Ковельская операция

Пятью днями раньше 8-я армия начинает повторное наступление, но оно сразу же застревает на реке Стоход. Ставка, наконец определившись, перебрасывает на Юго-Западный фронт несколько корпусов, формирует Особую армию генерала Безобразова и организует концентрическое наступление на Ковель силами 8-й, 3-й и Особой армий. Новая операция начинается 28 июля. Вновь фронт прорван, вновь продвижение достигает 10 километров, вновь этого оказывается недостаточно, и Ковель не взят.

За это время 11-я армия захватывает Броды и создает угрозу Львову. Этот успех, как и овладение Галичем, был обусловлен охватывающим движением 9-й армии в Буковине. Станислав взят, но дальнейшее наступление в предгорьях Карпат наталкивается на возрастающее сопротивление противника.

К середине августа Юго-Западный фронт достигает оперативного результата, но не стратегического успеха.

Группа А. Лизингена продолжает удерживать линию Стохода и Ковель.

Бои на Стоходе идут весь август, продолжаются в сентябре, в октябре, в ноябре и, в конечном счете, приводят к огромным потерям у наступающей стороны, не дав никаких результатов. Б. Лиддел-Гарт справедливо пишет, что «операция, начатая в весеннем блеске, погасла в осеннем унынии». Ему вторит С. Нелипович: «на берегах этой реки полег весь цвет российско-императорской Гвардии» и А. Зайочковский: «Июнь – октябрь мы последовательно губили русскую военную силу под Ковелем. И здесь роль стратегии опять свелась почти к нулю. Мы пять раз били в одно место, варьируя больше лицами, а не комбинациями. Можно было рассчитывать на успех второго, может быть, третьего штурма после неудачи первого, но вести их пять на протяжении пяти месяцев, в течение которых противник мог из ничего построить целую крепость, и почти что в одном и том же районе, это значит не желать воспользоваться всем театром военных действий, который всегда придет на помощь талантливому генералу».

Данные по потерям сторон в ходе Брусиловского наступления (Луцкого прорыва и Ковельской операции) не только, как обычно, «плывут», что обусловлено непрерывной ротацией частей и соединений обеих сторон, но еще и очень сильно зависят от авторской позиции, в данном случае – желания представить операцию как полную победу или, напротив, тотальное поражение русских войск.

Поскольку война есть игра с ненулевой суммой, я склонен принять обе эти крайние точки зрения.

Австро-Венгрия понесла в ходе Брусиловского прорыва огромные потери: 417 тысяч пленных, 1745 пулеметов, 581 орудие, 448 минометов. Всего с мая по декабрь австрийская армия потеряла 422 857 человек убитыми и пропавшими без вести, 216 474 человек ранеными. Из этих цифр нужно вычесть потери в Румынии и в районе Барановичей и приплюсовать к ним германские потери в размере около 140 000 человек убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Итого получается около 800 000 человек, причем половина из них – пленные, что ясно указывает на разложение армии и приближение военной катастрофы двуединой монархии.

Потери Юго-Западного фронта, однако, еще выше: 355 443 человека убитыми и пропавшими без вести, 1 090 891 человек ранеными, итого около 1 450 000 человек, около 10 % из них – пленные. Такие потери, почти вдвое превышающие потери противника, следует считать катастрофическими, и их связь с разложением армии в 1917 году вполне очевидна.

Общие же потери русской армии в кампании 1916 года, последней военной кампании старой Империи, оцениваются в 2,7 миллиона человек, из которых 1,5 миллиона пленными и пропавшими без вести (надо думать, что дезертиры тоже входят в это число).

Наступление А. Брусилова было последней операцией России в Первой мировой войне, которую можно назвать успешной – по крайней мере, на начальном ее этапе. Во всяком случае, прорвать фронт неприятеля на всю его глубину Брусилову удалось.

Приходится читать, что в июне 1916 года Россия была чуть ли не на волосок от решающей военной победы. Это – не ложь, не преувеличение. Это – ошибка.

