Глава 11
Суббота

Боже, как же мне хорошо… было. И как отвратно сейчас.

Ненавижу себя. Я хочу себя убить. Голова перестала раскалываться – вместо этого миллиарды крохотных лезвий выросли внутри черепа и вонзились прямо в мозг. Но нет, этого мало. Теперь они еще и заработали на маленьких моторчиках и буравят, и буравят…

А это еще что? Почему у меня еще и какое-то пятно перед глазами? Большое, яркое такое? Самая настоящая мигрень, черт ее дери… Как прекрасно я чувствовал себя там. Может, там и в самом деле мое место? Мне было так хорошо, и я помню каждую деталь ночного путешествия. Мне даже не приходится как-то напрягаться, чтобы воссоздать все в памяти.

Выводы. Я очень люблю делать выводы, да только у меня никак не получается. Точнее, не получалось до последнего времени. КАК ЖЕ БОЛЬНО! Черт, еще один приступ. И это беловатое пятно прямо перед глазами… Оно застилает мне обзор.

Терпя боль, я сижу и тупо пялюсь в стену. Наверное, так себя чувствуют люди, которым провели лоботомию ржавым лобзиком. Кажется, я начинаю понимать, откуда эта боль, замешанная на смертельной усталости: когда у меня начинаются осознанные сновидения, я будто и не сплю совсем. Мой мозг не отдыхает.

Ну все. Приехали. Клиника. У меня серьезные психические – и физиологические, выходит, тоже – проблемы. Но я мог бы вылечиться. Я мог бы вернуться туда, в мир, который стал мне уже таким близким. Который, несмотря ни на что, несмотря на факт, что я перестал практиковать осознанные сновидения, все равно каждую чертову ночь вторгается в мое сознание страшными, тревожными, безумными картинами.

Но мне в нем хорошо. Легче дышать, легче двигаться, легче… существовать. Может, мне стоит проводить там больше времени? Или наоборот, надо бороться?

Лежа в кровати, я пытаюсь приступить к прокручиванию в памяти всех событий прошедших пяти дней… А в комнате странно темно.

Впрочем, это я отклонился от мыслей, которые пытаются бороться хоть за какое-то, пускай и до безумия слабое существование в моем мозгу. Мозгу покалеченном, увядающем… Черт, как же хорошо я себя чувствовал во сне. Может вернуться туда, начав спа… Да ни хрена подобного. Сон не идет, как ни проси.

Кажется, я настолько отчаялся, что готов начать произносить заклинания… Знай я хоть одно рабочее. Но интернет в предыдущие дни ничем не помог, и вряд ли за считаные часы – ну ладно, десятки часов – ситуация сколько-нибудь изменилась.

Нет. Туда я не отправлюсь, и рассчитывать мне только на свои собственные силы.

Так, сегодня суббота. У меня вроде был один ученик, но Наталья Андреевна…

Оооооох!

– Ничего себе, – только и выдавливаю я на одном выдохе.

Понимание того, каких дров я вчера наломал, на секунду врезается в мозг, и я даже подскакиваю на кровати. Кровь мигом приливает к голове еще интенсивней, отчего черепная коробка взрывается болью.

Но есть и другая, еще более странная вещь: будто, разобравшись с собственными суждениями, я уже не особо напрягаюсь по поводу этого вопроса. Он кажется мне не стоящим слишком большого внимания. Вместе с тем мелькает мысль, что я даже СЛИШКОМ правильно повел себя с коллегами. Да и вообще, кто они такие? Я – талантливейший пи… преподаватель и могу говорить все, что вздумается. Это мое святое право.

Ладно, в школу я сегодня не попадаю, это точно. Закрыт мне вход на занятия с учениками. Да там особо-то никого и не было. Внимание, вопрос: а что мне делать с Катериной? И какого черта мы так давно не общались? Вот ведь странное чувство – я сам о ней, бывает, забываю. Может, это какой-то плохой знак? Боже мой. А вдруг с ней что-то случилось?

Я звоню ей, потом пытаюсь связаться через подруг – ноль внимания. Да, я знаю, что в последние недели и даже в эту конкретно мы реже отношения поддерживаем, но почему же мне так трудно ее, кхм, выследить, что ли? Неужели с ней что-то страшное? Попала под машину? Или ее маршрутка разбилась? Да-а, наслышан я о том, как эти водилы гоняют… Но нет. Хочу верить, что с ней все хорошо.

Вот вам, пожалуйста: я опять не могу с ней связаться. Я решительно не понимаю, на самом-то деле, почему она сама не звонит. Очень надеюсь, что дело все больше в том, что у нее НЕ какие-то страшные проблемы, а просто… ну вот не может.

И тут я открываю ВК. И среди кипы дожидающихся меня сообщений вижу одно от незнакомого человека. Профиль – анонимный. Кто бы стал такой создавать? Зачем ему странная аватарка с глупой лягушкой на фоне? Грустная такая, реально sad frog. Ну да ладно. Может, мем какой?

Но все это я успеваю подметить за мгновение, пока вглядываюсь в превью сообщения, – а потом открываю его. Там нет текста. Только фотография.

Сердце срывается вниз и летит, летит, летит в бездонный колодец.

Почему?..

Да просто Катя на фото не одна. Не с подружкой. Не с мамой. И не с преподавателем. А сосется с каким-то парнем. В клубе. По внешнему виду, одежде, прическе я точно понимаю, что передо мной – Катя. И что фото сделано не когда-нибудь, а совсем недавно. Я помню как менялась ее фигура, как она выглядела раньше, да и кофта… черт, да ведь эту кофту мы покупали вместе.

«Охренеть», – только и могу выбить на клавиатуре я.

«Спасибо», – само сообщение мой информатор увидит так.

Мои волнения, надежды, тревоги – все прахом. Благодаря простому осознанию: меня предали.

Как? Как она могла так поступить?! Мы же старались, строили планы, думали о том, в каком месяце поженимся – правда, я так и не сделал предложение… Может, предложение и спасло бы? Может, еще не поздно все исправить?

Да, да, наверное. Я слишком поспешно ставлю на ней крест, ну, наверняка еще какие-то варианты есть, наверняка… А вдруг это фотошоп? Вдруг меня мои же глаза подводят?

А может, это кто-то из недоброжелателей решил подставить Катю, испортить наши с ней отношения?

Я захожу быстрее на ее профиль и вижу срепощенные из Инстаграма во ВК фотки. Вот она. В этом же наряде. И клуб этот же. В том городе, где она сейчас учится. А там, кажется, где-то подальше еще есть… Что-то.

Черная желчь наполняет сердце. Ненависть, злоба и горечь. Ну уж нет. Походу, любые попытки оправдать мою родную – и ее, ее я называл «родная» – да, эти попытки напрасны. Она была для меня всем, и вот как в итоге со мной обошлась.

Но все равно очень, очень тяжело поверить. Как же я мог быть так слеп? И почему на душе так погано? Ну, понятно, почему – предали меня. Ах, как занятно, что я так быстро могу брать и анализировать собственные ощущения. Нет, я не хочу сейчас ничего анализировать, я лишь хочу забыть о ней! Не хочу ни помнить, ни знать ее больше. Ну ладно. Я ей устрою. Она у меня будет знать. Я до нее дозвонюсь.

Беру телефон и начинаю набирать. Ответа нет. Только долгие гудки, снова, как в последние несколько дней.

Небольшая ремарка: в ответ от анонима пришел только подмигивающий смайлик. И плевать. Ничего не хочу знать, важно только… из-за чего? Ну почему она так со мной поступила? И спасибо, правда спасибо этому информатору – иначе бы я так и пребывал в неведении… Интересно, это ж сколько она меня так обманывала?..

Я звоню снова, еще раз, и снова, и еще. По-прежнему без ответа. После пятнадцати пропущенных я забиваю и принимаюсь писать во ВК.

Я выплескиваю всю душу в том сообщении. Море слов, злая исповедь, полная желчи и ненависти. Я желаю им прекрасно проводить время и дальше: ей и этому ублюдку… Хотя парень ведь ни в чем особо не виноват… Но она! Как ОНА могла? Ужасно, просто ужасно.

Я заканчиваю свое гневное сообщение. И потом льются еще несколько, коротких таких… в каждом – небольшая мечта, которую мы с Катей обсуждали, которыми так нежно делились. Мы давали друг другу зарок, что все это у нас обязательно будет – и поездка в Венецию, и домик маленький… А ее слова о том, сколько она хочет от меня детей? Как она брала меня за руку, как подставляла щеку для поцелуя, как обещала быть со мной навсегда?..

