Глава 22

Хорошими делами прославиться нельзя

26 день холодных вод, Риль Суардис

Дайм шер Дюбрайн

Несколько секунд Дайм смотрел вслед Бастерхази и пытался поверить собственным глазам. Темный оставил его в своем убежище, защищенном не хуже императорской сокровищницы. Одного. И ушел с таким видом, словно ему на День-между-годами подарили живого единорога, о котором он все свои десять лет мечтал.

Дивны дела Близнецов!

Если бы не срочная необходимость оградить Шуалейду от августейшего братца и Саламандры, Дайм бы непременно поискал ту таинственную книгу, которую Роне спер у Паука, чем Паук неоднократно хвастал Светлейшему. Но старые тайны могут подождать, а Шуалейда – нет.

Первым делом Дайм подозвал Тюфа и, не обращая внимания на его попытки прикинуться безмозглой тварью, объяснил задачу.

– Ты должен напугать любого, кто к тебе подойдет, и отожрать как можно больше. Даже если это будет светлый шер. Уяснил?

– Тюф понял, Тюф послушный! Тюфа не будут бить?

– Будут. Если попадешься, огненная шера тебя развеет. Но ее, если сумеешь, можешь съесть целиком. Разрешаю.

– Ай-ай-ай! Тюф не голодный, Тюф не хочет кусочек сладкого, вкусного огня! – проскрипел скелет гоблина и прикрыл лапами глазницы, но тут же облизнулся раздвоенным призрачно-зеленым языком.

– Не будешь слушаться, я тебя в музей Магадемии отдам, чтобы сотни студентов тебя разбирали на части, упокаивали и поднимали заново, и так лет двести.

– Ай-ай-ай! Тюф хороший, Тюфа нельзя студентам!

Ухватив попытавшегося спрятаться в пол гоблинского шамана за куцый хвост, Дайм его слегка потряс для прояснения усохших мозгов.

– Мне надоело с тобой шутить, кучка ты гнилых костей. Или слушаешься, или…

– Слушаюсь! Добрый шер, светлый шер, не бей Тюфа! А точно можно съесть огненную шеру?

– Точно можно. Только ее, запомнил?

Скелет гоблина закивал, голодно скалясь и сверкая синим из пустых глазниц. Выглядело изумительно, Люкрес обязательно оценит милую братскую шутку.

– Итак. Смотри модель и повторяй.

Из гоблинского шамана вышла отличная приманка. Тварь так быстро и точно повторила образ, что можно было не сомневаться: этот способ охоты на глупых вкусных шеров ему отлично знаком. Не будь Дайм офицером МБ, за свой век поймавшим не одну сотню хитрых и хищных тварей, сам бы принял морок за настоящую Шуалейду. Гоблин даже ее ауру изобразил, хиссово отродье.

До пустых покоев Зефриды, ныне – комнат Шуалейды, Дайм довел гоблина сам, не столько из недоверия твари, сколько из простого человеческого любопытства. Разумеется, под самой плотной пеленой невидимости, чтобы его не заметило даже око Рахмана. Он бы с удовольствием заглянул и в покои братца Люкреса, благо они находились совсем недалеко от башни Рассвета, но если там лейтенант Диен – рисковать не стоит. С императора станется послать с Диеном недвусмысленный приказ убираться к шисам лысым из Валанты, и ослушаться Дайм не сможет.

Он и так лавирует на грани фола, не уставая благодарить Светлейшего за такое своевременное секретное задание и еще более своевременный отпуск самого Светлейшего. Ведь связаться с Даймом, пока он «на секретном задании», можно только через непосредственное начальство, которое умотало отдыхать куда-то в Ургаш. Чем потом придется расплачиваться за выкрутасы и проваленное поручение императора, Дайм даже предполагать не хотел. Если выживет, уже будет хорошо.

