Глава 24

О красавицах и чудовищах

26 день хмеля (здесь и сейчас). Найрисский залив, близ крепости Сойки

Шуалейда шера Суардис

– Почему ты пошел в ученики к Темнейшему, если он такое чудовище? – На самом деле Шу хотелось спросить о другом, но ей чуть ли не впервые в жизни было неловко.

Она впервые осталась наедине с мужчиной, и не с Энрике, который ей как старший брат, а с Роне – опасным, манящим, пугающим темным шером. И он ни слова не сказал об их встрече в Тавоссе. О том, что же там случилось на самом деле. Вдруг его поцелуи ей только приснились? И теперь она не знала, как спросить. То есть… она могла бы взять и спросить прямо: ты целовал меня, Роне, или нет? Только почему-то не могла. И поэтому старалась не смотреть на него – хотя чувствовала его присутствие всей кожей, всей сутью, и даже если бы захотела – не смогла бы не чувствовать. Слишком он был другим. Темным. Горячим. И когда он рассказывал о Пауке – она чувствовала его боль и ненависть. Нет, не просто чувствовала! Он отдавал ей свои эмоции, делился ими щедро и безоглядно, и ему нравилось то, что она их брала.

Сегодня ненависть и боль были совсем иными на вкус, чем после бойни в Олойском ущелье. Без привкуса гнили и разложения, лишь острота и пряность, густая, вкусная…

И кто здесь, спрашивается, чудовище, употребляющее чужую боль на десерт?

– Паук не чудовище, – пожал плечами Роне и с едва уловимой понимающей улыбкой глянул на Шу. – По крайней мере, не большее чудовище, чем моя бабка или Светлейший.

«Не больше, чем я или ты», – мог бы сказать он, но деликатно промолчал.

И правильно. Нельзя сравнивать! Роне – не такой, как Паук. Роне не мучил и не убивал своих учеников… наверное…

В замешательстве и смущении Шу сжала коленями бока химеры, и та замедлила бег по прибрежным скалам.

– Ты считаешь его… нормальным?

Темный тоже придержал свою химеру, даже остановил ее на вершине скалы, рядом с искривленным, нависающим над обрывом можжевельником. И обернулся к Шу.

– Насколько нормальным может быть темный шер-зеро. Он давно уже не человек, и мерить его мерками людей – глупо, недальновидно и попросту опасно. Я сделаю все, чтобы не зависеть от Паука снова, и предпочту находиться от него как можно дальше. – Роне улыбнулся одними губами, пристально глядя ей в глаза. – Но Паук не чудовище. Он всего лишь хочет избежать вечности в Ургаше. Как и все мы.

Шу остановилась напротив, ласково погладила химеру по гриве – не отрывая взгляда от глаз темного и почти ощущая ладонью его волосы… Ширхаб, о чем она опять думает! И зачем смотрит на его губы? Хватит, надо собраться… сосредоточиться на важном. Когда еще выпадет шанс поговорить с темным шером откровенно?

– Ты опять об этом. Почему вечность в Ургаше? И почему вы, темные, так боитесь собственного прародителя? Я не понимаю.

– Понимаешь. Ты заглядывала в Бездну. Олойское ущелье. Ты знаешь, что это такое. Разве ты бы хотела после смерти оказаться там?

– Я не верю в страшные сказки. – Шу невольно передернулась и нахмурилась, не желая вспоминать тот ужас. – Двуединые не могли обречь своих детей на Бездну, неважно, светлых или темных!

– Ты не хочешь проверять на себе.

Шу опять показалось, что Роне хотел сказать что-то другое… или не хотел, а просто что-то недоговорил. Он очень много недоговаривал – и о Пауке Тхемши, и о собственном прошлом, и о настоящей цели своего расследования. Не то чтобы она всерьез рассчитывала на полную откровенность, но было самую малость обидно. Она же не маленькая, и она – не враг темному шеру Бастерхази.

Хотя и не друг.

А кто? Непонятно. Разобраться бы…

…приснилось ей или не приснилось?..

– Ладно, ты прав, проверять на себе я не хочу, – кивнула она, заставляя себя оторвать взгляд от его губ и посмотреть… да вот хоть на этот кривой можжевельник! Или на торчащий посреди моря скальный остров с руинами маяка. – Но то, что делали темные во времена Ману – не выход. И не работает. Ни один из ритуалов единения не дал нужного результата. Ты же не собираешься устраивать что-то подобное, правда же?

Про кривое дерево и остров она уже забыла. Ведь невежливо смотреть в сторону, когда с кем-то разговариваешь. А она – хорошо воспитанная принцесса… ладно, не очень хорошо, но она старается. Ради Люкреса. Да. И ради Каетано. И с Роне она сейчас разговаривает ради Каетано и Люкреса, а не потому что… не потому что, и точка!

