Глава 10
«Приговором Московского окружного суда от 18 ноября 1891 года отставной корнет из дворян Николай Герасимов Савин за 4 мошенничества на сумму более 300 рублей каждое, истребление чужих документов и подлог был присужден к лишению всех особенных прав и преимуществ и ссылке на жительство в Томскую губернию.
Отправленный в Сибирь и причисленный затем к обществу мещан г. Нарыма, Савин 15 сентября 1892 года бежал с места ссылки в Европейскую Россию и по задержании приговором Рязанского окружного суда 20 июля 1893 года за означенный побег и составление подложного вида на жительство был присужден к заключению в тюрьму на три месяца по возвращении на место ссылки. В январе 1895 года Савин успел, однако, вновь скрыться и был задержан только в июне сего (1901) года в Лиссабоне, откуда императорское правительство потребовало его выдачи в Россию. Ныне императорская миссия в названном городе довела до сведения МИД, что португальское правительство готово выдать Савина, который находится начиная с 7/20 сего июля в распоряжении миссии, причем на основании русско-португальской конвенции о выдаче преступников, Савин должен быть принят русскими властями в течение трех месяцев, считая со дня передачи его в распоряжение миссии, т. е. не позже 6/19 будущего октября.
Сообщая вышеизложенное, второй департамент имеет честь покорнейше просить о командировании в Лиссабон для принятия Савина по меньшей мере двух энергичных полицейских агентов, знакомых с иностранными языками, для надзора за Савиным во время переезда морским путем из Лиссабона в Гамбург и затем через Германию»
(Из письма Второго департамента МИД на имя СПб градоначальника от 20.07.1901 года.)
«АРЕСТ ИЗВЕСТНОГО АВАНТЮРИСТА САВИНА
Пользующийся громкой известностью по своим всесветным уголовным авантюрам, лишенный всех прав Николай Савин в настоящее время арестован в Лиссабоне и выдан русскому правительству.
Савин, бывший корнет гвардии, после ряда преступных похождений в России, преимущественно в области всевозможных мошенничеств, последний раз был судим Московским окружным судом и по лишении всех прав состояния сослан в Сибирь. Из мест ссылки Савин вскоре бежал за границу и начал свои преступные похождения в Европе. Здесь его авантюры неисчислимы; кажется, нет такого государства в Европе, которое бы не судило и не разыскивало Савина по обвинению в различных проделках. Совершая преступление, он проявлял изумительную ловкость и в большинстве случаев скрывался от наказания. Пользуясь своим воспитанием и прекрасным знанием иностранных языков, Савин присвоил себе за границей выдуманное имя графа Тулуз-де-Лотрека и вращался в обществе, которое служило ему ширмой для ловкого скрытия преступных проделок. Многочисленные члены этого общества делались нередко его жертвами.
Под именем графа Тулуз-де-Лотрека Савин много раз был женат в Европе и Америке с целью заполучения больших приданых, причем жен он бросал, как только присваивал себе их состояние.
Однажды, когда он находится в Вене без денег и проживает в лучшей гостинице, ему грозят тюрьмой за неуплату по счетам. Он тотчас же посылает телеграмму в известный банкирский дом в Париже с просьбой указать, где он может в Вене дисконтировать вексель на этот дом в 50 000 франков. Ответ получен с указанием банкирской конторы, и Савин показывает телеграмму хозяину гостиницы. Но так как дело происходит в воскресенье, то он объясняет, что получит деньги на следующий день, а пока просит у хозяина аванс в 10 000 франков, чтобы пойти в клуб. Одураченный хозяин дает деньги, и Савин тотчас же укатывает в Брюссель.
Другой раз в Ницце он дает на хранение в контору отеля конверт с 10 000 франков, но успевает подменить его другим конвертом с газетной бумагой. При обратном требовании денежного пакета он открывается при свидетелях, и Савин, находя в нем газетную бумагу, грозит судом за мошенничество и получает еще 10 000 франков.
В Ницце же он приглашен был богатым американцем совершить морское путешествие на яхте. Дорогой садятся за карты, американец проигрывает все наличные деньги и саму яхту, на которой Савин возвращается уже собственником.
