Глава 27

Об уважении к закону, протоколе и балконе

1 день Каштанового цвета, Риль Суардис

Дайм шер Дюбрайн

Зеркало связи зазвенело через полчаса после того, как Дайм сбежал из башни Рассвета в свои покои, прихватив перепуганную гоблинскую нежить, и через пять минут после того, как Роне туда вернулся. Целый, невредимый и довольный по самые уши.

Разумеется, на вызов Дайм не ответил. Если его хочет видеть Светлейший – активация связи не требуется, Светлейший сам все прекрасно сделает. Роне может его позвать и безо всякого зеркала. А для всех остальных его нет дома.

– Полковник Дюбрайн не может выйти на связь по причине нахождения на секретной операции. Оставьте ваше сообщение, полковник Дюбрайн свяжется с вами при первой же возможности, – механическим голосом заявил привязанный к зеркалу джинн, и душераздирающе заскрипел, подавая сигнал к началу голосовой записи.

– Шеф, катастрофа! – послышался из мерцающего мутного стекла трагический голос капитана Герашана. – Все пропало, шеф!

– Что ты несешь, идиот? – раздался сердитый голос Люкреса. – Убирайся от зеркала… где связь?! Что это за шисов дысс?!

– Новейшее изобретение гномов, вашимпер-раторскосочство, называется автоматический отвечатель, – тоном тупейшего на свете служаки ответил Герашан.

Дайм хмыкнул. Гномов, говоришь? Отличный у тебя навык, капитан, врать и не краснеть. Гномы и магия, ха-ха. На самом деле сажать джиннов в зеркала связи, чтобы принимали первый удар жалобщиков на себя, придумал Светлейший еще лет сто назад. Так и проштрафившиеся джинны при деле, и нервы личного состава МБ целее.

– Автома… Проклятье, мне срочно нужен Дюбрайн!

– Так точно, вашсочство!

– Заткнись, идиот.

– Есть заткнуться, вашсочство!

– Где его носит, когда он мне нужен?!. Что ты таращишься, отвечай!

– Никак не могу отвечать, вашсочство! Приказано заткнуться!

– Приказываю: вызови Дюбрайна сюда. Немедленно! Головой отвечаешь, идиот.

– Так точно, вашсочство! Есть вызвать полковника Дюбрайна! Позвольте исполнять?

– Исполняй.

Представив, какую презрительную и страдальческую мину скроил августейший брат, Дайм расплылся в улыбке. И мысленно пообещал выдать капитану премию, раз уж отпуск ему в ближайшие годы не светит.

– Все пропало, шеф, катастрофа! – начал сначала свой трагический монолог Герашан. Где-то на заднем плане прошипел что-то матерное о тупых солдафонах Люкрес. – Аномалия разбушевалась! Мы без вас не справимся, спасите-помогите, шеф!..

– Заткнись! – снова оборвал капитана Люкрес и, судя по звукам, оттолкнул его от зеркала. – Дюбрайн, ты нужен здесь сегодня же. В твоих интересах поторопиться, пока Аномалия не разнесла весь Суард.

На мгновение повисла пауза: до Люкреса дошло, что запись все еще продолжается, а как ее остановить, он не знает.

– Капитан!

– Слушаю, вашсочство!

– Отключи это… этот… автомат.

– Есть отключить это, вашсочство! Конец связи, полковник! – оттарабанил Герашан, и на зеркале проступила руна скрытной односторонней связи, нарисованная капитанским пальцем.

Дайм заржал, как полковая лошадь. Ну, капитан! Наглый – в корягу! На глазах у Люкреса поставить прослушивание в его покоях! И ведь пока Саламандра не попробует с кем-нибудь связаться через это зеркало, ничего не заметит.

