Очень немногим государствам так же не повезло с правителями, как Османской империи в первой половине XVII века. К именам двоих из них историки позднее присовокупили эпитет-прозвище «Безумный», а это плохой знак во всем времена. Хуже того, еще один султан, который в историографии не зовется безумным, возможно, больше других заслуживает это имя. Принимая во внимание тот факт, что двое из них были братьями, а третий – их дядюшкой, логично будет предположить, что дело в какой-то генетической неполадке. Вся эта история не дает отделаться от ощущения, которое лучше всего выражают слова: «Так чего же вы ожидали?» Если кто-то и вправду пытается создать систему, приспособленную для производства нестабильных правителей, нельзя придумать ничего лучше.

Дворец Топкапы в Стамбуле был в те времена не особенно спокойным и безопасным местом, особенно для сына действующего султана. Проблемой были его братья, во всяком случае они становились проблемой, как только действующий султан умирал и все начинали яростно претендовать на престол.

Как и во всех монархиях той эпохи, кровавые сражения за право престолонаследия стали доброй традицией в Турции – традицией, которая так некстати перерастала в затяжную гражданскую войну. Это было не слишком удобно для всех участников, а особенно тех, кто собирался расширять свою империю. Поэтому сыновья султана, как правило, почитали более эффективным предупредить всякую конкуренцию между наследниками… просто-напросто покончив со всеми братьями.

Оборотной стороной братоубийства была постоянно нависающая угроза того, что правящая в Османской империи династия внезапно могла пресечься, если султан вдруг покидал мир, не оставив ни сыновей, ни живых братьев, которые могли бы занять его место. Примером тому милая история султана Мехмеда III, который умертвил не меньше 19 своих младших братьев на пути к власти, которая таки досталась ему в 1595 году. Все тогда согласились с тем, что это было немного слишком. А потому начиная с правления Ахмеда I, наследника Мехмеда, желающие стать султанами прибегали к компромиссу – кафесам, что в переводе означает «клетка», где можно было держать своих братьев. Но эта «клетка» была не в полной мере клеткой. Это была довольно роскошная, со вкусом оформленная башня рядом с гаремом, которая все же обладала некоторым сходством с тюрьмой. Например, ее нельзя было покинуть.

Когда Ахмед I стал султаном в 1603 году, он вдруг порвал с традицией убивать братьев и позволил своему младшему брату Мустафе наслаждаться жизнью и дальше. Тот факт, что Ахмеду тогда было 13, а Мустафе 12 лет, мог сыграть известную роль в этом решении – султан не смог бы даже зачать сына еще как минимум год. Возможно также, что ему стало жаль Мустафы, который был, как кажется, довольно хрупким юношей. Может показаться, что Ахмед был почти что… милашкой?

В любом случае, вместо того чтобы убить Мустафу, он отослал его жить в башню, а сам продолжил быть султаном. И все шло гладко до 1617 года, когда Ахмед умер от тифа. К тому моменту он произвел на свет ораву мальчиков, которые с технической точки зрения должны были унаследовать трон. Но обстоятельства сложились не в их пользу: все они были еще очень малы, когда не стало отца, а придворные плели хитроумные интриги (в основном любимая жена Ахмеда Кёсем, которая не хотела, чтобы ее сыновей убили, если бы пришли к власти их старшие сводные братья). Так, приближенным султана удалось изменить линию престолонаследия. Вместо того чтобы сделать наследником старшего сына Ахмеда, Османа, они пригласили на трон младшего брата Мустафу. И вот он стал Мустафой I.

Справедливости ради нужно отметить, что не все прошло хорошо. Мустафа не был создан для работы султана. Идея ему не слишком понравилась, и популярности этого решения не способствовало и то обстоятельство, что первые 12 лет жизни он провел в ожидании, что рано или поздно его старший брат казнит его, а последующие 14 – взаперти, ничем особенным не занимаясь, только покуривая опиум и развлекаясь с выделенными для него наложницами. Могущественные придворные евнухи надеялись, что если снова вывести его в свет, он сможет сосредоточиться на чем-нибудь более важном. Но нет.