И вот тут меня окончательно накрывает.

Я выплеснул гнев, а голова, которая так и не успела пройти после пробуждения, начинает раскалываться еще сильнее. На те минуты, что я пребывал в слепой агонии обозленного, брошенного и униженного окончательно, боль будто бы исчезла, но, как оказалось, лишь ушла на второй план.

У меня нет ни малейшего желания анализировать Катины поступки, но я все равно задумываюсь над тем, как она вела себя в последнее время. Я точно так же не желаю открывать ее профиль во ВК, видеть счастливые совместные фото, где мы улыбаемся, радуясь возможностям и перспективам. Она наплевала на меня. Растоптала и выкинула в грязь. И даже не так важно, что кто-то еще все их действо видел или что кто-то еще увидит эти фото – теперь-то, понятное дело, между нами все кончено. Так?… Она изменила. Не хочу даже думать, насколько далеко это могло зайти.

Сколько она могла ворковать со мной… в то время как ей делал приятно новый бойфренд?

Все, хватит. Уберите. Спасите меня от этого мира. Я хочу обратно, в осознанные снови… сновидения, там так хорошо. Я хожу в тех временах, я наблюдаю за судьбой, пускай такой непростой, но мне там самое место. Что называется, I belong there.

У меня наконец достает сил подняться от компа и подойти к окну. Вижу все тот же типичный российский двор, все те же качели, да только теперь на всем лежит маска уныния. Да и погода продолжает досаждать: к обычному печальному антуражу тяжелых свинцовых туч еще и ветерок успел добавиться – это видно по слегка покачивающимся деревьям. Интересно, а если выйти, он наверное сильно будет ощущаться? А вот сейчас и проверим.

Надо проветриться.

Итак, Катя меня бросила.

«Она у меня сильная»! «Справится»! Ну и дурак же я! Зла на себя не хватает.

Прямо как на том меме с оленем: «Я верю, что он просто друг».

Мне не следовало так поступать. Хотя теперь я вроде и чувствую спокойствие от совершенного… но вместе с тем есть и ощущение еще большей разбитости.

Она только что позвонила. Ничего отрицать не стала – видимо, ее достаточно впечатлил тот факт, что я видел фотографию. Признала, что ошиблась, но… она не рыдала, не умоляла. То есть она просила прощения… но не умоляла, ей было скорее… просто жаль. Хоть по телефону и теряется немного эмоциональная сторона разговора, я все же сумел понять Катин посыл: «Да, грустно, что так получилось».

Я выслушал ее. Я выслушивал ее, но опять-таки, не особо долго… И тут я взорвался.

Все, что я высказал в сообщении, показалось детским лепетом. Я не стеснялся в выражениях, я рвал и метал – и все это по отношению к той, на ком еще несколько часов (часов!) назад хотел жениться. Она разбила мне сердце. Кажется, теперь я понимаю, что это значит.

Она сказала несколько фраз в ответ, и… и я повесил трубку. Я не мог позволить повесить трубку ей. Она перезвонила, но я не стал брать.

Все это – во дворах, под пронизывающим холодом. В десятке дворов, потому что я не могу стоять на месте во время таких разборок. И с каждым шагом моего нервозного хода, с каждым словом унизительного разговора, с каждой секундой моей растоптанной жизни я все больше ощущал, насколько мне хуже и лучше одновременно.

С одной стороны, я испытывал облегчение от того, что высказал ей все по максимуму. С другой – мне стало еще больнее, еще отвратительнее. Мерзко. Погано.

Наверное, где-то в глубине души я еще верил, что… Ну а вдруг. Вдруг она объяснится. Выдумает что-то про… сестру-близнеца. Про безумно похожую девушку, и про то, как она вчера натолкнулась на парочку, которая была с ними в том же клубе, и про то, как… Про то, как она планировала мне рассказать про эту занятную ситуацию: «Представляешь, Марк! Пришли мы в клуб – а там девушка, как две капли воды на меня похожая, да еще и с парнем».

Вот на что я в душе надеялся.

Ну а она только подтвердила, что измена была. А простить такое – невозможно.

…И вот я снова к этому возвращаюсь. Ведь мне казалось, что с Катей у нас все серьезно. Что любые проблемы, даже вот эти отношения на расстоянии… Мне казалось, что все это – не про нас. Но я больше не могу об этом думать. Всего несколько десятков минут – и меня выворачивает наизнанку. К головной боли, которая на первых порах отступила и дала поглавенствовать ненависти к моей девушке… бывшей… примешалась слабость, а теперь еще и странная боль в горле, не похожая на простудную. Меня будто бы что-то пожирает изнутри, но не болезнь вроде ангины или еще чего-то подобного…

И в этот раз, несмотря на боль или благодаря ей я все четче и четче понимаю, какое лекарство мне поможет.

У меня впереди вся жизнь. И возможность взять и справиться с этой проклятой субботой.

Я могу заняться чем угодно.

Да, наверное, я бы очень многое отдал, чтобы повернуть часы вспять. Совсем как Принц Персии мог отсыпать свои Пески Времени и не упасть на саблю очередного среднеполигонального противника или увернуться от летящего в него топора… Но у меня нет такой возможности. У меня лишь треснувший разум, пошатнувшееся здоровье… да еще своим телом. А горло так и просит чего-то в него влить.

Я направляюсь в сторону бара.

Чем хорошо жить при капитализме? Разнообразие! Если в СССР в субботу утром вы разве что могли бы выпить пивка, то теперь, когда я пробираюсь по улицам и борюсь с не шибко сильным ветром, вариантов у меня не то чтобы мало.

Да, была пара баров поблизости, но ведь… я могу и по-другому поступить. Плюс что-то с наличкой не совсем в порядке. Где бы взять денег? Ведь раньше-то они у меня водились, а в последние дни просыпались, будто песок того же Принца сквозь пальцы.

Черт, ну и что ж такое я теперь из себя представляю? Жалкое зрелище, ничего не скажешь: рассудок помутнел, здоровье пошатнулось, денег нет. И не забудьте еще об одном очаровательнейшем обстоятельстве: мне изменила девушка, с которой я планировал связать свою жизнь.

Ладно, Марк, не падай духом. Ты справишься. Бывало и похуже… да, настолько плохо, пожалуй, не было. Но ведь проблемы финансового характера и до этого случались. Не всегда все было в порядке, как и сейчас. Ну да, впроголодь тоже не жили, но чтобы накопить денег на отдых для родителей, отдых, который они давно, еще с десяток лет назад заслужили, пришлось немного поэкономить.

Ну а теперь… Я думаю отправиться в бар, где был до этого. Вид, название… все немного подрасплылось. Не уверен, что у меня хватит сил добраться туда: накатил из ниоткуда страшный приступ мигрени, опять пятна светлые перед глазами плывут. Но я даже… я будто… я будто отмел любые предположения, что медицина может мне помочь. Я почему-то думаю, что ее возможности до безумия ограничены.

И вот я в баре. Я напиваюсь и заплетающимся языком пытаюсь рассказать, откуда у меня взялось такое редкое имя – Марк.

Что? Голоса? Какие голоса? Почему мне вдруг показалось, что кто-то пытается со мной заговорить? Впрочем, забавно. А еще у меня откуда-то чувство, что скоро это все должно закончиться. Так или иначе.

Разглядываю бармена. Я могу запросто проанализировать всю его подноготную. Я смотрю на форму его черепа, оцениваю высоту лба, оттопыренность ушей и ширину челюсти – и вот мне становится ясно, что человек он сдержанный, не слишком злой, но и не первый добряк. Он неуемен в еде, что подтверждается жировым надременным валиком. А рядом с ним еще девушки, и по ним тоже я мог бы посудить…

– Парень, – обращаются ко мне. – А ты в курсе, что у тебя куртка наизнанку?..

Что же действительно творится с моим телом? Прямо сейчас я попытаюсь разложить собственные никчемные ощущения по полочкам. Наверное, это не пойдет для последних дней… я на пределе, я уже еле держусь.

Поехали. Во-первых, горло: его странно режет, больно говорить. Но дело не совсем в том, что я не могу разговаривать по-нормальному, то есть, это не обычные взрывающие заводы противопехотных ежей. Я ощущаю и приступы колкой боли по всему телу. Она как будто хочет меня удержать, не дать мне нормально двигаться.

