В 1217 году Ала ад-Дин Мухаммед II, шах пространной и могущественной империи – Хорезма, получил послание от главы нового государства на Востоке, которое набирало силу. «Я повелитель земель восходящего солнца, – говорилось в нем, – а ты повелеваешь там, где солнце садится. Давай же заключим соглашение о дружбе и мире». Он предлагал торговую сделку между двумя соседями ради огромной взаимной выгоды.

И в этот момент шах Мухаммед II принял два наихудших решения за всю историю дипломатии. В те времена Хорезм был наиболее важной империей в мире, простиравшейся почти от самого Черного моря на западе до гор Гиндукуш на востоке, от Персидского залива на юге до казахских степей на севере. Оно занимало огромную территорию, на которой ныне помещаются, целиком или отчасти, Иран, Узбекистан, Туркмения, Таджикистан, Азербайджан, Афганистан и прочие. Европу тогда отделял от эпохи Возрождения целый век, а то и два, а Хорезм уже находился в эпицентре развитого мира. Великий шелковый путь, соединивший Запад и Восток, проходил через города этой империи, и вдоль него текли товары и идеи. В сфере влияния шаха билось сердце исламского мира, он стоял во главе государства с самой богатой и наиболее развитой культурой. Самарканд, Бухара, Мерв – жемчужины Хорезма – входили в число прославленных городов Центральной Азии, здесь цвели науки, инновации и культура.

Возможно, вы подумали сейчас: «Хм, странно. Я никогда не слышал о Хорезме». И на то есть причина. Понимаете ли, послание, полученное шахом, было от человека по имени Чингисхан. И только через пару лет после того неудачного решения… от Хорезма ничего не осталось.

Стоит отметить, что, насколько история может судить, предложение дружбы Чингисхана было совершенно искренним. К тому моменту великий воин достиг всех своих целей: он покорил и присоединил кочевые народы Северного Китая, а также прилегающих территорий к своей Монгольской империи в результате серии военных походов, от относительно легких до чрезвычайно кровавых. Ему все еще предстояло несколько битв на Востоке, но планов продвигаться на Запад у него не было. Ни его амбиции, ни желания не простирались далее того. Более того, вскоре ему должно было исполниться 60 лет. Дела окончены, время планировать спокойную пенсию.

И только недавнее завоевание Каракитайского ханства, империи перемещенных китайских кочевников, находившейся примерно на месте современной Киргизии и сопротивлявшейся его правлению, привело Чингисхана на порог Хорезма и установило новую границу между монгольским и исламским миром. Как часто случается на границах, особенно нечетких, уже тогда имело место неудачное вооруженное столкновение между монгольскими войсками и хорезмцами. Это случилось тогда, когда Мухаммед II и его воины явились, чтобы дать сражение какому-то своему врагу, но застали на месте только надоедливых монголов – они оказались на месте первыми и уже обратили врага в бегство. И это было даже не в первый раз. У Чингисхана, кажется, была привычка являться первым и выигрывать войны, в которых планировал поучаствовать Мухаммед. И это, возможно, объясняет скороспелую реакцию шаха на протянутую Чингисханом после той переделки оливковую ветвь. Не исключено, что он был немного раздосадован и унижен тем, что монголы продолжали похищать его славу. (Его также должно было вывести из себя то, что они были прекрасными стратегами… но, видимо, не вывело.) Вдобавок к тому в отношениях между Хорезмом и монголами наблюдались проблемы, вызванные необходимостью прибегать к помощи переводчиков. «Я повелитель земель восходящего солнца, а ты повелеваешь теми, где солнце садится» – так, вероятно, Чингисхан высказался об основах географии Востока и Запада и признал, что оба правителя находились (почти) на равных. Но есть и альтернативный перевод этого текста: «Я повелитель восхода, а ты – заката». И вот уже Чингисхан затмевает собой полнеба. Могло ли статься, что для правителя, страстно желающего победить в своих битвах самостоятельно, это прозвучало как: «Моя власть крепнет, а твоя – увядает, хаха»?

