Амбросимов внимательно прочитал все три листка заключения, посмотрел на Кунцевича, покачал головой и сказал:

– Значит, кровь бычья. Ну и что вы мне прикажете со всем этим делать?

Мечислав Николаевич поднялся:

– Надобно передопросить Аксенова.

– Конечно, я его передопрошу. Эх, хотел в этом месяце дело в суд направить, а тут вы… – Следователь поиграл по столу пальцами. – Передопрошу, только вряд ли он свои показания поменяет. За убийство солдата ему так и так бессрочная каторга, поэтому убийством больше, убийством меньше… Тот, кто все это затеял, прекрасно это понимал. И Остров это понимает. Ему за самооговор наверняка грев обещали, и отказываться от него у Аксенова нет никакого резона. Нет, будет молчать Васька.

– Разрешите я с ним поговорю! Дозвольте сходить к нему на Шпалерную.

Амбросимов усмехнулся:

– Бить его станете? Нет, это уже цирк какой-то! Я понимаю, когда чин полиции бьет злодея, чтобы тот сознался, но когда наоборот, чтобы от признания отказался… Это нонсенс! Вот что, сидите здесь, я пойду посоветуюсь с прокурором.

– Я вас в коридоре подожду.

– Как вам будет угодно.

Вернулся следователь примерно через час. Он отомкнул дверь и кивком пригласил изнывавшего на подоконнике коллежского секретаря в свой кабинет.

– Послушайте, а кто таков этот ваш сведущий человек фон Лазен? Он где служит?

– Сейчас он служит на таможне, но за плечами имеет университет и ученое звание…

– Я так и думал… Короче, его превосходительство изволили приказать мне дурью не маяться и готовить дело в суд, а вам велели заниматься изобличением преступников, а не их укрывательством. И еще они заметили, что если о ваших с Лазеном опытах узнает кто-нибудь из присяжных поверенных, то оба вы вылетите со службы, как пробка из бутылки. Впрочем, это скорее перестраховка, защиты мы не боимся. Метод, который вы использовали, не проверен, циркулярно не утвержден. Смахивает на шарлатанство! Не смею вас больше задерживать!

Кунцевич приехал на Офицерскую, зашел в свой кабинет и устало плюхнулся на стул. Но долго побыть одному не удалось – позвали к начальству.

«Ну вот, начинается! Сейчас получу взбучку, куплю коньяку и поеду к Лазену, а завтра пошлю на службу записку и скажусь больным. Ну их всех к чертям собачьим!»

Прошло две недели. Кунцевич занимался текущими делами и мыслями был уже за обеденным столом, когда в дверь постучали. На пороге показалась смутно знакомая мужская фигура. За ней виднелась еще одна.

– Разрешите, Мечислав Николаевич?

– А! Господин Забродский! – узнал посетителя коллежский секретарь. – Милости прошу.

Вслед за сахарозаводчиком в кабинет вошел еще один господин – пятидесятилетний поджарый мужчина в прекрасно сидящем простом летнем костюме. Известный щеголь Кунцевич сразу оценил, сколько стоит эта простота.

– Позвольте представить моего спутника, – начал церемонию знакомства Забродский. – Алексей Феликсович Веккер, один из учредителей нашего товарищества.

Хозяин кабинета и гость обменялись крепкими рукопожатиями.

– Давно воротились из заграницы? – поинтересовался чиновник для поручений у Забродского.

– Я там вовсе не был. Мечислав Николаевич, нам надобно приватно поговорить.

– Прошу. – Кунцевич указал на стулья.

В это время в кабинет просунулась физиономия сыскного надзирателя Левикова:

– Прошу прощения, господа! Ваше высокоблагородие, разрешите вас на минуточку.

Коллежский секретарь извинился и вышел в коридор. Вернулся он буквально через пять минут, сел за стол и спросил:

– Так чем могу служить?