– То, что делали перепуганные идиоты – ни за что. – В глубине глаз Роне сверкнули алые огни, похожие на лавовые разломы, и Шу обдало жаркой волной, словно от настоящей лавы. Правда, вместо запаха раскаленного камня был можжевельник, сандал и что-то древесно-пряное, таинственно-завораживающее. – Не может быть единения без согласия и желания обоих шеров.

Шу на миг стало страшно. Он так сказал о согласии и желании… так посмотрел… и этот охвативший ее жар… Роне – менталист, очень сильный менталист, а она – всего лишь глупая девчонка, почему-то решившая, что ей совершенно ничего не угрожает. С темным-то шером, одержимым свободой!

– Хорошо, что я сумрачная и не гожусь для ритуала, – с некоторым усилием улыбнулась она. – А то я бы сейчас испугалась.

– Бояться меня тебе определенно не стоит, хоть ты как сумрачная шера и годишься минимум для сотни запрещенных и неаппетитных ритуалов. Кстати, твои щиты не выстоят против сильного темного, особенно – менталиста.

Шу передернула плечами, скрывая невольную дрожь. Ну да, она поставила щиты. То есть они сами, стоило ей заподозрить возможную опасность. И ее щиты – хорошие! Энрике вместе с Баль и Каетано не могут ничего с ними сделать! Правда… ну ладно. Ладно. Роне – может. Если уж он способен снести щиты крепости Сойки. И ей надо было подумать об этом до того, как ее понесло на берег с ним вместе.

– Так расскажи мне, как сделать те, которые выстоят, – потребовала она, упрямо выставив подбородок в лучших традициях Суардисов.

Ширхаба с два она признается, что боится! И что собственный страх отдается в теле странной горячей дрожью, так похожей на предвкушение.

– Конечно, расскажу, даже покажу, – подмигнул ей Роне и повернулся к морю: оно сияло на солнце и казалось отражением неба. – А здесь очень красиво. Никогда раньше не забирался так далеко от Найриссы.

Шу очень понадеялась, что Роне не заметил ее облегченного выдоха, и на всякий случай снова погладила химеру. Удивительная зверюга! Скачет по скалам и осыпям, словно по ровному тракту. Почти летит. И Роне…

Она искоса глянула на него – подставившего лицо морскому ветру, мечтательно прикрывшему глаза. Он казался отлитым из кипящей лавы, в темной ауре – как в клубах дыма, и этот его струящийся черно-алый плащ… Зря она считала это вульгарным и пафосным, это – красиво и кажется продолжением его дара! И очень, просто невыносимо хочется дотронуться.

– Хочешь – сделай, – не оборачиваясь, произнес он.

Шу вздрогнула. Она не привыкла, чтобы кто-то так легко читал ее мысли. Да что там, это всегда была ее прерогатива, читать всех как раскрытую книгу!

Но… почему бы нет?

Химера тронулась с места, едва Шу успела подумать – да, хочу. Сейчас. И приблизилась, встала рядом со зверюгой Бастерхази. Так, что Шу коленом коснулась его колена и едва подавила стон: это было похоже на касание к раскаленной лаве, только сладко, безумно сладко. Что с ней творится? Почему?..

– Ты так и не сказал, как зовут твою химеру, – спросила она почему-то хрипло, словно лава обожгла ее своим дыханием.

– Сколопендра, дочь Бурана, – сказал Бастерхази, продолжая рассматривать море. – Но она предпочитает зваться Нинья.

Химера отозвалась тихим довольным ржанием – низким, пробирающим до самых костей – и переступила тонкими ногами, словно ей не терпелось снова пуститься вскачь.

– Они никогда не устают?

– Устают, конечно. Если их долго держать в стойле и не позволять бегать. – Роне ласково потрепал свою зверюгу по ушам. – Они созданы для движения. С Муаре ты можешь добраться отсюда до Метрополии за восемь дней, а то и за пять, если не останавливаться на ночь. Главное, не вздумай спать в седле, а то проснешься где-нибудь в Хмирне или на Туманном острове, если не на Потустороннем континенте.

– Но ведь проснусь? – Шу как завороженная наблюдала за движениями его пальцев, перебирающих искрящуюся на солнце гриву Ниньи.

– Ты – проснешься. Ты нравишься… – Роне обернулся, поймал взгляд Шу и совсем тихо добавил: – Мне.

На миг ей показалось, что сейчас он ее поцелует, и это был очень, очень горячий и сладкий миг. Но вместо этого Роне лишь снял с ее плеча белое перышко и пустил его по ветру.