Главными особенностями подхода Мустафы к управлению империей было неумеренное хихиканье, дерганье визиров за бороды и сшибание с них тюрбанов, когда те пытались доложить ему о делах государственной важности. Он имел обыкновение назначать на важные посты совершенно случайных людей, например, фермеров, которых он встретил во время охоты. В прогулках по дворцу его сопровождали две абсолютно голые рабыни, а рыбок он кормил серебряными и золотыми монетами.

Все это продолжалось примерно три месяца, пока наконец Мустафа по горло не надоел всем. И его сменил 14-летний Осман. Кое-как ему удалось избежать смерти и во второй раз, и его снова заточили в башне. И все было бы ничего, но Осман II оказался амбициозным, самобытным султаном, настроенным на реформирование системы и отказывающимся соблюдать традиции. (Ну, почти так. Ему таки удалось прикончить одного братца за время правления – как дань традициям.) Просчет Османа состоял в том, что он вывел из себя османскую военную элиту, янычаров, обвинив их в том, что те не смогли выиграть битву, которую он возглавил. В наказание султан закрыл заведения, завсегдатаями которых они были, запретил им курить и пить, а после пригрозил и вовсе распустить их и заняться муштрой альтернативной армии в Сирии.

Изначально суждения Османа об эффективности янычаров были отчасти здравомысленными, но сами янычары, что не удивительно, были не во восторге от такого плана. По этой причине Осман II занял особое место в истории Османской империи: он был первым до времени отошедшим к Аллаху султаном – его убили представители его собственной армии, хитроумно сочетавшие удушение и «сдавливание яичек». А потом, в отсутствие какого бы то ни было преемника, Мустафа снова был изъят из своей «клетки». И ему пришлось… тяжело.

Неясно, полагал ли кто-нибудь и вправду, что еще четыре года заключения наконец образумят его, но если так, то они быстро разочаровались в своей вере. Мустафа очень скоро взялся за свое. Начнем с того, что когда посланники двора явись к нему и сообщили, что он снова работает султаном Османской империи, он забаррикадировался в своей тюрьме и отказался покидать ее. Он объяснил (и в этом была логика), что не хочет быть султаном. В конце концов им удалось вытащить его наружу через отверстие в крыше и привези во дворец, и по его коридорам и комнатам Мустафа бегал в отчаянных поисках Османа II. Он был уверен, что тот все еще жив и прячется в комоде. Он смекнул, что если найдет Османа, тот сможет продолжить быть султаном, а ему не придется этого делать.

Все это продолжалось следующие 17 месяцев (и за это время Мустафа по крайней мере нашел время поставить во главе главной мечети погонщика осла, которого встретил на улице). И все в очередной раз решили, что уже достаточно. Даже мать Мустафы поддержала предложение избавиться от него в очередной раз, но с тем условием, что исполнители подыщут способ не убивать его. Замечательно то, что все согласились, и Мустафу отправили доживать свой век в заключении. Так ему удалось побыть султаном дважды и ни разу не быть убитым.

Новый султан Мурад IV обладал двумя главными достоинствами с точки зрения влиятельных турецких чиновников: а) не было прямых свидетельств его безумию, и б) ему было всего 11 лет. Его мать Кёсем, матерый политический игрок сама по себе, хорошо провела следующие несколько лет, управляя государством от лица марионеточного султана. Но потом Мурад IV повзрослел, и стало очевидно – хотя свидетельств его безумию с медицинской точки зрения так и не было, – что он первостепенный, отъявленный негодяй. Он унаследовал империю, которая отчасти все еще сохраняла форму, и решил утвердиться во власти. И сделал это жестко. Он решил, что его сводный брат Осман пошел на полумеры, запретив разное только военным, и потому Мурад запретил курение, алкоголь и особенно кофе для всех жителей вверенных ему территорий.

