Прах

1

Расти стоял на разворотном круге перед больницей и смотрел на языки пламени, поднимающиеся где-то на Главной улице, когда зазвонил закрепленный на ремне мобильник. Рядом находились Твитч и Джина. Она держала Твитча за руку, словно ища защиты. Джинни Томлинсон и Гарриет Бигелоу спали в комнате отдыха медсестер. Старик, который вызвался им помогать, Терстон Маршалл, обходил пациентов. Он оказался на удивление хорошим специалистом. Свет горел, оборудование работало, и на какое-то время все пришло в норму. До того как завыла пожарная сирена, Расти даже позволил себе пребывать в хорошем расположении духа.

Он увидел на дисплее «ЛИНДА» и спросил:

– Милая? Все в порядке?

– Здесь – да. Дети спят.

– Ты не знаешь, что го…

– Редакция газеты. Молчи и слушай, потому что через минуты полторы после нашего разговора я отключу телефон, чтобы никто не позвонил мне и не приказал помогать в тушении пожара. Джекки здесь. Она присмотрит за детьми. Ты должен встретиться со мной у похоронного бюро. Там будет и Стейси Моггин. Она пришла раньше. Она с нами.

Имя, пусть и знакомое, не сразу вызвало в памяти лицо. А что резануло, так это она с нами. Значит, действительно пошло разделение на стороны, кто-то с нами, а кто-то с ними.

– Лин…

– До встречи. Через десять минут. Опасности нет, пока тушат пожар, потому что братья Боуи в этой команде. Так говорит Стейси.

– Как они сумели собрать команду, так бы…

– Не знаю, и мне без разницы. Ты сможешь прийти?

– Да.

– Хорошо. Не пользуйся парковкой рядом с похоронным бюро. Заезжай на маленькую, которая за зданием. – И связь оборвалась.

– Что горит? – спросила Джина. – Ты знаешь?

– Нет. Потому что никто не звонил. – И Расти строго посмотрел на них обоих.

Джина не поняла, но Твитч тут же врубился:

– Никаких звонков.

– Я просто уехал, возможно, на вызов, но вы не знаете куда. Я не сказал. Так?

Джина, все еще с написанным на лице недоумением, кивнула. Потому что она теперь с ними, для нее этот вопрос – решенный, хотя Джине только семнадцать. Они и мы, думал Расти. В любом случае будет несладко. Особенно семнадцатилетним.

– Возможно, на вызов, – повторила Джина. – Мы не знаем куда.

– Не знаем, – подтвердил Твитч. – Ты стрекоза, мы жалкие муравьи.

– Только не думайте, что дело серьезное, вы оба, – предупредил Расти.

Но все было очень даже серьезно, и он это уже знал. Надвигалась беда. И Джина могла оказаться не единственным вовлеченным в эту историю ребенком. У них с Линдой было двое детей, которые спали и понятия не имели о том, что их отец и мать плыли сейчас навстречу шторму, возможно, гибельному для их маленькой лодки.

И все же…

– Я вернусь. – Расти надеялся, что так и будет.

2

Сэмми Буши прибыла в «Кэтрин Рассел» на «малибу» Эвансов вскоре после отъезда Расти в «Похоронное бюро Боуи». Они проехали мимо друг друга на холме у городской площади. Твитч и Джина ушли в больницу, так что разворотный круг у парадного входа опустел, но Сэмми там не остановилась: пистолет, который лежал рядом на пассажирском сиденье, добавил ей осторожности (Фил сказал бы, что у нее паранойя). Она проехала дальше, на стоянку для сотрудников. Схватила пистолет сорок пятого калибра, сунула за пояс джинсов, прикрыла подолом футболки. Пересекла стоянку, задержалась у двери в прачечную, прочитала вывешенное объявление: «КУРЕНИЕ ЗДЕСЬ БУДЕТ ЗАПРЕЩЕНО С ПЕРВОГО ЯНВАРЯ. БРОСАЙТЕ НЕМЕДЛЕННО, ЧТОБЫ ИЗБЕЖАТЬ НЕУДОБСТВ». Сэмми посмотрела на ручку, зная, что откажется от своих планов, если она не повернется. Это мог быть Божий знак. Ну а если дверь не заперта…

Так и вышло. Она проскользнула в больницу, бледный и хромающий призрак.

3

Терстон Маршалл устал – скорее, вымотался, – но уже долгие годы не чувствовал себя таким счастливым. Конечно, это тянуло на извращение: он – штатный профессор, публикуемый поэт, редактор престижного литературного журнала. И постель с ним делила роскошная женщина, умная и уверенная, что лучше его никого нет. Если раздача таблеток, нанесение мази, опорожнение уток (не говоря уже о вытирании грязной задницы ребенка Буши часом раньше) делали его счастливее, чем все вышеуказанные достижения, то выходило, что он извращенец, но такие уж у него возникали ощущения. Больничные коридоры с их запахами дезинфицирующих средств и полироля для пола перенесли его в давно ушедшую молодость. Нахлынули яркие воспоминания – резкий аромат масла пачулей в квартире Дэвида Перны и бандана с узором «пейсли», или «турецкий огурец», которую Терс надевал на мемориальную службу при свечах за упокой души Бобби Кеннеди. Он ходил по палатам, тихонько напевая «Большеногую женщину».