Просто подумайте про острую, как самурайская катана, боль, не позволяющую вам нормально глотать, ведь больно. Вот точно такие же ощущения армией монголоидных захватчиков аннигилировали одну за другим все части моего бренного тельца.

И ломота в костях… Да, про такое состояние говорят: ЛОМОТА В КОСТЯХ. Но одного короткого выражения здесь решительно мало, меня будто выворачивает. И тянет в кровать, посидеть, полежать, как того мудреца из китайской поговорки.

Ну и, конечно, самое жуткое – это ощущение в мозгу. Мой разум будто затуманен. Мое сознание вынули из мозга… Или даже нет, не так. Будто мой мозг вдруг оказался в крайне плотной субстанции, совсем как из «Мглы».

Да, вот совсем как в фильме. И постоянно вырубающее состояние. От него не отделаться. Изредка, когда ты немного отвлекаешься, ощущение словно покидает тебя… но на самом деле нет! Тебе лишь мерещится, что тебя оно покинуло, хотя на самом деле оно сидит глубоко внутри и только ждет, как бы вернуться.

И вот моя суббота продолжается. Разрываемый на части тоской по Кате, головной болью и ломотой во всем теле, я, однако, почему-то не ощущаю апатии. Мне все равно хочется что-то делать, и я бреду, бреду. Бреду и бреду себе дальше.

А что это за мужчина, которого я снова встречаю? Мне так знакомо его одеяние. Черная шляпа, черное пальто и даже шарф – странно, совсем не по погоде одет. В руке – пакет. Я его где-то определенно видел, но не могу понять, где.

Откуда-то понимаю, что у этого странного персонажа есть особая черта – верность вечным идеалам. На ум сама собой приходит история, которая развернулась у меня с одним другом. Сейчас то, что мы с ним сделали, мне кажется пустой тратой времени, но тогда виделось чем-то удивительным.

Мы сидели у Володи в машине. Кофе из «Макдонольдса» на пару с подогревом передних сидений согревали наши тела со всех сторон – и руки, и мягкие места. За окном лютовал предновогодний мороз, а я все делился своими соображениями с Володей – юристом, с которым познакомился в книжном.

– Ну смотри: берем меня, человека, который не шибко-то верун.

– Блин, Марк, ну ты же знаешь, как я ненавижу это сло…

– Ладно, ладно, сорян, забыл совсем, берем меня, неверующего человека, – поспешил исправить положение я. – И, предположим, вот я иду такой по улице. И вижу человека, который, как мне кажется… ну, хороший. И мне прям… вот хочется подойти его и обнять. По-доброму, по-дружески.

Володя сделал глоток и нараспев вопросительно протянул:

– Ну-у-у…? И что?

– А то, что у меня нет права так поступить. Если я в наших нынешних реалиях просто выйду на улицу и первому незнакомцу, что пришелся мне по душе, попытаюсь устроить флешмоб FREEHUGS – меня могут превратно понять. Того и гляди, прилетит мне в морду за обнимашки.

– Ну хорошо, а христиане-то тут при чем? – недоумевал мой товарищ.

– А при том, дружище, что судя по тому, что я видел в общении знакомых баптистов, эти люди куда дружелюбнее внутри своей общины. Так почему бы не взять и не перенести правила этой самой религиозной общины – и нет, только не подумай, что я про какие-то сектантские настроения, – так вот, почему бы не перенести христианскую ЛЮБОВЬ К БЛИЖНЕМУ в наш мир… Это же будет прекрасно! Ты сможешь по первому зову сердца подойти к человеку, который тебе кажется добрым, которому ты хочешь показать уважение, и … – последнее я произнес медленно, для атмосферности – …преспокойно обнять его.

– Просто обнять?

– Просто обнять. Ну там, еще сказать что он классный.

– Странные у тебя желания, Марк…

– Да нет же! Нормальные вполне, чего ты. Тем более, что лично для меня вся эта ситуация не ограничится одними лишь обнимашками. Что куда важнее – у меня будет право завести с человеком разговор, я буду знать, что он не скажет мне «Давай до свидания». А я буду знать это точно, ведь христиане как минимум друг друга уважают. В итоге, я сам начну жить в мире куда более дружелюбном по отношению к моей персоне.

Володя закинул в рот парочку картофелин фри.

– Да-а, Марк, я знал, к чему ты клонишь.

– К чему же? – Я на взлете чувств надеялся, что друг меня наконец-то понял.

– Как ты его ни сдерживаешь, как ни стараешься спрятать… Твой эгоизм все равно наружу лезет.

– Чего-о?

– Того. Вот опять ты все про себя и про себя. Все только про ТВОЮ персону, нет бы сказать, что будет лучше для всех, так нет же, ты в первую очередь о себе заботишься, чтобы тебе получше стало. Это все часы, которые ты на Айн Рэнд потратил, в тебе говорят. Это все сами рэндовские идеалы – тьфу, как подумаю о них, аж тошно. Как она там зовется? Разумный эгоизм? Так вот все оттуда же?

– Не-е-ет, погоди-погоди. Во-первых, я не уверен, что сказал именно «к моей персоне».

– Говорю, ты так и сказал…

– Ну а во-вторых, я имел-то ввиду совсем другое! Я-то задумывался обо всей планете разом. Чтобы всем сразу стало лучше, легче, приятнее. Чтобы все сразу могли начать жизнь в обществе, где на одну проблему стало бы меньше. Ведь разве это не прекрасно – создать царство взаимопонимания и уважения, в котором все любили бы друг друга?

– Фух, ну ладно, все-таки верные вещи ты говоришь.

Володя приоткрыл окно, впустил немного свежего воздуха и закрыл снова. Пока я думал, отчитывать его или нет за такую самовольность в моей машине (Хоть спросить мог бы! Ради приличия, блин), Володя продолжил:

– Да, было бы прекрасно, чтобы люди с добрыми намерениями начали чаще выпускать эти намерения наружу и творить благие дела. Да только невозможно это в отрыве…

– В отрыве от чего?

– От самого христианства. – Увидев теперь уже на моем лице хмурое удивление, он продолжил. – Да, признаю. И без Господа в сердце можно делать хорошие вещи. Мы с тобой пару раз ездили, помогали бездомным – значит, что-то в тебе такое говорило, не знаю, совесть ли, но что-то ТОЧНО говорило.

Я ухмыльнулся. А ведь было и вправду славно. Надо как-нибудь повторить. Но спонтанно на самом-то деле вышло… Я не успел закончить мысль про спонтанность и не успел выдать ее другу. Володя вдруг сказал очень просто:

– А давай отложим теорию. Возьмем и… сделаем что-то хорошее.

– Э-э-эм, давай.

– Сегодня вечером, в шесть. Как раз Новый год скоро. Поможем кому-нибудь накануне. Я тебя заберу из офиса.

– Сегодня как раз двадцать пятое…

«Доброе» дело, «недоброе» дело – какая разница? Вспомнится, тоже… У меня кошки скребут на душе, а я тут о том, как когда-то какой-то бомжихе купил еды. Кто бы меня сейчас пожалел?

А вообще – здравая идея, про «пожалели». Надо бы пересечься с кем-то из друзей. Вопрос в том, кто же это будет? Женя? Или Костя? Тот же Володя? Не, последний отпадает – мы с ним в последние месяцы совсем не поддерживаем отношения. Так что только в исключительном случае… У Кости вроде на сегодня планы какие-то были, он упоминал их вскользь в «Лондоне». Так что остается Женя – тем более, у него самого была та темная история с осознанными сновидениями… Вот и надо бы его расспросить. С пристрастием.

Да-а, Жене вроде бы интересно мое самочувствие, и он так сильно, прям так сильно беспокоился, предостерегая меня от осознанных сновидений, однако же… Однако он не написал. Не позвонил. Не справился о моем самочувствии. Неужто подумал, что я струсил, забоялся практиковаться? Не думаю, что это прям возможно… Да и в любом случае, если я начну изливать ему душу и просить помочь, Женя, – а я уж знаю его характер – не станет посылать меня лесом. Вначале, конечно, посетует, поругается. А потом пойдет с максимально левой стороны (Черт, я начинают путать своих друзей: или деловой – это все-таки у нас Костян?) и попытается сходу придумать план действий. Да, план. Мне определенно нужен план действий, и мой близкий друг просто обязан мне с этим помочь.

