Глава 16

Башня заката

Источник, он же Линза – редчайшее и опаснейшее явление. По сути, для каждого шера источником является место, где он родился и обрел дар. Все вы знаете, как благотворно сказывается посещение родного дома. По большей части дар обозначает себя при рождении, а затем постепенно развивается, достигая полной силы к шестнадцати годам. В отдельных случаях происходит иначе. Дар может пробудить сильное колдовство, и тогда источник обретает особые свойства, более всего похожие на свойства линзы, фокусирующей и направляющей эфирные потоки. Каждая Линза обладает своими характеристиками, общего в них лишь неразрывная связь с хозяином.

«Введение в систематизацию стихий», с. ш. Парьен

26 день холодных вод, Риль Суардис

Шуалейда шера Суардис

Шу открыла глаза и рывком села на постели. В ушах свистел ветер и гремел раскатистый злобный смех, по лицу текли слезы. Пахло болью, кровью, цветущим каштаном и крахмальным бельем…

Она помотала головой, прогоняя ощущение кошмара. Оглянулась, прислушалась.

Из раскрытых окон тянуло утренней свежестью, доносился птичий щебет и шуршание садовничьих метел. На большой кровати под тяжелым зеленым балдахином сладко сопел Кай, выпростав голые ноги из-под одеяла, рядом спал, уткнувшись в подушку, Зако.

От этой мирной картины остатки сна почти отступили. Шу даже не помнила уже, что именно ей снилось. Осталось лишь ощущение надвигающейся беды, опасность и необходимость срочно что-то сделать… да, ключ! Мама хотела дать ей какой-то ключ… что за ключ? А, неважно! Это всего лишь сон.

Куда важнее то, что было до него.

Роне. Темный шер Бастерхази ее… союзник? Любовник? О злые боги, она что, в самом деле занималась с ним любовью на балконе?!

Сладкие, невозможно яркие воспоминания нахлынули на нее, отзываясь в теле тягучей сытой истомой. И почему-то показалось, что солнечный свет померк, перечеркнутый темными драконьими крыльями, а где-то далеко послышался торжествующий злой смех… пахнуло гарью, жутью и смертью, потоки магии взвились, готовые защищать ее от неведомой опасности… От противоречивых чувств Шу задрожала, виски пронзила мгновенная боль. Словно кто-то пытался взломать ее ментальную защиту. Но ведь рядом никого! И вообще, это просто был дурной сон. Она просто не будет больше его вспоминать, и все. На самом деле нет никакой опасности!

Шу зажмурилась и прижала ладони к горящим щекам. Глубоко вздохнула. Пропела по себя умну отрешения. И сказала вслух:

– Наваждения и сны – к ширхабам лысым!

Наваждения отступили.

Остался лишь запах цветущего каштана. Но это каштан – не наваждение. Вон он, прямо под окнами, лениво покачивает гигантскими соцветиями-пирамидками, и пчелы над ним жужжат самые настоящие. А на столике, накрытые льняной салфеткой, самые настоящие абрикосы, сливы и яблоки. И еще буши – свежие, пышные, присыпанные кунжутом. Пахнут даже сильнее, чем каштан.

– Вот так-то лучше! – вслух сказала Шу, отогнала неуместное побуждение глянуть на себя в зеркало и проверить, изменилась ли она после своей первой ночи с мужчиной, и спрыгнула с постели.

Заморачиваться с платьем она не стала. Призвала привычные бриджи, рубашку и кожаную жилетку, быстро оделась, расчесала спутанную косу и заплела заново. Будить Бален она не стала, ни к чему это.

То есть не то чтобы Шу не хотела сейчас видеть единственную подругу. Просто Белочка обязательно поймет, что ночью что-то произошло, и спросит. А врать ей Шу не хотела еще больше, чем рассказывать правду.

Ну а как вы себе это представляете? В смысле правду? «Знаешь ли, дорогая Баль, сегодня ночью я впервые занималась любовью с мужчиной. И это был тот самый темный шер Бастерхази, которого ты боишься и ненавидишь. Да-да, тот самый, который то ли участвовал в покушении на Каетано, то ли не участвовал, никто точно не знает. Да-да, любовник моей сестры и то ли принца Люкреса, то ли полковника Дюбрайна, то ли всех сразу. Он был великолепен, я собираюсь повторить!»

