2

– Позволь мне сесть за руль. – Расти повернулся к Эрни. – Впереди место, где дети потеряли сознание. И Ромми чуть не отключился. Я тоже что-то почувствовал. Мне привиделась хэллоуиновская кукла в человеческий рост, которую охватило пламя.

– Еще одно предупреждение? – предположил Эрни.

– Не знаю.

Расти подъехал к тому месту, где закончился лес и каменистый склон поднимался к яблоневому саду Маккоя. Впереди воздух светился так ярко, что им приходилось щуриться, но источника света они не видели; свечение словно плавало в воздухе. Барби подумал, что видит множество светлячков, только светили они в миллион раз сильнее, чем положено. А за световым поясом мир вновь становился темным, если не считать розового лунного света.

– Ты уверен, что обмороков больше не будет? – спросил Барби.

– Похоже, та же история, что с прикосновением к Куполу: ты получаешь прививку на всю жизнь. – Расти сел за руль. Включил передачу: – Придерживайте вставные челюсти, дамы и господа.

Микроавтобус рванулся в свечение. Свинцовые пластины, закрывшие окна, не позволили им увидеть, что произошло, но несколько человек, уже поднявшихся на гребень, наблюдали за ними. Со всевозрастающей озабоченностью, стоя на границе яблоневого сада. В самом поясе микроавтобус четко высветился, словно попал под мощный прожектор. И продолжал светиться несколько мгновений после того, как миновал пояс, словно украденный микроавтобус облили радием. Более того, за ним, как выхлоп, тянулся светящийся шлейф.

– Вот дерьмо! – воскликнул Бенни. – Лучшего спецэффекта мне видеть не доводилось.

Свечение вокруг микроавтобуса поблекло, шлейф исчез.

3

Когда они проезжали светящийся пояс, Барби испытал моментальное головокружение, ничего больше. Для Эрни реальный мир – микроавтобус и находящиеся в нем люди – исчез, его заменил номер отеля, в котором пахло сосной и слышался рев Ниагарского водопада. И его жена, ставшая таковой лишь двенадцатью часами ранее, подходила к нему в ночной рубашке, более всего напоминающей лавандовый дым, брала его за руки, клала их на свои груди и говорила: На этот раз нам не нужно останавливаться, дорогой.

Потом он услышал крик Барби и вернулся в настоящее.

– Расти! У нее что-то вроде припадка! Стоп!

Эрни огляделся и увидел, что Джекки Уэттингтон трясет, глаза у нее закатились, пальцы растопырились.

– Он поднимает крест, и все горит! – кричала она. С губ летела слюна. – Мир горит! ЛЮДИ ГОРЯТ! – И Джекки издала вопль, наполнивший салон.

Расти чуть не съехал в кювет, потом вырулил на середину дороги, побежал к боковой двери, которую Барби уже успел сдвинуть: Джекки вытирала слюну ладонью. Ромми обнимал ее за плечи.

– Ты в порядке? – спросил Расти.

– Теперь да. Я просто… все… все горело. Днем наступила ночь. Люди го-го-горели… – Она начала плакать.

– Ты что-то сказала насчет мужчины с крестом, – напомнил Барби.

– С большим белым крестом. Тот висел на веревке или на полоске кожи. На его голой груди. Потом мужчина поднял крест перед лицом. – Джекки глубоко вдохнула, выдохнула несколько раз, по чуть-чуть. – Теперь все уходит. Но… ох!

Расти поднял руку с двумя оттопыренными пальцами, спросил, сколько пальцев она видит. Джекки дала правильный ответ. А потом проследила глазами за его большим пальцем, которым он двигал из стороны в сторону, а после вверх-вниз. Расти похлопал ее по плечу и недоверчиво глянул на оставшийся позади светящийся пояс. Что там Голлум говорил о Бильбо Бэггинсе? «Видимость обманчива, моя прелесть».

– Как ты, Барби? Все хорошо?