Что там за углом? Ноги сами заворачивают за дом и несут меня в дворик, окруженный пятиэтажками. Тут много деревьев, а в целом ничего необычного – типичный двор. Вот только посередине что-то не то… Оно, это нечто, не вписывается в городскую реальность. Скульптура… Горгулья, одновременно прекрасная и отвратительная. Горгулья держит на руках прекрасную деву.

Как, черт возьми, эта скульптура могла оказаться в захолустном дворе? Быть может, кто-то из крупных… ох, даже не представляю… бизнесмен, живущий здесь, временно ее так разместил? Или она не понравилась его новой подружке, и она эту скульптуру выбросила? Первый пункт – нет, бизнесмен нашел бы, где еще такую штуку поставить – невзирая на ее размеры. У них же коттеджи, дачи, имения. А второй пункт… Ну неужели хоть кому-то эта статуя может не понравиться? О боже, как же прекрасно. Как живая.

Помню, смотрел я как-то документалку про Рим. Ведущий рассказывал о новых достижениях в историографии и вышагивал по итальянской столице. И там показывали фонтан на одной из центральных площадей. Примерно такую скульптуру я вижу и здесь, но… куда реалистичней. Скульптор создал живую иллюзию: крик! Оглушительный, жуткий крик изрыгает это мерзкое создание; защитник, который не хочет, чтобы с девушкой что-то случилось. Горгулья кричит на невидимого врага.

Да, ведь чудовище почти прижимает эту девушку к себе…

Я оглядываюсь по сторонам и вдруг осознаю, что мигрень прошла. При этом… нет звуков. Из этого закоулка вселенской материи кто-то гигантским вакуумным пылесосом вытянул все звуки. Их просто нет.

– Эй. Эхехехей! – выдаю я нараспев.

Хм, вот это звук есть. Но в остальном – тишина, почему-то полнейшая тишина: ни хлопающих ставен, ни рева автомобилей, безмолвное небо… Что еще страннее – даже ветер, который только что колыхал деревья, не свистит в ушах.

Только я начинаю удивляться собственной идее о том, что кто-то мог действительно ВЫСОСАТЬ все звуки пылесосом, как вдруг слышу странный глухой треск. Я успел немного отойти от горгульи с девушкой и теперь рассматриваю один из углов двора, но тут звук этот… Я понимаю, что звук этот…

Он раздается из-за моей спины.

Медленно поворачиваюсь. И не могу поверить глазам.

Горгулья все такая же, как и была, а девушка слегка побледнела, но успела обрести новый цвет. Горгулья будто бы сглатывает; ей нужно прочистить свое мерзкое, покрытое чешуйками горло. И тут она открывает пасть.

И издает самый мерзкий крик из всех, что мне доводилось слышать.

И при этом смотрит на меня.

Не спуская с меня хищного взгляда, тварь аккуратно опускает девушку на землю и расправляет крылья. Продолжая истошно кричать, горгулья несется на меня – скорее гигантскими прыжками, чем шагами, совсем как велоцирапторы из «Парка Юрского Периода».

Я пытаюсь дернуться, сорваться с места, но куда там: ноги словно вросли в землю. А что еще страшнее, сейчас я даже крикнуть не в состоянии.

Интересно… я быстро умру?

И еще одна зыбкая мысль: а какова моя роль в этой монументальной метафоре? Я – тварь? Или – я девушка? Или что? Непонятно.

И тут меня смывает волна озарения.

Оказывается, в аду мокро.

Морщусь от ударов холодных капель. Дождь? В аду бывает дождь? С огромным трудом разлепив веки – и то не до конца, – я осматриваюсь. Все тот же двор. Я – на лавочке, по центру. Статуи больше нет. Тварь и девушка исчезли, на их месте – что-то отдаленно похожее на детскую песочницу… А дождь – пока не ливень, но его вполне хватает, чтобы крупными каплями падать мне на волосы и на лицо. И на нос. Особенно много капель почему-то достается моему носу.

Видимо, мозг и вправду начал немного меня подводить. Он путается в картинах реальности, проецирует фантомы. А если я прямо сейчас куда-нибудь не спрячусь, меня, очень может быть, еще и тело начнет подводить. Хотя куда уж сильнее.

Я выбираюсь из злополучного двора и отправляюсь в кофейню неподалеку. Их специализация – свежайшие булочки, кексы и пирожные, но кофе там тоже подают, а если есть бонус в виде закуски – то почему бы и нет, верно?

Зайдя внутрь, выстаиваю в очереди, пытаясь разглядывать остальных посетителей. Ну, занятно же посмотреть, чем люди заняты по жизни, кем работают. Все почти одинаковые, как на подбор, женщины за сорок, с прическами короткими и цветастыми – как оперение у волнистых попугайчиков. А вот мамочка с ребенком лет шести, но маленький мальчик ведет себя тихо и проблем не вызывает, как, впрочем, и интереса. Скучно.

Сажусь за столик со своим ирландским кофе и кексом. Набираю Женю, он вроде как раз неподалеку трудится. Вдруг сможет выскочить ненадолго?

– Привет…

– Здорово, Марк.

– Я в вашей кофейне, неподалеку. Можешь подойти?

– А что, что-то срочное?

– Да. И, боюсь, настолько, что мы теперь не скоро сможем увидеться… – Я подавляю желание добавить: «а может, и никогда». Зачем нагнетать? – Ну так как, придешь?

– Лады, скоро буду.

Он приходит. Мы общаемся. Я рассказываю о резком ухудшении ситуации. Как я и предполагал, Женя злится. Называет меня всеми нехорошими словами, какие только может придумать, даже немного наезжает. В какой-то момент чуть ли не картинно хочет встать и уйти, но не делает этого.

Да, все-таки не так уж и плохо я его знаю.

– Пресвятой Тимофей! – выпаливаю я.

– Что-что, прости? Нет у нас такого святого.

– У вас, может, и нет, а у вот у Пола Темпла…

– Кого-кого?

– Пола Темпла, главного героя серии радиодрам от BBC, точно был такая же фразочка. И я, чтобы матом поменьше ругаться, теперь стараюсь ее вкрутить по случаю… и без.

– Оу. Ну понятно, понятно… А скажи-ка, братец…

И начинается допрос с еще большим пристрастием – вот только в роли следователя у нас Евгений. Я же – жертва, смиренно хлебающая кофе по-ирландски и последовательно излагающая детали произошедшего. Рассказывая, я совсем забываю о горе с Катей. А потом резко вспоминаю. Еле хватает сил, чтобы это озвучить.

– Катя меня кинула, бро. А я… А ведь я хотел с ней состариться. Чтобы мы, уже в старости, брали в поезд термос с горячим чаем, разливали по чашкам и были довольны одним лишь обществом друг друга…

На рассказе про Катю меня по-настоящему прорывает. Я сетую, бешусь, озвучиваю все, что только могу: какая она у меня красавица, как я ее любил… и, что самое странное, люблю даже после такого отвратительного предательства. Но вслух не говорю, лишь продолжаю описывать розовые замки, что так чудно рисовались в моей голове. В какой-то момент, в чем-то увлекшись рассказом о наших отношениях, Женя говорит:

– Ох, Марк, тебе бы книжки писать.

Даже этот комплимент, который раньше наверняка бы заставил меня широко улыбнуться, теперь вызывает лишь желчь – хоть я понимаю, что друг старается меня поддержать так, как может.

– Ага, спасибо, – стискиваю зубы.

М-да, наверное, он мне льстит. А может, и нет. И мне все-таки хоть немного, но приятно такое слышать. Сейчас, когда я чувствую себя раздавленным куском говна, у которого и сил-то совсем нет.

Потихоньку заканчиваю свой рассказ. Женя понимающе выслушивает, кивает. И, наконец, произносит.

– «Стиралка».

Я недоуменно на него пялюсь.

– Марк, тебе нужна «стиралка». Это лучший рецепт от расставаний – вот увидишь! Я в одном сериале подсмотрел… Сейчас оформлю.

Он идет до барной стойки (это одна из тех кофеен, где еще и наливают), что-то шепчет на ухо бармену; тот показывает жестом «окей» и буквально через несколько минут приносит к нам за столик шесть шотов с плотной темноватой жидкостью. Я наклоняюсь, принюхиваюсь – и безошибочно узнаю этот травяной аромат.

