством соответствующего решения, может создать в отдельных регионах российского Северного Кавказа обстановку, близкую к ситуации в Ливане. Не стоит забывать, что практика использования «шахидов-самоубийц» была распространена в Иране в годы иракской войны. Не случайно ВС ИРИ имеют в своём составе подразделения «камикадзе», в том числе в составе ВВС и ВМФ.

Террористическое подполье Иран в России не поддерживает, но система его влияния в стране создана (в том числе в Новосибирске, Казани, Астрахани, Санкт-Петербурге и Москве), включая сеть культурных центров, стиль работы которых напоминает Совзарубежцентры. Тегеран может использовать связи в этнических диаспорах России для доступа к закрытой информации политического и военно-технического характера.

Ослабление центральной власти в Пакистане и возможная в среднесрочной перспективе дезинтеграция этой страны обострят для Москвы проблемы оружия массового уничтожения, афганского наркотрафика и радикального исламизма, проникновение которого в Россию идёт через центральноазиатские диаспоры. При этом неизбежное в случае вывода войск США из Афганистана возвращение к власти там талибов означает вытеснение из афганского пограничья в Среднюю Азию и Россию исламистских формирований, включая «Исламское движение Узбекистана» и другие радикальные группировки, вплоть до ячеек «Исламского государства». Процесс этот в 2015 году уже начался – афганское пограничье от Туркменистана до Таджикистана занято исламистами.

Ядерная программа Пакистана с точки зрения нераспространения опаснее иранской: в случае потери правительством контроля над страной высока вероятность попадания «на свободный рынок» расщепляющих материалов, оборудования, ядерных зарядов и их носителей. Альтернатива – перемещение пакистанского ядерного комплекса за пределы страны, на территорию Саудовской Аравии или ОАЭ. Инструментов, позволяющих контролировать Пакистан, не существует. Задача эта не может быть решена, так как означает ядерную войну. При этом экономическое и военно-политическое партнёрство Китая с Пакистаном даёт ему шанс на успешное вмешательство в зоне АфПака в случае ухода оттуда войск США с минимальным применением силы.

«Арабская весна» на короткий период времени привела исламистов к власти в Тунисе, Египте, Ливии и других странах БСВ и Африки, где они пытались, интегрировавшись во властные структуры, получить доступ к их ресурсам. Именно в этом направлении эволюционировали «Братья-мусульмане». Синтез политического ислама и государственных институтов должен был произойти за счёт исламизации этих институтов, включая вооружённые силы, и радикализации политики стран, в которых исламистам удалось стать частью государственной системы.

Результат этих действий для исламистов пока неоднозначен. В большинстве стран «Арабской весны» они потеряли власть и пытаются вернуться к ней, используя государства, патронирующие их: Саудовскую Аравию, Катар, Турцию и Пакистан. Переломным моментом в экспансии современного исламизма стало их поражение в Сирии благодаря России.

Результативность экономических проектов РФ на БСВ, включая турецкое, арабское и иранское направления, сомнительна. Крупные совместные атомные и трубопроводные проекты, как правило, имеют политическую основу, и их реализация зависит от текущей конъюнктуры. Нефтегазовые и торговые проекты, рассчитанные на быструю прибыль, реализуются немного успешнее.

В качестве частичной компенсации проблем, которые Россия получает в рамках экономического сотрудничества с исламскими странами БСВ, можно рассматривать сотрудничество с Израилем, включая вопросы интеграции промышленности высоких технологий, борьбы с терроризмом и преодоления западных санкций.

Анализируя состояние дел в регионе, приходится признать провал попыток мирового сообщества влиять на идущие там процессы. Происходящее в регионе не укладывается в принятые на Западе теории. Степень влияния на идущие там процессы минимальна, последствия контрпродуктивны. Проблема не только в том, что регион дестабилизирует международную политику, но и в том, что попытки сгладить его негативное влияние ухудшают ситуацию. Международное сообщество на БСВ играет роль пресловутых семи нянек.