На идею «повторить» тело отозвалось горячей сладкой дрожью, а магические потоки устремились во все стороны, словно пытаясь найти и дотянуться до такой сладкой, такой вкусной тьмы. И почти тут же Шу уколол приступ паники, пахнуло гарью и смертью – так коротко, что она даже толком не поняла, с чего бы. Но желание сейчас же найти Роне, коснуться его – пропало. Словно ее окатило ледяной водой, проясняющей разум.

О чем она вообще думала, и главное – чем? Какое, к ширхабу лысому, «повторить», и единственный-то раз был сумасшедшей авантюрой! Если еще и повторить, она привыкнет к Бастерхази, а там уже полшага до того, чтобы ему довериться. Нет уж. Доверие мужчине, тем более темному шеру – непозволительная роскошь для принцессы.

Достаточно того, что у нее есть Энрике с Бален, которые никогда ее не предадут.

Вот только расстраивать их новостями о ее новых отношениях с Бастерхази не стоит. Так что пусть пока спокойно спят. Разбудить стоит разве что Зако, а то заявится барон Уго к Каетано, застанет его в одной кровати с верным другом и подумает ширхаб знает что.

Не обуваясь, чтобы не шуметь, Шу подбежала к большой кровати и пихнула Зако.

– Перебирайся на свою кровать, растлитель малолетних принцев.

Зако растерянно со сна уставился на нее, потом оглянулся на сопящего в соседнюю подушку Каетано, хмыкнул и потянулся.

– Вот если бы малолетних принцесс… – пробормотал он, заворачиваясь в простыню и сползая на пол.

Жар бросился Шу в лицо, но вовсе не от созерцания полуголого Зако. Знал бы он, кому Шу позволила себя соблазнить! Но по счастью верный друг еще недостаточно проснулся, чтобы заметить ее предательски покрасневшие скулы.

– Если Бален будет искать, скажи, я в Закатной башне, – шепотом велела она, примериваясь к бушам и абрикосам: почему-то ее одолел зверский голод. – А Кая не буди, и за мной не ходите, понял?

– Слушаюсь, ваше сумрачное высочество, – ответил Зако и зевнул.

А Шу, впившись зубами в самый большой абрикос и прихватив парочку бушей с собой, побежала к дверям.

– Туфли, – почти на пороге остановил ее страшный шепот.

Она недоуменно обернулась к Зако, уже забравшемуся в свою кровать. Тот глазами показал вниз и повторил:

– Обуйся, гроза зургов.

– Ага, – пробормотала Шу с набитым ртом, призвала мягкие эспадрильи, в которых бегала в крепости Сойки, а заодно еще самое большое яблоко. – Спасибо, Зако.

Получилось что-то вроде «мня-мня», но какие это, право же, мелочи, когда ее ждет настоящее приключение!

Весь какой-то помятый, несмотря на модный длинный сюртук, белоснежные кружева и идеальную гладкость свежевыбритых щек, помощник сенешаля уже маялся около резных двустворчатых дверей в конце Цветочной галереи, что на втором этаже западного крыла. Навесной замок, достойный оружейного склада, выглядел так, словно вырос из этих дверей, будет на них жить и умрет с ними вместе.

– Светлое утро, ваше высочество! – издали увидев Шуалейду, начал раскланиваться и мести шляпой пол шер Вондьяс. – Соблаговолите убедиться, башня закры…

Протяжный скрип и тяжелый грохот разнеслись по пустынной галерее. Сишер осекся, обернулся и замер.

– Светлое, – улыбнулась Шу: после завтрака жизнь стала прекрасной и удивительной, для полного счастья не хватало лишь шамьета со сливками. – Как видите, слухи о неприступности башни несколько преувеличены. Идемте!

Она прошла мимо сишера в распахнутые двери, остановилась посреди приемной. Яркий утренний свет лился сквозь витражные окна, золотил танцующие в воздухе пылинки, дробился в зеркалах и серебряных безделушках, прыгал солнечными зайчиками по идеально новой мебели и пушистым коврам. Хотелось протянуть руку и поймать быстрое пятнышко; хотелось чирикать вместе с птицами, летать и кувыркаться под облаками; хотелось прижаться к теплой материнской руке, услышать родной голос…

«Здравствуй, Шу».

Шу вздрогнула. Показалось?

«Не показалось, – в знакомом голосе сквозила улыбка. – Ты так выросла, стала красавицей».

Шу по привычке хотела фыркнуть: что я, в зеркале себя не видела? Но гордость матери заставила ее осечься. Не только гордость матери, но и восторг в глазах некоего темного шера… Нет-нет! Она не будет вспоминать о Роне здесь! Как-то это неправильно и…

Показалось, за витражными окнами промелькнула страшная крылатая тень, на мгновение застив солнце.

