Введение

Эра толпы

Великие перевороты, предшествующие изменению цивилизации, например, падение Римской империи и основание арабской, на первый взгляд определяются главным образом политическими переменами, нашествием иноплеменников, падением династий. Но более внимательное изучение этих событий указывает, что за этими кажущимися причинами чаще всего скрывается глубокое изменение идей народов. Истинно исторические перевороты – не те, которые поражают нас своим величием и силой. Единственные важные перемены, из которых вытекает обновление цивилизаций, совершаются в идеях, понятиях и верованиях. Крупные исторические события являются лишь видимыми следствиями невидимых перемен в мысли людей. Перемены эти, однако, случаются редко, потому что самое прочное в каждой расе – это наследственные основы ее мыслей.

Идея народа – выражение, означающее как «общая мысль о народе, как этот народ может пониматься с какой-то внешней по отношению к народам точки зрения», так и «собственное сознание народа, причина, по которой данные люди осознают себя единым народом». Этот термин можно назвать термином спекулятивной этнографии, он был распространен и в нашей культуре. Такова «русская идея» Владимира Соловьева и Николая Бердяева, понимавшаяся как неразрывная мысль Бога о России и мысль России о своем месте в истории.

Современная эпоха представляет собой один из таких критических моментов, когда человеческая мысль готовится к изменению. В основе этого изменения лежат два главных фактора. Первый – это разрушение религиозных, политических и социальных верований, давших начало всем элементам нашей цивилизации; второй – это возникновение новых условий существования и совершенно новых идей, явившихся следствием современных открытий в области наук и промышленности.

Элементы цивилизации – необходимые составляющие, например, брак и семья, государственное управление, структурная организация общества и т. д. Лебон говорит о том, что чаще всего в социологии называют распадом традиционных институтов в процессе урбанизации – перехода к современной городской цивилизации.

Идеи прошлого, хотя и наполовину разрушенные, все еще достаточно сильны; идеи же, которые должны их заменять, находятся пока еще в периоде своего образования – вот почему современная эпоха есть время переходное и анархическое.

Нелегко предсказать, что может выйти из такого периода, поневоле имеющего хаотический характер. Каковы будут основные идеи, на которых воздвигнутся новые общества, идущие нам на смену? Мы этого пока не знаем.

Но мы уже теперь можем видеть, что при своей организации им придется считаться с новой силой, последней повелительницей современной эпохи – могуществом масс. Эта сила возникла на развалинах многих идей, считавшихся некогда истинными и теперь исчезнувших, многих сил, разрушенных последовательно революциями, и, по-видимому, готова поглотить и остальные. И в то время, как все наши древние верования колеблются и исчезают, старинные столпы общества рушатся друг за другом, могущество масс представляет собой единственную силу, которой ничто не угрожает и значение которой все увеличивается. Наступающая эпоха будет поистине эрой масс.

Революции – во Франции, кроме Великой французской революции, это также Июльская революция 1830 года, Февральская 1848 года и Сентябрьская 1870 года.

Не более столетия тому назад традиционная политика государств и соперничество государей были главными факторами событий. Мнение масс не принималось в расчет, да большей частью оно и не существовало. В настоящее же время политические традиции, личные склонности монархов, их соперничество уже более не принимаются в расчет, и наоборот, голос толпы становится преобладающим. Массы диктуют правительству его поведение, и именно к их желаниям оно и старается прислушаться. Не в совещаниях государей, а в душе толпы подготавливаются теперь судьбы наций.

Лебон говорит не только о появлении уличной политики как таковой, но о том, что каждый профессиональный политик ищет основания своей независимости не в собственном характере и доблести, а в поддержке толпы, в качестве которой может выступать и вполне элитарная группа, и низы общества, и средний класс, в зависимости от обстоятельств. Распространившийся в те времена суеверный страх перед «заговорами» (заговор элит против демократии, заговор низов против элит), доходивший до мрачной ненависти к отдельным группам, свидетельствует: любой политик, в том числе верящий в заговоры, опирается на массы, а не на доблесть. Доблестный человек может столкнуться с заговором против него в ближнем или дальнем кругу, почувствовать его и предупредить, но не будет нервно верить в заговоры.

Вступление народных классов на арену политической жизни, т. е. в действительности их постепенное превращение в руководящие классы, представляет одну из наиболее выдающихся характерных черт нашей переходной эпохи.

Народные классы – здесь противопоставляются правящим или руководящим классам, например, старой аристократии или старому классу предпринимателей. Лебон говорит, что если эти классы менялись постепенно и проходили через сложную внутреннюю борьбу, то массы заявляют свои притязания неожиданно даже для них самих.

