4

Сэмми сидела у кровати с Литл Уолтером на коленях, пока новый доктор не ушел. Потом поцеловала сына в обе щечки и губы.

– Будь хорошим мальчиком. Мама увидит тебя на Небесах, если ее туда пустят. Я думаю, пустят. В аду я уже побывала.

Она положила малыша в кроватку, затем открыла дверцу тумбочки. Пистолет лежал на верхней полке: Сэмми не хотела, чтобы рукоятка упиралась в малыша, когда она держала его на руках и кормила в последний раз. Теперь Сэмми достала пистолет.

5

Главную улицу со стороны Моттон-роуд блокировали поставленные поперек два патрульных автомобиля с включенными мигалками. Толпа, молчаливая и насупившаяся, можно сказать, мрачная, наблюдала, стоя за ними.

Горас – обычно спокойный пес, который радостно лаял лишь по случаю возвращения хозяйки домой или отрывисто тявкал, чтобы напомнить ей о своем существовании, но когда Джулия остановила «приус» около «Maison des Fleurs», он завыл, сидя на заднем сиденье. Джулия протянула к нему руку, погладила по голове. Утешала и утешалась.

– Джулия, Господи! – выдохнула Роуз.

Они вышли из машины. Первоначально Джулия собиралась оставить Гораса в салоне, но он снова взвыл – как будто знал, как будто действительно знал, – и она вытащила из-под переднего пассажирского сиденья поводок, после чего открыла заднюю дверцу, чтобы он спрыгнул на землю, и прицепила поводок к ошейнику. Вытащила фотоаппарат, портативный «Касио», из кармана на задней спинке сиденья, прежде чем захлопнуть дверцу. Они протолкались сквозь толпу зевак, стоявшую на тротуаре. Горас шел первым, натягивая поводок.

Руп, кузен Пайпер Либби, который работал в полиции неполную смену и приехал в Милл пятью годами раньше, попытался их остановить:

– Дальше никому хода нет, дамы.

– Это мой дом, – возразила Джулия. – Наверху все, что принадлежит мне в этом мире, – одежда, книги, личные вещи. Внизу газета, которую основал мой прадед. За более чем сто двадцать лет она не вышла в срок только четыре раза. И теперь все превращается в дым. Если ты хочешь, чтобы я не увидела, как это происходит – и вблизи, – тебе придется меня застрелить.

На лице Рупа отразилась неуверенность, но, когда она двинулась дальше (Горас теперь жался к ее колену и недоверчиво смотрел на этого лысеющего мужчину), коп отступил в сторону. Но только на мгновение.

– Тебе нельзя, – попытался остановить он Роуз.

– Мне можно, если только ты не хочешь, чтобы тебе насыпали слабительного в следующую порцию шоколадного фраппе, которое ты у меня закажешь.

– Мэм… Роуз… у меня приказ.

– К дьяволу твои приказы! – В голосе Джулии слышалась скорее усталость, чем воинственность. Она взяла Роуз за руку и повела по тротуару, остановившись только в тот момент, когда жар, идущий от пожара, стал нестерпимым для кожи.

Здание, в котором располагались редакция «Демократа» и ее квартира, превратилось в огромный костер. Дюжина или около того копов и не пытались его погасить, но ручных насосов у них хватало (на некоторых оставались наклейки «СПЕЦИАЛЬНАЯ ЦЕНА В ДНИ РАСПРОДАЖ В „УНИВЕРМАГЕ БЕРПИ“»), и они поливали водой книжный и аптечный магазины. С учетом полного отсутствия ветра Джулия полагала, что им удастся отстоять оба дома, то есть все остальные офисные здания в восточной части Главной улицы.

– Просто удивительно, как быстро они тут появились, – прокомментировала Роуз.

Джулия ничего не сказала, только смотрела на языки пламени, вздымающиеся в темноту, гася розовые звезды. Она была слишком потрясена, чтобы плакать.

Все погибло, думала она. Все. Потом вспомнила про пачку газет, которую бросила в багажник перед тем, как уехать на встречу с Коксом, и поправилась: Почти все.

Пит Фримен протолкался сквозь шеренгу полицейских, поливавших водой фасад и северную стену «Аптечного магазина Сандерса». На закопченном лице чистыми оставались только дорожки от слез.

– Джулия, мне чертовски жаль! – Он чуть не рыдал. – Мы почти его погасили… погасили бы… но последняя бутылка, которую бросили эти мерзавцы, упала на газеты, сложенные на полу, и… – Остатком рукава Фримен вытер лицо, только размазав сажу. – Мне чертовски жаль.

Она обняла его, как ребенка, хотя Пит возвышался над ней на шесть дюймов и весил на сто фунтов больше.

– Что произошло? – спросила Джулия.

– Зажигательные бомбы. Этот гребаный Барбара!..

– Он в тюрьме, Пит.

– Его друзья! Его чертовы друзья! Они это сделали.

– Что? Ты их видел?

– Слышал. – Он отстранился, чтобы взглянуть на нее. – Трудно было не услышать. Они говорили в мегафон. Сказали, что сожгут весь город, если Барбару не освободят. – Пит горестно улыбнулся. – Освободить его? Мы должны его повесить! Дайте мне веревку, и я сам это сделаю!

Размашистым шагом к ним подошел Большой Джим. Огонь окрашивал его щеки в оранжевый цвет. Он так широко улыбался, что губы растянулись чуть ли не до мочек.

– Как теперь тебе нравится твой друг Барби, Джулия?

Джулия надвинулась на него, и, должно быть, он что-то увидел в ее лице, поскольку отступил на шаг, словно боялся, что она ударит его.

– В этом нет смысла. Никакого. И ты это знаешь.

– Я думаю, есть. Если ты согласишься с тем, что Дейл Барбара и его дружки установили Купол, смысл сразу тебе откроется. Это в чистом виде акт терроризма.

– Чушь собачья! Я была на его стороне, а это означало, что и газета была на его стороне. Он это знал.

– Но они сказали… – начал Пит.

– Да, – оборвала его Джулия, не поворачивая головы. Не отрывала глаз от освещенного пожаром лица Ренни. – Они сказали, они сказали. Но кто, черт побери, эти они?! Задай себе простой вопрос, Пит: если это не Барби – у которого не было мотива, – тогда у кого был мотив? Кто выиграет, заткнув рот нарушающей спокойствие Джулии Шамуэй?

Большой Джим повернулся и подозвал двух новых полицейских – на их принадлежность к стражам порядка указывали лишь синие платки, завязанные на правом бицепсе. Лицо одного – высокого, крепкого парня – показывало, что он еще мальчишка, несмотря на столь внушительные габариты. Второй мог быть только Кильяном: круглая голова и крючковатый нос служили фирменным знаком.

– Микки. Ричи. Уведите отсюда этих двух женщин. – Горас, натянув поводок до отказа, зарычал на Большого Джима. Тот с презрением посмотрел на маленькую собачонку. – А если они не уйдут добровольно, я разрешаю вам завернуть им руки и уложить на капот ближайшего патрульного автомобиля.

– Мы еще не закончили. – Джулия наставила на него палец. Теперь она тоже начала плакать, но слезы, жаркие и болезненные, не могли быть слезами печали. – Мы еще не закончили, сукин ты сын.

На лице Большого Джима вновь появилась улыбка, сверкающая, как полировка его «хаммера». И такая же черная.

– Наоборот, все кончено, – ответил он. – Дело закрыто.