В дальнейшем диалог между Мухаммедом и Чингисханом, который они вели через странствующих туда-обратно гонцов, больше напоминал пассивно-агрессивную комедию нравов. Чингисхан чувствовал себя облагодетельствованным, получая шелка от шаха («Он правда думает, что мы ничего такого не видели?»). В ответ он преподнес шаху огромный слиток золота, вероятно, пытаясь сказать, что у монголов тоже были красивые вещи, хотя они и жили в «палатках». И здесь Чингисхан повторно заявил о своем желании жить в мире: «Более всего я желаю жить с тобой в мире. Я буду обходиться с тобой, как с моим сыном». И это жутко задело Мухаммеда, которому совсем не нравилось, когда его называют «мой сын». (Кстати, будет еще смешнее, если сказать «сын мой», как осипший гангстер из лондонской подворотни.) И все же, поскольку протокол и все формальности были соблюдены (хотя мелкодушие уже проглядывало), Чингисхан был уверен, что его просьба о мирной торговле была принята. Для тех, кто не в курсе: это была бы беспроигрышная сделка для обоих. «Знаешь, моя страна – это кучка воинов и серебряный рудник, у меня нет никакого желания присоединять новые земли, – сообщалось Мухаммеду. – Мы одинаково заинтересованы в развитии торговли между нашими землями».

И вот Чингисхан отправил первых торговых паломников в Хорезм. Караван был подготовлен на его личные средства, его сопровождал его собственный посланник. 450 торговцев, 100 воинов, 500 верблюдов, повозки, груженные серебром, золотом и нефритом. Прежде всего они намеревались убедиться, что хорезмское эмбарго на трансграничную торговлю с Монгольской империей снято. Все с нетерпением ждали, когда это случится, особенно в пределах Хорезма. Объединение Чингисханом земель Северного Китая в теории сделало прохождение по Шелковому пути куда более легким делом, и торговцы во всем исламском мире не могли дождаться того момента, когда наконец смогут вторгнуться на китайский рынок. Но нервное отношение шаха к своим территориям пресекло такую возможность. Но вообще, когда караван торговцев и товаров вошел в северный хорезмский город Отрар в 1218 году, могло показаться, что хорошие времена вернулись.

И вот дела пошли очень худо, совсем наперекосяк, причем для большой части мира.

Вместо того чтобы поприветствовать пришельцев, показать, где можно припарковать верблюдов, предложить чашечку хорошего чая, Каир-хан, правитель Отрара, выбрал совсем другую стратегию. Он приказал убить их всех и взять все, что те привезли. Это была злодейская неожиданная атака, и только один человек из 550 выжил – потому что ушел в баню, когда началась резня, и спрятался там.

Инцидент потряс мир. Это было покушением на все приличия, на гостеприимство и обычный здравый смысл. Каир-хан объяснил свой поступок тем, что, по его предположению, все те люди были шпионами, и это было абсурдное оправдание. Сами торговцы даже не были монголами – в основном мусульманами-уйгурами. Открылась новая перспектива: мусульманские торговцы в мусульманском городе на крупном торговом пути могли быть уничтожены местными властями под неуклюжим предлогом, и эта перспектива, мягко говоря, не радовала и не способствовала торговле. И абсолютно никто не мог поверить, что Каир-хан мог сотворить что-то столь вопиющее – в империи, благосостояние и престиж которой зависели от торговли, – без разрешения шаха или его прямого распоряжения.

Если и были какие-то сомнения в том, что Мухаммед вознамерился развязать с монголами вражду, они вскоре растаяли. Невероятно, но несмотря на бойню в Отраре, Чингисхан решил дать ему второй шанс. Торговое соглашение все еще было важно для монголов (к слову, их завоевательная кампания не пошла на пользу сельскому хозяйству у них дома, а потому им приходилось кое-что покупать). И тогда Чингисхан отправил троих послов, мусульманина и двоих монголов, чтобы установить ясность в отношениях с монголами. Он требовал наказания для Каир-хана, компенсацию за их товары и возвращение к миру.

