Психология масс

В этой книге Лебон впервые говорит об отличии массы от прежней толпы, признававшейся одним из субъектов истории в былые века. Толпа была способна на мятеж или верность, но масса оказывается настолько переменчивой, что в ней проявляются не сознательные решения, а действие бессознательного. На слепоту толпы, которая оказывается одновременно инертной и жестокой, и поэтому хуже животных, имеющих собственные инстинкты выживания, жаловались и философы того времени, например, Фридрих Ницше, но Лебон строит книгу как публицистическую популяризацию своих естественнонаучных и антропологических исследований. Он настаивает на том, что масса пришла на смену прежним малым сообществам. Здесь сразу можно вспомнить противопоставление «общины» и «общества» у Макса Вебера: если в общине действуют свои правила, то общество оказывается открытым новым правилам. Лебон довольно пессимистичен в отношении способностей массы, полагая, что в ее деятельности проявляются не лучшие, а худшие качества человека. Но социальная психология и сейчас обязана ряду важных наблюдений нашего философа, например, о роли средств массовой информации и массовых зрелищ, о наследовании культурных привычек и установок новыми поколениями, о роли лидеров мнений и партий. Многие из выводов Лебона верны и точны, его остроумие по-прежнему привлекает нас, даже если мы не соглашаемся с ним в частностях.

Предисловие

Общие черты, обусловливаемые наследственностью у всех индивидов одной и той же расы, составляют душу этой расы. Но когда известное число этих индивидов образует действующую толпу, наблюдение указывает, что результатом такого сближения индивидов одной расы являются новые психологические черты, не только противополагающиеся характеру рас, но часто отличающиеся от него в значительной степени.

Душа расы – метафора, образованная по образцу других тогда уже вполне употребимых метафор, например, «душа города» или «душа пейзажа». Как и метафоры со словом «дух», они восходят к романтическому движению, но если «дух» требует чистого созерцания, то «душа» обычно интимно связана с языком. В последнем выражается «душа народа», с «душой города» ты знакомишься, когда ходишь по улицам и площадям и слушаешь возгласы и разговоры людей, а «душу пейзажа» постигаешь, когда пытаешься выразить его словами. Лебон имеет в виду, что если дух народа – предмет созерцания или интуиции, то его душу можно изучить, проследив за национальным характером, отражающимся в языке, фольклоре (к примеру, пословицах и поговорках), обыденной речи. Речь толпы для Лебона заведомо отличается от речи человека из народа.

Организованная толпа всегда играла большую роль в жизни народов, но роль эта еще никогда не имела такого важного значения, как в данную минуту. Главной характерной чертой нашей эпохи служит именно замена сознательной деятельности индивидов бессознательной деятельностью толпы.

Организованная толпа – имеется в виду не просто «мобилизованная», как мы говорим об организации мероприятия, но толпа, которая способна выдвигать свои требования и притязания. «Организованный» буквально означает «выступающий как инструмент», от «орган» – инструмент.

Противопоставление сознательного и бессознательного восходит к Иоганну Фридриху Гербарту, а через него – к философии Иоганна Готлиба Фихте. Нам это противопоставление известно больше всего по трудам Зигмунда Фрейда.

Я сделал попытку изучения трудной проблемы толпы посредством исключительно научных приемов, т. е. старался отыскать метод, оставляя в стороне мнения, теории и доктрины. Я полагаю, что это единственный способ, дающий возможность раскрыть хоть частицу правды, особенно в таком вопросе, который так сильно волнует умы.

Доктрина – в словоупотреблении того времени учение той или иной философской или научной школы, не ставшее еще теорией, разделяемой разными направлениями, скорее, соответствует нашему слову «концепция». Лебон утверждает, что его социологический метод никак не связан с теми представлениями об устройстве общества, которые были созданы в донаучный период – настоящую науку наш философ отсчитывает с самого себя.

