11

Рука Расти была далеко не в порядке. Даже Барби это видел, а между ними находились три пустые камеры.

– Расти, могу я что-нибудь сделать?

Расти выдавил из себя улыбку.

– Нет, если не бросишь мне пару таблеток аспирина. Лучше дарвосета.

– Закончились. Они тебе ничего не дали?

– Нет, но боль уходит. Я выживу. – Слова мало соответствовали действительности. Рука болела ужасно, и то, что он задумал, только усилит боль. – Я должен кое-что сделать с пальцами.

– Удачи тебе.

Чудо, конечно, но Ренни не сломал ему ни один из пальцев, только кость в кисти. Одну из пястных, пятую. Тут он мог только нарвать полосок от футболки и использовать их как фиксатор. Но сначала…

Расти схватился за указательный палец, вывихнутый в проксимальном межфаланговом суставе. В фильмах такое происходило быстро. К сожалению, в реальной жизни быстрота могла не помочь, а только ухудшить дело. Он не торопился, не дергал, постепенно усиливая давление. Боль стала жуткой. Уже отдавалась в зубах. Расти чувствовал, что палец скрипит, как петли давно не открывавшейся двери. Где-то, достаточно близко и в другой стране, Барби – он это заметил – стоял у решетки своей камеры и наблюдал.

Потом внезапно палец магическим образом выпрямился, и боль ослабла. Во всяком случае, в этом пальце. Расти плюхнулся на койку, часто дыша, как бегун, только что пересекший финишную черту.

– Готово?

– Не совсем. Должен вправить тот палец, которым посылают на три буквы. Он может мне понадобиться.

Расти взялся за средний палец и начал проделывать с ним то же, что и с указательным. И вновь, когда боль стала уже совсем непереносимой, вывихнутый сустав занял положенное ему место. Теперь остался только мизинец, который торчал в сторону, словно Расти хотел произнести тост.

И я бы произнес, если б мог. За самый дерьмовый день в жизни. Во всяком случае, в жизни Расти Эверетта.

Он занялся мизинцем. И этот палец болел, а с ним быстро получиться не могло.

– Что ты такого сделал? – спросил Барби, потом дважды резко щелкнул пальцами, указал на потолок, приложил ладонь к уху.

Он действительно знал, что Курятник прослушивается, или только предполагал? Расти решил, что значения это не имеет. Лучше исходить из того, что прослушивается. Хотя с трудом верилось, что кто-то из этих остолопов мог до такого додуматься.

– Допустил ошибку, попытавшись заставить Большого Джима уйти в отставку. Я не сомневаюсь, что мне добавят еще с десяток обвинений, но в принципе меня посадили за то, что я посоветовал ему не гнать лошадей, а не то он свалится с инфарктом. – Конечно, Расти не упомянул про Коггинса, подумал, что этот момент лучше не затрагивать: может оказаться вредным для здоровья. – Как здесь с едой?

– Неплохо. Роза приносила мне ленч. С водой, впрочем, надо соблюдать осторожность. Могут и посолить.

Барби развел два пальца правой руки, нацелил на глаза, потом сложил и указал на рот: наблюдай.

Расти кивнул.

– Завтра вечером, – одними губами произнес Барби.

– Знаю, – так же ответил Расти. Губы у него треснули. Вновь потекла кровь.

Барби добавил:

– Нам… нужно… безопасное… место.

Расти подумал, что он такое знает: спасибо Джо Макклэтчи и его друзьям.

12

У Энди Сандерса случился припадок.

Неизбежный: он только пристрастился к мету, но выкурил его очень уж много. Энди находился в студии ХНВ, слушал «Как велик Ты» в исполнении музыкальной группы «Хлеб наш насущный» и дирижировал невидимым оркестром. Потом увидел, как летит по скрипичным струнам вечности.

Шеф ушел куда-то с трубкой, но оставил Энди толстые сигареты-самокрутки, которые называл жарешками. «С ними будь осторожнее, Сандерс, – предупредил Шеф. – Это динамит. „Ибо тот, кто не привык пить вино, не должен на него налегать“. Первое послание Тимофею. Но относится также и к жарешкам».

Энди с умным видом кивнул, но задымил, как демон, едва только за Шефом закрылась дверь: выкурил две жарешки, одну за другой. И каждую – до крошечного бычка, обжигающего пальцы. Отдающий кошачьей мочой запах сгоревшего мета уже поднялся на первую строчку в его ароматическом хит-параде. Он выкурил половину третьей жарешки и дирижировал, как Леонард Бернстайн, когда особенно глубоко затянулся и мгновенно отключился. Упал на пол и лежал, дергаясь в реке церковной музыки. Пена пузырилась меж его сжатых зубов. Полузакрытые глаза вращались в глазницах, видя то, чего не произошло. Пока не произошло.