Это вступление на самом деле вызвано вовсе не всеобщей подачей голосов, которая долгое время не имела самостоятельной, руководящей роли и легко подчинялась сторонним влияниям. Прогрессивный рост могущества толпы совершился прежде всего путем распространения известных идей, которые медленно насаждались в умах, и затем – посредством постепенного образования ассоциаций индивидов с целью осуществления теоретических построений. Путем ассоциации толпа выработала идеи (если не совсем справедливые, то, во всяком случае, вполне определенные) о своих интересах и получила сознание своей силы. Толпа составляет синдикаты, перед которыми капитулируют все власти, одна за другой, и организует биржи труда, стремящиеся управлять условиями работы и заработной платы. Толпа посылает в правительственные собрания своих представителей, лишенных всякой инициативы и чаще всего, служащих только простым орудием тех комитетов, которые их избрали.

Строго говоря, всеобщего избирательного права в те времена не было ни в Европе, ни в Новом Свете – женщины не ходили голосовать. Лебон имеет в виду влияние тех политических обстоятельств, которые влияют на реализацию даже прямого волеизъявления, тогда как идеи могут воздействовать как на избирателей, так и на законодательную и исполнительную власть.

Синдикат – в строгом экономическом смысле объединение профильных предприятий для производства полного цикла («нефтяной синдикат такой-то страны»). Лебон говорит о лоббировании – о способности синдикатов менять законодательство в свою пользу.

В настоящее время притязания толпы становятся все более и более определенными. Ограничение рабочих часов, экспроприация рудников, железных дорог, фабрик, земли, равномерное распространение всех продуктов и т. д., и т. д. – вот в чем заключаются требования толпы.

Экспроприация (лат. «изъятие, лишение права собственности») – переход предприятий в государственное владение. Лебон указывает на стандартные требования профсоюзов, считая, что они в случае выполнения не только облегчат требования многочисленных рабочих, но окончательно приведут к слиянию государственной экономики с экономикой синдикатов, которые косвенно сохранят контроль над ключевыми производствами через политическое влияние.

Мало склонные к теоретическим рассуждениям, массы зато очень склонны к действию. Благодаря своей теперешней организации, толпа получила огромную силу. Догматы, только что нарождающиеся, скоро получат силу старых догматов, т. е. ту тираническую верховную силу, которая не допускает никаких обсуждений. Божественное право масс должно заменить Божественное право королей.

Божественное право (ius divinum) – понятие средневекового права, означающее неоспоримость решений монархической власти как выражающих священные принципы устройства общества.

Писатели, пользующиеся симпатиями нашей современной буржуазии и лучше всего умеющие выразить ее несколько узкие идеи, поверхностный скептицизм и подчас чрезмерный эгоизм, теряются при виде новой силы, растущей на их глазах, и чтобы как-нибудь побороть «беспорядок», господствующий в умах, обращаются с отчаянными воззваниями к нравственным силам церкви, которыми некогда они так пренебрегали. Они говорят нам о банкротстве науки и, возвращаясь кающимися грешниками из Рима, призывают нас к изучению истин откровения. Но все эти новообращенные забывают, что уже слишком поздно! Если бы даже в самом деле милость Божия коснулась их, все-таки они не могли бы теперь иметь достаточной власти над душами, мало интересующимися теми вопросами, которыми так поглощены новоиспеченные святоши. Толпа не хочет теперь тех богов, которых они сами не хотели знать еще так недавно и ниспровержению которых сами способствовали. Нет такой Божественной или человеческой власти, которая могла бы заставить реку течь обратно к своему источнику!

Лебон говорит о возвращении к католической религиозности ряда французских писателей. Мы можем вспомнить Поля Верлена, Жориса Карла Гюисманса и даже некоторых писателей реалистического психологизма, как Поль Бурже с его романом «Ученик». В ХХ веке литература этой страны знает целый ряд католических писателей, которые противопоставляли оптимистической вере в прогресс разумную строгость и даже некоторый пессимизм средневековой мысли: Поль Клодель, Франсуа Мориак и другие. Грешник из Рима – образ паломника, прибывшего в Вечный город для отпущения грехов, но продолжающего каяться и на обратной дороге – Лебон хочет сказать, что обращение к христианскому вероучению еще не дало этим литераторам социологические средства для анализа влияния толпы и противостояния ее суевериям.

С наукой не произошло никакого банкротства, и она ни при чем ни в нынешней анархии умов, ни в образовании новой силы, растущей посреди этой анархии. Наука обещала нам истину или, по крайней мере, знание тех отношений, которые доступны нашему уму, но она никогда не обещала нам ни мира, ни счастья. Совершенно равнодушная к нашим чувствам, наука не слышит наших жалоб. Мы должны прилаживаться к ней, потому что ничто не может вернуть нам тех иллюзий, которые она рассеяла.