– Видите ли, господин Кунцевич, при первой нашей встрече я немного слукавил. Я не мог поступить иначе, и вот почему…

Входная дверь распахнулась без стука, в кабинет влетел коллежский регистратор Кислов и радостно выпалил:

– Мечислав Николаевич, Нехлюдова с поличным взяли!

– Вы не видите, что я занят? – не разделил радости подчиненного чиновник для поручений. – Будьте любезны, уйдите, я вас вызову, когда освобожусь. Извините, господа, так чем, собственно?

– Вы обедали сегодня? – неожиданно спросил Веккер.

– Нет.

– Тогда мы вас приглашаем. Только, будьте любезны, порекомендуйте нам, провинциалам, какое-нибудь приличное заведение. Да, и чтобы там непременно было хорошее пиво, желательно немецкое, мне без пива кусок в горло не лезет.

– Лучшее пиво в городе подают в «Толстом барине» на Думской, но это далековато отсюда.

– А мы извозчика возьмем.

У ворот Казанской части сахарозаводчиков ждал высокий юноша в белом костюме и канотье.

– Павел Андреевич, мой секретарь, – представил юношу Забродский. – Паша, кликни-ка нам извозчиков.

– Действительно неплохо! – Веккер поставил на стол пивную кружку и обтер губы салфеткой. – Напоминает «Гинзбургер». Пивали?

– Нет, не приходилось. – ответил Кунцевич.

– Я вам пришлю дюжину. Ну, бог с ним, с пивом, давайте обсудим то дело, ради которого мы отнимаем ваше драгоценное время. Лев Соломонович!

– Да, – включился в разговор Забродский. – Так вот. При первой нашей встрече мне пришлось вас немного обмануть. Я знал, что инженер Горянский приехал в Питер. Кроме того, его ревизия была внеплановой.

– Так почему же вы этого нам не сказали? – возмутился сыщик.

– Дело вот в чем, – ответил за Забродского Веккер. – Двадцатого минувшего апреля отмечали мы тридцатилетний юбилей создания нашего товарищества. Собрали в Киеве торговых представителей со всего Отечества и устроили торжественный обед. Сняли лучший ресторан, заказали яства и напитки, произнесли все положенные в таких случаях речи и стали веселиться. Я сам на том обеде недолго был, не люблю я многолюдных сборищ, а вот другие члены правления сей крест от начала и до конца несли. А на следующий день, когда о банкете впечатлениями делились, один из них и обмолвился, что имел беседу с нашим саратовским представителем, и господин Хохлов похвалялся ему по пьяной лавочке, что приобрел недавно у себя в городе двухэтажный каменный дом. Подозрительным нам это показалось – на трехтысячное жалованье так не разгуляешься. Стали мы наводить справки и выяснили, что, действительно, куплен был дом, только не самим Хохловым, а супругой его, Сильвией Константиновной. Кроме этого, они и собственный выезд завели на резиновом ходу. Все это нам очень не понравилось. В товариществе имеется ревизионный отдел, он периодически проверяет все наши отделения. Проверяли ревизоры и Хохлова, причем неоднократно проверяли, и ничего предосудительного не нашли. Вот мы и надумали послать в Саратов Горянского – человека честного и щепетильного, чтобы он свежим взглядом на все взглянул, а то вдруг у штатного ревизора глаз замылился. Или замаслился. О результатах ревизии он должен был сообщить лично Льву Соломоновичу – я и все другие члены правления разъезжались в отпуска.

– А почему Горянский поехал в Петербург, а не в Киев?

– Миней Моисеевич знал, что я в Киеве в ближайший месяц появляться не планировал, – сказал Забродский. – Мы заранее условились, что он прибудет ко мне в Петербург.

– Вы с ним встретились?

