Первая планета
Мягкое покрытие управляющего ложемента приятно обволакивало Павлова. Белая пружинистая поверхность, походившая на морскую пену, чуть подрагивала, улавливая малейшие движения тела пилота. Обе руки погружены в управляющие пульты с сенсогелем, – только шевельни пальцем, и огромная махина космического катера тут же отзовется на твое прикосновение. Перед глазами – экран управления, огромное окно во внешний мир. Сквозь него видна только серая переборка стартового шлюза – неподвижная, монолитная, отделяющая привычный внутренний мирок корабля от бесконечной вселенной. По краям экрана горят ряды цифр, вьются разноцветные линии графиков. Все показатели в норме. Все просто идеально, катер готов к старту и, кажется, нетерпеливо подрагивает в ожидании вылета. Кажется.
На самом деле подрагивал сам Николай, занимавший ложемент пилота. Он едва слышно вздыхал, ерзал, разминал плечи – и умное покрытие компенсировало его движения. Павлов нервничал. Немного, самую малость. Как перед первым самостоятельным полетом. Как давно это было! Прошло столько лет, а он еще помнил те ощущения от самостоятельного полета по орбите Луны, от учебного центра до станции связи и обратно. С тех пор, казалось, прошло столетие. Сотни полетов, сотни стартов. И все же он снова волнуется, как мальчишка.
Поерзав, Павлов откинулся назад, вжимаясь в мягкое облако ложемента, и сосредоточенно засопел. Глупо. Для волнения нет причин. Но сегодня действительно все как в первый раз.
На экране вспыхнула алым новая строчка. Стартовая готовность.
Павлов подался вперед, впился глазами в экран. Готов, давно готов! И катер готов, и аппаратура, все готово! Осталось только дождаться команды. Старт.
Камеры пульта исправно передали на экран то, что они видели. Огромная серая плита, гладкая, как полированный камень, дрогнула, поползла в сторону, открывая черный провал. Открытое пространство – темное, как сердце полуночи, антрацитовое, поглощающее любой свет. Абсолютная темнота.
– Борт ноль два, старт, – тихо сказал Павлов и сжал пальцы.
Космический катер мягко дрогнул и устремился в открывшееся окно, с головой окунувшись в кромешную тьму.
На секунду Павлов перестал дышать. Легкий катер, напоминавший крохотный пассажирский самолет, сменивший крылья на четыре цилиндра парных двигателей, выскочил из крохотного дока и стрелой устремился прочь от корабля-носителя. Открытое пространство.
Чужое пространство. Никогда не видевшее ни человека, ни его творений.
Павлов быстро скорректировал курс по линиям на экране, дал ускорение и тут же включил боковые экраны. Теперь катер и впрямь стал напоминать самолет – кабина с прозрачными окнами, два кресла пилота, позади, в салоне, рядами стоят кресла для восьми пассажиров. Легкий катер, скоростной, маневренный, годится и для разведки, и для доставки специалистов. Но сейчас у корабля и пилота была вполне определенная задача.
Корректируя курс, Павлов бросил взгляд на боковой экран. Не мог не бросить. На нем красовался «Академик Ефремов» – первое исследовательское судно землян, совершившее рабочий прыжок на десяток световых лет, забравшееся в такие дали, куда не то что нога человека не ступала, а даже не залетали разведзонды.
«Ефремов» впечатлял. Пятикилометровый основной блок, походящий на брус со стесанными краями. В задней части – утолщение, напоминающее барабан револьвера. Это прыжковые двигатели, те самые, чью работу и должна проверить команда. В центре, над основным блоком, выпуклая надстройка – там резервная рубка управления, обеспечение жизнедеятельности, антенны связи. По бокам – огромные длинные цилиндры внешних доков. В них находятся ангары малой авиации, можно сказать малая родина Павлова и других пилотов его отряда. Выпуклый массивный нос «Ефремова» украшали два утолщения – основные рубки управления и контроля. Кроме того, вся поверхность исследовательского корабля была усеяна разнообразными выпуклостями, от чего он немного походил на огурец. Павлов знал, что под покрытием скрываются и доки ремонтных роботов, и центры контроля, и зоны усиления связи, и дублирующие системы. И все же со стороны это выглядело забавно.
Отведя взгляд от массивного исследовательского судна, Павлов дал команду на корректировку курса и быстро окинул взглядом экраны с виртуальными моделями пространства, построенными на показателях радаров и сканеров.
Чуть дальше, ближе к тусклому светилу, висел огромный серый шар планеты, расположившейся слишком близко к источнику тепла. Да, вот и она. Первая планета, встретившаяся им на пути. Конечно, основной целью «Ефремова» была проверка работы прыжковых двигателей, позволявших кораблю мгновенно перемещаться в пространстве. Сейчас у бортовых инженеров самое горячее время – первый прыжок прошел успешно, корабль прибыл в назначенное место. Теперь нужно собрать все данные, проанализировать, проверить состояние всех прыжковых механизмов, собрать все воедино, сделать выводы, подготовить технику для следующего прыжка. Это все займет время, и немалое.
Звездолет надолго завис здесь, у безымянной пока планеты. И этим, конечно, воспользуется ученая братия с «Ефремова». Они не упустят свой шанс. Уже строят грандиозные планы по изучению этой системы. У них от предвкушения исследовательской работы уже волосы стоят дыбом. Рвутся в бой, бьют копытом, оттачивают электронные карандаши. Скоро к планете потянутся вереницы исследовательских зондов. А потом пойдут и люди – нет сомнений, что пойдут. Но первыми все равно будут пилоты.
Павлов покосился на экран, в очередной раз скорректировал курс, выходя в заданный квадрат, и бросил взгляд в самый центр темноты. Напряг плечи. Расслабил. Вот и сбылась его мечта. Вот оно – открытое пространство, чужое, неизученное, и ты наедине с ним. Едва различимый отсюда блеск далеких звезд, черный занавес космоса, и мощный катер в твоих руках. Творение рук человеческих разрезает чужое пространство, вспарывает бесконечность, как огромный блестящий нож. Есть ли большая радость для пилота?
Тихо пискнул пульт, Павлов вздохнул. Удовлетворенно. Миг торжества прошел – пора браться и за работу.
– Борт ноль два, начинаю сброс, – тихо сказал Павлов для бортового журнала.
Его легкий катер дрогнул, когда первый зонд, получив команду, выскочил из креплений и устремился прочь, в темноту пространства. Ровно через пять секунд – второй. Третий был через минуту, а четвертый и пятый полагалось сбросить в соседнем квадрате. Павлов был доволен – он и его коллеги сейчас устанавливали «глаза» и «уши» экспедиции, создавали сеть из автоматических зондов, информация с которых будет стекаться в центр обработки звездолета. Кто-то выбрасывает зонды, кто-то запускает усилители, кто-то ставит маркеры. Работа есть у всех, у всего отряда малых судов. Вокруг «Академика Ефремова» постепенно разворачивается невидимая сеть, напоминающая паутину. Вот только ловить ею будут не мух, а информацию.
– Борт ноль два, обратный курс, – сказал Павлов и шевельнул пальцами.
Еще один заход, и – обратно. На борт корабля, висевшего посреди чужой системы, бросившего вызов пространству и времени. Павлов улыбнулся – это работа мечты, неожиданно ставшая реальностью. Можно ли стать еще счастливее? Вряд ли.
Вздохнув, пилот шевельнул пальцами, и катер дрогнул, ложась на обратный курс.
* * *
В общей столовой малых судов было довольно шумно. Пилоты, отработавшие смену, или только собиравшиеся заступить, ели быстро, шумно, с удовольствием болтая и смеясь. Большая комната с белоснежными стенами, длинными столами и автоматической линией раздачи планировалась конструкторами как чисто утилитарное помещение для приема пищи. Но за последние пару месяцев экипаж палубы малых судов превратил ее в гостиную, куда заглядывали все свободные от работы пилоты. Вот и сейчас, в самый разгар рабочего дня, в столовой было весьма оживленно. Кто-то играл в шахматы за свободным столиком из белой пластали, кто-то жарко, поверх тарелок, обсуждал последние новости, забыв про еду, а группа у дверей размахивала руками, наглядно демонстрируя скептикам заход на сброс зондов в условиях атмосферы.
Павлов устроился на свободном месте в дальнем углу столовой, у белого куба охладителя напитков. Откинувшись на спинку, он сверлил взглядом прозрачный листок пластика, по которому бежали ряды букв. Информационный планшет – гибкий листик, способный свернуться в трубочку, – весьма его выручал. Конечно, он мог настроить проекционные очки, подключиться к информационной базе и считывать проекцию, разворачивающуюся прямо перед глазами. Но Павлов любил читать то, что можно пощупать. Взвесить в руках. Тогда он лучше запоминал.
А запоминать было что – после двух месяцев, проведенных на борту корабля, его энтузиазм ничуть не угас. Напротив, Павлов, осуществивший свою мечту, решил, что без мечты жить нельзя и нужно идти дальше. Теперь его целью было выучиться на пилота межзвездных прыжков. Редкая профессия. До вчерашнего дня существовавшая лишь в теории. Пилотов, прошедших спецподготовку для этой экспедиции, было всего шестеро – три смены по два человека. Необщительные, неразговорчивые, живущие по отдельному графику и сутками не покидающие тренировочных залов.
И их уже звали звездными пилотами. И не только за звездочки на рукавах. Кое-кому не нравилось их обособленность. Но Павлов знал, чего стоило этим ребятам такое красивое название. Год непрерывной учебы и тренировок – без перерывов и выходных. Техника меняется быстро, системы обновляются часто, и чтобы быть в курсе последних новинок, нужно бежать вперед изо всех сил. Он сам сильно отстал – за те два года, когда ему было запрещено садиться за штурвал. И теперь наверстывал упущенное. И это – в отношении простых малых судов. А межзвездные суда – и вовсе другая история. Для них еще не было учебников, не было курсов переподготовки. Конструкторы и пилоты шли вперед на ощупь, каждый день шагая в неизвестность, проверяя свои смелые теории практикой.
Сейчас Павлов усиленно изучал теорию работы прыжковых двигателей, включавшую в себя обзор материальной части, в которой не так просто разобраться.
Сам процесс пилотирования был не так уж сложен и мало отличался от общей практики вождения крупнотоннажных судов. Но вот часть, посвященная прыжкам и прыжковым двигателям… Тут нужно было еще назубок знать все прыжковые механизмы. Как они работают, как реагируют на различные условия, как они устроены, как их чинить, и вообще…
Вздохнув, Павлов поднял голову и тяжелым взглядом обвел зал. От бесконечных формул перед глазами плавали цветные пятна, и, похоже, пора было сделать перерыв. До его смены еще два часа. Может, еще раз перекусить? Настоящая домашняя еда, не чета той бурде, которой кормили на орбитальной станции. Котлеты, пельмешки, перцы, фаршированные мясом. Запасов хватит на много лет.
Павлов задумчиво пожевал нижнюю губу, делая трудный выбор между пельменями и фаршированными перцами, и краем глаза заметил какое-то движение у входа в столовую. Ага, начальство явилось. Валерий Архипов, начальник департамента малых судов, был человеком заметным. Высокий, плотный, с покатыми плечами, он больше напоминал циркового борца из старых книжек. Этакий человек-гора, способный подкидывать гири, как простые яблоки. Про него шутили – пошел в начальники, потому что перестал помещаться в кабинах малых судов.
Огромный, словно ледокол, он шел сквозь толпу пилотов к свободным столам, кивая в ответ на приветствия. Лицо его оставалось мрачным, и было от чего – следом семенили двое молодых ребят в белоснежных комбезах научного центра. Судя по синим меткам на плечах – начальники отделов как минимум. Они хором что-то говорили начальнику департамента, но тот лишь дергал плечом, явно не желая их слушать. Когда процессия приблизилась, Павлов прислушался.
– Два человека, – зудел ученый с крохотной бородкой. – Валерий, всего два человека…
– Нет, – буркнул в ответ Архипов. – Ну сколько можно! Идите к Пыжову, договаривайтесь с ним. Нет у меня свободных пилотов и не будет.
– А Пыжов к вам посылает, – подхватил второй ученый. – Поймите, у нас план исследований…
– А у меня план работ, – буркнул человек-гора. – Пусть Пыжов в письменном виде прикажет снять с рабочих рейсов пилотов, тогда посмотрим.