Ученый, приступающий к изучению какого-нибудь явления, не имеет нужды принимать во внимание интересы, которые могут быть задеты его открытиями. Недавно один из выдающихся современных мыслителей высказал замечание, что так как я не принадлежу ни к одной из современных школ, то весьма часто оказываюсь в оппозиции с выводами и заключениями всех школ. Эта новая моя работа, по всей вероятности, вызовет подобные же замечания.

Принадлежать к какой-нибудь школе – это значит необходимым образом разделять все ее предрассудки и предубеждения.

Я должен, однако, объяснить читателям, почему в моих исследованиях я прихожу иногда к совершенно иным выводам, чем это можно было бы ожидать с первого взгляда: я указываю, например, на крайне низкую степень толпы в умственном отношении, включая сюда даже собрания избранных, и между тем, я все-таки заявляю, что было бы опасно коснуться организации этих собраний.

Организация – Лебон употребляет это слово как в смысле «создание», так и в смысле «руководство, организаторы», тем самым иронизируя, что умственный уровень руководителей собраний толпы, в том числе снобистских собраний, не особо выше уровня самого безмозглого из их членов. По сути, философ раскрывает здесь природу снобизма. Это явление основано на глупом притязании на превосходство, но при этом боится себе в этом признаться, поэтому оно может быть привлекательно для новых снобов, попадающих в ловушку престижности и исторической фатальности. Сноб всегда утверждает, что история не может быть иной, как будто его возможность оценивать историю свысока исключает ее качественное развитие.

Внимательное наблюдение исторических фактов заставило меня прийти к тому заключению, что социальные организмы столь же сложны, как и организмы всех живых существ, и не в нашей власти вызывать в них глубокие изменения. Природа действует иногда радикально, но никогда – в том смысле, как мы это понимаем; вот почему мания великих реформ бывает очень пагубна для народа, как бы ни казались хороши эти реформы в теоретическом отношении. Они могли бы принести пользу лишь в том случае, если бы можно было мгновенно изменить душу наций, но таким могуществом обладает лишь время. Управляют людьми идеи, чувства, нравы, то, что мы носим в себе. Учреждения и законы являются лишь отражением нашей души, выражением наших нужд; поэтому-то они и не могут изменить душу народов, так как сами из нее происходят.

Лебон противопоставляет катастрофы в природном мире, которые могут приводить к гибели значительного количества особей, но не меняют общих принципов биологической эволюции, и катастрофы в социальном мире, которые имеют дело с «душой народа», а не с людьми как биологическими особями, и поэтому травмируют ее, а не меняют. Философ поддерживает восходящую к романтизму идею, что «дух законов» прямо следует из правил народной жизни, что законы – только письменное выражение живущей в народе идеи справедливости. Эта идея разделялась романтиками разных стран, в том числе русскими славянофилами.

Изучение социальных явлений не может идти отдельно от изучения народов, у которых они наблюдаются. В философском отношении эти явления могут даже представлять собой абсолютную ценность, но в практическом отношении ценность их всегда относительная. Поэтому-то, изучая какое-нибудь социальное явление, надо рассматривать его последовательно с двух различных сторон. Таким образом, яснее выступает то положение, что весьма часто веления чистого разума находятся в прямом противоречии с поучениями практического ума.

Противопоставление чистого и практического разума принадлежит Канту: чистый разум способен делать умозаключения об отвлеченных понятиях, тогда как практический разум – лишь о действительных случаях. Лебон имеет в виду, что отвлеченное понятие о народной жизни может отличаться от той суммы наблюдений, которые мы получаем, наблюдая за тем, как живет народ.

Это наблюдается всюду, даже там, где дело касается данных физики. С точки зрения абсолютной истины, куб и круг представляют собой неизменные геометрические фигуры, строго определяемые известными формулами. Но для нашего глаза фигуры эти могут принимать самые разнообразные формы. Так, перспектива может превратить куб в пирамиду или квадрат, круг – в эллипс или даже в прямую линию, и эти фиктивные формы для нас гораздо важнее, нежели реальные, так как мы видим только их и фотография или живопись могут воспроизводить только эти формы.