Шу передернулась и обхватила себя руками за плечи, чтобы согреться. Но тут же нахмурилась и руки опустила. К ширхабам лысым Роне, странные образы и глупые страхи. Она пришла домой. Наконец-то – домой!

«Здесь тебя любят и ждут, моя девочка», – шепнул знакомый голос, и на Шу повеяло уютным, безопасным теплом.

«Мама? – Шу почти поверила, что не было двенадцати лет в Сойке, не было пышных похорон и урны в семейном склепе; показалось, что сейчас мама выйдет из гостиной, протянет руки навстречу, и можно будет наконец-то ее обнять. – Ты здесь?»

Тихое покашливание спугнуло иллюзию. Шу оглянулась на Вондьяса, не решающегося ни ступить за порог, ни сбежать. Мгновение она непонимающе смотрела на него, пытаясь удержать ускользающие остатки тепла и беспечности. Но присутствия матери больше не ощущалось: призрак исчез, так и не показавшись. Накатила тоска пополам со злостью. Будь прокляты иллюзии и пустые надежды!

– Вы еще здесь, сишер? – Собственный голос показался Шу похожим на хриплое карканье. – Ну-ну. А вы смелее, чем кажетесь. Идите сюда, никто вас не съест.

Вондьяс ошалело кивнул и сделал шаг в приемную. Шу усмехнулась: страх перед королевской немилостью и настоящей темной колдуньей оказался сильнее страха перед легендами и привидениями.

– Приемную оставить как есть, – распорядилась она.

Здесь все было именно так, как она помнила, хоть это было и очень странно: Кай родился на два с половиной года позже нее, а после его рождения башню закрыли. Тем не менее, Шу не раз во сне входила в эту комнату – белую, с редкими цветными пятнами: лазурные кресла, зеленые померанцы в кадках, снежно-голубой горный пейзаж на стене рядом с дверью в комнату камеристки и гардеробную.

Странно было и то, что померанцы за двенадцать лет одиночества не засохли – но и не выросли. Словно время заперли так же, как и двери.

Интересно, что там дальше, в самой башне?

Уверенно прошагав к витражным дверям в собственно покои королевы, Шу толкнула их и шагнула внутрь. В гостиную, она же малая столовая.

Здесь тоже все осталось по-прежнему – три высоких окна по трем сторонам круглой башни были едва прикрыты газовыми занавесями, по стенам вились живые розы, в мраморном камине высились пирамидкой вишневые поленья, а круглый стол накрывала накрахмаленная вышитая скатерть. На уютных полосатых диванчиках все так же были разбросаны разномастные подушечки, а на низком столике стояла корзинка с разноцветными нитками и лежали пяльцы с начатой вышивкой.

Шу смахнула невольную слезу, как наяву увидев маму с вышиванием и себя, играющую с цветными нитками…

А ведь тогда Шу видела лишь нитки и не понимала, о каких таких потоках говорит мама. Странный выверт памяти: ей всегда казалось, что она родилась колдуньей, но на самом деле до двух с половиной лет ее дар спал. И этих столбов света, уходящих в потолок, она не видела. А сейчас видит и даже может пощупать.

Стоило подойти к одному из вертикальных потоков, как он ожил, потянулся к ее рукам, пощекотал, словно мохнатый котенок усами, и удовлетворенно загудел.

Кажется, это гудение услышал и сишер помощник сенешаля – о котором Шу совершенно забыла.

– Светлая, сохрани, – пробормотал он с порога.

– Вы это видите? – спросила Шу, резко обернувшись к нему.

– Что именно, ваше высочество?

– Это! – Шу погладила оживший поток, и тот отозвался довольным мурлыканьем. А саму Шу окатило волной яркого, щекотного удовольствия.

У шера Вондьяса сделались несчастные глаза, но он закивал:

– Комната в отличном состоянии, ваше высочество! Покои для ее величества делал сам…

Имя «самого» Шу пропустила мимо ушей, поняв, что магии помощник сенешаля не видит, а значит, ей не поможет. И ладно, она прекрасно во всем разберется сама. Это теперь ее башня и ее магия.

«Ключ, моя девочка», – шепнул ветер, распахнувший окно и играющий с газовой занавесью.

Шу непроизвольно поежилась, перед глазами мелькнуло что-то черное, страшное, и пахнуло гарью.