– А Пыжов…
Павлов откинулся на спинку стула, проводил глазами шумную процессию. Да. Сейчас самое горячее время. Ресурсов не хватает – человеческих ресурсов, простых рабочих рук. «Ефремов» два месяца болтается в этой системе. Двигатели проверены, все нужные исследования проведены, все показатели в норме. Техники готовят корабль к новому прыжку. А ученые… Ученые впервые прикоснулись к чужой планете, которую раньше видели только на экране. Они только-только приоткрыли завесу тайны, бросили первый взгляд на загадки другого мира. Им двух месяцев мало. Им и двух лет не хватит. И двадцати! Информационная сеть корабля кипела от тысяч сообщений. Первая чужая планета! Ученые не могли просто оставить ее за спиной. Пусть миссия «Ефремова» – это в первую очередь проверка двигателей и прокладка курса для настоящей большой экспедиции «Гром», но это же первая планета в чужой системе, к которой можно прикоснуться рукой. Первая.
Баталии между учеными, администрацией экспедиции и командованием корабля продолжались все два месяца. Ученые настаивали на продолжении изучения планеты. Командование корабля ссылалось на план тестирования нового типа двигателей. Администрация, руководство экспедиции, пыталась найти компромисс. Хорошее боролось с лучшим, и от искр этой битвы можно было зажигать костры.
Павлов проследил взглядом путь Архипова. Тот сел за дальний столик, тут же с двух сторон подсели его спутники, продолжая выпрашивать людей и технику. Свободные пилоты, слонявшиеся по столовой, при виде начальства тут же притихли. Перестали болтать и травить анекдоты, сосредоточились на еде. Шумная компания закончивших смену пилотов быстро ретировалась в полном составе. И лишь некоторые ребята постарше с интересом поглядывали на мощную спину Архипова.
Павлов так и не завел друзей. Да, он с удовольствием общался с ребятами-пилотами, слушал их шутки, да и сам порой вворачивал анекдотец. Но… Он был самым старшим из них. Два десятка молодых ребят, каждый со своим характером, отчаянные головы, пустившиеся в дальний путь без надежды на возвращение. Пилоты, искренне любившие свои малые суда, называвшие транспортные катера не иначе как истребителями. Они горели желанием что-то делать. Неважно что. Главное делать – быстро, шумно, громко. А Павлов свое отшумел. Неудачные старты, аварии на станции, экстренные посадки. Друзья, мгновение назад смотревшие на тебя с надеждой, а секунду спустя превратившиеся в мертвые тела… Павлов больше не хотел шумно и громко. Он хотел степенно и надежно. Монолитно. Не умел так, из-за чего его раньше и отстраняли от управления судами, – но хотел научиться.
Вскинув голову, Павлов поймал взгляд Рима Зотова – старшего пилота второй смены. Он был младше Павлова, но тоже уже не хотел шумно и громко. Рим – высокий и худой, с длинными черными волосами, совершенно не характерными для пилота, со стороны был похож на талантливого и печального художника. Но на самом деле он был талантливым пилотом. Одним из лучших. Они с Павловым обменялись едва ли десятком слов за все это время, но Николай с интересом изучал данные полетов своего коллеги.
Рим поднял черную бровь, мотнул головой в сторону Архипова. Павлов свернул информационный планшет в трубочку, сунул в нагрудный карман серебристого комбеза пилота, медленно кивнул. Поднялся. И пошел к столу директора.
Они подошли одновременно – плечистый суровый Павлов и тощий, как щепка, Зотов.
– Скользящий график? – тихонько спросил Николай.
– Разбросать по сменам, – кивнул в ответ Зотов.
Архипов, почувствовав, что за спиной кто-то есть, обернулся. Стандартная ложка в его огромной руке казалась чайной. Ученые – оба – замолчали.
– А, – сказал Валерий. – Тихони. Ну, вам-то что? Смерти моей хотите, ироды?
– У многих пилотов большие промежутки между заданиями, – без предисловий бросил Павлов. – Зависит от графика сбора и расстановки зондов.
– Иногда пилот ждет погрузку зондов до половины времени смены, – поддержал Рим.
– Можно оптимизировать расписание, – сказал Павлов.
– Сменный график, – поддержал Зотов. – Не два пилота, нет. Две единицы. А их личности все время меняются в зависимости от графика.
– Спаситель! – возликовал ученый с козлиной бородкой. – Да я вам…
– Нагрузка, – рыкнул человек-гора, прожигая Павлова взглядом серо-стальных глаз. – Дополнительная нагрузка. Ошибки. Промахи. Отставание от графика.
– Для одного – да, – возразил Рим. – А если разложить на всех, то всем достанется понемногу.
– Начальство не позволит, – отозвался Архипов. – Их медики будут заживо есть.
– А график работы пилотов исключительно в вашем ведении, Валерий Леонидович, – мягко отозвался Рим. – Вам и спрашивать никого не надо. Кто когда дежурит, кто кого заменяет…
– Ясно, – буркнул Архипов. – Вижу. Но работы прибавится. И риска.
– Можно подумать, сейчас риска мало, – выдал Павлов. – Мы же не молоко развозим по магазинам. Мы в дальнем поиске. Это наша работа. Все добровольно пошли на этот риск.
– С графиком понятно, – сказал Архипов, придерживая огромной ручищей ученого, собравшегося вскочить с места. – А теперь скажи, пилот, зачем? Зачем дополнительная нагрузка, дополнительный риск и все это прочее «ура»?
Павлов встретил испытывающий взгляд директора. Потом улыбнулся – едва заметно, уголками губ.
– Она – первая, – тихо сказал он. – И мы – первые.
Архипов, тяжело дыша, смерил взглядом пилотов. Потом ученых. Медленно поднялся на ноги, бросил ложку в тарелку с недоеденным борщом. Алые капли разлетелись по белоснежной столешнице. А директор двинулся вперед, как ледокол, раздвигая объемным чревом всех на своем пути.
– За мной, – бросил он на ходу Павлову и Зотову. – В кабинет.
* * *
Вылет из доков станции прошел штатно – Павлов, в сотый раз выполнявший эту операцию, действовал как запрограммированный аппарат. Дождаться разрешения. Когда док открыт, дать десять процентов маневровых, по прямой, потом пятьдесят процентов, две минуты, тангаж в сорок градусов, маневровые на ноль, старт главных.
Всего несколько секунд, и база – огромный серый цилиндр, болтающийся на орбите планеты, – осталась позади, а крылатая машина Павлова плавно опускается к рассчитанной точке на орбите. Все чудесно. Просто прекрасно.
Николай машинально проверил данные систем. Все штатно. Универсал-транспорт, он же УТ2, он же в народе «утюг с крыльями», вел себя превосходно. Большая машина, раза в три больше легкого катера, снаружи походила на грузовой самолет с обрезанными крыльями. А изнутри больше напоминала заводскую мастерскую. Кабина, рассчитанная на трех пилотов, отделена от салона. Салон – огромный, рассчитанный на два десятка человек, уставлен шкафами приборов и станков.
Грузовой трюм сейчас пустует, его полагается набить доверху образцами – чего бы то ни было. «Утюг» – главная рабочая лошадка экспедиции. Таскает груз и людей, собирает информацию, выступает в роли летающей лаборатории, – и управлять им может один пилот. Воистину – универсал. Когда на «Ефремове» планировали выпустить на орбиту базу-транспортер, огромный серый цилиндр, набитый аппаратурой, зондами, катерами и ошалевшими от счастья учеными, то даже вопроса не возникло, что загрузить в доки. База-транспортер, она же БТ, она же «баржа», приняла в доки два УТ2. Могла вместить еще пару, но решили ученых не баловать. Разведка – да, но не комплексные исследования. Их будет вести «Гром», настоящая масштабная экспедиция, для которой «Ефремов» лишь намечает путь. Старт «баржи» на орбиту планеты и так был серьезной уступкой ученым. Всего «Ефремов» нес две «БТ». Каждый модуль мог функционировать самостоятельно, нести на борту экипаж, технику и малые суда. Предполагалось, что обе станции будут активированы после прибытия в систему Скорпиона-18 и направлены на разведку. А здесь, во время технической остановки, необходимой для перезарядки двигателей и их обслуживания, исследовать планеты и не предполагалось. Но ученым только дай палец, они руку по локоть откусят.
Конечно, они не могли пройти мимо случайно встреченной землеподобной планеты – конечно, по космическим меркам. Огромный шар, расположившийся близко к местному солнцу, больше напоминал Венеру, чем Землю. Большой, жаркий, с ядовитой атмосферой и чудовищным давлением. Ничего интересного – с точки зрения уставшего пилота. И – чудо природы, с точки зрения планетолога. Тем более что больше ничего интересного в системе не было – не считая газового гиганта на задворках и куска обожженного камня, болтающегося слишком близко к старой усталой звезде. Нет, конечно, к ним отправили зонды, были назначены исследовательские команды, кто-то уже строчил монографии и докторские, но главный фурор произвела, конечно, ядовитая планета. Она же была первой. И это название само по себе вошло в документы. Конечно, у планеты был свой идентификационный номер, но отныне и навсегда, она запомнится людям как Первая – именно так, с большой буквы. Как частенько бывает – вовсе она не первая, и даже не вторая, планет до нее исследовано достаточно – в той же Солнечной системе. Да и в этой у нее есть две сестренки, и по-хорошему Первой надо было назвать ту, что ближе к светилу, но…
Включив маршевые двигатели, Николай вывел свой транспортник на низкую орбиту и пустился вокруг планеты, подбираясь к зоне прямого контакта с передатчиками на поверхности. О, да. Неделю назад произошло знаменательное событие, вызвавшее как бурю восторгов, так и бурю возмущения. Рим впервые посадил транспортник на поверхность Первой – под мудрым руководством трех восторженно орущих планетологов. То, что пилоты всем департаментом рассчитывали этот маневр больше недели, было мало кому известно. Начальство выражало недовольство задержкой старта корабля и напрасной тратой ресурсов, ученая часть пела от счастья, а члены экипажа «Ефремова» отдавали Риму честь, встретив его в коридорах корабля.
Рим стал первым – и это было прекрасно. Павлов тоже мог стать первым. Они вдвоем сделали первые расчеты маневра посадки, устав впустую кружить по орбите и слушать бесконечное нытье планетологов на помехи в работе аппаратуры. Это и стало самым сложным в их работе. Ведь после не слишком удачного эксперимента со скользящим графиком, Архипов снял обоих энтузиастов с регулярных вылетов и окончательно отдал в лапы ученых. Оба пилота были только рады – задача была невероятно сложной, масштабной и чертовски интересной. Они работали как проклятые, стараясь проложить курс посадки, – молчаливые, сдержанные, не позволяющие себе лишний раз улыбнуться. Их даже стали называть молодцами из ларца, одинаковыми с лица, хотя плечистый Павлов ничуть не походил на долговязого чернявого Рима.
Схему десять раз прогоняли на моделях в компьютерном центре малых судов. А финальную версию – на центральных вычислительных модулях самого «Ефремова» – работавших раз в десять быстрее. И в итоге пилотам удалось убедить самых отчаянных скептиков – это возможно. И Рим стал первым на Первой.
Павлов не завидовал – ничуточки. Рим ему нравился – умный, немногословный, рассудительный, избегающий необоснованного риска и готовый рискнуть по-настоящему, если есть необходимость. Не было у парня ни бравады молодых пилотов, ни излишней отваги и самонадеянности более опытных пилотов. Идеальный напарник, по мнению Павлова, которого многие считали и раздражительным, и излишне рисковым. Может, именно поэтому Николай и стал вторым – через сутки после Рима.
Спустить аппаратуру на поверхность – плотную, выжженную, горячую, напоминающую подножье вулкана – было работой Рима. Забрать ее оттуда – работой Павлова. Когда все убедились, что посадка и взлет вполне реальны, началась настоящая война в верхах. Ученая часть поедом ела администрацию и в конце концов добилась своего – на поверхность отправили трех ученых-планетологов, готовых целовать эту ядовитую поверхность. За это администрация пошла на уступки капитану звездолета, потребовавшему, чтобы абсолютно все исследования были свернуты после этой операции. «Ефремову» пора было отправляться в следующий прыжок. И пока все остальные исследовательские программы сворачивались, пока системы корабля ставили на консервацию для межзвездного прыжка, лихорадило лишь планетологов. Высадка на планету должна была стать кульминацией посещения этой системы. И вот – Рим внизу, рядом три планетолога, плачут и целуются, салют, феервеки, поздравления… А кто работает среди всего этого? Павлов.