Самый его блестящий подвиг произошел в Болгарии. Он как раз приехал в Софию во время владычества там Стамбулова. С последним он близко подружился и даже крестил его дочь.
В то время Стамбулов искал нового правителя для Болгарии, а так как Савин выдавал себя за родственника Бурбонов под фамилией графа Тулуз-де-Лотрека, то Стамбулов серьезно думал предложить ему болгарскую корону.
Случайное обстоятельство обнаружило обман, а не то, как уверял Савин, он преподнес бы Болгарию России, не пролив ни одной капли крови.
Летом текущего года Савин направился в Португалию и в одном из учреждений Лиссабона покушался на обманное получение крупной суммы денег, но это ему не удалось. Мнимый граф был арестован, но затем каким-то путем избег суда и только еще находился под арестом в ожидании скорого освобождения. Однако власти Лиссабона при наведении справок о графе Тулузе случайно обнаружили его настоящее имя и все преступное прошлое, о чем не замедлили сообщить в Петербург, предложив выдать преступника русскому правительству».
(«Петербургская газета» от 1 августа 1901 года.)
До португальской столицы они добирались пять дней, еще десять дней жили в миссии, ждали, пока уладят все дипломатические формальности, и только 20 августа вместе с Савиным погрузились на германский пароход «Бахия», следовавший в Гамбург.
Бывший корнет был пятидесятилетний красавец мужчина с гвардейской выправкой. Выглядел он, как будто не просидел больше месяца в тюрьме, а приехал с придворного бала – гладко выбрит, воротничок и манжеты безукоризненно белоснежны. Единственное, что портило впечатление, – это легкие ручные кандалы, которые Николай Герасимович маскировал перекинутым через руки плащом с атласной подкладкой.
– Здравствуйте, господа, – обратился он к столичным сыщикам. – Поскольку нам придется провести вместе не один день, нам следует представиться друг другу. Я – граф Николай-Эразм де Тулуз-Лотрек. С кем имею честь?
– Позвольте, какой же вы граф, Николай Герасимович? – заулыбался Власков. – Вы – беглый ссыльнопоселенец, бывший корнет Савин, мещанин горда Нарыма.
«Граф» только осуждающе покачал головой:
– Ошибаетесь, молодой человек, ох как вы ошибаетесь. Вам как полицейскому, прежде чем делать поспешные выводы, необходимо ознакомиться с моими документами. Они при мне, – Савин похлопал себя по карману, – не изволите ли взглянуть? Только прикажите снять браслеты, а то мне крайне в них неудобно. Куда я денусь?!
– Снимите, Николай Семенович, – распорядился Кунцевич.
– О, так вы мой тезка, Николай Семеныч! – обрадовался Савин. – А вас как прикажете называть? – обратился он к Кунцевичу.
– Чиновник для поручений коллежский секретарь Кунцевич Мечислав Николаевич.
– Не Николай, так Николаевич! Тоже хорошо, – радовался «граф», растирая освобожденные от оков руки. – Я смотрю, господа, вы прекрасные, интеллигентные люди! Уверен, что наше путешествие пройдет нескучно!
Скучать бывший корнет и правда не давал. Он оказался интереснейшим собеседником и высказывал энциклопедические знания по любому предмету разговора. Они практически подружились.
– Прекрасный вы человек, Мечислав Николаевич, мне даже вас немного жаль, – заявил как-то Николай Герасимович, раскуривая послеобеденную сигару.
– Это чего же вы меня жалеть вздумали? – удивился Кунцевич.
– Ну как! Вам же наверняка достанется от начальства за то, что вы меня в Петербург не доставите!
– Убежите? – улыбнулся коллежский секретарь.
– Староват я бегать, Мечислав Николаевич. В Гамбурге германские власти сами меня отпустят.
– С чего бы это им вас отпускать?
– Да потому что мой арест – одно сплошное беззаконие!
– Это где же беззаконие?
– Начнем с того, что я гражданин Северо-Американских Соединенных Штатов, а вы меня в Россию везете, хотя судить меня должны в моей стране.