– Не стойте столбом! – сердито велела Шу. – Идем дальше.

«Дальше, дальше!» – обрадовался ветер, подталкивая Шу к лестнице на второй этаж башни. Он ласкался, щекотал и урчал, все больше напоминая Шуалейде маленькую Морковку…

Странно, но этим утром Морковка не вылезла даже потребовать завтрака. Спряталась и не напоминала о себе. Уж не случилось ли с ней чего-нибудь?.. Может быть, она испугалась Бастерхази?

От этой мысли стало неприятно. Какого ширхаба даже рысь – и та осуждает ее поступок?!

«Забудь про темного, от него одни проблемы! Не отвлекайся!» – потребовал ветер, продолжая ластиться и урчать, и Шу согласилась: она не будет отвлекаться. Ей так хорошо дома! Как она могла забыть о башне Заката и считать домом крепость Сойки? Ее дом – здесь, только здесь!

На втором этаже была детская – родная, привычная… и очень маленькая. Такая маленькая, что Шу захотелось тут же, немедленно, сделать ее больше. Хотя бы впустить в нее свежий ветер и шелест деревьев, и птичье чириканье…

Она воздушным потоком толкнула оконные рамы – и те распахнулись, жалобно зазвенев, шторы взвились от ветра, деревянная лошадка закачалась на полозьях, в комнате сладко запахло цветущим каштаном…

Бросившись к своей любимой лошадке, Шу прижала ее к груди. Как она могла забыть? Ведь она хотела подарить лошадку своему маленькому братику! Сразу, как только тот родится. А теперь Кай совсем взрослый, ему больше не нужна деревянная лошадка. Но… это же хорошо! У Кая теперь есть настоящая лошадь и настоящая рысь, и он скоро станет настоящим королем…

Шу совершенно не понимала, что с ней творится. Ей хотелось смеяться и плакать одновременно, и танцевать, и петь, и летать, и скорее рассказать маме…

– Ваше высочество, – ее снова вернул в реальность сишер Вондьяс. – Прошу вас…

Обернувшись, Шу рассмеялась. Бедняга сишер вцепился в дверной косяк, чтобы его не снесло разыгравшимся ветром. Его сюртук хлопал полами, напомаженная прическа растрепалась, глаза слезились, и весь он походил на кота, который влез на дерево и теперь боится слезать.

– А, не обращайте внимания, всего лишь сквозняк! – Шу потянула шаловливый ветер к себе, как иногда тянула рысь за шкирку. – Видите, он уже успокоился.

– Благодарю, ваше высочество… а… что делать с этими покоями?

На миг Шу задумалась – в самом деле, что делать с детской? Ей не нужна детская, она уже выросла. Правда-правда, она теперь совсем взрослая! Надо сказать маме, скорее сказать маме!

– Сделайте кабинет, – отмахнулась она от шера Вондьяса. – Что-нибудь светлое и уютное, сами придумайте. Вы же умеете!

Сишер закивал и попятился.

Чего он снова испугался? Странный. На вид такой строгий, а мечтает о горячей овсянке для больного желудка и визите сына с маленькой внучкой… приготовил для малышки фарфоровую куклу… а сын сегодня вечером пойдет в клуб и проиграется в карты, рассорится с женой, та увезет девочку в родительское поместье…

Ей нужна лошадка! Девочке обязательно понравится деревянная лошадка с гривой из белого шелка! Вот зачем Шу ее взяла – ее надо подарить!

Шу сунула лошадку шеру Вондьясу.

– Вот, это для вашей внучки. Ступайте сейчас же домой, пусть вас накормят овсянкой, и не смейте возвращаться до завтрашнего дня! А ваш сын пусть сегодня вечером читает вам вслух.

– Но как же… ваше высочество, сегодня приезжает кронпринц… барон Уго…

– В болото кронпринца и барона Уго! Я вам приказываю – ступайте немедленно домой! И чтобы до завтра ноги вашей не было в Риль Суардисе!

Отмахнувшись от побледневшего и дрожащего сишера Вондьяса, Шу тут же о нем забыла. Ее манили последние этажи башни: мамина спальня и самая верхняя, последняя комната, где Шу никогда не была. Что там? Может быть, там она найдет маму?