Николай не возражал. Сейчас на борту базы царил сумасшедший дом. Ученые спешно писали данные на носители, анализировали, пытались максимально насытить последние рабочие минуты. А Павлову оставалось сделать лишь одно доброе дело – слетать к Зотову. Он сейчас торчал на планете шестой час, вместе с тремя учеными, прилипшими к своей аппаратуре не хуже пиявок. Через полчаса Рим должен стартовать – забрать ученых и всю их уникальную аппаратуру, которой доверху забили его «утюг». А Павлов должен был забрать остальное – все датчики, измерители и прочий скарб, оставленный там Римом во время предыдущих визитов. Вроде как подмести в комнате, забрать мусор, уйти последним. И не забыть выключить свет.
Датчики связи пискнули, подтверждая контакт. Вот и нужный квадрат, тут есть связь с поверхностью. Пора приниматься за работу.
* * *
Связь с планетой была затруднена. Несмотря на использование орбитальных усилителей, устойчивый сигнал можно получить, только пролетая над конкретной точкой. И пролетая над зоной базирования Рима, Павлов постарался не упустить удачный момент. Рим ждал его вызова. Видеосигнал так и не прошел, но зато удалось настроить голосовой канал.
– Павлов, – раздался в кабине тихий голос Рима, едва пробивающийся сквозь помехи. – Прими пакет данных.
– Пускаю в обработку, – тут же отозвался Николай. – Это что, погода?
– Да, наши наблюдения, обязательно посмотри перед заходом. Не бери данные со спутников. Тут все быстро меняется. Будешь садиться на втором витке?
– Да, – быстро ответил Павлов. – Как вы там?
– Терпимо, – отозвался пилот. – Но пора уходить. Как сядешь, быстро собираем аппаратуру и стартуем. Приближается буря.
– Стартуй сейчас, – предложил Павлов. – Я один справлюсь. Соберу зонды и тестеры, сверну сеть датчиков. Это быстро.
– Садись, – коротко отозвался Рим. – Ты уходишь из зоны связи. Нужен твой совет. Смотри погоду.
Павлов нахмурился. Голосовой канал отключился, но данные продолжали поступать – тонкой струйкой, пытаясь догнать уходящий по орбите катер. Погода действительно не радовала. Атмосфера Первой – это вам не Земля. В основном – углекислый газ. Немного примесей азота. И ветра – безумные ветра, которые гонят облака из серной кислоты, способные разъесть что угодно на своем пути. Павлов вывел на экран общий вид планеты – серый шар, покрытый непроницаемым лохматым покрывалом, сквозь которое невозможно вести наблюдение в видимом свете. Хорошо еще, что пропускает радиоволны. Только так и удалось составить примерную карту и выбрать место посадки.
Заход на второй виток Николай отдал в руки автоматике, а сам быстро просмотрел пакет данных, полученных от Рима. Да, обстановка не курортная. На верхней границе атмосферы скорость ветра достигает трехсот километров в час. Самая опасная зона. Именно сквозь нее и придется падать. А там облака вращаются быстрее, чем сама планета. Но потом, на высоте в полсотни километров, станет легче. Там условия больше похожи на Землю. И ветра потише, и давление похожее. Там можно чуть расслабиться. А потом нырок к поверхности, где давление больше земного в девяносто раз. Сернистые облака, безумные ветра, кислотные дожди, которые испаряются прежде, чем коснутся раскаленной поверхности, перепады температур в четыре сотни градусов… Как хорошо, что Земля научилась делать прочные корабли. Чертовски прочные и выносливые. Да, для посадки УТ2 пришлось немного модифицировать – покрыть десятком защитных слоев, усилить температурную защиту. Но главное, основа – выдержала. Те, кто планировал экспедицию на Земле, казалось, предусмотрели тройной запас прочности. Техника выдержит. Теперь все зависит от людей.
Тихо вздохнув, Павлов отключил автоматику, откинулся на спинку кресла. На секунду прикрыл глаза. Потом вывел схему посадки, скорректировал данные по погоде и дал старт.
Его «утюг» провалился в верхние слои атмосферы и начал снижаться. Нет, не камнем, как можно было бы на Луне или Марсе. Наискось, уменьшая трение, падая в серое месиво между двумя супервихрями, гуляющими по планете. Главное – идти туда, где меньше сопротивление. Прокладывать курс, мгновенно реагируя на изменения в атмосфере. Для этого нужно следить за датчиками, предугадывать их показатели – на таких скоростях данные устаревают в тот же миг, как появляются на экране. Грозы. Да, электричества в облаках много, слишком много, пожалуй, лучше обойти этот участок. Снижение. Перегрузки… Пора.
Павлов включил ракетные двигатели и уронил свой катер в серое месиво атмосферы Первой.
* * *
Посадка вышла жесткой. В зоне посадки погода действительно испортилась, и перед самой поверхностью транспортник Николая сильно снесло волной горячего, как ад, ядовитого месива, лишь условно именуемого воздухом. Павлов выправил машину, посадочные двигатели катера отработали идеально. Но сесть, вернее, плюхнуться на относительно твердый грунт пришлось на полкилометра левее. На самом краю исследовательского лагеря, как называли точку посадки. Катер Рима оказался на противоположной стороне. А между катерами раскинулось раскаленное поле пепла, пыли и черт знает чего еще – Павлов, как истинный пилот, называл это просто грязью. Слева высокие холмы, справа пустошь, в центре – крохотная площадка, по которой раскиданы зонды и самоходные исследовательские лаборатории. Видимость – ноль. Лишь бурое раскаленное месиво за бортом. Только благодаря данным радаров и сканеров можно построить компьютерную симуляцию ландшафта и взглянуть на обстановку невооруженным взглядом.
Павлов взглянул. Вздохнул – тяжело, с присвистом. Придется повозиться, быстро загнать аппаратуру в трюм не получится, скорости у роботов не космические. Двигатели на ноль, связь… Нахмурившись, Николай тронул приемник и активировал вызов на аварийной волне. Что за…
– Павлов, – прорвался сквозь треск низкий голос Рима. – Сел? Вижу тебя на экране, самый край площадки. Все в норме?
– В норме, – отозвался Николай. – Снесло немного при посадке. А ты чего на аварийке? Да еще из скафандра?
– Не хочу, чтобы пассажиры слышали, – тихо ответил Рим. – Николай, у меня тут не все гладко. Нужен твой совет.
– Совет? – осторожно спросил Павлов, и неприятный холодок пополз между лопаток. – Объяснись.
– В общем, так, – прошептал Зотов. – У меня странные помехи в контуре управления двигателей. Если кратко, проблема с распределителем сигнала. Команды проходят с задержкой. На двигатели. Микрозадержка, три сотых и плавает от пяти, но ты понимаешь…
Павлов закусил губу. Он понимал. Три сотых, когда ты на космических скоростях идешь сквозь бурю, у которой собственная скорость выше твоей, это слишком много. Ты дал команду, но через три сотых она будет уже неверной. И дело даже не в этом. Это отчетливый сигнал о том, что аппаратура работает неверно. А это значит, что в любой миг может вылезти такая ошибка, что три сотых задержки покажутся раем на земле.
– А дублирующий контур? – быстро спросил Павлов. – Резервный узел как…
– Это на дублирующем, – мрачно отозвался Зотов.
– Основной? Что с основным?
– Сдох при посадке, на пятидесяти километрах, – тихо ответил Рим. – Садился на дублирующем, тогда и заметил. Основной не отзывается на команды в принципе.
– Ты почему… – Николай задохнулся от ярости. – Почему не сообщил?!
– Кому? – спокойно отозвался Рим. – Тебе на «баржу»? Ты ничего бы не сделал. Только панику бы поднял. На «Ефремова»? С такой-то связью… Да, я отправил отчет пакетом дальней связи. Он еще идет и будет идти часа два. А времени у нас нет.
Павлов покосился на экран, показывающий симуляцию движения атмосферы. Времени действительно нет. От гигантского циклона, размером с приличный материк, отошел активный фрагмент и движется сюда. Выглаживая на своем пути поверхность, словно раскаленный утюг. Еще и потряхивает – недалеко группа активных вулканов. Скоро будет извержение, но это мелочи по сравнению с бурей. Но это и общую атмосферу не улучшит. Песчинок в воздухе будет достаточно, чтобы порыв углекислого газа превратился в режущую фрезу.
– Ремонт? – вслух предположил Павлов. – Похоже на сбой программного ядра, возможно, от электромагнитных полей атмосферы. Прогнать тестирование, обнулить настройки, загрузить заново заводскую конфигурацию из резервного контура. Это на основной. Резерв нужно просто откалибровать…
Еще не договорив, Павлов понял, что все зря. На это надо несколько часов – при хорошем раскладе. А через несколько часов тут будет ад, сквозь который «утюг» не поднять. Можно, конечно, попытаться ее пересидеть. Дождаться помощи, спасательных рейсов с «Ефремова». Но хватит ли прочности катеров? Ветер такой скорости с песчинками поверхности режет, как металлообрабатывающий станок. Плюс кислота. Плюс температура. Плюс извержение. Вероятность, что зальет лавой – минимальна. Примерно такая же, как вероятность того, что на супернадежном катере одновременно выйдут из строя и основной и резервный контуры.
– О чем ты хотел спросить? – мрачно осведомился Павлов, хотя уже знал – о чем.
– Марс, – откашлявшись, сказал Рим. – Ты тогда поднимал катер с Марса примерно в таких же условиях. Не стал отсиживаться, решил спасти людей…
– Да, – сухо ответил Николай, закрывая глаза. – Да, было.
– Ты… – Зотов помедлил, но потом решился: – Ты жалел о своем решении?
– Они были моими друзьями, – помолчав, сказал Павлов. – Ника и Тим. Молодые, веселые. Была болтанка. У Ники сорвало ремни, Тим отстегнулся, полез к ней, крепить… Их разбило о стены. Обоих.
– Я… – Рим замешкался, не зная, что сказать.
– Не жалел, – отрезал Павлов. – О своем решении – не жалел. О том, что не хватило опыта провести катер ровнее или заранее проверить все крепления – жалею каждый день. Крики, споры, паника. Слезы, истерика. Надо всех убедить, всех усадить, пора стартовать, а они ругаются, кричат друг на друга. Я поднял катер с опозданием, полностью ушел в управление, даже не оборачивался. Узнал, что случилось, только когда вышли в верхний слой.
Павлов замолчал, и на аварийном канале воцарилась тишина, нарушаемая только треском помех и шершавыми отголосками разрядов молний в атмосфере.
– Что мне делать? – наконец сказал Рим. – Коля…
– Взлетать, – резко сказал Павлов. – Прямо сейчас. Ничего не жди. Ничего не говори. Кто посмеет возражать – к ногтю. Заткни им рты. Никакой паники. Вплоть до укола успокоительного. Быстро, решительно, деловито. Покажи всем, что ты полностью уверен в ситуации, что все идет штатно.
– Я боюсь, – шепотом признался Рим. – Коля, я боюсь этого чертового блока. У меня руки леденеют. Не за себя боюсь, я…
– Сколько у вас тяжелых скафандров на борту? – резко спросил Павлов, отстегивая ремень.
– Дюжина, – удивленно отозвался Зотов. – Стандарт. Но это просто набор, никто ими не пользовался… Ты что задумал?
– Одевайтесь, – резко бросил Павлов. – Все. Идите сюда. Будешь взлетать на моем катере. Чем быстрее, тем лучше.
– Да они одеваться будут полчаса! – воскликнул Рим. – А идти в такой погоде…
– Это все равно быстрее, чем чинить блок, – отрезал Павлов. – А дорога… Я сейчас приду. Проложу курс. Все будет тип-топ.
– Ты себя хорошо чувствуешь? – осведомился Зотов. – Знаешь, что за бортом?
– Знаю, – отрезал Павлов. – А знаешь, что там будет через час?
Рим выругался – тихо, с затаенным отчаяньем.
– А аппаратура? – спросил он. – Мой «утюг» превратили в летающую лабораторию. Тут этого добра, как грязи за бортом. И большинство в единичном экземпляре. А впереди еще столько исследований… Ученые взбесятся.
– Кто взбесится, дашь тому по сопатке, – рявкнул Павлов, выворачиваясь из кресла управления. – Сначала люди, потом подумаем о технике. Запихивай всех в костюмы, быстро! Хотел совет – вот он. Увозим людей. Немедленно.
Зотов со щелчком отключил аварийный канал, и Павлов быстро вышел из кабины. Он двинулся в хвост, к грузовым отсекам. Пять минут? Он должен уложиться в пять минут. Не больше. До корабля Рима еще идти и идти…
– Должен, – прошептал Павлов.