– «Ягермайстер»?

– Пей. Я угощаю.

Марка дважды просить не надо. Бах! – и сладковатый ликер у меня внутри.

– Как ее звали?

– Катя.

– Давай еще.

Залпом вливаю в себя еще один шот.

– Как ее звали?

– Е-ка-те-ри-на, – одарив друга пренебрежительным взглядом произношу я.

– Еще.

Третий и четвертый ныряют вслед за предшественниками.

– Как ее звали?

– Жень, – обращаюсь я к товарищу и сам понимаю, как на душе становится легче, а мышцы лица расслабляются, прокладывая путь улыбке. – Если ты думаешь, что меня и правда сейчас хватанет амнезия, то я в этом сильно…

– Сомневается он… Знаешь, судя по твоим недавним событиям в твоей жизни, все может быть. А еще: разве ты не понял, что это скорее чтобы тебя порадовать? – И подмигивает.

Я лишь улыбаюсь в ответ. Кисло, но все же улыбаюсь – ведь он прав, и мне правда немного легче, и пускай это не от того, что я забыл-таки Катино имя, а от С₂H₅OH в организме.

Женя привычным жестом трет щетину. И дает неожиданный совет, после которого то слабое подобие улыбки, что заиграла на моем лице, сходит на нет.

– Марк, а может… Стоит ее простить?

– «Простить»? – повторяю я, не веря своим ушам. – «Простить»?! Нет уж. Не в этот раз.

«Не в этот раз». У меня уже было одно болезненное расставание… и я не буду повторять ошибок. Тогда меня бросили. Я простил. А мне наплевали в душу. В этот раз все хуже, мне куда больней. Наверное, я думал, что настолько же хреново быть не может. А вот, поди ж ты.

«Не в этот раз». Женя тактично молчит, подливая масла в огонь и не напоминая мне детали того случая. Тогда я не отдавал себе отчета в собственном поведении и постоянно надоедал той девушке – какая ирония, ее тоже звали Катя – звонками и сообщениями. И в тот период, когда стоило бы держать себя в руках и не унижаться, я сначала снес все совместные фотки из своего профиля в Инстаграме, а потом, как последний дурак, выложил несколько – решил, что если она увидит это – то вернется. Наверное, это лишь послужило импульсом для вагонетки безразличия, что без тормозов, но с визгом неслась вниз по склону тотального равнодушия.

«Не в этот раз». В тот раз фотки, разумеется, не помогли. Помогло время, да и то зря: мы сошлись лишь затем, чтобы вновь расстаться.

Точно ли у меня получится избежать такого при нынешнем разрыве? У меня нет ответа. Зато есть вопрос, тоже вплотную связанный с моим душевным здоровьем.

– И все же… Дружище, ты мне поможешь с осознанными сновидениями?..

Женя нервозно постукивает пальцами по столу. Он понимает, что я имею в виду под этой фразой.

– Так и быть. Расскажу, что со мной тогда случилось. Но с одним условием.

– Каким?

– Обещай, что выполнишь мою просьбу.

– Блин, ты еще не понял? Да я САМ уже хочу, чтобы это все поскорее закончилось, но я не могу прекра…

– Нет-нет, – спешно перебивает он меня, – я не о том. Обещай, что ты последуешь моему совету.

– Окей, братец. – С нетерпением поддакиваю я. – Давай, вываливай. Ты теперь моя последняя надежда.

– Ну хорошо… Вот как все было.

И Женя начал рассказывать: как подобно мне заинтересовался осознанными сновидениями; как начал их практиковать; и как у него начались галлюцинации: он видел давно умершего родственника – бабушку. Он почему-то решил, что вернуться в мир детства, когда он приезжал к ней в деревню, кушал по утрам блины и слушал ее сказки, будет отличным вариантом для тестового погружения. Но вот незадача, эта бабушка и вправду начала приходить к нему в виде галлюцинаций, причем с каждым днем все более пугающих. Что ни день, то ее тело, представавшее перед Женей то в магазинах, то в офисе, то на улице, разлагалось все больше. Время шло, и в конце концов бодрую старушку, почти точь-в-точь как он помнил из детства, сменил труп со скошенной челюстью, вонючими струпьями, и червями в глазницах.

Тут трудно не сойти с ума.

Но хуже всего была музыка – если ее можно было так назвать. Женя описывал ее не иначе как «симфонический оркестр под управлением Аида» – казалось, что «струны для загробных скрипок сделаны из жил несчастных, попавших в ад».

Так вот: все более устрашающий образ покойной; тревожные звуки, порожденные чем-то не из этого мира – все это, сопровождаемое острыми болями и психологическим напряжением, загнало Женю в тяжелую депрессию.

В какой-то момент ему стало настолько плохо, что он задумался: «А не свести ли счеты с жизнью?..» Он уже начал продумывать варианты, и звуки неземных духовых инструментов, что до этого звучали редко, заиграли чаще – и громче.

Отговорить Женю было некому: странное заболевание, порожденное осознанными сновидениями отвадило его от всех друзей и знакомых. И вот он выбрал день в календаре – двадцать третье ноября. Накануне, в пятницу двадцать второго, он отправился до аптеки – купить препараты для… «дела». У самого входа произошло странное: выходивший подросток в алом худи сильно толкнул Женю плечом, а потом, не сбавляя шага, обернулся и бросил короткое: «Найди платок». Женя не успел ничего сообразить, а парень уже как сквозь землю провалился. Но эта фраза, не имевшая, казалось бы, особого смысла, оказалась спасительной. Пораскинув мозгами, он «соединил точки» и вспомнил, почему же бабушкин образ был «почти точь-в-точь» – не хватало платка, простого цветастого платка, который она проносила всю жизнь.

Не заходя в аптеку, он пулей ринулся домой, достал с антресоли коробку с надписью «память о бабушке Вере» и, среди пожелтевших фотографий и футляров для очков, нашел тот самый платок. Женя понял, что делать дальше.

Когда в ночь, которая могла стать финальной, он ложился спать, он держал платок рядом. И когда мрачные сновидения, которые вот уже много дней были нескончаемым потоком кошмаров, закрутились с особой силой, он извлек из памяти бабушкин платок – и с его помощью, находясь в сновидении, вырвался из порочного круга.

Проснувшись на следующее утро он наконец-то почувствовал себя живым. Труп бабушки перестал следовать за ним по пятам; аудиогаллюцинации тоже исчезли; и он навсегда зарекся экспериментировать с осознанными сновидениями.

– Так что, Марк, вот тебе моя просьба: найди себе артефакт. И не расставайся с ним.

Женя заканчивает разговор, крепко жмет руку на прощанье и уезжает по работе – дела, дела.

«Ладно, разберемся…» – хочу успокоить себя я. Но получается с трудом.

Я вываливаюсь на воздух. По прежнему завывает ветер, похолодало. Но когда успело свечереть? Я покачиваюсь из стороны в сторону, как на каком-то… шарнире? Или это ветер такие вещи с моим телом выделывает?

Не хочу больше галлюцинаций. Не хочу, чтобы от головной боли звенело в ушах. Я устал. И мне страшно спать. Я и сам начал подозревать, что могу окончательно сойти с ума, а Женин рассказ только укрепил мои опасения.

Да, я знаю: мне не нужно сегодня спать. Я. Запрещаю. Себе. Сегодня. Спать. Ведь если я смогу продержаться хотя бы ночь без сна – разве это не значит, что я дам отпор монстру, который решил поработить меня?

Ну, может, и не значит. Но я не мог быть уверен в том, что у меня не получится. Надо дать себе еще один шанс… Не-е-ет, даже не так. Надо сделать хоть что-то. Да, я буду бороться. И сегодня я не усну.

У нас в городе ведь есть, чем занять себя на ночь, верно?.. Попытаюсь прободрствовать, отправившись… Например, в кино. Или в театр? Ну что же за глупая идея – в театре со мной точно что-то приключиться. Там тяжело не заснуть вообще, по умолчанию, а уж в моем состоянии – и подавно!

Я продолжаю бродить по городу. Вечер все-таки наступил слишком рано. Воркующие парочки проходят мимо; я смотрю на них, а мысли синхронно, шеренгами, маршируют в сторону военобъекта «Катя». Как она там сейчас? Не стоит ли мне позвонить, попробовать поговорить с ней? Нет, может получиться еще хуже: она окончательно поставит точку в наших отношениях, а не я. Это меня растоптало бы окончательно.