Российская политика, в отличие от советской, перестала использовать в каждом проблемном случае силовые сценарии и попытки финансового давления, исходя из ограниченности ресурсов и изменения внешнеполитических задач Москвы. Она не претендует на статус сверхдержавы, чреватый непосильными расходами и перенапряжением сил страны, применяя военную силу за пределами границ в исключительном случае – в Сирии. Особый вопрос, может ли она без применения ядерного оружия противостоять Ирану или Турции в случае полномасштабного конфликта с ними. Проблематична эффективность её борьбы с исходящим из региона наркотрафиком.

Вследствие понимания руководством страны сложившейся ситуации Россия придерживается курса на минимальные осложнения с соседями и «равноудалённость» от региональных конфликтов. Она поддерживает отношения с Ираном, не входя с ним в антизападный союз, но сотрудничая в борьбе с афганским наркотрафиком и терроризмом в Сирии. Присутствует в качестве наблюдателя в Организации исламского сотрудничества и ОПЕК. Противостоит свержению правящего режима в Сирии и осторожнее стран Запада ведёт себя в отношении «Арабской весны» и её организаторов.

Отсюда же участие в борьбе с сомалийскими пиратами, сотрудничество с Западом в химическом разоружении Сирии и попытка инициировать активность в борьбе с производством и распространением афганских наркотиков. Сохранение военно-технического сотрудничества с Индией при налаживании контактов с Пакистаном. Противостояние попыткам радикализации российских мусульман. Усилия по поддержанию ровных отношений со странами арабского мира. Позиционирование как страны, лояльной к исламу, в том числе за счет поддержки хаджа. Голосование в ООН за создание палестинского государства при прочных отношениях в сфере безопасности и борьбы с терроризмом с Израилем.

Эта политика далека по своему уровню от долгосрочной глобальной деятельности Китая или энергичных действий Турции, Ирана и Катара. Связано это не только с нехваткой средств и нежеланием повторять ошибки Советского Союза, но и с элементарной нехваткой кадров. Проблемой России является слабая координация звеньев государственной системы. Российские госкорпорации и ведомства действуют формально в рамках регламента и прописанных процедур. Де-факто медлительность, незаинтересованность в результате, нежелание брать на себя ответственность, волюнтаризм и фаворитизм управленческого звена, системная и личная коррупция – отличительные черты проектов России на БСВ.

Это, за редким исключением, относится в равной мере к экономическим, политическим и военно-техническим программам. Склонность к воспроизводству штампов советских времён, открытая готовность поступиться государственными интересами ради корпоративных и личных осложняют продвижение российских интересов в регионе. Менеджеры старой школы играют в государственной элите всё меньшую роль. Сменившие их управленцы слабо подготовлены и не имеют практического опыта.

В то же время в России, в первую очередь в частном бизнесе, появились профессионалы, имеющие опыт работы в международных корпорациях мирового уровня. Получив полномочия и нужную степень свободы, они могут извлечь пользу из российского присутствия в регионе.

Мобильность не свойственна командно-административной системе, которая восстановила позиции в российском управленческом аппарате. Поэтому в экономике Россия продвигает на БСВ затратные проекты, рассчитанные на десятилетия – трубопроводы вместо терминалов сжиженного природного газа, атомные электростанции, железные дороги, поставки военной техники и вооружений. В политике усилиями лоббистских групп, включая отечественный МИД, Москва часто поддерживает инициативы с высоким риском и минимальной осмысленностью для национальных интересов. Именно к этой группе относится поддержка российскими дипломатами идеи палестинского государства.

Как следствие, избегая потерь на уровне тех, которые понёс в регионе СССР, Россия не смогла выйти на уровень влияния США или Китая. Впрочем, потери в миллиарды долларов предпочтительнее убытков в десятки миллиардов, а открытость современной России миру и её вовлечённость в глобализационные процессы вопреки наложенным на страну санкциям предоставляют ей больше потенциальных возможностей, чем изоляция советских времён. Что, несомненно, хорошая новость.