* * *
Забрало шлема тяжелого скафандра Павлов и не открывал – снаружи все равно ничего не было видно. Серо-бурое раскаленное месиво мело по площадке так, что казалось – пилот попал в недра огромного пылесоса. Трехмерная модель площадки, нарисованная компьютером и обновляющаяся в реальном времени, была выведена на внутреннюю поверхность забрала. Зыбкие линии, напоминающие старую компьютерную игру, грубая обрисовка поверхности, мерцающие линии курса с метками скорости, данные о внешней обстановке.
Обстановка удручала. Упаковываясь в скафандр высокой защиты, Николай и не догадывался, что все будет именно так. Ветер – да. Отсутствие видимости – да. Но температура не штатная даже для этой планеты. Система тяжелого скафандра, разработанного специально для работы в экстремальных условиях, получившая метку СВЗ, едва справлялась с терморегуляцией. Температура росла, подключилась активная система охлаждения, расход заряда батарей резко возрос. Радиация тоже не радовала – где-то рядом оказался сильный источник, возможно, под самой поверхностью. Пока терпимо, но системы не рекомендовали оставаться в этих условиях более получаса. Автоматика скафандра уже предлагала вернуться под защиту брони катера, и довольно настойчиво. Но Павлов шел вперед. К катеру Рима.
Собрался он быстро, и больше всего времени потратил на активацию киберов. Трех штатных работяг он выгнал в поле – собирать зонды и датчики, раскиданные по площадке. Связался с автоматическими лабораториями и дал приказ возвращаться в точку сбора – к катеру Рима. Успеют – хорошо. Не успеют… И ладно. Главное сейчас – люди.
Сам Павлов двинулся к намеченной точке в сопровождении «танка» – так пилоты прозвали огромного универсального кибера, использующегося для разведки поверхности. Выглядел он как черепаха – серая полусфера на гусеничном шасси, доходящая человеку до груди. Прочный, как алмаз, напичканный всевозможными датчиками и инструментами, в данном случае он был идеальным спутником.
Обернувшись, Николай проверил трос. Да, простой, но чертовски крепкий трос тянулся от кибера в серое месиво, к катеру. Простая, даже примитивная страховка – идеальный вариант. Тянется из недр «танка», крепится к заглушке пассажирского люка. Пятьсот метров? Да легко! Страховочный фал для работ где угодно – и на земле, и в открытом пространстве. Просто. Надежно.
Кибер был тяжелым и обтекаемым – ветер для него ерунда. Он дойдет до своей цели в любом случае. А Павлов, прикрепленный к нему страховочным комплектом скафандра, дойдет вместе с ним. Ветер усиливается, сбивает с ног. Механические усилители СВЗ ощутимо напряжены, подрагивают, обратная связь с механикой отдает рывками в мышцы. Но надо идти. Надо.
Сильный порыв ветра ударил в грудь. Павлов попятился, скафандр, сопротивляясь рывку, наклонился, и пилот нырнул головой вперед. Он уперся руками в вязкое месиво, заменявшее здесь землю, и замер в позиции бегуна, собравшегося установить мировой рекорд. Кибер, ощутив, что оператор остановился, замедлил ход, запросил команду.
Павлов, мокрый как мышь, тяжело дышал. Вязкое, горячее, радиоактивное месиво у него под руками постепенно поддавалось, пытаясь засосать в свои недра металлическую песчинку, посмевшую опуститься на смертельно опасную поверхность. Вздохнув, как штангист перед рывком, Павлов выпрямился, сделал пару шагов, качаясь от ветра, ухватился за робота и двинулся вперед. «Танк» тронулся с места, плавно качаясь на шасси, Николай привычно проверил трос. Натянут, но не сильно, крепления в порядке. Теперь уже близко. Судя по трехмерной проекции, до катера Рима метров сто. Если бы не этот чертов буран, его можно было бы видеть невооруженным взглядом.
Пискнул срочный вызов, и Павлов активировал аварийный канал скафандра. Да, на этом расстоянии можно и напрямую, тут обойдется и без усилителей катера.
– Николай, – позвал Рим. – Мы готовы.
– Отлично, – прохрипел Павлов. – Подбираюсь к пассажирскому шлюзу. Открывай, но не выходите. Буду через пару минут.
– Я вижу, как ты приближаешься, – тихо сказал Зотов. – Что это ты тащишь с собой? Танк?
– Он самый, – тяжело дыша, отозвался Павлов. – Как ученая братия?
– Нормально, – отмахнулся Рим. – Радуются приключению. Как дети. Но пришлось дать обещание, что эту лабораторию мы заберем. Они не просто так садились на планету. Тут уникальная аппаратура, набитая уникальными данными. Так они выразились. Николай?
– А, – откликнулся Павлов, направляя робота к смутно видимой громаде катера, похожего на грузовой самолет с обрезанными крыльями.
– Тяжело идти? Дойдут ребята?
– Тяжело, – не стал отпираться Павлов. – Температура, радиация. Ветер усиливается. Проверь, чтобы все включили аварийный режим автоматики скафандра. Но они дойдут, Рим.
– Послушай, Николай, я…
– Берегись, – прогудел Павлов. – Паркуюсь!
Катер Рима утонул в буром месиве планеты по самые крылья, и выпускать грузовой трап не понадобилось. До открытого люка оставалось метра три, и Павлов уже видел его черный провал сквозь серые вихри ветра. Дошел. С плеч словно гора упала. Выпрямившись, Николай перевел дух, подогнал кибера к самому входу и подошел к люку. Уровень груди, высоковато. Но залезть можно.
Скафандр ВЗ был огромным, неповоротливым чудовищем, внешне напоминавшим робота из старинных кинофильмов. За прочность надо платить, это верно. Но уж для простой акробатики его возможностей вполне хватало – спасибо конструкторам.
Уцепившись клешнями за край борта, Павлов активировал усилители, подтянулся, уперся ногой в купол робота и легко перевалился через борт, нырнув в шлюз. Встал на четвереньки, а потом, под гул гироскопов, медленно выпрямился.
В шлюзе было темно, компьютерная система не прорисовывала его внутренности. Павлов включил прожектор на груди, и из полутьмы поступили четыре плечистых силуэта – скафандры ВЗ. Три ученых и Рим, все правильно.
Один из скафандров подался вперед, разгребая нанесенное ветром в шлюз месиво, коснулся его плеча… И только тогда Николай сообразил, что пора включить общую волну. Едва он активировал канал, сразу стало шумно. Ученые говорили одновременно, взволнованно, и Павлов едва разбирал их слова. То, что все они стояли прямо перед ним и при этом нельзя было угадать, кто из них говорит, жутко бесило.
– Данные, – грубый мужской голос. – Данные обязательно. Павлов, вы меня слышите? Делайте что угодно, но информацию…
– Два энерготрона, лучевой анализатор, генератор волн, – перебил его звонкий мальчишеский тенорок. – Остальное можно бросить. Черт с ними, с зондами…
– Я тебе дам, черт с ними, – сухой кашель. – Рим, аппаратуру нужно забрать. У нас еще куча работы и…
– Ша, – громко сказал Павлов. – Все я понял, товарищи ученые. Заберем и вывезем. А теперь, будьте так добры, замолчите. Сейчас все дружно спуститесь к киберу. От него идет трос до моего катера. Пристегнулись стандартным креплением скафандра к тросу и медленно пошли к цели. Всем ясно?
– А экскурсовод будет? Лекцию о местных достопримечательностях…
Павлов прикрыл глаза. Треснуть бы этому юмористу по шее. Но все в скафандрах, да и не угадать, кто это ляпнул.
– Будет вам экскурсовод, – рявкнул Николай. – И кофе с какао тоже. Все, операция эвакуации гражданского персонала началась. Встали и пошли. Рим, помогай сгружать.
– Эвакуатор, блин, – отозвался один из ученых. – Павлов, модель номер ноль ноль один.
Николай прикусил губу, отключил общий канал и ответил на аварийный вызов Рима.
– Не злись, – быстро сказал Зотов. – Они так страх прикрывают. Сбрасывают напряжение.
– Знаю, – зло бросил Николай. – Но это не игрушки, Рим, не игрушки. Все серьезно.
Зотов тем временем встал в проеме двери и придержал первого ученого, шагнувшего наружу. Помог ему сесть, ухватил за плечи. Подстраховал.
– Николай, – позвал Рим, сопя от натуги. – Знаешь, что я подумал?
– Что? – мрачно отозвался Павлов, хватая второго ученого за плечо и подталкивая к напарнику.
– Тебе нужно идти с ними, – выдохнул Рим. – Это твой катер, ты его знаешь. Прошел весь путь по поверхности. Доведешь ребят, погрузишь и стартуешь. А я тут как-нибудь сам.
– Как-нибудь? – возмущенно осведомился Павлов. – Рим, ситуация и так аховая. Вывози людей!
– Но почему я! – воскликнул Зотов. – Твой катер, твой полет.
– Дурак, – резко сказал Павлов. – Рим, ты классный парень, но дурак. Это же люди. Ты свои показатели разбора полетов смотрел?
– Да, – протянул опешивший Зотов. – Всегда смотрю после смены, а что?
– А мои смотрел?
– Нет. Твои-то мне зачем?
– А я смотрел и твои, и свои, – отрезал Павлов, – сравнивал. Планируемое время посадки и фактическое. Планируемая точка посадки и фактическая. Расход топлива. Скорость. Точность. У тебя показатели на двенадцать процентов лучше моих. Рим, ты на двенадцать процентов точнее и аккуратнее меня. Ты лучший пилот. Поэтому ты повезешь людей, а я займусь техникой.
– Двенадцать процентов, – медленно произнес Зотов. – Я даже не думал… Слушай, Павлов, это же мелочи…
– Тут не бывает мелочей, – отрезал Павлов. – Погода ухудшается с каждой минутой. Тебе и так придется взлетать в экстремальных условиях. Черт, они тут сами по себе экстремальные, а еще и буря… Рим, дружище, ты понимаешь, мне на взлете может не хватить этих процентов. Точность, скорость, время реакции… Это не компьютерная симуляция.
– Я понимаю, – помолчав, отозвался Зотов, опуская в проем шлюза следующего ученого. – Но…
– Если бы это был Марс, я бы полетел сам, – отозвался Павлов. – Его я знаю, как свои пять пальцев. Но здесь, на незнакомой планете… Рим, поверь, двенадцать процентов – это очень много. Даже пять – много. В сердце бури, на взлете, даже два процента – это много. Ты же пилот. Ты знаешь.
– Знаю, – сухо отозвался Зотов. – Но это как-то…
– Давай так, – горячо перебил Павлов, толкая последнего ученого в лапы напарника. – Какая версия программного обеспечения установлена на распределяющем контуре твоего сбойнувшего узла?
– Что значит какая? – удивился Рим. – Программа заводская, без наименования, штатная система управления.
– Нет, – отозвался Павлов. – В прошлом месяце техники обновили программное обеспечение малых судов. Версия уже два ноль и чуть отличается от заводской.
– Почему я об этом не знаю? – возмутился Зотов.
– Потому что это вне компетенции пилотного состава, – отрезал Павлов. – Это информация для техников. Если бы поменялась программа пилотирования, тебе бы сообщили. Но это железо, пилотам об этом не надо знать, это работа техников.
– А ты откуда тогда знаешь? – спросил Рим.
– Учу матчасть, – буркнул Павлов и добавил тоном ниже: – Может, поэтому и разница в двенадцать процентов. Надо было больше гонять на симуляторах, а не сидеть за схемами.
– Матчасть малых судов? – удивился Рим. – Но мы все учим…
– Матчасть всего корабля, – устало ответил Павлов. – Слежу за всеми изменениями. Есть плановый график обновления программного обеспечения на «Ефремове». Где, что, когда и зачем меняют. Иногда, когда мне интересно, копаю глубже, спрашиваю у инженеров, техников.
– Ясно, – медленно отозвался Рим, садясь на край шлюза. – Я понял. Экзамен на звездного пилота? Хочешь в рубку?
– Да, – просто ответил Николай. – Хочу однажды отправить огромный корабль в дальний скачок. Сам. Я летал на всем, что ходит внутри Солнечной системы – кроме прыжкового корабля. Кроме того, я отстал на два года. Ты же знаешь… Вот, нагоняю.
– Я понял, – тихо отозвался Рим. – Твоя идея ясна. Я лучше пилотирую, ты лучше разбираешься в технике. Это правильно. Все логично. Но все же… Что-то не так, Николай. Понимаешь, у меня такое чувство, что я тебя здесь бросаю. Может, черт с ней с техникой? Пошли. Полетим все вместе.