А. Брусилов изначально организовал наступление, которое могло привести к оперативно-тактическим результатам, но не могло вылиться в стратегическую операцию. Причем именно те особенности наступления, которые привели к прорыву, не давали возможности этот прорыв использовать.

А. Брусилов наступал на широком фронте без четко выраженной цели. Такое построение атаки оказалось для противника неожиданным. Австрийцы не ожидали подобного нечеткого, «расплывающегося» удара, расположение их резервов не соответствовало внезапно осложнившейся обстановке. Это превратило тактический прорыв в оперативный.

Но далее операция неизбежно теряла форму: наступающие армии расчленены по фронту и в глубину, концентрации сил нет нигде. Противник подвозит новые части и соединения, в том числе стойкие германские батальоны, затыкает дыры, цепляется за местность. А резервов у Юго-Западного фронта нет. При такой организации наступления их и не может быть.

Разумеется, Ставка опоздала с переброской сил на Юго-Западный фронт. Но начни она этот маневр до наступления Брусилова, противник заметил бы это и успел бы отреагировать. А потом сразу стало поздно: части надо не только привезти (две-три недели), но еще и протащить через разрушенную полосу прорыва. И вновь вступают в силу «теоремы о позиционности»: глубина прорыва не может превышать полуширину фронта наступления.

Всегда можно достичь тактического успеха, наступая без оглядки на стратегические цели. Но стоит ли удивляться тому, что в этом случае тактический успех не приведет к достижению стратегической цели?

В сущности, операции Э. фон Людендорфа в 1918 году были построены аналогичным образом. И результат был тем же: прорыв, колоссальный успех, но не улучшающий, а ухудшающий стратегическое положение, потом надлом войск и военная катастрофа.

Есть и другая сторона проблемы. Да, можно построить Альтернативу, в которой русские войска берут Ковель и даже делают это быстро, еще в июне. Проблемы у австро-германского командования резко возрастают, но хотелось бы напомнить, что в предыдущем, 1915 году Ковель был глубоким тылом русского фронта, и это, отнюдь, не привело к выигрышу Россией мировой войны.

Можно, наверное, придумать вариант, в котором австро-германские войска к осени 1916 года отбрасываются к Западному Бугу. Да хотя бы и к Висле (хотя этого не было не только в планах русского командования, но и в его мечтах)! И что? Ситуация для России все равно хуже, чем она была осенью 1914 года. Потому что время прошло, а цели войны не достигнуты, и технологическое отставание России, как от противников, так и от союзников «Великое отступление 1915 года» продемонстрировало слишком явственно.

Конечно, к весне 1916 года не только русская, но и австрийская армия была надломлена. Строго говоря, австрийцы проиграли войну даже раньше, чем Россия: в сентябре 1914-го, а не в мае 1915 года. Вопрос стоял только в том, какая армия (и страна) распадется раньше – Австро-Венгрия или Россия? Но здесь у Центральных держав было очевидное преимущество. По географическим условиям (внутренние линии) Германия могла «армировать» австрийские дивизии своими, вполне боеспособными и не утратившими веру в победу. А у Антанты возможности таким же образом помочь России не было.

При любом «раскладе» русская армия была предоставлена себе и своей судьбе.

Будь Брусиловский прорыв сверхуспешным – с овладением Ковелем, Львовом и далее по списку – немцы на два месяца раньше прекратили бы наступление на Верден. На те же два месяца раньше ушел бы в отставку Э. Фанкельгайн, передав свой пост П. Гинденбургу. Э. Людендорф перебросил бы в Галицию достаточные подкрепления, и русское наступление, остановилось бы, пусть и на сто километров западнее, чем в Текущей Реальности. И осенью вместо Ковеля мы брали бы Брест-Литовск или Самбор. С таким же успехом и с такими же потерями.

Брусиловское наступление исчерпало степени свободы, оставшиеся у Российской Империи.