– Нет! Он сообщил телеграммой, что приедет 14 мая в половине двенадцатого вечера и явится ко мне с докладом поутру 15-го. Пятнадцатого он не пришел, вестей о себе не давал. Я подумал, что он задержался по каким-то неотложным делам, и сильно не беспокоился. Потом я, эх, чего греха таить, немного закутил и вспомнил о Минее Моисеевиче только утром 18-го. Я телеграфировал в Саратов и на всякий случай в Киев. Хохлов ответил, что лично помог ревизору разместиться в вагоне первого класса, а из Киева сообщили, что Горянский на службе не появлялся. Тогда я взволновался не на шутку. И тут на глаза мне попался газетный репортаж об убийстве на Петербургской и выставленной в прозекторской Обуховской больницы голове. Я поспешил в больницу, а потом к вам. Вот и все.

– Это понятно. Но ответа на свой вопрос о том, почему обо всем об этом вы нам не сообщили сразу, я так и не услышал.

Вместо Забродского опять ответил Веккер:

– Лев Соломонович не был уполномочен делать такие заявления.

Кунцевич усмехнулся:

– Не был уполномочен без вашего ведома выносить сор из избы?

– Можно сказать и так. Он объявил срочный сбор членов правления, мы прервали отпуска, провели совещание и решили сначала повторить ревизию, а уж потом решать, обращаться к вам за помощью или нет.

– Ну и что, обревизовали Хохлова?

– Всю предшествующую неделю лучшие наши бухгалтера, господин Забродский и ваш покорный слуга провели в Саратове.

– Судя по тому, что сейчас мы вместе пьем пиво, вы таки обнаружили недостачу?

– Нет. Недостачи мы не обнаружили. Все в целости и сохранности – и сахар, и вырученные от его продажи деньги, более того, мы обнаружили небольшой излишек – в банке лежало лишних 460 рублей. Да и документы все в полном ажуре.

– Так почему тогда вы у меня?

– Помните, вы нашли в клозете у подруги убийцы несколько листов, оставшихся от ревизионного отчета Горянского?

– Ну, конечно, помню!

– На последнем листе была подпись Минея Моисеевича. Мы для очистки совести и полного успокоения решили произвести ее экспертизу. Оказалось, что подпись подделана.

Кунцевич поднял на говорившего глаза:

– Кто же позволил вам, частным лицам, проводить такие экспертизы?

– Ну разумеется, экспертизу делали не мы. Мы лишь попросили следователя, а он любезно согласился, – говоря это, Веккер смотрел на коллежского секретаря глазами невинного младенца. – Сведущий человек установил, что подпись от имени Горянского выполнена не им, а иным лицом. Более того, печатный текст нанесен на лист после того, как на нем появилась подпись. В результатах исследования сомневаться не приходится – его проводил сам Буринский!

– Его вы тоже попросили?

– Ну разумеется. После того как мы получили его заключение, нам стало ясно, что дело темное, простите за каламбур. И вот – мы у вас!

– Да-с… – Кунцевич сделал большой глоток из кружки, съел соленую сушку и только потом сказал: – Теперь есть все основания полагать, что Хохлов все-таки что-то украл у вашего товарищества, и, кроме того, он не только вор, но и причастен к убийству.

– Совершенно верно! И мы хотим, чтобы вы помогли нам вывести Назара Титовича на чистую воду.

– Вряд ли я вам помогу. – вздохнул Мечислав Николаевич. – Убийца Горянского уже установлен, арестован и ждет суда. Прокурор велел мне этим делом больше не заниматься. В командировку в Саратов меня никто не пошлет, командировочных не заплатит.

– С вашим начальством мы договорились. Прокурор и следователь поменяли свое мнение. Они даже рассказали нам о вашем эксперименте с кровью. Мы поняли, что вы человек, мыслящий неординарно, профессионалист, и поэтому решили обратиться за помощью именно к вам. Если вы согласитесь нам помочь, то завтра Чулицкий получит предписание градоначальника о вашем откомандировании на Волгу. Завтра же вам выдадут прогонные и суточные. К ним я добавлю вот эти пятьсот рублей. – Веккер вытащил из толстого бумажника пять купюр с изображением императрицы и положил их на стол. – Когда вы сможете выехать?

– Послезавтра.