– Бросить казенное добро? – притворно изумился Павлов. – Ученые нас живьем зажарят в своих волшебных микроволновках. Расслабься, Рим. Все не так плохо. Пока будешь взлетать, я попробую восстановить блок распределения. Получится – взлечу. Да, погода портится, будет болтанка, но без людей на борту мне будет гораздо легче, понимаешь?
– А если не получится? – тихо спросил Рим.
– Забаррикадируюсь и отсижусь здесь, – просто ответил Павлов. – Это же не метеоритный дождь. Ну засыплет немного, может, придется с «Ефремова» прислать эвакуатор. Сам потом и прилетишь за мной. Вместе с бригадой ремонтников и запасными блоками.
– Зачем, – устало спросил Рим. – Вот зачем это все, а?
– Потому что это наша работа, – серьезно ответил Николай. – Рим, мы здесь зачем? Собирать информацию, вести исследования. С риском для жизни. С огромным риском для жизни. Мы прилетели сюда не для того, чтобы меряться показателями пилотирования. А для того, чтобы собрать данные о планете. Открыть новые горизонты. Совершить прорыв, какого еще не было в науке Земли. Мы первые, Рим. И нам – всем нам – нужно содержимое этого летающего научного центра. Он наша цель. Он моя цель. И я его отсюда вытащу. А ты вытащишь людей. А теперь все. Мы слишком много говорим. Пора идти, пилот. Пора.
– Ладно, – сухо отозвался Рим. – Все понял. Работаем, коллега. Есть совет на дорожку?
– Есть, – отозвался Павлов.
Он наклонился над сидящим пилотом, уткнулся своим шлемом в его шлем. Отсюда, снаружи, Николай не мог видеть лица Зотова, но если бы мог – заглянул бы прямо в глаза.
– Привяжи их, – прошептал Павлов. – Заблокируй намертво, любым способом. Привяжи канатами к креслам, привари их скафандры к ложементам сваркой. И после этого не оглядывайся на них, не отвлекайся от управления до самых верхних слоев. Понял?
– Понял, – серьезно отозвался Зотов. – Удачи, пилот.
– Удачи.
Павлов стукнул клешней скафандра по плечу Рима, и тот скользнул за борт, в руки ожидавшим его ученым. Николай подключился к системам шлюза, дал команду закрыть люк, включить систему очистки. И стал ждать, наблюдая в свете прожектора за тем, как медленно закрывается броневая плита, отрезая его от внешнего мира.
* * *
Комплекс дезактивации не помог – тяжелый защитный скафандр сильно «фонил» радиацией, и Павлов бросил его в шлюзе. В своем летном комбезе, который лишь из уважения назывался скафандром, он быстро прошел второй шлюз, миновал системы очистки и шагнул в пассажирский салон катера уже чистым, как после бани.
Проходя между рядами кресел к двери, ведущей в кабину катера, Павлов сжимал крепкие кулаки. Ногти впивались в ладони, но он не чувствовал боли. Нужно сосредоточиться на работе, вспомнить устройство катера, принципиальные схемы, методику ремонта систем управления, но в голову лезли одни глупости. Это конец. Сбылся самый страшный кошмар. Он снова на поверхности планеты. Не может взлететь. Его бросили здесь навсегда, а буря, буря идет со скоростью реактивного катера и скоро будет здесь. Его похоронит под тоннами радиоактивного ядовитого месива, заменяющего здесь почву. Никто и никогда…
Зарычав, Павлов со злостью стукнул кулаком в дверь кабины. Стукнул еще раз, еще. Разбил костяшки, содрал кожу. Боль вспыхнула в руке, и Николай встретил ее с облегчением. Еще что-то чувствует. Еще жив. Есть надежда.
Распахнув дверь, Павлов ворвался в кабину управления так, словно спешил на пожар. Лихорадочно запустил системы, подключил свой пилотный скафандр к беспроводным системам управления, надел и зафиксировал прозрачный шлем. На забрале тут же раскинулась голубая карта – схемы контроля движения. Пилот замер в центре кабины, водя перед собой руками, перебирая схемы и чертежи, заложенные в память бортовых систем. Работа. Только работа.
Наконец, он нашел нужный контур. Не прикасаясь к панели, активировал аварийный режим, дал команду разблокировать ремонтные люки. Развернулся на одной ноге, как в детстве, и, посасывая разбитые костяшки кулака, направился в пассажирский салон.
Громко топая, чуть раскачиваясь, словно под неслышимую музыку, он прошествовал в конец салона, распахнул стенной блочный шкафчик, достал набор ключей и длинный штырь блокиратора. Нагнулся, сунул блокиратор в панель на полу, открыл замок, дернул на себя. Панели разошлись, открыв «подвал» – еще один маленький этаж катера, предназначенный для ремонтных работ.
Павлов прошелся по салону, поднимая панели в полу, и вскоре длинная траншея протянулась от хвоста к носу, расчертив катер пополам. Отбросив штырь, Павлов спрыгнул в траншею, провалился в нее по самые плечи. Присел, окинул взглядом узкий проход. Вот оно – сердце катера. Все системы управления, автономные блоки, дублирующие модули, компьютеры, вычислители, анализаторы. Хорошо, что проблема с автоматикой.
Если бы проблема была в самих движках, пришлось бы открывать корпус снаружи, как это делают в доках. Или, если бы проблема была в топливной системе, пришлось бы вскрывать грузовой шлюз. А автоматика…
Плевое дело, подбодрил себя Павлов. Протиснувшись мимо резервных мониторов контроля, он двинулся дальше, пробираясь мимо блестящих металлических задвижек и ручек, пока не нашел блок управления нагрузкой двигателей. Не доверяя автоматике, разблокировал его вручную, выдвинул блок из стены, словно обычный бельевой ящик. Внутри обнаружился монитор тестирования и мешанина из плат, кристаллических конвекторов, мотки оптоволокна. Обычная начинка.
Вытащив из рукава шнур коннектора, Павлов воткнул его в аварийное гнездо, напрямую подключив системы своего пилотного скафандра к проблемному блоку. Беспроводная связь вроде бы работала хорошо, но Николай не хотел рисковать – мало ли какие помехи могут возникнуть на этой бешеной планете. Лучше не рисковать.
Выведя на экран шлема схему контроллеров, пилот быстро нашел основной блок и запустил систему тестов. Наблюдая за рядами цифр и графиков на экране, Павлов затаил дыхание. Все как говорил Рим – основной блок не отзывается. Питание идет, железо в порядке, но автомат не запускается, не реагирует на команды. Хорошо. Теперь тест дублирующей системы. Тут лучше. Столбцы цифр подсвечены зеленым, показатели в пределах нормы. А вот посыпались ошибки. Задержка в обработке. Задержка сигнала. Проклятая штуковина работает, но иногда притормаживает, словно задумавшийся на ходу пешеход.
Быстро просмотрев результаты предыдущих тестов, проведенных Зотовым, Павлов углубился в просмотр логов работы аппарата. Огромная простыня из команд и результатов их исполнения напоминала цифровой океан. В нем запросто можно было утонуть, если не знать, что искать. Николай знал, что искать – ошибки. Слава программистам – встроенный фильтр помогал отсортировать информацию без дополнительного программного обеспечения.
Итак, вот первый сбой. Основной блок отключился на высоте в полсотни километров. Повезло – это самое безопасное место в атмосфере. Медленные ветра, давление почти как на Земле. А повезло потому, что дублирующий контур включился с задержкой. И так продолжил работать с задержкой – словно чихающий мотор. Почему? Какая команда не прошла…
Павлов с головой ушел в анализ логов. Прогнал пару дополнительных тестов, проверяя отдельные блоки распределителя нагрузки. Прогнал тест вычислителей, оперативной памяти, скорости вычислительных потоков. Все нормально. Проблема только в самом контуре. И в его дубликате.
Затаив дыхание, Николай открыл раздел ремонта и зашел в меню аварийных ситуаций. Настало время для решительных действий. Нужно было сделать то, за что в нормальной ситуации техники палубы вырвали бы ему руки. Просто нажать одну кнопку, пользуясь высшим доступом пилота, и перевести систему в режим ремонта. Это как сорвать свинцовую печатку с опломбированной аппаратуры – обратно уже не приклеишь. Это не мелкий ремонт, это не тесты, это вмешательство в автономную систему корабля.
Затаив дыхание, Николай шевельнул пальцем, и его движение отобразилось на экране – зеленый прямоугольник вспыхнул алым. Нужно только подтверждение.
– Павлов!
Николай вздрогнул, дернулся, и треснулся шлемом о торчавший из стены блок управления. Чертыхнулся, машинально прижав руку к прозрачному забралу.
– Павлов, это Зотов!
– Слышу, – рявкнул он в ответ. – Что у вас?
– Дошли, рассаживаемся, – отозвался Рим. – Ты как?
Павлов помедлил. В голосе Рима явно слышна тревога. Он сильно нервничает, а взлетать в таком состоянии значит искушать судьбу.
– Все путем, – ровным голосом ответил Павлов. – Поднял капот, ковыряюсь в стартере. Искра зверь, но ни шиша не схватывает.
– Что? – удивился Зотов. – Какая искра?
– Ерунда, – отозвался Павлов. – Старый анекдот. Все в порядке у меня. Сижу в ремонтном блоке, собираюсь загружать заводскую конфигурацию. Это займет полчаса примерно.
– Понял, – отозвался Зотов. – Ждем?
– Как там автоботы? – спросил Павлов.
– Кто? А, понял! Самоходные лаборатории вернулись, загнал их в трюм. Сборщик ползает, собирает датчики. Думаю подождать его немного.
Павлов переключился на общий экран, выбрался из ремонтных схем и открыл окно корабельных данных. Проверил показатели погоды. Если датчики не врут, то все довольно печально.
– Взлетай, – сказал Николай. – Рим, чертяка, взлетай немедленно. Ты видел, что с бурей? Она набирает скорость. Через полчаса тут будет настоящий ад. Еще и толчки идут от правой гряды, там, похоже, извержение, плюс радиационный выброс. Стартуй немедленно.
– Николай…
– Взлетай, сукин сын! – рассердился Павлов. – Ты мне мешаешь! Отвлекаешь и задерживаешь! Вали отсюда на полной скорости!
Рим не отвечал так долго, что Павлов на всякий случай проверил канал связи. Нет, аварийка работает. Помех, конечно, много, но автоматика давит их, а голосовой контур усиливает.
– Понял, – наконец ответил Зотов. – Николай, готовлюсь к взлету. Старт минус пять.
– Хорошего старта, – откликнулся Павлов. – Эй, Рим!
– Что?
– Ученых привязал?
– Два раза, – мрачно отозвался Зотов. – Проверил стандартные крепления, все заблокировал, сверху дополнительные рамки.
– Лети, – отозвался Павлов. – Давай, пилот, поднимай птицу.
– Коля, – позвал Зотов и замешкался. – Удачи, Коля.
– Счастливого пути, – отмахнулся Павлов и отключил канал.
Закрыв глаза, он прислушался к себе. Поискал глубоко внутри остатки злости и гнева. Эх, разозлиться бы сейчас – хорошенько так, зарядиться боевой яростью. Это помогает в работе. Но внутри обнаружились лишь усталость и раздражение.
– Гори оно все, – буркнул Павлов и активировал аварийный контур.
Уверенно ткнув в пылающий алым светом прямоугольник, Николай подтвердил свой выбор. Система тихо пискнула, звуковым сигналом подтверждая выбор оператора. Во всей ремонтной траншее вспыхнули алые лампы, сигнализируя о переводе автоматики в ручной режим. Павлов этого и не заметил – он внимательно изучал меню управления ремонтными командами. Сначала следовало выбрать блок. Есть. Основной блок автоматического распределения нагрузки. Есть. Меню ремонта. Меню заводского ремонта. Да, подтверждаю полномочия. Да, хочу. Так. Миллион настроек. Программное обеспечение. Ядро. Версия… Когда только успели наваять, заняться им, что ли, нечем? Ладно. Если это не поможет…
Он ощутил толчок всем телом – катер дрогнул под его ногами, пол затрясся. Всего доля секунды, почти не заметно на общем фоне. Но Николай криво улыбнулся – он знал, что это такое. Рим стартовал. Рывком поднял катер, рванув с места в карьер, отрываясь от бурого месива поверхности. Свечой ушел вверх, прокладывая путь между серыми вихрями, насыщенными серной кислотой. Теперь он один, по-настоящему один на этой чертовой планете. И обратного пути нет. Все.
– Все, – сказал Павлов и решительно ткнул в нужный пункт меню. – Теперь все.