Что ж, прослушивание покоев Люкреса – это прекрасно. Но что такое натворил темный шер Бастерхази, что Люкреса одолела паника? К сожалению, наблюдать за разговором Люкреса и Роне было невозможно. Перед тем как заселить Люкреса в покои, Саламандра тщательно вычистила все «глаза» и «уши», до того тщательно попрятанные по углам и МБ, и Конвентом, и внутренней СБ Валанты. Единственное, что Дайм мог видеть – это всплеск магической активности, больше всего похожий на светлую атакующую связку, и забегавшую гвардию кронпринца. Ну, по крайней мере, Роне удалось отвертеться, а у Дайма появился официальный повод появиться в Суарде.

– Благодарю тебя, мой темный шер, – вслух сказал Дайм.

– Для тебя – все что угодно, мой светлый шер, – не то послышался, не то почудился полный отзвуков пламени голос.

– Хиссов ты сын, – уже привычно восхитился Дайм и активировал свежеустановленную прослушку.

Вдруг Люкрес и Саламандра окажутся наивными идиотами и начнут обсуждать свои коварные планы прямо перед зеркалом в гостиной? Как в дешевом бульварном романчике, выложат ему все на блюдечке.

Но, увы, коварные планы никто не обсуждал. Единственное, что услышал Дайм – это горестные всхлипы Саламандры и сбивчивое «это совсем не то, что ты подумал», и прочие вариации на тему «прости, люблю тебя, всегда тебе верна, а виноват темный шер и только темный шер, воплощение зла и коварства!».

Насчет коварства Дайм был совершенно согласен, а вот насчет зла – нет. Некоторые светлые в плане «зла» дадут Роне фору в сто очков.

Разумеется, смотреть на страстное примирение брата с любовницей Дайм не стал. Не потому что Саламандра была нехороша, скорее наоборот. За двадцать лет, прошедшие с ее попытки очаровать Дайма и заполучить титул маркизы Дюбрайн, а там, глядишь, и корону императрицы, она ничуть не изменилась. Разве что ее ненависть к Дайму – он посмел отказать! – расцвела и окрепла. Наверняка еще и потому, что Дайм, исключительно Дайм был виноват в том, что ей приходится изображать любовь и опекать капризное, балованное, хитрожопое и почти бездарное недоразумение по имени Люкрес.

Ну и потому, что Люкрес внешне был слишком похож на Дайма. А видеть себя, занимающегося любовью с Саламандрой, Дайму не хотелось от слова «совсем».

Нет уж. Они с Люкресом поделятся по-братски. Люкресу – Саламандра и все остальные, кого он захочет, а Дайму – Шуалейда. Остальные ему не нужны.

А вот Шуалейда нужна прямо сейчас. Потому что стратегический план меняется. Да просто потому, что ему очень хочется ее увидеть! Убедиться в том, что этот сон приснился не ему одному. И что она искала его не для того, чтобы убить за наглое ментальное вмешательство, а для чего-то другого.

Правда, оставалась еще одна небольшая проблема. Приказа «не называть своего настоящего имени и хранить тайну братской помощи» император не отменял. Но Шу – умная девочка, она сама назовет его по имени и не станет задавать вопросов, на которые он не сможет ответить.

Шуалейда шера Суардис

– Ну? – в один голос потребовали отчета Шу и Кай.

– Катастрофа, – довольно ответил вернувшийся от кронпринца капитан Герашан.

– Энрике! – Шу от нетерпения притопнула.

На что капитан ухмыльнулся и заявил:

– Их императорское высочество взывали к высшим силам Магбезопасности в лице полковника Дюбрайна. Высшие силы не отозвались, но скоро явятся во всем блеске и великолепии.

– Зачем? У них же… ничего не понимаю! – нахмурилась Шу. – Разве Люкрес не запретил полковнику появляться в Суарде?

– Пытался запретить, – уточнил Энрике. – Но обстоятельства изменились, и теперь их высочеству без МБ совсем никак.

– Давай с начала и по порядку, – велел Кай.

– Ладно. Сначала был упырь, и сдается мне, что не только упырь, а какая-то еще опасная тварь из малоизвестных. О том, что тварь напала на Люкреса и Саламандру, вы уже знаете.

– Знаем, – кивнула Шу.