Задвинув в дальний угол пораженческие мысли, Дайм помог Тюфу создать в пустых покоях видимость присутствия и самой Шу, и ее верной подруги. Оставив Тюфа обживать спальню и мысленно попросив Светлую отвести от этих комнат ни в чем не повинных обитателей Риль Суардиса и прислать в чем-нибудь виновных, Дайм наведался к покоям Каетано.

По галерее около покоев принца степенно прогуливались герцог Альгредо и канцлер Сальепус, обсуждая что-то ужасно важное, что никак нельзя было обсуждать в другом месте. Четыре парящих под потолком Ока Рахмана наблюдали за умиротворением и благодатью, слюдянисто взблескивая фасеточным покрытием. Одно из них даже повернулось было в сторону Дайма, но не распознало под пеленой невидимости и вернулось к ожиданию.

Почувствовать Шуалейду даже Дайму оказалось непросто, она хорошо спряталась. Дайму очень хотелось позвать ее, наконец-то поговорить откровенно. Но, во-первых, не под Оком Рахмана и не в присутствии ее брата. А во-вторых, если она начнет волноваться, пелена с нее слетит, и отвлекающий маневр с дохлым гоблином пойдет гоблину же под хвост. Так что Дайм лишь поставил под дверь корзинку с ветками цветущей фейской груши и коротенькой запиской:

«Добрых снов, любовь моя. Увидимся завтра на балу.

Твой светлый шер».

И коротко постучал в дверь.

На стук тут же высунулся капитан Герашан. Все четыре Ока Рахмана тут же повернулись, зафиксировали невесть откуда взявшиеся цветы и капитана МБ. Герашан же вытянулся во фрунт и отдал честь ближайшему:

– Служу империи!

Око Рахмана зафиксировало и это, и обернувшихся на шум Альгредо и Сальепуса. Которые сделали вид, что ровным счетом ничего интересного не произошло.

Дайм покинул галерею с улыбкой во все лицо. Приятно же видеть слаженную работу собственного ведомства с местной СБ! А координацию с полпредом Конвента можно вообще в учебники вносить как образцово-показательную.

Именно эта координация и навела Дайма на еще одну гениальную мысль из серии «раз терять уже нечего, повеселимся!» Для ее осуществления требовалась помощь Бастерхази – и его Дайм нашел аккурат рядом с засадой на Люкреса, вешающим еще одно Око Рахмана перед дверью.

– Сразу видно профессионала, – кивнул Бастерхази на совершенно невинно выглядящую дверь в пустые комнаты.

Эта дверь так и манила, так и звала! Причем ни малейших признаков манка обнаружить на ней не представлялось возможным. Не зря Дайм настаивал, чтобы гоблинов из опасности третьего уровня перевели в четвертый – по причине их коварства и скрытности.

– У тебя отличная коллекция… – Дайм дождался, пока Бастерхази активирует Око, и продолжил: – Это не у вас ли сбежал лич, мой темный шер?

– Лич? – Глаза Бастерхази чуть не полезли на лоб. – Разумеется, нет! Содержать личей в городе незаконно и негигиенично. Они воняют.

– Вот и я подумал, не может полпред Конвента нарушать закон, а других сильных некромантов в Суарде нет. Так что наверняка жалобщикам просто померещилось спьяну. Ведь если бы в Королевском парке завелся лич, вы бы знали об этом, мой темный шер?

– Хм… если лич свежий… Говорите, в МБ поступали жалобы?

– Вот буквально на днях с кухни пропал поваренок вместе с копченым окороком и бочонком пива. Повар утверждает, что тут не обошлось без нечисти.

– Окорок, пиво и поваренок… хм… все признаки нечисти налицо. Определенно, нам с вами следует незамедлительно проверить окрестности. Как удачно, что я уже оповестил его высочество с сопровождающими лицами о необходимости немедленно покинуть зону повышенной магической опасности.

– Под роспись?