Система загрузки заводской конфигурации. Сбросить все изменения, восстановить заводской режим. Подтверждение. Да, уверен! Начать. Расчетное время восстановления тридцать минут. Да.
Система тихо пискнула, блок управления вспыхнул алым светом. Погас. Следом погас аварийный свет в ремонтной траншее, потом верхний свет, потом погасли все источники света на катере. Остановились все системы. Корабль перестал шуршать, поскрипывать, побренькивать, постанывать. Стало абсолютно темно и тихо – как в гробу. Единственным источником света остался серый квадрат в шлеме Николая, выглядевший как пустой телеканал.
– Твою мать, – сказал Павлов и сел на пол.
* * *
Целую минуту Николай просто дышал, уставившись невидящим взглядом в серый пустой экран перед своими глазами. Медленный вдох, носом. Выдох ртом. Вдох. Выдох. В ушах звенела тишина. Темнота давила на плечи. Николай видел отражение своего лица на прозрачной поверхности шлема – худого, белого, испуганного лица, подсвеченного серой проекцией экрана. Вдох. Выдох. Это похоже на открытое пространство. Кругом темнота и тишина, ты наедине с вселенной, болтаешься посреди нигде. Всего лишь открытый космос. Еще один выход наружу, чтобы бросить взгляд на далекие огоньки звезд.
Павлов моргнул, и его отражение послушно моргнуло в ответ. Просто еще один рабочий выход. Подняв руку, Николай медленно прикоснулся к груди, провел ладонь по датчикам. На плече вспыхнул яркий фонарик, и его луч полоснул по застывшей аппаратуре. Эта вспышка перед глазами мгновенно выбила Павлова из оцепенения, вышибла, как пробку из бутылки.
Застонав, Николай откинулся назад, оперся спиной о стену «подвала», целиком состоящую из блоков аппаратуры.
– Ладно, – прошептал он, – ну, что у нас тут, товарищи инженеры?
На первый взгляд все было плохо. Но не ужасно. Первое – герметичность не нарушена, он в безопасности под броней корабля. Кислорода в избытке – это даже если не считать резервные баки. Да, нет вентиляции, циркуляции и переработки, но это мелочи. Двигаться стало легче – процентов на десять. Это значит, не работают гравитаты, искусственная гравитация отключилась. Хорошо, что на Первой гравитация девяносто процентов от земной. Это мелочи, не считая того, что гравитаты отключаются последними, а значит, каюк всей системе. Что еще? Воздух, гравитация, радиация. Ах да. Температура. Вот с этим хуже. Пока этого не чувствуется, но без активных систем охлаждения, выключившихся вместе со всей системой, температура начнет расти. И быстро.
– Что это было, Ватсон? – пробормотал Павлов, быстро скользя по меню своего скафандра. – Что за черт…
Компьютер скафандра, имеющий автономное питание, работал превосходно. Серое окошечко сменилось синим, проекция легла на забрало шлема, и Николай быстро проверил работоспособность компьютера. Все отлично, все работает. Значит, это не волна радиации, не выброс, накрывший всю площадку. Дело только в системах катера. Которые разом отключились, превратив катер в безжизненный кирпич.
Николай опустился на четвереньки, быстро прополз по ремонтной «траншее», осматривая модули на стенах. Нет питания. Везде. Даже аварийного, даже автономные и резервные генераторы отрубились. Катер превратился в набор запчастей. Так не бывает. Просто не бывает!
Резерв и аварийка работают всегда! Но если вспомнить контур распределения нагрузки… Основной и резервный вышли из строя почти одновременно. Такого, знаете ли, тоже не бывает. Волшебство. Магия.
Задумавшись, Николай ткнулся шлемом в дальнюю стену траншеи. Был бы без шлема – ушиб бы макушку. А так просто встряхнулся.
– Отставить панику, пилот, – скомандовал Павлов сам себе. – Магии нет места в нашем цивилизованном и развитом материалистическом мире. Зато есть место глупости, разгильдяйству и общему бардаку.
Резко поднявшись, Павлов подпрыгнул, оперся о край ремонтной траншеи и выбрался в салон. Кто виноват, это вопрос десятый. Что делать – вот правильный вопрос.
Подсвечивая себе фонариком, пилот прошел в конец салона, к дверям шлюза. Повернулся к правому борту, открыл замок в стене и распахнул створки. Блок аварийного питания, управление запаской – он здесь. Под руками, всегда доступен пилотам и даже пассажирам. Вот блоки, вот мертвый экран управления.
– Значит, так, – пробормотал Павлов, вызывая на экран шлема схему управления питанием катера. – Если это не магия, то…
Вчитываясь в белые буквы на голубом фоне, Павлов старался не торопиться. Если это не магия, значит, аккумуляторы не могли мгновенно разрядиться. Питание где-то есть, но почему-то не идет в систему, даже в аварийку. Электрика – это наука о контактах. Значит…
Павлов направил луч фонаря в недра щитка управления аварийными системами. Вот два блока. Автоматы. В случае потери основного питания включается аварийная схема. Не включилась, не стартовала автоматически. Первая же рекомендация – стартовать вручную.
Затаив дыхание, Николай снял панель, нащупал пальцами переключатель ручного старта. Обычный механический переключатель. В положении включено. Нажать пальцем – выключено. Теперь, с заметным усилием нажать еще раз… Щелчок в тишине катера прозвучал как выстрел. И тут же эхом, глубоко в панели, что-то щелкнуло в ответ. Павлов замер, прислушиваясь. Ничего. Тихо. Пусто.
Прошипев под нос проклятие, Николай выдвинул из стены весь блок автоматического стартера, следуя инструкции, нашел контакты выключателя. Так. Теперь, если верить инструкции, можно отогнуть этот контакт, перекинуть на второй порт перемычку управления, замкнуть схему.
Щелчок был таким громким, что Павлов шарахнулся в сторону и упал на пол. Развороченные внутренности щита аварийного питания осветила короткая вспышка. Потянуло паленым, но Павлова это не волновало. Лежа на полу, он не сводил взгляда с индикатора на панели, зажегшегося красным светом. Мгновение спустя вспыхнул второй, третий, и вдруг по всему салону разлился красный свет аварийных ламп. Где-то под ногами загудели генераторы, в стенах зашуршали вентиляторы. Катер протяжно вздохнул вентиляцией, невнятно забормотал – как очнувшийся после нокаута боксер. Аварийное питание включилось – принудительно.
Павлов медленно поднялся на ноги, чувствуя дрожь в коленях. Гравитаты запустились – это он почувствовал сразу. Катер ожил, пусть и не до конца.
Очень осторожно, стараясь не спугнуть удачу, Павлов подключился шнуром к панели управления аварийными системами и вызвал на экран меню независимого резервного компьютера. Так. Запустился. Работает. Управление системами в норме. Но что произошло? Почему катер превратился в груду мертвого железа? Так, вот записи команд, дублирующие логи, результаты выполнения.
Не поверив своим глазам, Николай еще раз запустил проверку. Итак, система отключилась полностью. Почему же это? А потому что один оператор, дурак из дураков, дал команду вернуть катер в состояние «на заводе». Система послушно выполнила, решив, что катер уже в доке и будет подвергаться серьезному ремонту. Отключилась до состояния «железяки». Пожалуйста, лезь внутрь, разбирай, делай что хочешь. Но дурак оператор дал команду только одному блоку, а не всей системе. Все по инструкции. Как так?
Быстро перебирая разделы меню, Павлов вышел на записи автоматики. Потом на нагрузку электрических схем. Потом на сами схемы, на записи изменений, и почувствовал, как у него волосы встали дыбом. В горле забулькало. Опершись рукой о щиток, Николай согнулся пополам и, не в силах больше сдерживаться, захохотал.
– Инженер, – с презрением выдавил он. – Специалист… Лекции читал…
Да, он думал, что хорошо знает схемы «утюга». И был наказан за свою гордыню. Полез сразу разбираться с проблемным блоком, не удосужившись проверить все системы корабля. А надо было, надо. Рим не зря упомянул, что его катер превратили в летающую лабораторию. И в самом деле – на борту было полно различного дополнительного оборудования. И все оно подключено к системам корабля. Встроено, врезано, вмонтировано – наспех. Чтобы работало. Все электрические системы переделаны, логика перемонтирована. Дополнительные программы. Есть конфликты – мелкие, но их хватало. Чертовы приборы ученых прямо-таки проросли в систему корабля своими корнями, разворотив стандартные системы. Да, проверяли. Да, в штатном режиме все работало. Но крохотная и маленькая ошибочка где-то глубоко внутри – и вот система распределения мощности глючит, у резервного блока сбита калибровка. Аварийка не запускается сама, в ремонтном режиме идет перегрузка основных систем питания. А команда «заводского обслуживания», которую выполняют, может, один раз за все время существования летательного аппарата, отрабатывает не так, как надо. Вернее, отрабатывает она идеально, но – не избирательно.
Резко оборвав смех, Павлов развернулся, прошел по салону, спрыгнул в ремонтную траншею. Так, правый борт. Он вытащил три блока управления питанием. Вот. Чужеродные тела – черные кабели. Уложены ровно, но их тут не должно быть. Это аппаратура ученых.
Недолго думая, Павлов выдернул первый кабель, вытащил штекер из гнезда. Потом второй. Долой! Долой все сомнительное и ненужное. Второй блок. Тут еще хлеще – не просто кабели, тут вмонтирован новый блок управления. Прилеплен прямо сверху основного. Долой. Вытащить штекеры, отключить оптоволокно. Кабели питания – долой.
Задыхаясь от восторга, Павлов прошелся по правому борту, потом по левому. Отключил все дополнительные врезки от оборудования ученых, постаравшись вернуть все настройки бортовых систем в штатный режим. Разорвал все контакты вычислителей ученых с бортовыми компьютерами – мало ли что они там вычисляют и что кидают в общую сеть, мало ли какие команды подают в основную систему. Может, и корректные запросы отправляют. А может, и нет, может, где-то конфликты. Некогда разбираться в программном коде. Просто отключить – и все.
Минут через десять Николай, мокрый как мышь, с дрожащими руками, исцарапанными до крови об острые углы плат и блоков, выбрался из «траншеи». Медленно, с расстановкой, покачиваясь, прошел к дверям шлюза, аккуратно закрыл створки аварийного щитка. Развернулся, подошел к левому борту и распахнул створки щитка управления основным питанием. Оставалось только стартовать общие системы заново. Перезапустить.
– Вот что, дорогой, – ласково сказал Павлов, положив ладонь на блок старта системы. – По всем законам жанра, я должен изрыгать площадную брань и колотить тебя гаечным ключом, пока ты не заработаешь. Но я слишком тебя уважаю. Давай обойдемся без этого? Просто отработаем – чисто и ровно, как на тренировках. Мы же профессионалы, – ты и я. Согласен?
Подождав минуту, Николай решил, что молчание – знак согласия. Поплевав на большой палец на удачу, он открыл колпачок над крохотным рычажком контактов. Поднял его. Опустил.
Целое мгновение было тихо. Потом под потолком вспыхнул свет – белый ослепительный свет, заливший развороченный салон катера. Потом раздался привычный гул вентиляции и очистителей, заработавших на полную мощность. Затрещал блок питания, вспыхнула подсветка, из рубки донеся писк запускающихся автоматических систем. Катер ожил. Штатный режим восстановлен.
Медленно вздохнув, Павлов опустился на ребристый пол, сел, подтянул колени к груди. Вздохнул.
– Не дождетесь, – пробормотал он, наблюдая, как на забрале шлема разворачивается экран подключения к штатным режимам катера. – Не дождетесь…
Вызов на аварийной частоте был громким и резким. Николай вздрогнул и принял сигнал – автоматически, прежде, чем успел подумать.
– Павлов! – Рим уже даже не кричал сквозь помехи, он хрипел надсаженным горлом. – Павлов, ответь! Павлов!
– Здесь, – шепнул Николай и, спохватившись, повысил голос. – Павлов на связи! Рим, как вы там?
Аварийный канал принес ворох помех и некоторые нелестные характеристики в адрес пилота Павлова, озвученные пилотом Зотовым, который, оказывается, почти похоронил своего напарника.
– Все в порядке, – отозвался Павлов. – Отключалось питание. Я все восстановил, системы работают в штатном режиме. Как у тебя?
– Выхожу на орбиту, – отозвался Рим. – Почти вышли из зоны связи. Получил ответ от «Ефремова», они выслали к базе транспорт и пару «утюгов», чтобы тебя эвакуировать. Но они доберутся до планеты слишком поздно. Николай, я успею. Отвезу ученых на базу и вернусь… Слышишь, вернусь!