– За ночь и утро тварь не нашли. Слышите, опять воет? – заявил Энрике с такой гордостью, словно замогильный вой в парке был его личной заслугой. Впрочем, этому бы Шу ничуть не удивилась. – Их высочество проснулись, услышали упырью серенаду и изволили гневаться. Вызвали Альгредо, потопали ногами, получили обещание сделать все возможное и разозлились еще больше. Вызвали полпреда Конвента… – Энрике загадочно усмехнулся. – А дальше никто ничего не знает, а если и знает – то не говорит. Но через десять минут аудиенции Саламандра напала на кронпринца, шер Бастерхази вылетел в окно и исчез, лейтенант Диен арестовал Саламандру и вызвал Магбезопасность. Но мне расследование не доверили, велели призвать полковника Дюбрайна в Суард. Иначе… – Энрике выразительно провел ладонью по горлу.

– Так его высочество живы и здоровы? – с надеждой на отрицательный ответ спросила Шу.

– Увы… то есть милостью Двуединых их императорское высочество почти не пострадали.

– Какая до… какое счастье, – пробормотал Кай.

– В самом деле, счастье, – посерьезнел Энрике. – Пока Люкрес жив и относительно здоров, все происходящее в Валанте не слишком волнует императора. Но если кронпринц погибнет, виноваты окажемся мы. А императорский гнев – не то, что нам нужно.

Шу поморщилась, а Кай фыркнул:

– Кто бы сомневался, что пока Люкрес мошенничает, император ничего не замечает. И плевать на законы империи.

– Их высочество уважают закон. Прошу ваши высочества об этом помнить.

– Мы помним, – за себя и брата ответила Шу. – И уважаем – в смысле закон. И надо понимать, полпред Конвента его уважает?

– Несомненно, – с непроницаемым лицом сказал Энрике и едва заметно покосился на так и не прочитанную папку. – Ни одного доказанного нарушения.

Папка – и Бастерхази? Но… зачем Альгредо принес ей дело Бастерхази? Он догадался? Или перестраховывается?..

– И что теперь, Энрике? – спросил Кай, пока Шу убеждала себя, что не стоит прямо сейчас смотреть, что там такое в папке.

– Теперь, ваши высочества, глубоко дышим, не высовываемся из своих покоев и готовимся к балу. Думаю, до бала их императорское высочество будут сильно заняты разбирательством с шерой Лью.

– Ее же арестовали, – нахмурился Кай. – За нападение на члена императорской семьи полагается казнь.

– Поверьте, шера Лью вывернется и обратит все себе на пользу. Уверен, это нападение либо замнут, либо обвинят в нем шера Бастерхази.

Судя по тону Энрике, он очень хотел свидетельствовать против Бастерхази и присутствовать при его казни, но не был уверен, что начальство одобрит инициативу.

– Обвинят и правильно сделают, – вмешалась молчавшая до того Бален. – Бастерхази давно пора укоротить на голову. Устрице понятно, что нападение Саламандры на кронпринца спровоцировал он.

– Это недоказуемо, – с сожалением покачал головой Энрике. – Иначе бы шер Бастерхази уже был закован в кандалы и отправлен в темницу. А то и сразу на плаху, чтобы Темнейший не успел вмешаться.

– Плаха – самое для него место! – отрезала Бален и взяла Шу за руку. – И если кому-то кажется, что темный шер провокацией защищал его интересы – этот кто-то ошибается. Для темного шера важен только он сам, все прочие – материалы, инструменты и корм. Овцы.

– Но я не думала о… – отвела глаза Шу, которую очень согрела мысль о том, что Бастерхази сделал это ради нее.

– Вот и правильно, – хмыкнула Бален. – Ты не думай, ты почитай, что тебе Альгредо принес.

– Белочка! – укоризненно покачал головой Энрике.

– Что Белочка? – Бален уперла руку в бок. – Шу должна знать, что такое шер Бастерхази. Не думаешь же ты, что он не попытается очаровать сумрачную принцессу? Даже странно, что вчера не было букетов, записочек и серенад от него.