Не подумав извиниться, шах обезглавил мусульманского посла и подпалил бороды монголов. Униженных и изуродованных посланников он отправил назад к Чингисхану. Почему? Вот правда – зачем было так поступать? Мухаммед что, действительно начал войну с Чингисханом, потому что ему не понравилось указание на закат солнца? Это возможно, и это объяснение ничуть не глупее прочих. Но в то же время стоит заметить, что паранойя Мухаммеда кое-чем отличалась от простого оскорбленного мужского достоинства. Мухаммед имел турецкие корни, в его родословной были рабы, и потому в мусульманском мире на него смотрели свысока, в том числе персидская и арабская знать в соседних государствах. Его империя была почти так же молода, как империя Чингисхана, и внутри нее не было единства. У него были сложные отношения с матерью, что никогда не бывает на руку. Кроме того, он давно конфликтовал с Ан-Насиром Лидиниллахом, халифом Багдада, которого подозревал в заговоре с монголами с целью свергнуть его. (По справедливости говоря, не исключено, что халиф и вправду был в сговоре с монголами, но это было бы контрпродуктивным шагом для всех участников.) А неудавшаяся попытка захватить Багдад в 1217 году, когда войска Мухаммеда застряли в снегу, силясь перевалить через какую-то гору, вероятно, в очередной раз заставила его разочароваться в своей профпригодности. Более того, он мог просто недооценить угрозу, которую представлял Чингисхан. И вот вам хорошее подтверждение тому правилу, что нужно получить как можно больше информации и не принимать поспешных решений. Итак, безбородые монгольские послы направились домой, чтобы рассказать о провокации Мухаммеда, а один из посланников шаха спешил в обратном направлении, готовясь рассказать, как сильно монгольское войско. Выяснив, против кого он только что восстал, шах отреагировал – перефразируем – так: «Ой».

Чингисхан вскарабкался на Бурхан-Халдун, гору близ места его рождения, куда он традиционно поднимался, обдумывая новую войну, и там молился три дня и три ночи. Затем он отправил третье, последнее послание Мухаммеду, и на этот раз оно было достаточно прямолинейным, чтобы не быть неверно истолкованным. «Готовься к войне, – сообщил он шаху. – Я иду на тебя с войском, которому ты не сможешь противостоять».

Чингисхан выдвинулся на Хорезм со своей армией в 1219 году. К 1222 году государство Хорезмшахов исчезло с карты мира. Оценки очень разнятся, но вполне вероятно, что численность монголов немного превышала 100 000 человек, тогда как войско шаха было минимум в два раза больше. Более того, они сражались на знакомой местности. Неважно. Мухаммед растерял преимущество домашнего сражения, решив дождаться монголов за хорошо укрепленными городскими стенами, посчитав, что осады врагу никогда не удавались. И вообще-то они вправду им никогда не удавались, но Мухаммед не учел, что монголы схватывали на лету. Первая осада в этой войне (кстати сказать, осада Отрара) длилась несколько месяцев. Большинство последующих осад длились по несколько недель или дней. Армия монголов быстро реагировала, адаптировалась, была дисциплинированной и подчинялась здравому смыслу. Чингисхан разделил войска, чтобы атаковать с неожиданных направлений, отрезать пути для подкрепления и одновременно взять несколько целей. Они привыкли к оперативному взаимодействию и быстро меняли тактику, внедряли стратегии и вооружения тех, кого завоевывали. И они были чрезвычайно, чрезвычайно беспощадны.

Монголы пронеслись через Хорезм с ужасающей скоростью. Всякому городу, что они готовились взять, предлагалось сдаться, и те, что сдавались, получали сравнительно милосердное обхождение («сравнительно» подчеркнуть): разумеется, жителей лишали всего нажитого имущества, но большая часть населения оставалась в живых. Но если город не сдавался или бунтовал после, монголы вели себя бессердечно.

Судьбу Нишапура, где родился Омар Хайям и где в битве погиб любимый зять Чингисхана, было позволено решить его скорбящей вдове: в результате все до единого жителя города (горстка искусных ремесленников не в счет) были казнены, и 17 000 их черепов были сложены в огромные пирамиды. Бойня продолжалась 10 дней, и монголы убили также всех кошек и собак в городе – просто до кучи. В Гургандже, одном из немногих городов, которому удалось удерживать осаду несколько месяцев, они вскрыли плотину на Амударье, и на людей обрушилась огромная смертоносная волна, стершая город с лица земли (и направление течения реки изменилось на несколько столетий, как упоминалось несколько глав назад). Оба этих события произошли в один и тот же месяц 1221 года, и наверное, это был один из наиболее трагических месяцев в истории.