Хех, вот ведь умора: а что если те парочки – лишь пародия на реальность? Ну, дамы, которые на людях демонстративно обнимают якобы суженых, – такие показушно влюбленные, а на самом деле только дай им возможность понежится с другим мужиком, да покрупнее – и они обязательно сделают это.

Хочется несколько капель спиртного, ну совсем чуть-чуть. А у меня нет бабла.

Вспоминаю: был еще один товарищ, который мог бы прикатить на своем авто, поддержать меня. Возможно, самое время обратиться к Егору. Он хоть не станет стращать меня страшными историями.

Наверное, кого-то могло с ума свести мое постоянное упоминание разных друзей, однако ведь человек определяется своим кругом общения: «Скажи мне, кто твой…» – вот это все.

Егор – из преуспевших, крайне активно подходит к вопросу заработка, не теряет времени даром. Он бородатый, скромный, и любит броские рубашки «в огурец». У него некое IT-предприятие, но что именно они там делают, я у Егора так и не поинтересовался – мне больше филология с лингвистикой по душе. Плюс недавно открыл еще и кальянную. Предприниматель, черт его дери…

Интересно, вот в нынешней ситуации, когда я – разбитая размазня без денег, что мне делать, а? Может, задуматься о смене рода деятельности?.. Не-е-ет, куда там: я же пропаду без своего английского. Да и без книг я никуда. Так что давай, Марк – начинай доить своих друзей.

Вызваниваю Егора. Он сначала не отвечает, и я начинаю уже продумывать альтернативный вариант развития событий, как проходит всего полминуты, и друг перезванивает: «Приеду. Называй адрес».

Нет сил стоять. Я сажусь на лавочку в небольшом парке, буквально в десяти минутах ходьбы от кафе. Тут, кстати, есть нормальные статуи; я прошел мимо, но те не ожили. Странно.

Пялюсь на мрачные деревья. Погода тоже смурная: тучи бродят, вот-вот пойдет дождь, а народу как-то подозрительно много. И откуда они все набежали?..

О чем я думаю все это время? Память тоже меня подводит. Я с удивительной точностью помню практически все происшествия недели, и злосчастные сны, которые сделали из меня развалину… но при этом я не в состоянии воссоздать идеи, наполнявшие мою черепную коробку буквально считанные минуты назад? О чем же я размышлял?..

Ах да. О том, что По не самый удачный писатель для осознанных сновидений. Выбери я кого-то еще, у меня было бы больше простора для позитива. Впрочем, если бы это был Джек Лондон, туча алкоголя точно так же носилась бы вокруг, а еще я бы вдруг мог отправиться по морям или занялся бы строительством корабля…

Но вот приезжает мой друг на своей роскошной «бэхе». Паркуется. Только-только выбравшись из своего авто, красуется шикарной бородой – я же красуюсь тем, что уже пьяненький, после «ягера» да бонусной пары бутылочек холодного пива, деньги на которые я наскреб чуть ранее.

Егор зовет к себе в кальянную, я соглашаюсь. Внутри темного помещения играет попса неужели опять британская? Точно… но сейчас мне это параллельно, просто хочется сесть на мягкий диван и расслабиться. Садимся в кабинку в дальнем углу, закрываем шторы. Егору приносят чай, мне – бокал нефильтрованного. Я снова делюсь впечатлениями от недели. В отличие от предыдущих слушателей, Егор вообще ничему не удивляется. Поначалу я удивляюсь, даже сержусь, но потом понимаю: за его мудрыми, добрыми глазами, как и у других моих товарищей, идет постоянная работа мозга, прикидка, как именно нужно действовать.

Борюсь со стыдом за то, что непрезентабельно выгляжу. Что если кто-нибудь заметит мой пообносившийся сюртук?..

Наконец Егор поднимает указательный палец и говорит:

– Марк! Я знаю. Я должен тебя кое с кем познакомить… – Не отрывая от меня взгляда, он начинает кому-то звонить. – Да, Аллочка, это я. Сижу тут у тебя в «Хрустальном шаре», а передо мной – Марк. Поверь мне на слово, ты хочешь с ним познакомиться. Я тебя когда-нибудь обманывал? Вот и я о чем. Все, приезжай поскорее, ждем.

Когда в зал заходит невысокая брюнетка лет сорока, я сразу понимаю, что передо мной та, о ком говорил мой друг. От нее идет флер утонченной женственности, а широкая улыбка подталкивает к тому, чтобы ей довериться. Алла, это успешная дама, у которой вроде как все есть, но которая по-прежнему не нашла свою вторую половинку, буквально подплывает к нам.

Егор встает, чтобы поприветствовать подругу.

– Ты как всегда на высоте, – произносит он и обнимает ее. – Алла, это Марк. Марк, это Алла. У меня отчего-то стойкое ощущение, что вы подружитесь.

– «Марк»… Какое необычное имя. Приятно познакомиться, – говорит она и протягивает мне изящную ладонь с черным маникюром. Я ее пожимаю.

– Ладно, вы тут развлекайтесь, а я пойду, – заявляет Егор и уже тише, наклонившись к моему уху, добавляет: – Она о тебе позаботится, дружище.

Я понимаю, к чему все идет. В Алле… В Алле откуда-то желание провести со мной время. И теперь какая-то часть меня понимает: мы с ней отныне друзья.

У нее пристальный, глубокий взгляд. Я рассказываю ей все то, что и своим товарищам… и про ситуацию с Катей тоже. Когда она слышит, что мы расстались, начинает расспрашивать. По тону – а еще по вопросам и мимике – я понимаю: да, она будто бы этого ждала. Более того, у нее в глазах на несколько секунд будто бы возникает торжествующий огонек.

Алла начинает расспрашивать, какие у меня отношения с алкоголем, но я говорю так, никакого особого пристрастия.

В сумраке уже сгустившейся ночи она чуть ближе, чем нужно, наклоняется к моему лицу, будто поцеловать хочет – я инстинктивно отворачиваюсь, но Алла успевает фыркнуть и заметить: «Ха. Кофеек с ликером. Знаем-знаем». Оказывается, было время, когда и Алла и сама себе устраивала регулярные возлияния, но довольно быстро справилась со своими проблемами, и не в последнюю очередь благодаря помощи своих друзей.

– Знаешь, Марк, меня в свое время поддержали хорошие люди. Они мне очень помогли. Помогли избавиться от зависимости.

– Но как же, – пытаюсь спорить я. – У меня нет никакой зависимости! Посмотри! Все же в порядке. Не говори глупостей, пожалуйста, у меня все более, чем хорошо.

– Конечно, как скажешь, – успокаивает она меня.

Но собственные ощущения не дают мне покоя. С одной стороны, мне все хуже, потому что я понимаю: «ягера» с пивом мне оказалось мало. С другой стороны, мне вроде бы хорошо: я понимаю, что я не один.

Я умоляю ее провести со мной эту ночь – избыточно пошлая шутка, от которой она заливается смехом, – чуть громче, чем нужно.

Егор уехал, предварительно обеспечив нам дисконт на кальяны и, что важнее, напитки. О да, здесь есть бар – и Алла готова меня угостить.

Пока она по чуть-чуть делится деталями своей собственной жизни, меня точно так же по чуть-чуть, начинают терзать внутренние распри: жаль, я не познакомился с ней раньше. Не стоило доводить себя до чуть ли не обморочного состояния этими бесконечными снами… Ну конечно. И я ее перебиваю:

– Знаешь, Алла, надо было раньше с тобой связаться.

Мне же наплевать, что она говорит, верно? Она проглотит. Этим можно воспользоваться, почему бы и нет. Я уже не тот, кем был раньше. Не настолько тих и спокоен. Меня будто кто-то научил, будто человек, чьи мысли и видения периодически наполняют мое сознание, отравил меня своей прямотой.

– Ладно, ладно, хорошо, как скажешь… Вот только, поделись со мной, Марк.

– Да? – Я только что сделал глоток отвратительно терпкого виски и тяну руку к бутылке колы, чтобы поскорее разбавить это пойло.

– Расскажи, как ты понял, что она с тобой – ну, все?

Мне очень больно делиться такими вещами, но я рассказываю. А потом опять прошу ее помочь мне не спать. И слышу, в каких объемах она в свое время потребляла бодрящие напитки. А пила она их много, очень много.