Отношение – здесь: связь выполнения условия Б с выполнением условия А, то, что мы бы назвали скорее «закономерностью».

Общие симптомы, заметные у всех наций, указывают нам быстрый рост могущества масс и не допускают мысли, что это могущество скоро перестанет расти. Что бы оно нам ни принесло с собой, мы должны будем с ним примириться.

Всякие рассуждения и речи против этого могущества – пустые слова. Конечно, возможно, что вступление на сцену толпы знаменует собой одни из последних этапов цивилизации Запада, полное возвращение к периодам смутного переходного времени, всегда, по-видимому, предшествующего расцвету каждого нового общества. Но как же помешать этому?

До сих пор самой определенной ролью масс было великое разрушение устаревших цивилизаций. Роль эта существует не с нынешнего дня. История указывает нам, что как только нравственные силы, на которых покоилась цивилизация, теряют власть, дело окончательного разрушения завершается бессознательной и грубой толпой, справедливо называемой варварами. Цивилизации создавались и оберегались маленькой горстью интеллектуальной аристократии, никогда – толпой. Сила толпы направлена лишь к разрушению. Владычество толпы всегда указывает на фазу варварства. Цивилизация предполагает существование определенных правил, дисциплину, переход от инстинктивного к рациональному, предвидений будущего, более высокую степень культуры, а это все условия, которых толпа, предоставленная сама себе, никогда не могла осуществить. Благодаря своей исключительно разрушающей силе, толпа действует, как микробы, ускоряющие разложение ослабленного организма или трупа. Если здание какой-нибудь цивилизации подточено, то всегда толпа вызывает его падение. Тогда-то обнаруживается ее главная роль, и на время философия численности является, по-видимому, единственной философией истории.

Лебон излагает стандартное понимание падения Древнего Рима, как оно изображено в книге Э. Гиббона «Упадок и падение Римской империи» (1776–1789). Согласно этому автору, толпа, требовавшая только хлеба и зрелищ, рост имений и числа паразитирующих на них граждан, утрата старых требований военной доблести, опора последних императоров на массы и низы и привели к тому, что Рим утратил способность к военному сопротивлению. В настоящее время данная схема признается слишком упрощенной.

Будет ли так же и с нашей цивилизацией? Мы можем этого бояться, но еще не можем этого знать. Что бы там ни было, но мы должны покориться и пережить царство толпы.

Эту толпу, о которой начинают так много говорить, мы знаем очень мало. Профессиональные психологи, жившие вдали от нее, всегда ее игнорировали, а если занялись ею в последнее время, то лишь с точки зрения ее преступности. Без сомнения, есть преступная толпа, но есть также толпа добродетельная, героическая и много других. Преступления толпы составляют лишь частный случай ее психологии; нельзя узнать духовную организацию толпы, изучая только ее преступления, так же как нельзя узнать духовную организацию какой-нибудь личности, изучая только ее пороки. Впрочем, говоря по правде, все властители мира, все основатели религий или государств, апостолы всех верований, выдающиеся государственные люди и, в сфере более скромной, простые вожди маленьких человеческих общин всегда были бессознательными психологами, инстинктивно понимающими душу толпы, и часто – очень верно.

Лебон имеет в виду труд итальянского психолога и социолога Чезаре Ломброзо «Преступный человек» (1876), который пытался применить биологическую типологию к изучению преступников, отмечая некоторые черты внешности, вроде низкого лба и сросшихся бровей, как биологические атавизмы, делающие человека более предрасположенным к агрессивному и безрассудному, то есть преступному поведению. При всей наивности биологизма Ломброзо его книга стала важна как первая попытка обработки «больших данных» для выяснения социальных закономерностей: автор использовал возможности фотографии при создании картотеки внешности преступников и анализе связи внешности и преступлений.

Именно благодаря этому пониманию, они и становились властелинами толпы. Наполеон прекрасно постиг психологию масс той страны, в которой царствовал, но зачастую выказывал полное непонимание психологии толпы других народов и рас. Только потому, что он не понимал этой психологии, он и мог вести войну с Испанией и Россией, нанесшую его могуществу удар, от которого оно погибло.

Имеется в виду, что Наполеон не предвидел в данных государствах партизанского сопротивления, считая, что ему достаточно снискать симпатии основных групп населения, и эти страны сами ему покорятся почти без боя. Бонапарт пообещал русским крестьянам освобождение от крепостного права, и думал, что они сразу его поддержат, учитывая частые крестьянские бунты и восстания в России, историю которых он знал. Но крестьяне, что было неожиданно для Наполеона, не перешли массово в его армию, но наоборот, рассматривали французов как не меньших врагов, чем помещиков и, по сути, поднимали восстания против оккупантов.