В списке дел, призванных вывести из себя всех и каждого, запрет кофе в Турции можно приравнять к запрету сыра во Франции, оружия в Америке… и национальных стереотипов в Великобритании. Но Мурад был настроен решительно. Он так ненавидел потребителей кофе, что установил патруль на улицах. Вечерами одетые в гражданское люди искали тех, кто смел пить кофе, и казнили их на месте.

В те промежутки времени, когда он не продавливал свои антикофейные законы, он занимался другим своим хобби: казнил подданных по любой другой причине, которая взбредала ему в голову, – за исполнение неправильной музыки, за слишком громкие разговоры, за пешие и лодочные прогулки в опасной близости от его замка или просто за то, что кто-то родился женщиной. Он ненавидел женщин.

К концу своего правления Мурад уже даже не искал никакого туманного повода, чтобы казнить кого-нибудь. В бешенстве он просто носился повсюду с мечом наперевес и разил всякого несчастного, который попадал ему под руку. Были проведены подсчеты, и может статься, что от его рук погибли около 25 000 человек, и это всего за пять лет его семнадцатилетнего правления. То есть примерно в день он убивал по 13 человек. И здесь нужно подчеркнуть, что как раз у этого султана не было прозвища Безумный.

И разумеется, он умертвил большинство из тех братьев, которых не тронул Осман.

Мурад IV умер в 1640 году (от цирроза печени, что немного удивило его подданных, которым он запрещал всякие возлияния), и на тот момент в живых оставался только один брат – Ибрагим. Тот провел уже 25 лет своей жизни в заключении – и в постоянном страхе перед неизбежной, как ему казалось, гибелью. И не так уж он был неправ: Мурад, лежа на смертном одре, и вправду распорядился убить Ибрагима – он предпочел бы, чтобы династия пресеклась, лишь бы не дать ему взойти на трон. Но казнь не состоялась по единственной причине: как часто бывает в жизни братьев-забияк, вмешалась их мать Кёсем и помешала членовредительству.

И вот все уже приготовились вздохнуть с облегчением от того, что Мурад наконец покинул сцену, но Ибрагим быстро вернул их в чувства. И даже если он не был безумен, когда оказался в заточении, он определенно сошел с ума, когда покинул тюрьму. Как и Мустафа в свое время, он возвращался в мир без особой охоты, поскольку был уверен, что это трюк его старшего братца, задумавшего наконец с ним покончить. Придворным удалось убедить его в обратном, только когда они предъявили ему труп Мурада. Едва беспокойство нового султана удалось побороть, Кёсем, возможно, осознав, что ее сын не слишком подходит для роли правителя, предложила ему вместо того посвящать больше времени наложницам. И Ибрагим, к сожалению, с достойной лучшего применения серьезностью отнесся к ее предложению.

Вдобавок к прочим его дурным предрасположенностям (например, нездоровому увлечению мехами – он носил шубы круглый год и требовал, чтобы каждая комната во дворце была убрана максимальным количеством меха) Ибрагим был сексуально озабочен и ненасытен в буквальном смысле. Это вполне подходило Кёсем, которая тем временем занималась политикой от его имени. Она позаботилась о том, чтобы число рабынь в его гареме увеличивалось, а его самого потчевала афродезиаками, чтобы утомление и импотенция не лишили Ибрагима мужской силы и чтобы он мог только изредка отвлекаться на решение государственных задач.

Сексуальные привычки Ибрагима – и здесь я буду предельно откровенным – были не самыми гуманными. Как вспоминал несколькими годами позже господарь Молдавского княжества Димитрий Кантемир, «в саду при дворце он часто собирал всех девственниц, заставлял их раздеться догола и носился среди девушек, издавая при этом ржание, как жеребец, насиловал ту или другую, грубо толкая и раздавая тычки».