Фиктивный – вымышленный по определенным правилам, к примеру, художественной литературы или живописи. Перспективой Лебон называет угол зрения. Правда, Кант сказал бы, что когда мы видим только одну грань куба, мы видим не квадрат как таковой, а квадрат, способный быть в том числе гранью куба, или когда смотрим на плоскость круга со стороны среза, мы видим не отрезок, а отрезок, способный быть диаметром круга. Кант поэтому не нашел бы противоречия между суждением о свойствах геометрических фигур и суждением о текущем наблюдении. Он бы сказал, что человеку дан не только разум, способный различать вещи, но и рассудок, позволяющий судить, как именно вещь таковой оказалась, например, почему мы можем видеть круг под углом, и он будет выглядеть как эллипс.

Нереальное в некоторых случаях бывает даже правдивее реального. Представлять предметы лишь в их точных геометрических формах было бы искажением природы и сделало бы ее неузнаваемой. Представим себе такой мир, обитатели которого могли бы лишь фотографировать и срисовывать различные предметы, не имея возможности к ним прикасаться; этим обитателям было бы очень трудно составить себе верное понятие об их форме. Впрочем, знание этой формы, доступное лишь небольшому числу ученых, не представило бы для них особенного интереса.

Лебон отождествляет фотографию и чертеж со схватыванием геометрической формы вещи, противопоставляя их более заинтересованному знанию, которое учитывает и более интимные «органические» свойства вещей и для их познания даже допускает момент вымысла, например, смелой метафоры. Представление о мире, где познается только форма вещей, к примеру, о плоском мире, отражено в цикле фантастических романов Терри Пратчетта. Он так и называется – «Плоский мир» (1983–1987).

Философ, изучающий социальные явления, должен всегда помнить, что рядом с теоретическим значением они имеют еще и практическую ценность, и с точки зрения эволюции цивилизаций, эта последняя – единственная, представляющая некоторое значение. Такая точка зрения должна сделать его очень осторожным в тех выводах, которые, по-видимому, внушаются ему логикой.

Последняя – имеется в виду то, что мы называем «новым временем», в отличие от, скажем, «древнеегипетской цивилизации», «античной цивилизации» и т. д. Лебон имеет в виду, что лишь в новое время на историческую сцену вышли отдельные социальные актеры, такие как «толпа». В античности были и лидеры, и толпы, и партии, но законы, по которым они действуют, были прозрачнее и простодушнее.

Но и другие мотивы также заставляют его быть сдержанным в своих заключениях. Сложность социальных фактов такова, что их нельзя обнять все сразу и невозможно предвидеть результаты их взаимного влияния. Кроме того, за видимыми фактами весьма часто скрываются тысячи невидимых причин. Социальные же явления являются следствием громадной бессознательной работы, большей частью недоступной нашему анализу. Эти видимые явления можно сравнить с волнами, служащими на поверхности океана выражением подземных сотрясений его дна, которые нам неизвестны.

Социальный факт – у Лебона так называются любые данные о социальной жизни, доступные фиксации и обсуждению. Количество этих фактов гораздо больше, чем природных, – скажем, инстинкт является и природным, и социальным фактом, а воображение не является природным фактом, но зато очень важным социальным.

Наблюдая большинство поступков толпы, мы видим, что они чаще всего служат выражением ее замечательно низкого умственного уровня. Но есть такие случаи, когда действиями толпы руководят, по-видимому, таинственные силы, называвшиеся в древности судьбой, природой, провидением и теперь именуемые голосом мертвых. Мы не можем не признавать могущества этих сил, хотя совершенно не знаем их сущности. Иногда кажется, что в недрах наций находятся скрытые силы, руководящие их действиями. Что может быть, например, более сложным, более логичным и удивительным, нежели язык народа?

Голос мертвых – метафора, означающая влияние идей, высказанных в прошлом, людьми, которых уже нет в живых в нашем настоящем.