Слова «слишком поздно» насторожили Павлова. Прежде чем ответить напарнику, он развернул окно датчиков погоды и сжал кулаки. Да, поздно – подходящее слово. Буря уже пришла. И она только усиливалась. Пока Николай запускал системы катера, обстановка не то что ухудшилась, она стала катастрофичной. Скорость ветра превышала обычные показатели на пятьдесят процентов и быстро росла. Ядовитые облака углекислого газа, пропитанные серной кислотой, мели по посадочной площадке, как промышленные пылесосы. Атмосфера превратилась в липкую кашу от поднятых частиц поверхности. Это было не главное. Вулкан все-таки проснулся. Выброс пошел. До него пара километров, но это мелочи для такой махины. Через четверть часа «воздух» над площадкой превратится в глину или чем там плюется эта раскаленная сволочь. А еще через полчаса тут все засыплет. Намертво.
– Не сметь! – крикнул Павлов. – Рим, не смей возвращаться! Слышишь меня? Я взлетаю! Прямо сейчас!
– Слышу, – отозвался Рим. – Я… я тоже не успею. Коля, если можешь взлетать, стартуй прямо сейчас. Еще есть шанс, призрачный, но есть. Как системы?
Последние слова Павлов еле разобрал – «утюг» Зотова уже уходил прочь от окна связи с зоной посадки. Еще пара секунд…
– Все в порядке, я все починил, – не колеблясь, соврал Павлов. – Рим уходи, я взлетаю!
Сквозь треск помех Николай услышал, как Зотов что-то быстро говорит. Но разобрал только последнее слово – «удачи».
– Удачи, – повторил Павлов. – И тебе.
Связь оборвалась, и Николай выключил аварийный канал. Поднявшись на ноги, он медленно вдохнул, выдохнул. Снял шлем, пригладил вспотевшей ладонью растрепанные, стоявшие дыбом волосы. Потом решительно нацепил шлем, защелкнул крепления, натянул перчатки. Вывел на основной экран данные по погоде.
– Удачи, – повторил Павлов.
И решительно зашагал мимо разреза «траншеи» к носу катера – в рубку пилотов.
* * *
Николай устроился в центральном ложементе, прямо напротив пульта управления. Опустился на мягкую поверхность, тут же принявшую форму его тела, подключил пилотный скафандр к системам управления. Мягко зажглись экраны вдоль стен. Камеры внешнего обзора автоматически вывели на них нужную картинку, пытаясь имитировать окна во внешний мир. Серо-бурая муть, ничего не видно. Плевать. На центральный экран выведем компьютерную симуляцию окружающего мира. Правый – погода. Левый – контроль систем. Забрало шлема – программа пилотирования.
– Так, – сухо сказал Павлов, опуская руки в сенсо-гель на подлокотниках, – что мы имеем с гуся?
С гуся, помимо шкварок, имелось много чего. Первое – основной блок распределителя так и не заработал. Николай предполагал, что восстановление заводских настроек помогло бы его перезапустить. Но на это нет времени. Резервный – работает, но плохо откалиброван. Все вернулось к началу.
– Пельмени – на исходную, – пробормотал Павлов. – Давай-ка начинать, пилот.
Запустив стандартный предполетный тест, Николай быстро просмотрел данные энергосистем. Все в порядке, ошибок нет, отключение дополнительного оборудования прошло успешно. Погода шепчет. Ветер ураганный, несет много твердых частиц. Растет температура и излучение. Чем бы ни плевался вулкан, дело он свое знал хорошо. За бортом уже не ядовитая атмосфера, а почти твердое месиво. Да, движки выдержат. Наверное. Придется взлетать на полной. Перегрузки будут, но гравикомпенсаторы в порядке. И на борту нет людей, а это плюс, огромный плюс.
Тест плавно катился к финалу, и Павлов успел окинуть взглядом периметр вокруг катера, выискивая неожиданные опасности. Компьютерная симуляция уже не справлялась – радары и сканеры начали принимать слишком плотную атмосферу за единое твердое вещество. Ба! Около грузового трюма печальная процессия! Два гусеничных сборщика, похожих на шары, выполнили свою работу и вернулись на точку высадки. Аппараты отработали на отлично – собрали все зонды и датчики и теперь неуверенно мнутся у закрытых дверей, мечтая передать накопленную информацию законным владельцам.
– Зараза, – прошипел Николай, вращая глазами. – Ну что такое…
Не мог он бросить их, не мог. Аппаратура, данные… А сами механизмы? Стоят у закрытой двери. Осталось полметра. Оставить их одних в глубинах космоса, навсегда бросив тут, на пустой планете?
Зарычав, Павлов выдернул руку из управления пилотированием, сунул в гнездо контроля корабля. Так. Аварийное открытие грузового шлюза. Замки долой. Пандус открывается. Сколько это займет, минуту, две? Ох, сколько мусора, сколько дряни несет ветер. Связь с автоматикой. Заползайте. Все, разом, пошли, пошли, пошли. Что же вы такие медленные, друзья мои неторопливые!
Пока ползут – прогрев двигателей. Предварительный запуск. Трясет, сильно трясет. Это такой ветер? А, нет, это вулкан, будь он неладен. Начало сыпать сверху сухой крошкой. Так, это что? Автоматика отменяет команду. Нет условий для взлета. Да, понимаю. Все верно, родная. Условий нет, но взлетать будем. Надо, Федя, надо. Давай-ка ручной режим.
Стиснув зубы, Николай отключил системы автоматического информирования, все подсказки. Все равно свихнутся, когда он стартует. Да, такое бывало и на Марсе – компьютер перестраховывается, подсказывая хрупким людишкам, что они не выдержат. А они выдержат. Должны.
Киберы в трюме. Замерли у входа. Поднять пандус. Закрыть замки. Аварийная блокировка. К черту системы очистки, даже камеру не будем продувать, некогда. На базе разберемся. Если долетим.
Запечатав грузовой трюм, Николай вернулся к системам пилотирования. Все готово. Двигатели разогрелись, защита работает, вспомогательные системы в норме, пилотирование активно. Пора.
На секунду прикрыв глаза, Павлов глубоко вдохнул. Медленно выдохнул, открыл глаза и дал команду старта.
Катер дрогнул, когда двигатели вышли на рабочую мощность. Павлов ощутил этот рывок даже сидя в мягком ложементе – потому что ждал его. Сейчас по инструкции положено включить автоматику, тогда она мягко поднимет катер. Ага, мягко поднимет.
Павлов мельком пожалел, что здесь нет привычного штурвала старой техники, в который можно было бы вцепиться изо всех сил – как в спасательный круг. Ладно. Мощность. Первая пара, вторая пара. Увеличиваем постепенно, плавно. А теперь пора.
Катер затрясся, и Павлова мягко вдавило в ложемент – старт на полной мощности чувствовался даже сквозь систему гравикомпенсаторов. Николай, стиснув зубы, полностью отключился от мира, растворившись в потоке данных. Двигатели – полная мощность. Боковой ветер, бьет в правую скулу. Только катер выбрался из клейкого месива поверхности, как сразу получил удар. Боковыми и маневровыми компенсировать… их мощности не хватает. «Утюг» медленно набирает высоту, но при этом его несет над поверхностью, несет к горам. К вулкану.
Прикусив губу, Павлов попытался на лету развернуть катер – носом к ветру. Боковые включить. Выключить. Четверть мощности на первую пару, пятьдесят на вторую… Болтанка. Чертова болтанка. Хорошо тяжелой межпланетной ракете, когда она поднимается со стартовой площадки. Какие там ветра – там такая мощность движков, что сотни тонн металла уходят вверх на раскаленном пучке пламени. А тут у нас – катерок. Легкий. Тут напрямую вверх не попрешь. Тем более, в такой плотной атмосфере. Почти самолет. Но хорошо, что не самолет.
Восходящий поток ударил снизу неожиданно. Катер подбросило вверх, закрутило. Двигатели, послушно выполняя команду, внесли свою лепту. «Утюг» развернуло, потом перевернуло и бросило вниз. Павлов лихорадочно зашевелил пальцами, отдавая одновременно десяток противоречащих команд, пытаясь восстановить равновесие. Катер вращался, крутился вокруг оси, перегрузки скакнули до максимума гравитационной защиты. В глазах разом потемнело. Павлов резко отрубил двигатели, сразу все. Катер, превратившийся в кусок металла, рухнул вниз, подчиняясь боковому ветру и идя наискось. Свободное падение… боковыми стабилизация вращения… Полный старт!
Двигатели включились разом, когда до поверхности оставалась сотня метров. Металлическая громада катера, пылая всеми двигателями, ухнула вниз, по прямой. В глазах у Николая потемнело, и через секунду «утюг» хлопнулся в липкую грязь. Стоп машина.
Павлов вытащил из геля дрожащую руку, поднял забрало шлема, провел холодной ладонью по лицу. Удар о поверхность удалось предотвратить. Но перегрузки… Даже гравитаты не спасли. Пилот чувствовал себя так, словно на него упал дом.
Тяжело вздохнув, Николай помотал головой, бросил взгляд на экраны. Так, пошли помехи. Радиация на максимуме, уже влияет на аппаратуру. Атмосфера – если так можно назвать эту взвесь из грязи – ярится вьюгой. А он опять по уши в… грязи. А вокруг – раскаленный ад.
– Ладно, – прошептал Павлов и вдруг почувствовал боль в губе.
Прикусил. До крови. Когда? Неважно.
– Раунд два, – прохрипел Павлов, надевая шлем. – Наша команда пока уступает противнику одно очко.
На этот раз он сделал два вздоха. Три. Четыре. И дал полную мощность на двигатели. Катер рывком оторвался от поверхности и тут же попал в объятья шторма, потащившего упрямый кусок металла к горам. На этот раз Павлов не сопротивлялся. Он и не пытался набрать высоту, перебарывая ветер из липкого месива. Дав полную мощность двигателям, он перешел сразу в горизонтальный полет, оседлал волну ветра и подчинился ей. Двести метров, триста – главное, следить за болтанкой и провалами. Вихри пытаются сбить с курса, нужно компенсировать боковыми, не допускать вращения. Бреющий полет над холмами из раскаленной грязи – вот новая тактика.
Задержка в управлении чувствовалась – не сильно, но заметно. Это очень раздражало, но Павлова сейчас больше беспокоило другое – как бы блок не накрылся совсем. Тогда – конец. Всему конец. Прочь, гадкие мысли! Дурные твари, не отвлекайте!
«Утюг», пылая двигателями, несся сквозь серое месиво, оседлав край урагана. Впереди маячила горная гряда. Слава небесам, что несет не прямо на вулкан. Ветер забирает правее, к провалу в горах. Несколько секунд на принятие решения. Лишь бы не было нисходящего потока, который хлопнет сверху и воткнет катер носом в грязь. На таких скоростях гравикомпенсаторы не помогут. Лишь бы… Пора.
Немного вверх. Еще чуть вверх. Нет, не напрямую, наискось, сквозь бурое месиво, пользуясь поддержкой бури. Надо лишь чуть поднимать катер, а мощность урагана поможет. Сто метров вверх. Двести. Триста. Горы уже прямо по курсу. Что там творится с ветром, когда он сталкивается с горами? Надо уходить, пилот. Надо уходить.
Павлов закусил прокушенную губу и дал полную мощность, подключив аварийные системы. Катер раскаленным болидом прорвал серую занавесь бури, рванулся наискосок вверх, набирая высоту. Скорость за пределами расчетной нагрузки. Растет температура, растет. Защитные слои корпуса слезают с катера, как очистки лука. Но шанс только один. Один на миллион. Отказали два радара и сканер. Где-то рядом выброс радиации. Но нужно иди вверх, подниматься над горами. Выше. Угол атаки…
Ветер переменился мгновенно, сбросив катер Павлова на полсотни метров вниз. Боковой удар, потом сразу восходящий поток. Вихрь! «Утюг» закрутило, но Николай был готов. Поочередное выключение двигателей, гасить маршевые, старт маневровых. Первая пара, вторая… скорость до нуля. Потом вверх – по широкой спирали, подчиняясь восходящему потоку. Не надо ему противиться. Не надо с ним бороться. Надо использовать погодные условия для своих целей. Подстраиваться, сохранять баланс. До этого момента.
Снова полная мощность. Аварийные системы заходятся визгом, предупреждая о том, что техника вышла за пределы своей расчетной нагрузки. Порог допустимой прочности превышен. Голова раскалывается от боли, во рту привкус крови, пальцы ломит так, словно кто-то колотит по ним молотком. Но он выдержит. Все выдержит. Он же пилот. Теперь главное, чтобы выдержала техника.
