21 мая убийца инженера-химика принес явку с повинной. Это был известный полиции хулиган и налетчик Васька Аксенов по кличке Остров, которого столичные стражи порядка искали третий месяц – в апреле он в ходе ссоры убил солдата лейб-гвардии Семеновского полка у Народного дома. Новое убийство хулиган объяснил просто – фраер оказался жадным.

– Языку и присяжным я, канешна, про ссору, запальчивость и раздражительность петь стану, ну а вам, барин, правду скажу, потому как вы фараон правильный. Токма пока без протокола, что туда записать, мы потом обмозгуем. Идет?

– Идет, пой давай.

– Так я ж грю – жадный. Я его по-хорошему попросил: дай, грю, рупь на опохмел, а он мне: «бог подаст»! Я не прощу, ежели кто мне такую дерзость на Невском, при городовом скажет, а этот – на моей улице, да ночью, да в подворотне! Сам виноват, одним словом.

– А чего же ты его сразу резать стал? Ну надавал бы по ушам, проверил карманы да отпустил, – спросил Кунцевич.

– Я так и хотел сделать, но он в драку полез. Во, видите. – Остров показал на рассеченную бровь. – Кулаком меня ударил, перстнем кровянку пустил. Я и стал обороняться.

– Выходит, ты свою честь и жизнь защищал? – усмехнулся чиновник для поручений.

– Выходит так! – обрадованно сказал хулиган. – Точно! Честь и жизнь, вы, барин, так в протоколе и пропишите.

– Как скажешь. Один раз он тебя ударил?

– Один! Кто жа ему больше позволит? Он ударил, я в ответ.

– Как бил?

– А так и вон так. – Васька двумя молниеносными движениями сымитировал удары.

– В бок слева и по горлу, – кивнул коллежский секретарь. – Как вы стояли?

– В смысле?

– Ну – друг перед другом или сбоку он был от тебя, как?

– А! Супротив друг друга.

– Ты в чем был одет?

– Тогда без спинжака был, в одной рубахе. Спинжак в трактире заложил.

– Сорочка эта на тебе была?

– Не, рубаха была другая, я ее опосля выкинул, она вся в кровище испачкалась. А портки энти.

– Чего у потерпевшего взял?

– Перстень с руки стащил, лопатину вынул, тридцать рублев там было, я сразу же свой спинжак из трактира выкупил. Часы ишшо, хорошие, барин, часы, рыжие, я их за две красных спустил! Ну и по мелочам – платок шелковый, портсигар серебряный, вроде все. Следователю скажу, что ничего не брал, скажу, можа, другой кто утащил.

– А документы, документы брал?

– Точна, были документы!

– Куда их дел?

– Вы про пачпорт али про бумажки, которые в папке были?

Кунцевич напрягся, но виду не подал.

– Про все рассказывай.

– Пачпорт я в печи сжег, папку продал, а бумаги оставил – в сортир с ими ходить.

– Где они?

– Дык я же говорю – у Светки в сортире. Только вы, барин, ее к делу не приплетайте, а то я на суду ото всего отпираться буду да еще заявлю, что вы меня смертью пытали!

Все сказанное Аксеновым подтвердилось, его маруха – Светка-Коза, жившая в собственном убогом домишке у Газового завода, – показала, что пятнадцатого Васька пришел домой рано утром в пиджаке на голое тело. Рубашку по указанию Острова вынули из-под Светкиного сарая, а в дворовой уборной Кунцевич нашел четыре листа писчей бумаги с отпечатанным на пишущей машине текстом – финальную часть отчета Горянского. Из него следовало, что никаких финансовых нарушений в деятельности Назара Титовича Хохлова ревизией обнаружено не было.

Работа в фотографическом ателье Санкт-Петербургской сыскной полиции кипела с раннего утра и до позднего вечера. Заведующий фотографией не имеющий чина Рогалев, два его помощника и ученик-мальчик только и успевали снимать, проявлять и печатать. Целый день, безо всякой передышки приводили в эту ярко освещаемую солнцем комнату со стеклянной крышей воров, убийц, нищих, хипесниц и проституток.

Когда Кунцевич зашел в ателье, на стуле перед Рогалевым сидела потрепанная жизнью дама, на груди у которой висела дощечка с ее фамилией, номером, за которым будет числиться ее снимок, и годом.

Женщина кокетливо улыбалась щербатым ртом:

– А я ведь уже снималась у вас, Иван Иванович, зачем же опять снимать?

– Когда снималась-то?

– В 95-м.

– Ишь хватилась! У вас жизнь такая, что вас надо каждые пять лет снимать, иначе не узнаешь. Сиди смирно!

– Иван Иванович, – позвал фотографа Кунцевич, – что с сорочкой по убийству на Петербургской?

– Готова-с, ваше высокоблагородие.

Поручив находившуюся в ателье публику помощнику, Рогалев отвел чиновника для поручений в свой маленький кабинетек.

– Вот снимочки, извольте получить. Рубашечка у него красная, кровь, как всем известно, тоже, следы запечатлеть было тяжеленько, но я справился. Применил панхроматические пластинки, фотографировал через красный светофильтр, выдержку поставил побольше, освещение получше. Вроде бы получилось, а, что скажете?

Мечислав Николаевич повертел в руках карточки.

– Получилось. Только… Иван Иванович, а не кажется ли вам, что пятно какое-то не такое, а?

– Кажется. При тех повреждениях, которые мы обнаружили у убитого, кровь на рубашку должна была попасть брызгами. Следы в этом случае совсем другие. А здесь – словно ее в ведро с кровью опустили.

– Вот видите, и вы это заметили. А чего же сами не сказали?