Шу залилась жаром, припомнив звездные фиалки и все, что последовало за ними.

А за окном особенно громко и горестно завыло, словно протестуя: а как же я? Чем вам не серенада? И Шу в очередной раз подумала: если она не поднимала никакой нежити – а она не поднимала! – то это мог сделать лишь шер Бастерхази. Больше некромантов в Риль Суардисе нет. Если только не спрятался где-то неучтенный маньяк. Но неучтенный маньяк рядом с шером Бастерхази – это нонсенс. Темный шер не потерпит конкуренции.

Ширхаб подери все эти сложности! Вот почему она не может нравиться кому-то сама по себе, а не как приложение к Валанте, к Линзе или к собственному дару? Не будь она сумрачной колдуньей, ни шер Бастерхази, ни его высочество Люкрес, ни полковник Дюбрайн и не посмотрели бы на нее второй раз…

Впрочем…

Не будь полковник Дюбрайн светлым шером – она сама бы на него не посмотрела ни одного раза вообще. М-да. Как все сложно-то!

– Все, хватит рефлексировать. – Бален потянула Шу за рукав. – Сегодня твой первый бал, а ты хмуришься, как старая карга. Давай лучше посмотрим протокол сегодняшнего мероприятия, барон Уго принес, пока ты еще спала. И велел выучить наизусть!

– Протокол?.. – недоуменно переспросила Шу.

– Про-то-кол, – злорадно повторила Бален. – Как циркуляр МБ, на трех листах с приложениями!

– С приложениями? О злые боги!

– Учи-учи, твое сумрачное высочество, – едва не показал ей язык Кай. – Двести тридцать две фамилии с титулами, имениями, должностями и связями. А нечего было прогуливать геральдику!

– Геральдика… – Шу от ужаса зажмурилась.

– Да ладно, для менталистки запомнить двести тридцать две фамилии – сущий пустяк! – заявила Бален и сунула Шу в руки тонкую папочку, переплетенную в синий сафьян.

Корзинку с солнечными ромашками ей принесли на сто второй фамилии.

– От кого? – настороженно спросила она у капитана Энрике.

С некоторых пор она не слишком-то доверяла даже жемчужному сиянию дара, напитавшего ромашки. Шера Лью – тоже светлая, а с Люкреса станется поручить доставку цветов ей.

– От светлого шера инкогнито.

Разумеется, папка с геральдическими писульками тут же полетела на пол, а Шу подхватила корзинку и сунула нос в ромашки – о боги, как прекрасно они пахли! Солнцем, горьковатой травой и чарующе-сладким нектаром! А еще морем, соснами и самую капельку оружейным маслом…

– Кхм… Кхм!

– А?.. – неохотно вынырнула из грез Шу.

– Там записка, – с едва заметной улыбкой сообщил Энрике.

Записка! От Дайма! Записка!..

«Жду тебя на балконе. Твой с. ш.»

На балконе! Ждет! Ох… Дайм…

Она вылетела из кабинета и промчалась через гостиную, едва заметив, что кто-то чудом успел убраться с ее пути. Кажется, Зако. Неважно. Ничего неважно, кроме того, что Дайм – тут!

Выбежав на балкон, она не успела удивиться – где же он? – как из солнечного света соткался знакомый силуэт, и Шу облегченно уткнулась в обтянутое черным мундиром Магбезопасности плечо. Знакомые сильные руки обняли ее, виска коснулись горячие губы, и тело прошил знакомый разряд чужой боли. Шу тут же его впитала, и следующий – тоже.

Ширхаб, она совсем забыла о проклятии! Когда-нибудь она доберется до того, кто сделал это с Даймом, и этот кто-то пожалеет, что на свет родился, не будь она Суардис!

– Здравствуй, моя Гроза, – нежно шепнули ей на ушко. – Я соскучился по тебе.