Бывало и похуже. Как вспоминал Кантемир, однажды во время поездки Ибрагим заметил корову, и его так увлек вил ее гениталий, что он распорядился сделать с них слепок, а после золотые копии этого слепка, и их он разослал по всей империи и приказал своим подданным найти женщину, чьи гениталии походили бы на коровьи.

Так-то.

(Смягчающее обстоятельство: нужно заметить, что Кантемира нельзя считать абсолютно объективным источником. С одной стороны, он жил и учился в Константинополе, говорил по-турецки и сообщал обо всем этом всего через пару десятилетий после предполагаемых событий. С другой стороны, его книга называлась «История взлета и упадка Османской империи», и она была написана вскоре после того, как Молдавия сменила подданство – с турецкого на российское, а предварительно потерпела безнадежное поражение. Сам же Кантемир был устранен от власти и отправлен в ссылку. То есть ему было из-за чего дуться. Между тем Османская империя, переживавшая предполагаемый «упадок», просуществовала еще два века.)

Ибрагимовы поиски женщины своей мечты – неизвестно, как на его выбор повлияла та встреча с коровой, – увенчались успехом: она обнаружилась в Армении. Ее называли Сечир Пара (то есть «кусочек сахара»), и она благополучно стала его любимой наложницей. И в этот момент ситуация начинает выходить из-под контроля: С. П. как-то нашептала Ибрагиму, что одна из наложниц неверна ему. И это привело султана в такое бешенство, что он полоснул собственного сына ножом по лицу, потому что тот попытался шутить на эту тему. Он так и не смог выяснить, какая из 280 женщин из его гарема изменила ему, а потому приказал спрятать всех – за исключением двух – наложниц в мешки и утопить в Босфоре. И только одна из них смогла спастись. Через некоторое время после того Кёсем, опасаясь непомерно выросшего влияния С. П., пригласила ее поболтать за ужином о девичьем, но вместо того стремительно лишила ее жизни. (Ибрагиму она сказала, что его любимая жена умерла от внезапного приступа болезни.)

К этому времени экстравагантные выходки Ибрагима всем встали поперек горла, и казенные издержки на его привычки в интимной жизни и в оформлении помещений стали непомерно высокими. У него было несколько сыновей, а потому сохранность династии была обеспечена. Даже Кёсем согласилась с тем, что все зашло слишком далеко, и присоединилась к заговору против него. И вот во второй раз за последние 20 лет янычары взбунтовались, толпа разорвала на части великого визира, а после препроводила Ибрагима в его тюрьму. Он провел десять последних дней своей жизни там, где прошла большая часть его детства: заговорщики решили немного поменять условия заговора и вскоре убили его.

История Порты этого периода больше похожа на описание лихорадочного ночного кошмара с реками крови – даже «Игра престолов» на этом фоне выглядит эпизодом из жизни пастушков, – иногда и впрямь сложно поверить в то, что все это было на самом деле. Это хороший пример ситуации, где сложно отличить историческую правду от пропаганды, должной оправдать политические бунты и убийства. Эти события – не только повесть о сумасшедших мужчинах и нескольких властных женщинах, которые старались поддерживать в государстве стабильность. Во многих частях мира это была эра новых технологий и радикальных экономических перемен, эра, когда миллион людей переходили из подданства одной страны в подданство другой, страны меняли очертания, войны вспыхивали то там, то здесь. И Османская империя не была исключением. Ко второй половине XVII века, когда период нестабильности наконец подошел к концу, турки наконец распрощались с институтом братоубийства и гражданской войной, положили начало новой экономической политике и поменяли систему государственного управления – феодальный абсолютизм на современную бюрократию. И хотя все это и положило начала упадку Порты, в целом можно сказать, что они легко отделались!

Впрочем, это едва ли утешит тех, кого лишили жизни до пришествия нового мира.