Десять минут спустя он очнулся, достаточно живой, чтобы вихрем пронестись по тропке между студией и длинным красным складским зданием, построенным позади нее.

– Шеф! – кричал он. – Шеф, ты где? Они едут!

Шеф Буши вышел из боковой двери складского здания. Волосы сальными иглами торчали во все стороны. На промежности грязных пижамных штанов виднелись пятна от мочи, сзади – от травы. Мультяшные лягушки, скакавшие по штанам, говорили: «Ква-ква-ква». Сами штаны едва не спадали с бедер, открывая часть лобковых волос спереди и начало расщелины между тощими ягодицами сзади. В одной руке Шеф держал АК-47 с аккуратно выведенными на прикладе словами: «БОЖИЙ ВОИН», в другой – пульт от гаража. «Божьего воина» поставил на землю, но «Божий пульт» из руки не выпустил. Схватил Энди за плечи и сильно тряхнул:

– Прекрати, Сандерс, у тебя истерика!

– Они едут! Горькие люди! Как ты и говорил!

Шеф задумался.

– Тебе кто-то позвонил и предупредил?

– Нет, мне было видение! Я отключился, и мне было видение!

Глаза Шефа широко раскрылись. Подозрительность уступила место уважению. С Энди он перевел взгляд на подъездную дорожку, ведущую к Литл-Битч-роуд, вновь посмотрел на Энди:

– Что ты видел? Как много? Они едут все или лишь несколько, как в прошлый раз?

– Я… я… я…

Шеф тряхнул его вновь, уже мягче:

– Успокойся, Сандерс. Ты теперь в Христовом воинстве и…

– Христов солдат!

– Да, да, да. И я – твой командир. Так что докладывай.

– Они едут на двух грузовиках.

– Только двух?

– Да.

– Оранжевых?

– Да!

Шеф подтянул пижамные штаны (они сразу же сползли на прежнее место) и кивнул:

– Городские грузовики. Вероятно, те же долдоны, братья Боуи и мистер Куриц.

– Мистер?..

– Кильян, Сандерс, кто же еще? Он курит мет, но не понимает предназначения мета. Он дурак. Они едут за пропаном.

– Мы спрячемся? Спрячемся и позволим им взять пропан?

– Это я делал раньше. Но не теперь. Больше не буду прятаться и позволять людям брать, что им хочется. Звезда Полынь уже просияла. Пора людям Божьим поднять флаг. Ты со мной?

И Энди, после появления Купола потерявший все, ради чего стоило жить, ответил без запинки:

– Да!

– До конца, Сандерс?

– До конца!

– И куда ты подевал свой автомат?

Энди смутно помнил, что оставил его в студии, прислонив к стене с постером Пэта Робертсона, обнимающего ушедшего из этого мира Лестера Коггинса.

– Пошли за ним. – Шеф подхватил «Божьего воина», проверил рожок. – И отныне ты будешь всюду носить его с собой, понял?

– Да.

– Ящик с патронами там?

– Да. – Энди только часом раньше перенес в студию один ящик с рожками. По крайней мере он думал, что часом раньше. Эти жарешки сильно изменяли время.

– Одну минуту! – Шеф скрылся за углом складского здания, направившись к коробке с китайскими гранатами, и принес три, две отдал Энди, велел сунуть в карманы. Третью за кольцо чеки повесил на мушку «Божьего воина». – Сандерс, мне сказали, что есть семь секунд после того, как выдернешь чеку, чтобы избавиться от всяких членососок, но, когда я проверил одну в гравийном карьере неподалеку, получилось, что взрываются они секунды через четыре. Азиатам доверять нельзя. Запомни это.

Энди ответил, что запомнит.

– Хорошо, пошли. Возьмем твое оружие.

Помявшись, Энди спросил:

– Нам придется их убить?

На лице Шефа отразилось недоумение.

– Нет. Без крайней на то необходимости – нет.

– Хорошо. – Энди, несмотря ни на что, никому не хотелось причинять вреда.

– Но если они будут настаивать, переть напролом, нам не останется ничего другого. Ты это понимаешь?

– Да.

Шеф дружески хлопнул Энди по плечу.