– Ну что, Алла, – интересуюсь я. – Готова тряхнуть стариной?

Только произношу фразу, как меня бросает в ужас: ко мне ползет змея. Ее серебристая кожа отсвечивает на полу; я инстинктивно дергаюсь и пытаюсь залезть повыше по подушкам дивана – вверх, вверх! – но в итоге просто упираюсь в угол. А она все ползет на меня, и, вот сейчас…

– Марк, что с тобой?

Я смотрю на обеспокоенное лицо моей новой подруги, потом снова на змею. И понимаю, что это был провод. Да, серебристого цвета, но все-таки провод, напрочь лишенный ядовитых зубов. Пристыженный, спускаюсь вниз и сажусь рядом с Аллой. Они продолжает глазеть на меня с небольшим подозрением, но во взгляде ее, кажется, проснулся еще больший интерес: будто я – диковинный сувенир, который она привезла из экзотической страны, и про который будет с удовольствием рассказывать друзьям.

Немного успокоившись – пара «белых русских», щедро оплаченных Аллой, прекрасно в этом помогают – я отодвигаю шторы и принимаюсь разглядывать других посетителей кальянной. Внимание падает на белобрысого полноватого парня, сидящего в противоположном углу.

Я представляю, как камера невидимого оператора крутится вокруг него, и даю свою антропологическую характеристику: сам начинаю вещать, обращаясь, естественно, к Алле:

– Дамы и господа! Представляю вашему вниманию новый вид человекоподобных обезьян – Homo Incommodus, «Неприятный человек».

И далее я силюсь дать описание всему отталкивающему, что есть в таких личностях. Я верю: есть люди, которые ничего вам не сделали… да только сам вид их, поведение, любой жест внушают такое нереальное отвращение, что вы едва можете сдержаться, чтобы не ударить этого паскудного червя в лицо. Я серьезно. Ну ладно. Может, немножко преувеличиваю. Но вот вы сами задумайтесь: откуда такие выродки на нашей планете? Не надо спорить, что выродки – только педофилы, насильники, маньяки и прочие.

Нет, я вполне отдают себе отчет в том, что это – просто противные личности.

Я бы попытался дать верное описание таким горлумам, но это не просто. Ну хорошо, пухловатые губки. Круглое лицо. Почему-то блондин он у меня в представлении – этот неприятный человек. Из теории коммуникаций вы еще, может, знаете, что, когда вы общаетесь, иногда наблюдаете несоответствие между поведением и словами собеседника, ваш мозг на это подсознательно реагирует. Вы, сами того не подозревая, примечаете: человек хочет над вами провести если не эксперимент, то как минимум обмануть.

Это обычно бизнесмен. Свое рекламное агентство или лейбл какой-нибудь. Они везде, в каждой бочке затычка. Такие способные. У них ОБЯЗАТЕЛЬНО будет наемный работник – ну да, фрилансер никчемный. Вот только, начав делиться успехами своей ВЕБ, господипрости, СТУДИИ, он по-любому забудет упомянуть, что это – всего лишь фрилансер из ближнего зарубежья.

Ненавижу таких людей. Возможно, их основная проблема в том, что они пытаются показаться лучше, чем на самом деле. А еще они, как правило, не нравятся не только вам. Бывает, вы обижаетесь на ноунейма, а всем остальным он видится белым и пушистым.

Но когда речь заходит о таких вот Неприятных Людях, ситуация меняется – они ненавистны практически всем, кто с ними работает. И в какой-то момент практически все осознают, насколько же эти личности никчемны.

Еще можно рассказать о том, что такие ребята могут нагреть. Пообещают одну сумму в конце месяца, а потом расплатятся втрое меньшей. При этом сладко разливаться о перспективах и прочем говне они тоже могут долго. Да только все зря, зря, зря. Одним словом – не тратьте свое время на таких людей. Просто избегайте их. Ничего хорошего от общения с такими тварями – да они и выглядят страшными… Вестимо, получиться не может по определению.

Выслушав, Алла отвечает:

– Марк, прости, я ошиблась. Ты не жиголо, как я думала раньше. Ты – маргинально-циничный жиголоид, который управляет целой армией таких же – и все они у тебя в голове.

– Хех, – ухмыляюсь я. – Ну и пусть. Зато я отличаюсь от серой массы.

Возможно, мне не стоило ей об этом говорить… Может, вместо детального выкладывания всех, буквально до последней, деталей моего положения, мне следовало просто немного пообщаться с Аллой и попросить ее мне налить. Но от алкоголя мой и без того болтливый преподавательский язык развязывается пуще прежнего – и я вываливаю ей все. И снова вижу удивление, тотальное такое, в моменты, когда привожу избыточно точные детали ночных трипов.

Я говорю и говорю, а она все слушает и задает вопросы. Задает вопросы и слушает. Черт, уж не Акинатор ли она, на самом деле? Иль другой какой сервис… прям так сразу и не скажешь. Правда.

Разговор длится подозрительно долго. А потом меня начинает снова накрывать, ведь мы не просто покуриваем кальян – мы еще в подсвеченном фиолетовыми огнями зале. И да, мы к тому же продолжаем пить. Мы перешли на виски – и оба с удовольствием делаем глоток за глотком. И, кажется, здешний односолодовый неплох.

Мы продолжаем общаться. Я борюсь с собой, стараясь не перескакивать через каждые несколько минут на мысли о том, как же мне не хватает моей родной. Все кажется таким сюрреалистичным, я пытаюсь подавить желание набрать номер моей родной Катеньки…

Бывшей родной.

Боже, как же отвратительно это звучит: бывшей родной.

Поэтому я стараюсь отвести диалог немного в сторону.

– Алла, мне кажется, несмотря на все мои стенания и бесконечные жалобы, есть еще одна вещь…

– Вещь? Какая вещь? – уточняет дама, для которой сегодня я – лишь содержанка. Любимая, но содержанка.

– Вселенная. Космология. Вот, звезды, представляешь!..

– Так вот ты к чему клонишь, Марк. Твоя любимая тема?

– Да… Да. Да! – почти торжественно восклицаю я под конец. И понимаю, что она вдруг стала мне очень близка.

И я пускаюсь в пространные рассуждения. Детально, в форме монолога повествую о важности всего и вся, о том, какие открытия были сделаны… но нет, не в последнее время. Мне почему-то видится, что это один из важнейших, если не самый важный разговор в моей жизни, что сама идея, которую в принципе неплохо бы куда-нибудь перенести, она и вправду будет отличаться высочайшей ценностью…

«ЭВРИКА!» – кричу я.

Я понял! Все куда проще, чем все мы думали!

Я окрылен, я понимаю, что только я один смог, я понял, я разобрался. Ну да, ну и что с того, что я – всего лишь литер… Что я всего лишь учитель литературы. Мне могут быть подвластны такие вещи, которые не понимал до этого еще никто! Я расскажу об этом всему миру! И про математические формулы, что стоят за всем!

Самое главное – Вселенная… нет, главное – это гравитация и электричество. Вот из этих двух сил природы и появилась когда-то вся наша бесконечная в каком-то из смыслов Вселенная.

Вместе с тем, она характеризуется одним крайне занимательным свойством: она то расширяется до бесконечности, то схлопывается.

Вот, вот я только что наконец это понял!

И нееет, не надо это отметать как бредни сумасшедшего! Я ведь все-таки старался!

И тут в моем сознании вспыхивает странная картина: будто я стою на сцене, передо мной – аудитория, полупустая, но народ все-таки есть. Я смотрю перед собой и вижу на столе какие-то непонятные записки. И все это так четко!

У меня… я почему-то также знаю, что не смогу создать из записанного ничего убедительного. Мне видится, что меня не поймут. Но нет же! Я ведь разбираюсь в языке. Я могу создать произведение, такое, как они там называются, вроде как нон-фикшн, которое сможет перевернуть историю, сможет перевернуть целый мир!..

Но вот я уже снова в обиталище дыма. Черт, да сколько мы здесь уже сидим?

Ну а дальше… дальше я задумываюсь, что делать с Аллой. Она вдруг стала подозрительно привлекательной. Все это время бокал вискаря уходил за бокалом, и она, надо признать, действительно становилась сексуальнее… Хотя, если быть откровенным, это действие скорее было мгновенного характера. Вот вроде бы я и не замечал ее возросшей привлекательности, а тут вдруг БАЦ – и она та еще красотка.