От удовольствия Шу прикрыла глаза и так же шепотом ответила:

– Я тоже соскучилась, мой светлый шер. Да-айм… – и, оторвавшись от его плеча, вопросительно заглянула в морские, маняще глубокие глаза. – Дайм?

– Мне нравится, как ты это произносишь, – сказал он, глядя на ее губы, и тут же коснулся верхней пальцем, обвел ее контур.

– А мне нравится звать тебя по имени, Дайм шер Дюбрайн.

Ей хотелось мурлыкать и петь, и летать, и жмуриться от его прикосновений, от его тепла и запаха, от ощущения ласкающих ее потоков света. От уверенности в его любви. Да какая разница, почему Дайм любит ее? Он – любит, и это единственное, что имеет значение.

– Я люблю тебя, Шуалейда шера Суардис, самая прекрасная на свете Аномалия, – низким, бархатным голосом сказал Дайм и поцеловал ее. Бережно. Жадно. Так, словно она была хрупким чудом, готовым в любой момент исчезнуть. – Моя Аномалия.

Шу снова прижалась к нему, уткнулась лицом ему в шею и потерлась всем телом, словно кошка. Ей хотелось сейчас же, немедленно почувствовать его всего, целиком, как ночью. Только наяву. И ему совершенно точно хотелось того же. Она чувствовала это – в его сбившемся дыхании, в крепости его объятий, в ускорившемся биении его пульса. В том, как он просунул колено между ее колен, как притиснул к себе за бедра и голодно потерся губами о ее губы, как запрокинул ее голову и обжег ее шею цепочкой поцелуев – вниз, к ямочке между ключиц, вдоль самой ключицы…

Она пила его боль, рожденную проклятием. Пряную и горькую, придающую наслаждению еще большую яркость и остроту. Словно каждый поцелуй может стать смертельным ядом. Словно Дайм готов целовать ее, даже если ему придется пить яд из ее губ.

– Дайм, – нетерпеливо застонала она, запуская пальцы в растрепавшиеся каштановые пряди: мягкие, шелковые, почти рыжие на ярком солнце…

И вдруг он отстранился. Словно оторвал ее от себя – с кровью и плотью. Его глаза казались черными из-за расширенных зрачков, хриплое дыхание сбивалось: от боли или от наслаждения? От того и другого сразу? Да какая разница, если она хочет, они оба хотят… Шу потянулась к нему, но Дайм удержал ее на вытянутых руках, словно пойманного дикого зверька.

– Дайм?.. – Шу не поверила, что он это всерьез. Что они не займутся любовью сейчас же, на этом прекрасном удобном балконе, где их все равно никто не увидит. Ведь она забрала его боль, выпила всю, до последней капли! – Дайм, ты не хочешь?..

– Хочу. – Он покачал головой, потянулся к ней, но сам себя остановил; в его глазах читалось что-то похожее на отчаяние. – Ты не представляешь, как сильно хочу… Шу…

– Что, Дайм? Что случилось?

Вместо ответа он ломко улыбнулся – и опустился на колени, уткнулся лицом ей в живот и скользнул ладонями вверх по ее ногам. Шу замерла, так это было… интимно? Близко? Столько нежности и восторга было в его касаниях… В том, как он потянул вниз ее панталоны, дурацкие батистовые панталоны с кружевами, по самой последней моде…

Шу залилась жаром. Почему сейчас, наяву, когда они оба были одеты – все происходящее казалось ей особенно острым, сладким и неприличным? Наверняка во всем были виноваты эти проклятые белые кружева! Она в них – как ворона в торте…

Додумать про ворону и торт она не смогла, потому что панталоны наконец исчезли, а вместо них кожи касались ладони Дайма. Уверенные, чуть шершавые от мозолей ладони изучали ее бедра, раздвигали их, ласкали – круговыми движениями, не слишком сильно, но и не щекотно, а именно так, чтобы у Шу в глазах темнело от наслаждения. Так, что ей пришлось ухватиться за его плечи – мощные, по-прежнему обтянутые черным полковничьим френчем. И почему-то именно сейчас, когда Дайм стоял перед ней на коленях – она ощутила себя не грозной колдуньей, а маленькой беспомощной девушкой, полностью во власти сильного, уверенного мужчины. Того, кто точно знает, чего хочет – и как сделать ее счастливой. Здесь и сейчас. Надо лишь довериться властным рукам…

– Да-айм, – вырвалось из пересохших губ, когда твердые пальцы проникли между влажных от желания складочек, и обнаженных бедер коснулся прохладный ветерок.

