Андреа Гриннел спускалась по лестнице медленно, но уверенно, тогда как Джулия изумленно таращилась на нее. И действительно, с Анди произошла удивительная трансформация. Косметика и расческа сыграли свою роль – от растрепы, какой Анди ходила все эти дни, ничего не осталось. Но только этим дело не ограничилось. Глядя на нее, Джулия осознала, как много прошло времени с той поры, когда третий член городского управления выглядела сама собой и держалась так уверенно. В этот вечер Анди надела сногсшибательное красное платье с ремнем на талии – похоже, от «Энн Тейлор» – и взяла с собой большую матерчатую сумку с завязками.
Даже Горас уставился на нее.
– Как я выгляжу? – Анди спустилась с последней ступеньки. – Могу лететь на общегородское собрание, если сяду на метлу?
– Ты выглядишь потрясающе. Помолодела на двадцать лет.
– Спасибо тебе, милая, но наверху у меня есть зеркало.
– Если оно не показало тебе, насколько лучше ты теперь выглядишь, воспользуйся тем, что внизу. Света тут больше.
Анди перекинула сумку в другую руку, словно от тяжести.
– Да, наверное, выгляжу я получше. На чуть-чуть.
– Сил тебе хватит?
– Думаю, да, но, если меня затрясет, я выскользну через боковую дверь. – Анди не собиралась выскальзывать, трясущаяся или нет.
– А что в сумке?
Ужин для Джима Ренни, который я собираюсь скормить ему на глазах всего города.
– Я всегда беру с собой вязанье. Городские собрания – обычно такие долгие и нудные.
– Не думаю, что это будет нудным.
– Ты пойдешь, так?
– Скорее всего, – неопределенно ответила Джулия. К моменту окончания собрания она намеревалась находиться достаточно далеко от центра Честерс-Милла. – Но сначала мне надо кое-что сделать. Сможешь добраться туда сама?
Анди скорчила гримаску: Мама, пожалуйста.
– До перекрестка, вниз по холму, и я уже на месте. Проделывала этот путь не один год.
Джулия посмотрела на часы. Без четверти шесть.
– Не рано ли ты идешь?
– Эл откроет зал в шесть, если я не ошибаюсь, и я хочу занять хорошее место.
– Как члену городского управления, тебе положено сидеть на сцене, – заметила Джулия. – Если ты этого захочешь.
– Нет, не думаю. – Анди перекинула сумку в другую руку. В ней лежало вязанье, но еще и конверт с распечаткой документов из папки «ВЕЙДЕР», и револьвер тридцать восьмого калибра, подаренный ее братом Дугласом для защиты дома. Анди полагала, что он может послужить и для защиты города. Город – это тело, но он обладал несомненным преимуществом в сравнении с человеческим: если городу доставался плохой мозг, его просто меняли. И не обязательно посредством убийства. Она молила Бога, чтобы удалось обойтись без убийства. Джулия вопросительно смотрела на нее, и Анди поняла, что очень уж глубоко ушла в свои мысли. – Пожалуй, я посижу среди горожан. Но обязательно выскажусь, когда придет время. Будь уверена.
Анди не ошиблась, предположив, что Эл откроет двери зала собраний в шесть часов. К тому времени на Главной улице, практически пустовавшей целый день, уже появились горожане. Маленькими группками они шли вниз по склону холма у городской площади, направляясь к муниципалитету. Начали подъезжать машины из Истчестера и Нортчестера, в большинстве загруженные полностью. В этот вечер никто, похоже, не хотел оставаться в одиночестве.
Андреа пришла достаточно рано, чтобы выбрать место по своему усмотрению, и остановилась на третьем ряду, у прохода. Перед ней, на втором ряду, сидели Каролин Стерджес и брат и сестра Эпплтоны. Дети большими глазами смотрели на всех и вся. Мальчик, судя по всему, сжимал в руке сладкий крекер.
Линда Эверетт тоже пришла рано. Джулия рассказала Анди об аресте Расти – совершенно беспочвенном, – и та знала, что его жена охвачена тревогой, но Линде удавалось ее скрыть яркой косметикой и красивым платьем с большими карманами. Учитывая собственное состояние (во рту пересохло, голова болела, желудок колыхался), Анди восхищалась мужеством этой женщины.
– Садись рядом, Линда. – Она похлопала по скамье рядом с собой. – Как Расти?
– Не знаю. – Линда проскользнула мимо Андреа и села. Что-то в ее кармане стукнуло о дерево. – Мне не разрешили увидеться с ним.
– Эта ситуация изменится к лучшему.
– Да, изменится, – мрачно согласилась Линда. Потом наклонилась вперед: – Привет, детки, как вас зовут?