Я поднимаю руки к лицу и провожу подушечками пальцев по векам. Возможно, я стал слишком часто это делать, но ничего не попишешь. А иногда моя рука тянется к карману, проверить ту монетку, что привез ученик из Америки.

Наше общение с Аллой подзатянулось. Мы уже слишком долго сидим, без особого эффекта – разве что я немного забыл Катю. А черт… Она сделала мне больно, но вот поди ж ты, уже не так все плохо с ней, да?

Хорошо хоть есть человек, готовый меня понять.

Подискутировав о том, куда мы с Аллой именно должны отправиться, я решаю особо не ломаться, и мы… Тут же мы вдруг, как из ничего, вдруг оказываемся на расположенной буквально в двух шагах от торгового центра площади. Еще одно медленное, считай заторможенное мигание глаз – и я уже в такси, мы едем. К ней? Я ведь не стану делать глупостей, верно? Не за чем мне это. Ни к чему.

Тут я вдруг, из ниоткуда, начинаю предполагать, что Кате, по-хорошему, было бы правильно попытаться свести меня с кем-то еще – ну, раз она посмела уйти из моей жизни таким вот отвратительным образом; раз все испортила, она должна была… Должна была меня как-то успокоить. Но нет, такого не случилось, и я безумно разочарован. Ну почему она меня не свела с какой-нибудь своей подругой?! Так нечестно, так не по правилам. Она должна была свести. Должна была. Откуда я это знаю? Не могу сказать. Скорее, просто я так чувствую.

Потом я опять начал затирать что-то про космос, про вселенную, насколько она бесконечна…

Мы едем, бежим, несемся куда-то. Вот Алла притащила меня на чью-то вечеринку. Я дышу, пытаюсь, не могу надышаться. Там странные люди, я не понимаю, чего они от меня хотят. Потом Алла затягивает меня в клуб потанцевать. Но вот мы уже укрылись в круглосуточной кофейне, и я что-то пытаюсь у нее узнать. Странная череда событий, которые, как мне сейчас начинает казаться, не вяжутся ни с чем в моей прежней жизни. Я как будто… обновился?

Правда, теперь боль из головы распространилась на шею, каждое движение причиняет адские мучения. А мы уже снова в машине, я вижу мигающие огни ночного города, замечаю одно за другим знакомые места, а потом проваливаюсь куда-то.

Я понимаю, что не сплю. Просто в легкой полудреме.

Запах корицы, мягкий желтый свет, на полу ковер с длинным ворсом. На нем так приятно… Голос Аллы объясняет, что прямо сейчас надо бы выдохнуть, что мы пришли домой. И что скоро будем ложиться.

– Но ведь, обещала, ты обещала…

– Что, что я обещала?

– Мне нельзя снова, будет очень плохо…

– Чего тебе нельзя, родной?

– Мне нельзя спать.

Вспышка.

И вот я уже внутри, сижу в каком-то кресле. Комната похожа на… округлую залу, не иначе. Тут столько разных украшений: и ковры, и странные вазы, напоминающие египетские. Я будто снова попал в наваждение, растворился в пространстве. Внимание переключается на огромную кровать рядом с вычурным мозаичным окном. На этом богатом, буквально царском ложе мирно – и почему-то по-прежнему в одежде – посапывает Алла. Наверное, это не самое верное слово, которое я мог бы подобрать… Но оно ей подходит.

С ней что-то происходит. С ее телом, раскинувшимся на простынях. Они кажутся кроваво-алыми из-за лунного света, бьющего сквозь красные витражи.

Сбросив с себя паутину дремы, я встаю из кресла и делаю несколько шагов к кровати. Я ведь пил… Меня должно немного шатать? Но нет, ноги на удивление твердые, и я ступаю аккуратно, очень аккуратно.

Шаг. Перекатываю вес с пятки на носок. И еще шаг. И еще.

Все это время я пытаюсь разглядеть, что же не так с Аллой. Приближаюсь, уже почти могу дотронуться до ее лица – но что с ним? Она больше не брюнетка лет сорока, она не такая худая, какой я ее помню; лицо совсем иное, она изменилась, она похожа на… мою Катю.

Я усиленно тру правой рукой глаза, а когда открываю их, передо мной снова Алла. Ее красивые губы приоткрыты. Забавно. Если бы мне не было так плевать на все прямо сейчас, я бы даже задумался, не прикоснуться ли к ним…

Но нет, сейчас нельзя все это продолжать. Я разворачиваюсь и возвращаюсь в кресло. Располагаюсь поудобней. Оно большое, мягкое, из коричневой кожи. Странно, что не скрипит. Когда я был помоложе и бывал в гостях, мне всегда казалось – вот как же круто, что такая мебель есть у остальных… А у меня ее нет.

Мысли почему-то перескакивают на другое.

Одно из самых страшных откровений, которые могли бы на меня свалиться, – что я усыновленный. Ну не отвратительно ли узнать это, когда тебе уже за двадцать, ты любишь и ценишь родителей, а потом выясняешь, что вот такое предательство случилось. И не можешь наверняка теперь сказать, доверяешь ли хоть кому-то в этой жизни – черт, да и сможешь ли в дальнейшем довериться. М-да уж. Мало того, что девушка меня оставила, так если я теперь прознаю, что родители мои…

Да, я созванивался недавно с ними, у них все хорошо. Сходили в театр, на представление какое-то. Мама сказала, что ей особенно понравилась Офелия. Или все-таки Джульетта?

И вот, вроде бы такие родные мои родители, но неизвестно, чего от них ожидать…

Но нет, это там. А здесь, в этой реальности, Алла вдруг начала двигаться, томно, будто зовя меня. Она действительно меня окликнула?.. Нужно срочно разобраться. Но я также чувствую, что запросто могу спугнуть что-то важное; одно лишь неосторожное обращение – и в точности как в прошлый раз проблеск близкой мне личины слетит с нее! Нет, такого позволить я не могу.

Я встаю. Перед тем, как сдвинуться с места, щурю глаза, присматриваюсь. Странно. Невероятно. Алла трясет головой, медленно так, из стороны в сторону. Она будто сопротивляется неким силам, которые кружат рядом и хотят ее утащить; она трясется; она хочет вырваться. Ей не нравится… Не нравится, когда ее телом пытается завладеть кто-то иной.

Я подхожу, вглядываюсь, но вижу лишь как она трясет головой. А когда она успела переодеться? Она будто надела пижаму – да такую просторную, что больше похоже на погребальный саван? Когда?..

Подхожу ближе, все еще всматриваясь. От каждого движения головы в воздухе почему-то остаются темные следы. И вдруг – голова останавливается. Я снова узнаю мою Катеньку.

Она смотрит на меня испуганно, на лице – буря эмоций: ужас, сомнение, непонимание, злость. У меня – шторм чувств внутри: какого черта она здесь забыла? И как я по ней соскучился… Неужели все, что сегодня было, все, что я узнал, – сон? Пускай она побудет со мной. Еще разочек. Пожалуйста, ну еще всего один раз, пускай она мне привычно покажет язык, пускай наклонит голову к плечу и улыбнется, игриво улыбнется. Но она лишь странно, ломко изгибается, вздрагивает и падает ниц.

От темных частиц вокруг ее головы не осталось и следа. Передо мной – все та же Алла. Она спокойно лежит на боку, а ее губы все так же приоткрыты.

Это повторяется еще не единожды. Всякий раз, впав в небольшое забытье, я замечаю изменения, подхожу к постели, но там меня ждет лишь разочарование. Катя, едва мелькнув, превращается в Аллу.

В какую-то секунду вихрь вдруг проносится по комнате, неуловимо меняя ее. Будто все оттенки становятся другими. Светает?..

Собрав последние силы и отогнав сонливость, я встаю. Все повторяется, снова и снова. На секунду – нет, даже на долю секунды! – передо мной возникает незнакомка из осознанных сновидений; та, чей лик я упорно не мог увидеть. Стоит сделать шаг вперед – я надеюсь, что вновь появится моя Катя, – как призрак рассыпается в облачко и исчезает. Пытаясь не придавать всему этому слишком много значения, я бросаюсь к кровати, к телу – хватаю за плечи и не понимаю, почему не могу разглядеть лицо за упавшими волосами.

Трясущимися пальцами я отвожу локоны в сторону.

И вижу ее.

Она открывает глаза и отчетливо произносит:

– Я здесь.