Терстон заглянул в комнату отдыха и увидел, что медсестра с разбитым носом и симпатичная юная помощница медсестры Гарриет спят на койках, которые затащили туда. Диван пустовал, и скоро ему следовало поспать несколько часов здесь или вернуться в дом на Хайленд-авеню, в котором они временно поселились. Он склонялся к тому, чтобы остаться здесь.

Странное развитие событий.

Странный мир.

Но сначала следовало еще раз проверить своих пациентов, как он уже их воспринимал. Много времени на это уйти не могло. Большинство палат пустовали. Билл Оллнат, который не мог заснуть до девяти из-за травмы, полученной у «Мира еды», теперь крепко спал и похрапывал, лежа на боку, чтобы подушка не давила на рану на затылке.

Ванда Крамли находилась через две палаты от него. Кардиомонитор пикал, и давление выровнялось, но она дышала кислородом, и Терс опасался, что выкарабкаться ей не удастся. Слишком большой вес, слишком много сигарет. Ее муж и младшая дочь сидели рядом. Терс показал Уэнделлу два пальца, разведенные в букву «V» – знак победы теперь, знак мира в годы его молодости, – и Уэнделл, улыбнувшись, ответил тем же.

Тенси Фримен, поправляющаяся после удаления аппендикса, читала журнал.

– Почему включили пожарную сирену? – спросила она.

– Не знаю, милая. Как живот?

– Побаливает, – деловито ответила она. – Иногда сильно. Я смогу завтра уйти домой?

– Это решать доктору Расти, но мой хрустальный шар говорит, что да. – И от того, как она просияла, Терсу, и он не мог сказать почему, захотелось плакать.

– Мать малыша вернулась, – добавила Тенси. – Я видела, как она проходила по коридору.

– Хорошо, – кивнул Терс, хотя малыш никаких проблем не создавал. Раз или два заплакал, по большей части спал, ел или лежал в кроватке, безучастно глядя в потолок. Звали его Уолтер (Терсу и в голову не пришло, что «Литл», написанное на дверной карточке, его первое имя). Тем более что про себя Терстон Маршалл называл его «торазиновый ребенок».

Теперь он открыл дверь палаты 23, с приклеенной скотчем желтой табличкой «ЗДЕСЬ РЕБЕНОК», и увидел, что молодая женщина – жертва изнасилования, уже шепнула ему Джина – сидит на стуле у кровати. Ребенок лежит у нее на коленях, и она кормит его из бутылочки.

– Вы в порядке… – Терс глянул на дверную табличку, – миссис Буши?

Фамилию ее он произнес как «Бушес», но Сэмми не стала его поправлять или говорить, что парни прозвали ее Буша-Туша.

– Да, доктор.

И Терс не стал ее поправлять. Необъяснимой радости – той, что приходит со скрытыми в ней слезами, – только прибавилось. И когда он подумал о том, что мог не прийти в больницу… если бы Каро активно не поддержала его… и лишиться всего этого…

– Доктор Расти будет рад вашему возвращению. А Уолтер уже рад. Вам нужно что-нибудь обезболивающее?

– Нет. – И она говорила правду. Боль из интимного места не уходила, но как-то очень уж отдалилась. Сэмми казалось, что она летает над собой, привязанная к земле тончайшей нитью.

– Хорошо. Это значит, что вы поправляетесь.

– Да, скоро все пройдет.

– После того как вы закончите его кормить, почему бы вам не прилечь? Доктор Расти осмотрит вас утром.

– Хорошо.

– Спокойной ночи, миссис Бушес.

– Спокойной ночи, доктор.

Терс мягко закрыл дверь и двинулся дальше. В конце коридора находилась палата Джорджии Ру. Он решил заглянуть в нее и на том закончить.

Она не спала, лежала, уставившись в потолок. В отличие от молодого человека, который пришел ее навестить. Тот сидел в углу, на единственном в палате стуле, и похрапывал. На коленях лежал спортивный журнал, длинные ноги он вытянул перед собой.

Джорджия рукой подозвала Терса, а когда тот наклонился над кроватью, что-то прошептала. Из-за тихого голоса и практически полного отсутствия зубов он разобрал только одно или два слова. Наклонился ниже.

– Не футите ефо. – Терсу этот голос напомнил Гомера Симпсона. – Он единфтенный, кто пишел меня навефтить.

Терс кивнул. Конечно, в столь поздний час находиться в палатах посетителям не полагалось, а учитывая синюю форму и оружие, молодому человеку, возможно, объявят взыскание за то, что он не на пожаре, но… кому от этого хуже? Один лишний пожарный погоды не сделает, а если парня не смогла разбудить пожарная сирена, то пользы от него будет немного. Терс прижал палец к губам и прошептал: «Ш-ш-ш», – показывая молодой женщине, что он с ней заодно. Она попыталась улыбнуться, но лишь скривилась от боли.

Терстон не стал предлагать ей болеутоляющее, прочитав на ее карте, которая висела на изножье кровати, что до двух утра она уже на максимальной дозе. Вместо этого вышел, тихонько закрыл за собой дверь и пошел по спящему коридору. Не заметил, что дверь с приклеенной скотчем желтой табличкой «ЗДЕСЬ РЕБЕНОК» чуть приоткрыта. Диван в комнате отдыха манил к себе, но он решил вернуться в дом на Хайленд-авеню, чтобы проведать детей.