– Да. На пару секунд закружилась голова, ничего больше. Эрни?

– Я увидел мою жену. В номере отеля, где мы останавливались в медовый месяц. Ясно и отчетливо.

Он подумал о том, как она подходила к нему. Не думал об этом долгие годы, стыд какой – пренебрегать таким восхитительным воспоминанием. Белоснежность ее бедер под коротенькой ночнушкой; аккуратный темный треугольник лобковых волос; ее соски, грозящие прорвать тонкий шелк, едва не оцарапавшие ладони, когда она сунула язык ему в рот и провела по внутренней стороне нижней губы.

На этот раз нам не нужно останавливаться, дорогой.

Эрни откинулся назад и закрыл глаза.

4

Расти преодолел подъем – теперь ехал медленно – и припарковал микроавтобус между амбаром и полуразрушенным домом. Тут же стоял автофургон «Эглантерии», автофургон «Универмага Берпи» и «шевроле-малибу». Джулия загнала «приус» в амбар. Корги Горас сидел у заднего бампера, словно охранял автомобиль. Не выглядел счастливой собакой и не вышел из амбара, чтобы поприветствовать их. В доме уже горели две лампы Коулмана.

Джекки указала на фургон с надписью на борту «В „БЕРПИ“ РАСПРОДАЖА КАЖДЫЙ ДЕНЬ»:

– Как он сюда попал? Твоя жена передумала?

Ромми улыбнулся:

– Ты не знаешь Мишу, если могла так подумать. Нет, за это надо благодарить Джулию. Она рекрутировала своих лучших репортеров. Эти парни…

Он замолчал, потому что из освещенного луной яблоневого сада появились Джулия, Пайпер и Лисса Джеймисон. Шли рядком, держась за руки, и все плакали.

Барби подбежал к Джулии, взял за плечи. Она шла с краю, держала в свободной руке фонарь, нацеленный в бугристую землю. Подняла голову и попыталась улыбнуться.

– Так они тебя вытащили, полковник Барбара. Очко в пользу нашей команды.

– Что с вами случилось? – спросил Барби.

Из сада выбежали Джо, Бенни и Норри. Матери следовали за ними. Крики детей оборвались, как только они увидели, в каком состоянии три женщины. Горас с лаем подбежал к своей хозяйке. Джулия опустилась на колени, уткнулась лицом в его шерсть. Горас понюхал ее, а потом внезапно попятился. Сел и завыл. Джулия посмотрела на него, а потом закрыла лицо руками, как от стыда. Норри взяла за руки Джо, стоявшего слева от нее, и Бенни – справа. На ставших серьезными лицах отражался испуг. Пит Фримен, Тони Гуэй и Роуз Твитчел вышли из фермерского дома, но подходить к ним не стали. Сбились в кучку у кухонной двери.

– Мы пошли посмотреть на эту коробочку, – отрешенно заговорила Лисса. От ее волнительно-радостного восприятия жизни не осталось и следа. – Встали на колени вокруг нее. На ней символ, которого я никогда раньше не видела… не каббала…

– Это просто ужас. – Пайпер вытерла глаза. – А потом Джулия прикоснулась к ней. Прикоснулась только она, но мы… мы все…

– Вы их увидели? – спросил Расти.

Джулия опустила руки, посмотрела на него в благоговейном трепете.

– Да. Я увидела, мы все. Их. Жуть.

– Кожеголовые?

– Что? – переспросила Пайпер. Потом кивнула: – Да, пожалуй, можно и так их назвать. Лица без лиц. Высокие лица.

Высокие лица, повторил мысленно Расти. Не знал, что это означает, но понимал, что слова правильные. Вновь подумал о своих дочерях и их подруге Диане, обменивающихся секретами и едой, выданной дома. Подумал о своем друге детства – части детства, потому что во втором классе они с Джорджи разругались, – и на него нахлынула волна ужаса.

Барби схватил его.

– Что?! – Он почти кричал. – Что теперь?!