Куда делась ее юбка… нет, все ее платье – она не знала и знать не хотела. Ей нравилось стоять перед ним обнаженной. Перед ним, в его руках. Держаться за рыжеватые шелковые пряди, ощущать себя открытой, уязвимой, и в то же время надежно защищенной. Подставлять низ живота настойчивым мужским губам. Позволять ему развести ее бедра, поставить ногу ему на плечо – и хрипло, длинно стонать от прикосновения его языка к мучительно пульсирующей от нетерпения точке где-то там… там… и его пальцы – там, внутри… О злые боги, как это сладко! Его губы, его дыхание, нежный язык – и жесткие пальцы, растягивающие ее, трогающие изнутри, посылающие по всему телу огненные языки наслаждения, острого, пронзительного, стыдного и такого правильного, словно она создана именно для этого. Создана принадлежать ему и владеть им. Отдаваться и брать. Создана кричать от наслаждения в его руках, растворяться в нем – и парить, ощущая лишь пронизывающие ее потоки света и стихий. Его света и его стихий.

Она вернулась в реальность не сразу. Сначала почему-то запахи и звуки: море, солнце, сосны и цветущий каштан; шелест ветвей, птичьи крики и перекличка гвардейцев в парке; и только потом – щекочущие ее губы каштановые пряди, и ощущение крепких надежных рук, и шероховатость черного сукна под щекой.

На миг она испугалась, что все еще голая – когда он полностью одет, и тут же вспомнила касания его губ там… Ох. Кажется, она хочет еще. И платье на ней – ужасно лишнее. И его мундир лишний. Все лишнее!

Наверное, она бы утянула его на пол, заняться любовью еще раз, но тут в парке снова душераздирающе завыло. Почему-то этот вой напомнил о предстоящем бале и о кронпринце, и о темном шере Бастерхази, и о Линзе… До чего некстати это все!

Дайм хмыкнул и согласно шепнул:

– Ужасно некстати. Но потом у нас будет сколько угодно времени.

Шу залилась жаром. Кажется, она думает слишком громко. И вообще ведет себя ужасно неприлично. Шера Исельда говорила, что вешаться на мужчину – дурной тон. Порядочные девушки так себя не ведут. Но ведь она же – порядочная девушка? Или уже нет?..

– О боги… – Дайм тихо рассмеялся. – Ты такая… моя Гроза…

– Какая такая?

– Самая прекрасная на свете Гроза. Моя сумрачная шера, моя изумительная Аномалия. Мое чудо.

Шу вздохнула: порядочной девушкой ее не назвали. Наверное, это плохо.

– Я веду себя ужасно неприлично, – горестно шепнула она прямо в растрепанные каштановые пряди, пахнущие морем и соснами.

– И мне это ужасно нравится, моя неприличная принцесса. – Дайм на миг крепче прижал ее к себе, а в следующую секунду поставил на ноги. Не выпуская из объятий. – Упаси Двуединые тебе стать приличной и порядочной девушкой.

– Почему?

– Потому что это будешь уже не ты, – улыбнулся Дайм, отводя от ее лица выбившийся из утренней косы локон. И добавил куда серьезнее: – Не стоит путать правила для истинных шеров и бездарных людей. Тем более – правила для августейших особ и простолюдинов. Тебе можно то, что нельзя какой-нибудь горожанке, но с тебя и спросится не как с горожанки.

Шу только вздохнула и прислонилась щекой к его плечу.

– Что мне делать, Дайм? Твой брат, он… я не понимаю, что он делает. Или не он, а Саламандра. Ты же поможешь мне?