– Вопросов трасологического характера в постановлении о назначении экспертизы не было. А рассуждать-с не мое дело. Амбросимов рассуждений не любит. Он мне давеча так и сказал: «Ваше дело, Рогалев, не рассуждать, а фотографировать, рассуждать я буду». Вот я и не рассуждаю.

– Понятно… А вам не кажется, что от этого многие из наших бед?

– Не понял-с?

– Ладно, это я так, о своем. Я карточки заберу? Я их сам следователю передам. И рубашку, будьте добры, упакуйте.

Амбросимов выслушал Кунцевича и спросил:

– А признание Острова мы куда денем? Ась?

– Может быть, это самооговор…

– Ну вы скажете! Кто же себя на тысяча четыреста пятьдесят третью самооговаривать будет?

– Так он вроде про тысяча четыреста пятьдесят пятую речь ведет.

– Кто же ему пятьдесят пятую-то даст! Не дождется, пойдет по пятьдесят третьей.

– Тем более, тут надо со всей тщательностью разобраться.

– Мечислав Николаевич! У меня полный шкап дел! Я бы стал разбираться, коли бы время было. А его нет-с, нет совершенно. Господи! Ну зачем усложнять? Ведь тут признание. Он вам признался, мне все как на духу рассказал. Вы же его не били? Нет?

Коллежский секретарь помотал головой.

– Вот, а я тем более. Рубашку в крови мы у него нашли? Нашли. Документы потерпевшего в клозете изъяли? Изъяли. Сожительница косвенно вину подтвердила? Подтвердила. Чего вам еще нужно?

– Позвольте сорочку Аксенова у вас забрать на время.

– А зачем? – удивился следователь.

– Кое-что проверить.

– Мечислав Николаевич, вы же чин полиции, а не присяжный поверенный! Впрочем, берите, проверяйте, коли вам заняться нечем. Я же не зверь, в конце концов. Докажете, что Остров не при делах, – сниму с него обвинения. Только, как мне кажется, этого никто, кроме вас, не хочет. Даже сам Аксенов.

В городской лаборатории над ним только посмеялись:

– Эка вы хватанули, молодой человек, – разобрать, чья кровь – человечья или, скажем, собачья! – улыбался старший лаборант магистр химии Правин. – Нет, мы этого делать еще не можем.

– Но, позвольте, я же недавно читал в «Журнале Министерства юстиции» об открытии какого-то немецкого доктора!

Правин вмиг посерьезнел:

– Вы имеете в виду серодиагностический метод профессора Уленгута?

– Я название метода не помню, да и фамилию профессора тоже. Я, знаете ли, так просто, почитываю для саморазвития… Вот и запомнилось…

– Вы правы, есть такой метод. Открыт в прошлом году. Но у нас пока не применяется. Во-первых, он до конца не разработан, вероятность ошибки еще довольно высока, а во-вторых, – здесь химик вздохнул, – еще не выпущен циркуляр, который разрешал бы нам его применение. А без циркуляра… сами понимаете. Никто ответственности на себя брать не будет. Если только какое-нибудь частное лицо, приватным образом.

«Лазен!» – осенило Кунцевича. Он наскоро попрощался и поспешил на Васильевский остров.

– Да, да, да! Я вам помогу, конечно же, помогу! Признаюсь честно, я сам давно хотел провести такое исследование, – глаза таможенника горели. – Вы полдюжины кроликов достать сможете?

– Чего, простите?

– Кроликов. Ведь они же необходимы! Вы сказали, что читали об этом методе?

– В заметке про кроликов не было ни слова. Она вообще маленькой была – найден, мол, метод, позволяющий отличать человеческую кровь от крови животного, и все.

– Тогда позвольте я вам прочту небольшую лекцию. При помощи серодиагностического метода можно совершенно безошибочно отличить человеческую кровь от крови иных млекопитающих.

– Безошибочно? А мне сказали, что метод недостаточно точен.

– Какой дурак вам это сказал? – возмутился Лазен. – Метод, открытый доктором Уленгутом и усовершенствованный профессорами Вассерманом и Щютце, обладает безусловной научной достоверностью! Лозаннский профессор Стржижовский в своем труде «Biochimie normale et pathologique», давая описание этого метода, совершенно правильно замечает, что применение серодиагностики для определения происхождения крови является, несомненно, одним из самых интереснейших открытий последнего времени! Сущность этого исследования сводится к следующему. Если впрыснуть животному какой-нибудь одной породы, скажем кролику, кровяную сыворотку животного другой породы, то сыворотка крови первого приобретает свойство вызывать осадок в сыворотке крови второго. Таким образом, кролик, которому была впрыснута в кровь сыворотка собаки, вырабатывает в своем организме такое свойство крови, при котором сыворотка этой крови будет преципитировать только кровь собаки или ее сородича волка.

– Простите, что будет делать? – опять перебил коллежский секретарь.

– Что? А! Преципитировать – это значит вызывать помутнение и осадок. Теперь вам понятно?

– Понятно. А зачем нам полдюжины кроликов? Они нынче дороги. Одного не будет достаточно?

– Как вы думаете, чья на рубахе кровь? – вопросом на вопрос ответил таможенник.

– Не знаю… Я сомневаюсь в том, что она человеческая, а вот чья, сказать не могу. Легче всего добыть бычью – достаточно сходить на бойню.

– Вот что, берите трех кролей – мы впрыснем им бычью, свиную и человечью сыворотку. Вам придется пройтись и до Скотопригонного двора и купить там кровушки этих безвинно убиенных животных.

– Бычачью и свинячью кровь я достану, а где мы возьмем человечью?

– У человека, где ж еще! И этим человеком будете вы! Не пугайтесь, мне надо всего сороковку. Испугались? Шучу. Вашей крови нужно гораздо меньше.