Знание психологии толпы составляет в настоящее время последнее средство, имеющееся в руках государственного человека, – не для того, чтобы управлять массами, так как это уже невозможно, а для того, чтобы не давать им слишком много воли над собой.

Только вникая глубже в психологию масс, можно понять, до какой степени сильна над ними власть внушенных идей. Толпами нельзя руководить посредством правил, основанных на чисто теоретической справедливости, а надо отыскивать то, что может произвести на нее впечатление и увлечь ее. Если, например, какой-нибудь законодатель желает учредить новый налог, то должен ли он в таком случае выбрать такой налог, который будет наиболее справедливым? Никоим образом! Самый несправедливый налог может в практическом отношении оказаться самым лучшим для масс. Если такой налог не бросается в глаза и кажется наименее тяжелым, он всего легче будет принят массами.

Это очень хорошо видно во многих странах: повышение налога на имущество вызывает недовольство населения, но повышение, скажем, таможенных сборов ради того, чтобы оставить налог на имущество прежним, скорее получает одобрение масс, хотя оно тоже приводит к росту цен, а значит, не меньшему обеднению населения.

Поэтому косвенный налог, как бы он ни был велик, не вызовет протеста толпы, так как он не стесняет ее привычек и не производит на нее впечатления, ибо взимается ежедневно и уплачивается по мелочам при покупке предметов потребления. Но попробуйте заменить этот налог пропорциональным налогом на заработок или другие доходы и потребуйте уплаты этого налога сразу, – вы вызовете единодушные протесты, хотя бы теоретически этот налог и был бы в десять раз легче первого. Вместо незаметных копеек, уплачиваемых ежедневно, тут получается сравнительно высокая сумма, и в тот день, когда ее придется вносить, она покажется чрезмерной и потому уже произведет внушительное впечатление. Если бы откладывать постепенно по грошу, то, конечно, она не показалась бы такой большой, но подобный экономический прием указывал бы на предусмотрительность, к которой вообще толпа не способна.

Самый известный косвенный налог в наше время – налог на добавленную стоимость, другой пример этого налога – транспортный. Во Франции того времени не было единого косвенного налога, а множество таких налогов, и на отдельные товары, и на отдельные действия. Лебон на протяжении всей своей книги говорит о впечатлительности толпы как объяснении ее действий: она никогда не бывает до конца экономически рациональным агентом, но всегда подвержена влиянию сильных впечатлений.

Указанный пример весьма прост, и справедливость его бросается в глаза. Такой психолог как Наполеон, конечно, понимал это, но большинство законодателей, не знающих души толпы, не заметят этой особенности. Опыт еще недостаточно убедил их в том, что нельзя руководить массами посредством предписаний только одного разума.

В противоположность королям, которые при росте военных расходов увеличивали прямые налоги, Наполеон вел торговые войны и изобретал косвенные налоги и пошлины.

Психология масс может иметь применение и во многих других случаях. Она бросает свет на множество исторических и экономических фактов, которые без нее были бы совершенно необъяснимы. Я буду иметь случай указать здесь, что если самый замечательный из современных историков, Тэн, так плохо понимал в некоторых случаях события нашей великой революции, то это произошло лишь потому, что он никогда не думал изучать душу толпы. Он взял для себя руководством при изучении этого сложного периода описательный метод натуралистов; но ведь среди явлений, которые приходится наблюдать натуралистам, мы не находим нравственных сил, а между тем, эти силы и составляют истинные пружины истории.

Ипполит Тэн (1828–1893) – французский историк и искусствовед, ученый позитивистской школы, стремился свести методы общественных наук к методам естественных, при этом он был склонен к часто эстетизированным описаниям и вычленял те факторы развития, которые казались ему наиболее интересными и характерными.

Итак, изучение психологии толпы представляется желательным с практической точки зрения, но если бы даже оно представляло исключительно только теоретический интерес, то и в таком случае заслуживало бы внимания. Распознать <какой-то из> двигателей, управляющих действиями людей, не менее интересно, чем распознать какой-нибудь минерал или цветок.

Наше исследование души толпы не может быть ничем иным, как простым синтезом, кратким изложением наших прежних изысканий. Нельзя требовать от нашего очерка ничего другого, кроме некоторых взглядов, наводящих на размышления. Другие углубят ту борозду, которую мы провели на поверхности до сих пор еще очень мало исследованной почвы.

Слово «синтез» Лебон здесь употребляет не в смысле «окончательная систематизация», как мы привыкли думать под влиянием Гегеля, но скорее как «сжатое изложение», «систематизация полученных на данный момент результатов для удобства обзора».