– Разумеется. Посмотрите сами, полковник, – и Бастерхази продемонстрировал Оку Рахмана подписанные гербовые бумажки. – Мой долг – заботиться о безопасности императорской семьи. Кристаллы с записью уже отправлены магопочтой в столицу.

Дайм тоже с самым серьезным видом просмотрел бумажки, заодно еще раз проверив подлинность росписи братца Люкреса и шеры Лью.

– Благодарю, мой темный шер. Идемте же скорее, если где-то завелся лич – мы обязаны его найти и обезвредить.

Едва удержавшись, чтобы по примеру капитана Герашана не отдать честь Оку Рахмана и гаркнуть «служу империи», Дайм с серьезнейшим видом покинул обвешанную наблюдателями галерею и позволил себе подмигнуть темному шеру лишь на половине пути к башне Рассвета.

– Думаю, у нас есть около часа до романтического вечера, – сказал Бастерхази, когда они с Даймом вышли из дворца через башню Рассвета. – И что же за лич завелся в Риль Суардисе, мой светлый шер?

– А сейчас узнаем, – подмигнул Дайм. – Нам на городское кладбище.

– Ну хоть не в Лощину Памяти, – хмыкнул Бастерхази.

– Что интересного тебе сказал его высочество на рекомендацию выметаться из Суарда?

– Что их высочество еще припомнят мне эту наглость. Но сам понимаешь, под запись их высочество были изумительно вежливы. И не пустили меня дальше порога.

– А ты пытался? – поднял бровь Дайм.

– Разумеется! Я же явился вынюхивать и пакостить, а бумажки были лишь прикрытием. Иначе бы их высочество ни за что не подписал смертный приговор Саламандре и полное отпущение грехов нам с тобой.

– Твое коварство меня восхищает, мой темный шер.

Бастерхази важно раскланялся, прижимая руку к сердцу. Ни дать ни взять, оперный злодей после выходной арии. Для полноты образа к черно-алому плащу не хватало лишь лопаты – раскапывать могилы. О чем Дайм и сообщил Бастерхази с должной долей восторга.

– Так кто у нас самовыкопался и ворует у честного повара окорока?

– А с кем ты справишься за полчаса, мой темный шер?

– Дюбрайн, я не в том возрасте, чтобы брать меня на слабо!

– Как жаль. Мне казалось, ты молод душой, о мой замшелый пень!

Бастерхази довольно засмеялся и пихнул Дайма плечом. Дайм толкнул его в ответ. Пожалуй, если бы не важное дело, они бы с наслаждением устроили дружескую потасовку прямо тут, среди пышной кладбищенской зелени. И не только потасовку. Дайм с удивлением осознал, что успел соскучиться по Бастерхази за каких-то три дня. И что он будет с этим делать, если Зефрида права? А ведь она права. Близость Линзы продула Бастерхази чердак насквозь. Придумать единение и инициацию Линзы втроем – это надо быть самонадеяннее Ману Одноглазого.

Впрочем, есть еще шанс, что Бастерхази опомнится и передумает. Маленький шанс. И Дайм сделает все возможное, чтобы Роне этим шансом воспользовался.

– Ага, вот и наш лич. – Дайм остановился под кривым вязом, покрытым клочьями серого лишайника. – Посмотришь – и сразу видишь: здесь не упокоился гадостный человечишко.

– Ты с ума сошел, мой светлый шер. Трогать шера второй категории, погибшего насильственной смертью?

– Только не говори, что тебе не хватит получаса, чтобы его поднять, мой темный шер.

– Мне-то хватит, а вот кто его потом упокаивать будет?

– Ну даже не знаю… ты не видел поблизости офицера Магбезопасности? Если нет – городу конец.

– Выпендрежник.

– От скромника слышу.

Фыркнув, Бастерхази жестом велел Дайму отойти. А потом буднично, словно поднимал личей каждую ночь, позвал:

– Идите-ка сюда, шер Кельмах. Пора искупить вашу глупость добрым делом во славу Двуединых.