– Конечно. Не стану врать, что будет просто, но вместе мы справимся.

– Мне нравится, как это звучит – вместе. Я… ну… это ужасно, что я вот так…

– Искренна и непосредственна? – Он погладил ее по щеке и заглянул в глаза. – Это прекрасно, но только не с моим братом.

Шу поморщилась.

– Он притворяется тобой! Это глупо. Если бы я вышла за него замуж, я бы все равно узнала об обмане.

– Думаю, у него на этот случай есть какой-то план. И мне даже думать не хочется о том, какую именно гадость он для тебя приготовил.

– В смысле гадость? – вскинулась Шу.

– В смысле он хорошо подготовился к сватовству. Фальшивая аура и манок – определенно не все. Это все годится для очарования будущей невесты, но не для удержания под контролем жены.

Шу поежилась от пронзившего ее ледяного страха. Жена под контролем? Она – под контролем? Какая мерзость! И как это похоже на ее сон о рождении Каетано… о нет, она не будет вспоминать тот ужас, ни за что!

– Это незаконно, – почему-то хрипло сказала она и теснее прижалась к Дайму.

– И аморально, но когда это останавливало его императорское высочество? Так что я думаю, для тебя подготовлен управляющий артефакт. Возможно, целый комплекс заклятий, который можно активировать одномоментно. Логичнее всего именно артефакт. Он что-нибудь тебе дарил?

– Цветы, – хмуро передернула плечами Шу.

– Цветы не годятся для этой цели. Скорее он подарит тебе украшение. Не дотрагивайся до него даже в перчатках. Даже щипцами не дотрагивайся! Артефакт должен быть настроен лично на тебя, иначе велик риск промахнуться и получить… ну, допустим, покорную Бален и очень злую тебя.

– Я уже очень злая, – обиженно буркнула Шу.

Думать о том, что «жених» хотел сделать с ней то же самое, что когда-то охотники за «лесными духами» проделали с Бален, было отвратительно до тошноты.

– Только не показывай своей злости Люкресу, прошу тебя. Притворись, что ты влюблена в него и не догадываешься об обмане. Как будто ты под очарованием.

– Зачем? Не лучше ли просто отказать ему прямо на балу, и пусть катится обратно в Метрополию? Не хочу видеть его в Суарде ни единой минуты!

– Затем, что мы не знаем точно, что еще есть в его арсенале. Если ты уже очарована, ему нет резона рисковать и применять что-то еще более опасное. Конечно, даже если шер Бастерхази заметит чары, Люкрес сумеет выкрутиться, но лишние проблемы ему ни к чему.

– Ну и пусть применяет! Чихать мне на его фокусы! – насупилась Шу.

– Даже если они заденут тех, кто тебе дорог? К примеру, твоего отца.

– Я ненавижу Люкреса, – зажмурившись, прошептала Шу. – Хиссов сын. Это из-за него на тебе проклятие?

– Люкрес не проклинал меня, – поморщился Дайм. – Не спрашивай, пожалуйста. Просто сегодня сделай вид, что ты очарована им до полной потери критического мышления. Мышления вообще.

– Безмозглая влюбленная овца?

– Именно. Похлопай глазами и скажи что-то вроде: «Ой, как полковник похож на вас, мой светлый принц! Но и вполовину не так хорош!»

– Ой, как мне хочется утопить вас в ближайшем болоте, мой светлый принц! Но жабы и вполовину не так отвратительны, как вы! – жеманно пропищала Шу и похлопала глазками, как дочери графа Ландеха.

– М-да. Я бы на месте Люкреса удирал не оглядываясь.

Шу тяжело вздохнула.

– Я постараюсь. Правда, очень постараюсь.

– Просто помни, от твоей убедительности зависит очень многое. И помни: что бы я ни говорил при Люкресе, как бы ни вел себя на балу – я люблю тебя. Мне не нужна никакая другая женщина. Никогда.

– Я верю тебе, Дайм Дюбрайн.