Катер, завернутый в одеяло из плавящегося металла, раскаленной иглой ударил в серое небо. Резко набрал высоту. Выше бури, выше! Подняться над ней. Нужно туда, на полсотни километров, где тепло и уютно по сравнению с поверхностью. Десять секунд полной мощности. Пятнадцать. Боковой поток! Обратное завихрение, воронка! К черту болтанку, прорвемся. Перевернуло катер, отбросило, к черту. Сделаем петлю, тут высоко. Петлю на катере никто не делал? Плевать, сделаем и петлю, и бочку, высота позволяет. Поворот на горке, боевой разворот – все что угодно, лишь бы выйти на позицию для набора высоты.
Кровь брызжет на забрало скафандра, капли на экране. Закрывают показатели скорости. Плевать. Сейчас скорость чувствуешь телом. Плечами. Руками. Суставами. Вот! Вверх! Десять секунд. Двадцать. Тридцать…
Все кончилось внезапно. В глазах у Павлова прояснилось, в ушах перестал работать отбойный молоток. Он с удивлением вслушался в тишину – аварийные системы умолкли, и лишь по экранам бежали красные строки, рассказывая о повреждениях. Буря осталась позади. Внизу.
Криво ухмыльнувшись истерзанной губой, Павлов включил автомат управления и запустил общий тест. Обшивка в клочья. Один двигатель перегрелся и отключился. Радиационный пробой грузовых систем – а вот усиленная защита пассажирской зоны устояла. Блок распределения нагрузки – ах ты лапочка. Жив. Тормозит, как плавающий на экзамене школьник, но работает. Дотянем. На этом – дотянем.
Дрожащими руками Николай стащил с головы шлем. Вытер капли крови с внутренней поверхности – пальцем, измазанным в геле. Достал из кармана ложемента салфетку для техники. Вытер все начисто. Надел шлем. Опустил руки на пульт управления. Включил систему дальней связи.
– Пилот Павлов, борт с базы транспортера ноль один, – сказал он. – Сообщение. Поднял катер с поверхности, высота шестьдесят километров. Начинаю виток и выхожу на орбиту. Помощь не требуется.
Он отправил сообщение и на основной, и на аварийной волне. Только бы Рим, дурачина, и в самом деле не сунулся обратно в бурю. Или кто-то еще. Сейчас ответа нет, но сигнал дойдет – и раньше, чем он поднимется на орбиту. А он поднимется. Надо.
Павлов прикрыл глаза. Открыл. И отключил автоматическое управление. Пора возвращаться домой.
* * *
Архипов, начальник департамента малых судов, сидел за идеально белым столом. Крохотный кабинет, положенный руководителю, был абсолютно чист – створки шкафчиков закрыты, на столе и тумбочке пусто. Никаких бумаг, цифровых листов, коммуникаторов – ничего такого, что обычно само по себе заводится в кабинетах. Полукруглый стол, белый, гладкий, с мягкими линиями, с закругленными углами. Кресло без подлокотников, с высокой спинкой, белоснежное, мягкое, как перина – выглядело так, словно им пользовались раз в году. На самом деле так и было. Рабочим местом Архипова всегда была палуба малых судов – там он дневал и ночевал. А личным кабинетом пользовался в исключительных случаях. Вот как сейчас.
Павлов поерзал на жестком стуле, пытаясь устроиться поудобнее. Ему было не по себе под пронзительным взглядом начальника. Архипов высился над столом подобно горной вершине – огромная грудная клетка богатыря, покатые мощные плечи. Сразу, без шеи – голова. Чисто выбрит, суровое лицо словно вырублено из мрамора, на макушке – редеющие кудри. Глаза смотрят из-под кустистых бровей. Сурово смотрят, осуждающе.
– Вот что, Павлов, – пророкотал, наконец, Архипов. – Сказано уже достаточно. Всеми. А я должен поставить финальную точку в этом безобразии.
– Валерий Леонидович, – Николай вздохнул. – Я уже говорил. Всецело осознавая степень риска, я…
– Молчать, – рыкнул Архипов. – Взрослый мужик, а ведешь себя, как сопляк. Нечего передо мной оправдываться. Вижу, уже наоправдывался в отделе техники безопасности труда.
– Я…
– Заседание администрации проводили, – устало прогудел Архипов. – Восемь часов! Восемь часов, Коля, восемь! Людей со смены снимали – пилотов, аналитиков, специалистов по безопасности. Капитана на полчаса отвлекли. А корабль к старту готовится. Все вкалывают двойную смену, сонные, держатся на стимуляторах, а тут еще такое!
– Виноват, – сухо признал Павлов. – Моя вина.
Архипов отвел взгляд, сложил короткие сильные пальцы в замок, похрустел суставами.
– Технический отдел требует тебе благодарность выписать, – сказал, наконец, он тоном тише. – За то, что нашел проблемные места «утюга» после модификации.
– Я…
– А ученые медаль готовы выдать за спасение оборудования и данные с планеты.
– Валерий Леонидович…
– А вот начальник Отдела техники безопасности собирается тебя в уборщики перевести! – рыкнул Архипов. – В инженеры по ремонту канализации и перерабатывающих систем! И в чем-то он прав, Павлов, прав!
– Да переводите куда угодно, – взвился Николай, потеряв терпение. – Хватит уже, Валерий Леонидович! Не мог я бросить это добро на планете, не мог! Наше это добро! И данные! Люди жизнью рисковали, чтобы разместить на поверхности датчики и собрать информацию! И Рим рисковал, и те трое ученых, ходивших в оба рейса! И что – бросить это все? Да, риск был. Но можно было это спасти. Я и спас!
– Ну, ну, – прогудел Архипов, хмуря брови. – Ты это брось. Голос повышать. Тут тебе не столовка. Герой какой выискался. Мог и сделал. А если бы не смог?
– Не смог бы, не сделал бы, – бросил Павлов. – Работа такая. Мы тут не огурцы с помидорами выращиваем…
Внезапно вспомнив, чем в прошлый раз обернулось выращивание огурцов на орбите, Павлов осекся и замолчал.
– Огурцы, – буркнул Архипов. – Ай, молодец. Сказал, как отрезал. На место поставил замшелого бюрократа.
– Валерий Леонидович…
– Все! – Архипов хлопнул огромной ладонью о белоснежную столешницу. – Все! Заканчиваем. Мне еще принимать консервацию трех катеров на левой палубе. А завтра страт. Все, замяли. Держи.
Ловким жестом фокусника Архипов выудил из нагрудного кармана блестящего серебром комбеза серую пластиковую карточку. Швырнул ее на стол – прямо под нос пилоту.
– Это что? – удивленно спросил Николай, осторожно касаясь пальцем гладкого пластика.
– Новое назначение, – буркнул Архипов. – Подтверждение доступа и расписание.
– Расписание? – удивленно переспросил Николай, беря карточку в руки.
– Какая награда полагается за хорошую работу? – ответил вопросом Архипов. – В награду полагается новая работа. Вот что…
Откинувшись на спинку кресла, Архипов возвел очи к белоснежному потолку и задумчиво прикусил верхнюю губу.
– Как там, – буркнул он. – Ах да. В процессе эксплуатации малых судов во время исследования планеты с кодовым наименованием «Первая» персоналом вверенного мне отдела выявлен ряд недостатков. Недостатки технического характера будут оперативно устранены Службой технического контроля. Недостатки административно-управленческого характера требуют корректировки уровня взаимодействия служб и департаментов. В связи с тем, что на новой точке прибытия «Академика Ефремова» планируется усиление и расширение исследовательских работ выездного характера, Совет Экспедиции принял решение о реорганизации определенных групп и отделов. С настоящего момента, в Департаменте малых судов будет функционировать только что сформированная группа из состава пилотов и техников, предназначенная для обслуживания исключительно заявок Департамента исследований. Старший группы пилот Рим Зотов, заместитель – Николай Павлов.
– Чего? – ошалело переспросил поименованный Николай Павлов.
Архипов опустил взгляд, нашарил глазами фигуру пилота, скорчившегося на крохотном стульчике.
– Рабство, Павлов, – не скрывая злорадства, прогудел начальник департамента. – Отдаем вас в рабство ученым. Определенно, в следующей системе мы проведем гораздо больше времени. Оказывается, прыжковые двигатели вырабатывают свой ресурс быстрее, чем рассчитывалось. Для финального прыжка инженерам и техникам потребуется увеличить время обслуживания. Это значит, что ученая часть начнет развернутые исследования системы. Как показала работа у Первой, периодически выделять им свободные корабли – порочная практика, ведущая к неразберихе и сорванным срокам. Поэтому формируется летная группа, целиком поступающая в распоряжение ученых. Будете личными извозчиками умников. И нечего на меня глазами сверкать – они все на вас молиться готовы. Пока это будет первая смена – десять пилотов и второй технический отдел обслуживания. При необходимости состав может быть расширен. Старший – Зотов. Почему он – ясно?
– Ясно, – спокойно отозвался Павлов. – Двенадцать процентов. Он лучший пилот.
– Дубина ты, – ласково сказал Архипов. – Двенадцатипроцентная. Ты думаешь, руководитель много налетает там? Он больше в бумажках копаться будет, будет заниматься главным делом – принимать решения. А вот решения тебе, Павлов, плохо даются. Перегибаешь ты палку, Коля, перегибаешь до излома. Сдержаннее надо быть. Мыслить стратегически, а не тактически, понимаешь?
– Понимаю, – сказал Николай. – Но я не мог…
– Мог! – рявкнул потерявший терпение Архипов. – Все ты мог, ирод! Тебе нужно было сесть, взять на борт людей и тут же взлетать! Да, бросить оборудование и данные! Инженеры тебе новое барахло соберут! Поскребут по сусекам, найдут обрывочки, огрызочки, веревочки и соберут тебе новейшее уникальное оборудование, из говна и палок! Это они умеют, да. Учили их этому. А новых пилотов они мне не соберут, нет. Живых, обученных, способных сесть за штурвал. Техники у нас навалом, Коля, а вот людей не хватает!
– Да, мог бы бросить, – спокойно ответил Павлов. – Забрать и взлететь. Но тогда бы мы не узнали, почему отказал блок распределения. И в следующий раз он мог отказать в таких условиях, когда людей уже не спасти. И не одного пилота, а всю исследовательскую команду. А если…
– Ишь, стратег, – устало сказал Архипов. – Откуда вы такие беретесь на мою голову. Все. Я сказал – все! Некогда мне с тобой если бы да кабы обсуждать. Еще наговоримся всласть. Да помолчи ты хоть минуту, дай договорю! Ученым я вас, конечно, отдал, но людей по-прежнему не хватает, все работают в две смены. Формально вы будете по-прежнему числиться в моем департаменте и подчиняться будете мне. Называться это будет Аварийно-спасательная служба. Дежурство круглые сутки, полный и непрерывный контроль работы сотрудников экспедиции вне корабля. И, чую, хлебну еще с вами горюшка-горя.
– Аварийно-спасательная служба? – переспросил Павлов. – Это сокращенно АСС? Вы что, шутите? Да Джонсон и его ремонтная бригада из западного филиала первые же скажут что асе по-английски…
– Ну, ну, – перебил пилота Архипов, и его узкие губы впервые за всю беседу тронула улыбка. – Ты думай о том, что мы не в западном филиале, и о том, что «асы» – хорошее прозвище для группы пилотов. Все, Павлов, свободен! Иди, готовься к дальнему прыжку согласно должностной инструкции. Дальнейшие указания получишь у непосредственного начальника, Зотова. Все, говорю, ступай отсюда!
Павлов медленно поднялся, до боли сжимая в ладони пластиковую карточку с подтверждением доступа. Глупость, формальность, бюрократия – все данные давно внесены в системы корабля. Но все-таки приятно сжимать в руках вещественное доказательство своих новых полномочий. Аварийно-спасательная служба… Долговязый рыжий Джонсон с ума сойдет от радости. Шуток напридумывает – два ведра и блюдце.
Когда дверь кабинета с шипением закрылась за его спиной, Павлов против воли улыбнулся. Наградой за хорошую работу является новая работа. Значит, это признание того, что работа была хороша. Остается только выполнить новую работу.
– Могу – и сделаю, – прошептал Павлов.
Сунув карточку в нагрудный карман, он быстрым шагом двинулся прочь – к палубному лифту. Пора консервировать технику, готовить ее к новому прыжку «Академика Ефремова», прыжку к новым, неведомым звездам.