– Ничего. Только… в детстве у меня был друг. Джордж Лэтроп. Однажды ему подарили на день рождения увеличительное стекло. И иногда… на большой перемене… мы…

Расти помог Джулии подняться. Горас подошел к ней, будто то, что его испугало, растаяло, совсем как свечение, окружавшее микроавтобус.

– Что вы сделали? – В голос Джулии вернулось спокойствие. – Расскажи.

– Это произошло в старой начальной школе, на Главной улице. Всего две комнаты, одна для классов с первого по четвертый, вторая – с пятого по восьмой. Игровая площадка – земляная. – Он нервно рассмеялся. – Черт, там не было даже водопровода, только сортир, который дети называли…

– Медовый домик, – ввернула Джулия. – Я тоже туда ходила.

– Мы с Джорджем шли мимо шведской стенки к забору. Там были муравейники, и мы поджигали муравьев.

– Не кори себя за это, док, – покачал головой Эрни. – Множество детей делали то же самое, а то и похуже. – Эрни сам, в компании пары друзей, окунул хвост дворового кота в керосин. А потом поднес к нему спичку. Этим воспоминанием он не стал бы делиться ни с кем, точно так же, как и подробностями своей брачной ночи.

Прежде всего потому, что мы смеялись, как безумные, подумал он. Господи, как же мы смеялись.

– Продолжай, – предложила Джулия.

– Я закончил, – ответил Расти.

– Как бы не так.

– Послушайте, – вмешалась Джоани Кэлверт. – Я уверена, вся эта психология очень интересна, но мне не кажется, что именно сейчас…

– Помолчи, Джоани, – оборвала ее Клер.

Джулия не сводила глаз с лица Расти.

– Почему это для тебя важно? – спросил тот. В это мгновение ему казалось, что вокруг никого нет и говорят они один на один.

– Просто скажи мне.

– Однажды, когда мы этим занимались… мне пришло в голову, что у муравьев тоже может быть своя жизнь. Я понимаю: звучит как сентиментальный лепет…

– Миллионы людей во всем мире в это верят, – возразил Барби. – И тем живут.

– Короче, я подумал: Мы причиняем им вред. Мы сжигаем их на земле, а может, и в их подземных домах. На земле увеличительное стекло Джорджа точно их сжигало. Некоторые просто переставали двигаться, но большинство загорались.

– Это ужасно! – вырвалось у Лиссы. Она вновь теребила Ключ жизни.

– Да, мэм. И однажды я попросил Джорджа это прекратить. Он меня не послушал. Сказал: «Это лакомная война». Я это помню. Не атомная, а лакомная. Я попытался отнять у него увеличительное стекло. В следующее мгновение мы уже дрались, а увеличительное стекло разбилось. – Он помолчал. – Это ложь, хотя тогда я именно так и сказал отцу, и даже порка не заставила меня изменить свою версию. А Джордж сказал родителям правду: я специально разбил увеличительное стекло. – Расти указал в темноту: – Я точно так же разбил бы эту коробочку, если б смог. Потому что теперь муравьи – мы, а коробочка – увеличительное стекло.

Эрни подумал о коте с горящим хвостом. Клер Макклэтчи вспомнила, как она и ее лучшая подруга в третьем классе сидели на ревущей девчонке, которую они ненавидели. Девочка только пришла в школу и говорила с забавным южным акцентом, словно набила рот картофельным пюре. Чем сильнее девочка плакала, тем громче они смеялись. Ромео Берпи вспомнил, как напился в тот вечер, когда Хиллари Клинтон плакала в Нью-Хэмпшире, чокался с экраном телевизора и говорил: «Пью за тебя, сука, уйди с дороги и позволь мужчине делать мужскую работу».

Барби вспомнил тот спортивный зал: жара пустыни, запах дерьма, смех.

– Я хочу сам увидеть ее, – сказал он. – Кто пойдет со мной?

Расти вздохнул:

– Я.