– Николай Герасимович, не начинайте старую песню на новый лад. И потом, мое дело маленькое – привезти вас в Петербург и передать судебному следователю, он уж разберется.
– Какой следователь! Какой суд! Не будет никакого суда. Как вы не можете понять! Хотите пари? Вот смотрите. Максимальное наказание за побег с места ссылки по нашему Уложению – до одного года тюрьмы, так?
– Не помню, я Уложения давно не открывал.
– А я его вдоль и поперек изучил, поэтому поверьте мне на слово. До года. А что в соглашении о выдаче преступников, заключенном между нашим императором и португальским королем, говорится? А в пункте семь этого соглашения говорится, что выдаче подлежат только те лица, которые обвиняются страной, ходатайствующей о выдаче, в совершении преступления, за которое по законам этой страны может быть назначено наказание свыше одного года заключения в тюрьме или более тяжкое наказание! Понимаете? Свыше года! Не до года, а свыше. Нарушение? Грубейшее! Далее. Наш государь милостив и два раза прощал нам, грешникам, прегрешения наши, манифестами 1894 и 1896 годов. Попадаю я со своими проделками под эти манифесты? Да-с, под оба. Ну и наконец. Срок давности. По португальским законам он по таким делам составляет пять лет. Я бежал из ссылки 10 января 1895 года, а сейчас, слава богу, 1901-й! Более пяти лет прошло? Более! Так что никакому наказанию я не подлежу и даже имею право жительствовать в Европейской России, кроме столиц, разумеется.
– Так чего же вы тогда на родину не хотите? Суд разберется и отпустит вас.
– Мечислав Николаевич, вы что, действительно верите, что наш суд разберется? Вы же не ребенок!
Кунцевич только пожал плечами.
Корнету, видимо, надоело разговаривать, и он принялся составлять очередной протест. Писал он их непрерывно, адресуя во все инстанции. Сейчас он готовил прошение на имя папы римского.
Кунцевич решил не терять времени даром и тоже принялся за писанину – стал составлять рапорт о поисках сына шталмейстера Давыдова.
Работа у обоих спорилась, и через час черновые варианты прошения и рапорта были готовы. Коллежский секретарь достал из кармана сюртука письмо Гуттентага, чтобы обновить в памяти даты его отправления и получения. Вместе с письмом захватил и фотографию.
«Граф» сначала мельком, искоса глянул на карточку, а потом посмотрел на нее пристальней:
– Какая странная фотография.
– Чем же она странная? – поинтересовался Кунцевич.
– А вы не видите? Внизу написано по-испански.
– Ну да, «De Brasil con amor!» – «Из Бразилии с любовью». Снято в Рио-де-Жанейро.
– Уверяю вас, молодой человек, что это не Рио-де-Жанейро, это гораздо ближе.
– Отчего вы так решили? – Коллежский секретарь напрягся, как почуявшая добычу гончая.
– Ну, во-первых, надпись сделана по-испански, а в Бразилии все говорят по-португальски. Если бы карточку изготовили в Рио, на ней было бы написано «Do Brasil com amor!» С чего бы португальцам писать на испанском? Ну а во-вторых, я, кажется, узнал место. – Савин остановился, а потом решительно сказал: – Нет, не кажется, я точно узнал этот парк. Это парк у казино в Ницце!
2 сентября пришли в Гамбург. Пароход встал на рейд у входа в Эльбу. Наказав Власкову смотреть в оба, Кунцевич отправился в российское представительство.
Барон фон Коттен, русский вице-консул, исправляющий должность управляющего императорской миссии, хотел поместить арестованного непосредственно в здании посольства, но немцы этого сделать не разрешили. Бывший корнет был отправлен в городскую тюрьму. Там его проверили по немецким криминальным учетам, и оказалось, что его ищут не только российские власти, но и полиция города Бремена, где в 1900 году «граф» по подложному чеку получил в одном из банков большую сумму денег.
После довольно длительной переписки гамбургские власти приняли решение не отдавать Савина русским, а этапировать в Бремен.
Бывший корнет выиграл несостоявшийся спор.
Власков поехал в Петербург, а Кунцевич, испросив телеграммой разрешения догулять отпуск, отправился в Ниццу.