– Это Эйден, – ответила Каро, – а это…
– Я – Элис. – Маленькая девочка величественно протянула руку: королева здоровалась с верноподданной. – Я и Эйден… мы с Эйденом… сиркупы. Что означает сироты Купола. Терстон так нас назвал. Он знает разные фокусы. Может вытащить четвертак из твоего уха и все такое.
– Что ж, похоже, в этом вам повезло. – Линда улыбнулась. Улыбка далась ей с трудом, никогда в жизни она так не нервничала. Даже не просто нервничала – никогда не испытывала такого дикого страха.
К половине седьмого на стоянке за муниципалитетом свободных мест не осталось. После этого автомобили начали парковать на Главной улице, а также на Западной и Восточной. Без четверти семь заполнились стоянки у почты и полицейского участка, а в зале собраний уже заняли все скамьи.
Большой Джим предусмотрел такую ситуацию, и Эл Тиммонс с помощью нескольких новых копов вытащил на лужайку скамьи из зала «Американского легиона». С надписью «ПОДДЕРЖИМ НАШИ ВОЙСКА» на одних и «ЕЩЕ ПОИГРАЕМ В БИНГО» на других. Большие динамики «Ямаха» установили с обеих сторон парадной двери.
Порядок поддерживали большинство полицейских – включая всех ветеранов-копов, кроме одного. Когда припозднившиеся начинали жаловаться по поводу того, что им придется сидеть на улице (или даже стоять, поскольку скамей на лужайке тоже не хватило), чиф Рэндолф отвечал им, что следовало приезжать раньше: кто не успел – тот опоздал. Опять же, говорил он, вечер приятный, теплый и безветренный, а вскоре на небе появится большая розовая луна.
– Приятный, если не обращать внимания на запах, – пробурчал Джо Боксер. Стоматолог пребывал в скверном настроении после вафельной стычки в больнице. – Надеюсь, через эти хреновины мы все услышим. – И он указал на динамики.
– Услышите, – кивнул чиф Рэндолф. – Мы взяли их в «Дипперсе». Томми Андерсон говорит, что они высшего качества и он настроил их сам. Считай, что ты в автокинотеатре, только без экрана.
– Я считаю, что от таких кинотеатров только задница болит. – Джо Боксер положил ногу на ногу и поправил стрелку на брючине.
Младший наблюдал за всем этим, спрятавшись на мосту Мира и подглядывая в щель в стене. Его удивило, что столько народу собралось в одном месте и в одно время. Динамики облегчили ему жизнь. Он мог слышать все с того места, где находился, и приступить к реализации своего плана, как только отец начнет тронную речь.
Господи, помоги тем, кто окажется у меня на пути, подумал он.
Своего отца, с выпирающим животом, Младший без труда узнал и в сгущающихся сумерках. Опять же по случаю общегородского собрания генератор муниципалитета работал на полную мощность, и свет из одного окна падал на край автостоянки, где стоял Большой Джим. Разумеется, с Картером Тибодо.
Большой Джим не чувствовал, что за ним наблюдают, точнее, он чувствовал, что на него смотрят все, а это, в сущности, одно и то же. Ренни глянул на часы. Самое начало восьмого. Исходя из многолетнего политического опыта он знал, что важное собрание всегда надо начинать на десять минут позже установленного срока, не больше и не меньше. А это означало, что пора двигаться. В руке Ренни держал папку с речью, но заранее чувствовал, что текст ему не понадобится. Он и так знал, что скажет. Прошлой ночью Большой Джим произнес эту речь во сне, причем не единожды, и с каждым разом она становилась только лучше.
Он ткнул Картера в бок:
– Пора начинать шоу.
– Хорошо. – Картер побежал к Рэндолфу, который стоял на ступеньках, ведущих к дверям муниципалитета (Наверно, видит себя Юлием-гребаным-Цезарем, подумал Большой Джим), и привел его.
– Мы войдем через боковую дверь. – Ренни вновь сверился с часами: – Через пять… нет, через четыре минуты. Ты первым, Питер, я за тобой, Картер – следом. Шагайте уверенно – никаких покачиваний. Будут аплодисменты. Замрите навытяжку, пока они не начнут стихать. Потом садимся. Питер, ты слева от меня. Картер – по мою правую руку. Я выйду к трибуне. Сначала молитва, потом все встанут, чтобы исполнить национальный гимн. После этого я начну говорить, и мы быстренько пройдем все пункты повестки дня. Люди проголосуют за все. Понятно?
– Я чертовски нервничаю, – признался Рэндолф.
– И напрасно. Все будет хорошо.
В этом Большой Джим ошибся.