Два пролета лестницы она преодолела двумя длинными прыжками. Отчего-то тут, в башне, до странности легко было летать и призывать ветер. И до странного уютно и безопасно. Только дождь почему-то холодный… и ветер поет, и плачет, и зовет…

Порыв ветра распахивает окно – прямо в грозовую ночь. Ледяные струи окатывают Шу, заставляют поджать босые ноги и глубже забиться в угол между маминой кроватью и стеной. Вокруг суетятся служанки, что-то шепчут, волнуются. Мечется свет фейских груш, по стенам прыгают страшные тени. Мама стонет, ей больно. Тревожно.

Ожидание.

Кто-то идет. Кто-то хороший, нужный. Родной. Ищет дорогу среди теней.

– Иди сюда! – зовет Шу. – Я здесь, жду тебя!

Ветер свистит, воет, сбивает его с пути. Толкает обратно, за грань. Рвет тонкую нить любви и нежности, только протянувшуюся между ним и сестрой.

– Не бойся, братик, не бойся, – шепчет она: никто, кроме брата, не слышит ее голоса. – Скорее иди сюда, мы прогоним страшного, злого. Я помогу тебе!

И дождь поможет, и ветер. Поет, зовет ветер! Дождь смывает тени, гонит чудищ. Молнии сжигают боль и страх.

– Я люблю тебя, братик, ты нужен мне. Если ты не придешь – кто будет любить меня? Верь мне, верь ветру и грозе. Это мой ветер, моя гроза! Моя сила, не того, злого! Моя буря, слышишь, братик? Здесь нет никого страшного. Только мама и я. Иди сюда, ничего не бойся. Я с тобой!

Крик новорожденного пробивается сквозь гром и свист ветра. Мама больше не стонет, но почему-то плачет. Служанки умолкли. Тени по-прежнему мечутся по стенам, но Шу больше не боится их: гроза за окном смыла страх. Это теперь ее гроза, ее ветер. Никто не навредит братику… никого нет…

Ласковые, теплые руки обнимают ее и укачивают, прижимая к теплому и родному. Страх спрятался, рассыпалась пылью ненависть. Вокруг тихо, пусто. Только она, брат и…

– Мама? Ты здесь, мама?

– Здесь. Просыпайся, Шу, пора, – отозвалось дыханием ветра.

– Проснись! Да что с тобой, Шу?! – другой, но не менее знакомый и родной голос волновался и требовал. – Ты пьяна?

– Бален? Что?..

Шу с трудом разлепила глаза. Вокруг клубились и искрили сине-бело-лиловые потоки тумана, искажали пространство до неузнаваемости, звали взлететь в облака, бурей пронестись над землей, пролиться дождем. Знакомая лиственная зелень Бален едва мерцала в буйстве дикой магии.

– Идем. – Подруга потянула Шу за руки, заставила подняться с пола. – Вот зачем ты пошла сюда одна? Слава Светлой, Зако нас разбудил.

– Скорее, Шу, – позвал Энрике. – Да проснись же!

Шу улыбнулась и попыталась сказать, что здесь нет никакой опасности, что не надо уходить. Разве они сами не видят, как тут чудесно? Но из горла снова вырвалось невнятное карканье.

– Ширхаб, – выругался Энрике, подхватил ее на руки и побежал вниз по ступенькам.

Сквозь туман Шу едва понимала, что не надо сопротивляться: друзья хотят как лучше, просто не понимают, что вся эта магия – ее! А так хотелось снова слиться с ветром, полететь наперегонки с орлами, подняться высоко-высоко, чтобы стало видно всю империю…

– …не открывается! – сердито вскрикнула Баль.

– Шу, выпусти нас скорее! – потребовал Энрике.

«Играть, играть! – радовалась маленькая девочка верхом на деревянной лошадке. – Вместе играть!»

– Пожалуйста, Шу, открой двери!

«Не хочу, мое! – топнула ножкой кроха. – Играть!»

«Потом поиграешь, малышка, – голос мамы согрел и успокоил ее. – А сейчас вернись к своим друзьям, они нужны тебе!»

Неохотно вынырнув из сладких потоков магии, Шу взглянула на Бален, дергающую неподвижную дверь.

«Откройся», – велела Шу.

Дверь с недовольным скрипом приоткрылась, а Шу потребовала у Энрике:

– Отпусти. Я еще не разучилась ходить!

– Ну наконец ты вернулась, – облегченно выдохнул Энрике, поставив ее на пол в Цветочной галерее.

– Никуда я не уходила, глупости какие, – буркнула Шу, с сожалением отпуская ласковые потоки магии.

– Вот и расскажешь мне, что это за глупости такие и во что ты опять встряла, твое неугомонное высочество.