Чингисхан знал цену террора для пропаганды и обнаружил, что преимущественно грамотный мусульманский мир весьма ему в этом помог: он не забывал убедиться, что по империи рассылают письма, рассказывающие о его завоеваниях, поскольку так прирастала вероятность того, что следующие несколько городов сдадутся без боя. В то же время он старался уважительно относиться к религии, зачастую удостаивая более нежного обращения особенно чтимые города. Несмотря на дикость и бесчеловечность, Монгольская империя при Чингисхане была на удивление толерантной – до такой степени, что, возможно, именно там впервые в мире была гарантирована свобода вероисповедания. Это было выгодно с прагматической точки зрения, конечно: противникам было легче разглядеть выгоды поражения, если они были уверены, что эта война несвященная, и потому религиозные меньшинства превращались в потенциальных союзников. Когда пала Бухара, центр мусульманской теологии, а это случилось в начале 1220 года, Чингисхан распорядился не трогать Большую мечеть, хотя город был разрушен. Он даже посетил эту мечеть – единственный зафиксированный в источниках случай, когда он сам вошел в покоренный город. Он был большим поклонником походных палаток и открытых пространств, его богом было вечное голубое небо, и потому он не видел особого смысла в городах – их разве что можно было захватить.

И что же Мухаммед, чья вопиющая дипломатическая некомпетентность и была причиной всех этих бесчинств? Спрятавшись в Самарканде, городе-побратиме Бухары, шах почувствовал неладное. Бухара пала, он бежал из города и провел следующий год за тем, что с некоторым запасом можно назвать оборонительными боями, а без запаса – побегом. Чингисхан отправил на его поимку 20 000 воинов, и они преследовали шаха по всей его рушащейся империи. Им не велено было возвращаться, пока не поймают или не убьют его. Погоня привела их к берегам Каспийского моря – шах попытался укрыться на одном из островов. И на этом острове нищий, обезумевший бродяга, бывший шах, умер от пневмонии в январе 1221 года.

Если бы Чингисхан оставил наступление, когда виновник его гнева оказался бы мертв, то имя Мухаммеда сегодня, возможно, фигурировало только в сносках внутри книг по истории. Однако он не остановил его. Разрушение Хорезма продолжилось и в 1221 году, и насилие стало еще более суровым. Чингисхан отдавал недвусмысленные приказы об уничтожении целых городов, осмеливавшихся дать ему отпор, – Нишапура, Гурганджа, Мерва и других.

И когда Хорезмская империя сравнялась с землей, Чингисхан… продолжил поход, возможно, впечатленный тем, как легко ему все давалось. Первоначальная незаинтересованность в расширении своей империи на запад сменилась сильным желанием проверить, как много земель он сможет еще завоевать. Он уже присвоил большую часть мусульманского мира в Азии и потому двинулся в сторону Европы. Чингисхан умер в 1227 году, и его сыновья и внуки продолжили экспансию. В период расцвета Монгольская империя была самой большой из когда-либо существовавших на суше, она простиралась от Польши до Кореи.

Через несколько поколений она раскололась, и внутри нее начались междоусобицы и фракционная борьба, как часто бывает в империях, но монгольское наследие сохранялось в некоторых местах куда дольше – вплоть до XX века. В Бухарском эмирате, которым правили прямые наследники Чингисхана вплоть до 1920 года, ханская власть окончательно пресеклась только с приходом большевиков. (В 1838 году британский солдат по имени Чарльз Стоддарт, отправленный в Бухару с дипломатической миссией – сделать эмират частью Британской империи, по иронии судьбы воспроизвел глупость Мухаммеда в микромасштабе: время от времени он позволял себе обидные замечания по адресу эмира Насруллы без объективной на то причины и за это угодил в яму с насекомыми. Там он провел несколько жутких лет, и все это время его плоть поедали насекомые, пока наконец британского посланника не казнили. Не связывайтесь с ханами.)

Культура, история, письменные свидетельства захваченных монголами государств были полностью уничтожены, целые народы покидали родные места; сколько миллионов людей погибло от монгольского оружия, нельзя подсчитать. Но есть и светлая сторона… своего рода: объединение и стабилизация тех самых торговых путей, из-за которых и заварилась вся эта каша, привели к культурному обмену на всем континенте, что и помогло начаться Новому времени на большей части материка. Минусом было то, что люди обменивались не только культурными идеями, но и болезнями, в том числе бубонной чумой, от которой погибли еще несколько миллионно в человек.

И все потому, что человек с нежным эго решил, что дипломатия – для неудачников и что простая просьба о торговом сотрудничестве была разновидностью подлого заговора. Ала ад-Дин Мухаммед, сын мой, ты балбес!