Словно в ответ на фамильярность с неба послышался птичий крик, через мгновение по лицу Шу мазнуло воздушной волной, а в следующий миг Ветер опять поднялся ввысь.

– Кто-то тебя ревнует. – В голосе Роне явственно слышалась насмешка.

– Чушь! – вскинулась Шу. – Ветер не станет меня ревновать, Ветер знает, что я его люблю.

Роне лишь пожал плечами, мол, как скажешь. Но почему-то Шу показалось, что он имел в виду вовсе не птицу.

– Хочешь посмотреть, как химеры охотятся?

– Конечно хочу! А на кого?

– Да хоть на рыбу. – Роне спрыгнул на землю и потрепал свою химеру по холке. – Нинья обожает всякое чешуйчатое, думаю, Муаре тоже. Они же сестры.

– Сестры? То есть Муаре тоже дочь Бурана? А…

Шу осеклась, когда Роне коснулся ее руки, чтобы помочь слезть с химеры. Не то чтобы она не могла сама, она – не какая-нибудь изнеженная жеманница, она… просто она – хорошо воспитанная принцесса. Да. Именно… Правда, что-то она совсем не помнит, что говорит этикет об объятиях темного шера… Очень горячих объятиях темного шера. И можно ли ему позволить вот так заглядывать ей в глаза и склоняться к ней близко-близко, и касаться пальцами ее щеки – нежно, с ума сойти, как нежно…

Ну, на этот-то раз он ее поцелует?!

Шу почти потянулась к нему сама… да что там, потянулась без всяких почти!

– Ты прекрасна, – шепнул, почти выдохнул ей в губы Роне.

И отстранился. Всего на шаг, продолжая держать ее за руку. Но Шу почувствовала себя одинокой, брошенной и замерзшей. Почему? Почему он не хочет? Если она прекрасна?!

– Смотри, – он подвел ее к обрыву и указал вниз.

О боги! Она забыла про химер! Она сошла с ума. Точно, сошла с ума… Роне тоже сошел – его рука едва заметно дрожала, он как-то слишком быстро и неглубоко дышал, и его аура…

Шу невольно улыбнулась. Его аура не умеет притворяться так же хорошо, как он сам. Но Шу, так уж и быть, сделает вид, что всему верит. А пока в самом деле посмотрит, как охотятся химеры. Это же безумно интересно!

Там, внизу, в прозрачной бирюзовой воде металось множество мелких серебристых росчерков и две черные тени, совершенно не похожие на лошадей. Скорее на акул или мурен, забравшихся в самый центр косяка сардин. Химеры щелкали пастями, то заглатывая рыб целиком, то перекусывая пополам – и тогда вокруг них расплывались розовые дымчатые пятна.

– Они не лопнут? – через несколько минут спросила Шу. К этому времени они с Роне уже сидели на краю обрыва, на заросшей мягкой травой площадке, и Роне обнимал ее за плечи. Словно бы поддерживая, но она-то знала – ему просто хочется ее обнимать. А предлог неважен. – И почему сардины не уплывают?

– Химеры никогда не лопаются, – усмехнулся Роне, – и никогда не пугают ту добычу, которую еще не успели поймать.

– Отличная стратегия, – в тон ему усмехнулась Шу. – Очень тебе подходит. Значит, ты не будешь меня пугать, пока не поймаешь. А потом, Роне?

– Ох уж эти менталисты. Потом, моя прекрасная Гроза, – он с улыбкой притянул ее руку к своим губам, легко поцеловал костяшки пальцев и потерся о них губами, разгоняя по телу Шу щекотную горячую волну, – потом ты сделаешь то, что хочешь, и тебе будет хорошо. Нам обоим.

От его слов, от его близости, от его прикосновений кружилась голова и хотелось… Шу не очень понимала, чего именно. То есть – поцелуев, да. И еще…

– Еще?.. – отвечая на невысказанный вопрос, усмехнулся Роне и прикусил ее палец. Сильно. Так, что вспышка боли отозвалась во всем теле… и почему-то мгновенно сменилась жаркой и сладкой истомой. А Роне тут же зализал укус и снова прикусил – другой палец, и опять больно…

Шу вскрикнула и непроизвольно сжала бедра – ей показалось, что Роне касается ее там… и тут же новая сладкая волна прошла по телу, стекла вниз, и внизу живота словно все загорелось…

– Что ты делаешь!

Шу попыталась отобрать руку и отодвинуться, но Роне удержал ее за плечи, а ее ладонь прижал к своей щеке.

– То, что ты хочешь, – шепнул он, глядя ей в глаза, и потянул на себя.