Немного иностранной жизни…

Северная Корея – страна киноманов. По крайней мере, в 1987 году «Радио Пхеньяна» заявило, что средний северокореец посещает кинотеатр 21 раз в год. Южнокорейские социологи, которые в середине 1990-х годов проводили опрос среди находящихся в Южной Корее северокорейских беженцев, приводят очень похожую цифру – 15–18 посещений в год. Для сравнения, в то же самое время среднестатистический житель Южной Кореи ходит в кино всего 2,3 раза в год.

Власти поддерживают развитие кинематографа. Особую роль в этом играл Ким Чен Ир, который уделял киноиндустрии огромное внимание. Полководец был известным киноманом уже в университетские годы. В начале 1960-х годов Ким Чен Ир, тогда учившийся в университете имени своего отца, использовал свое особое положение для организации закрытых просмотров иностранных фильмов. Эти фильмы импортировали в очень небольшом количестве копий – фактически для личного потребления сына Великого Вождя, его друзей и подруг. Со временем он инициировал и постоянно держал на личном контроле так называемую операцию № 100 – систематическую закупку копий зарубежных фильмов и их отправку в КНДР, где эти фильмы мог смотреть он сам, его окружение, а также избранные северокорейские кинематографисты. Это было необходимо в том числе и потому, что в конце 1960-х годов Ким Чен Ир, который как раз тогда утверждал себя в качестве наследника, некоторое время был фактическим руководителем кинематографа страны.

Главными темами северокорейского кино десятилетиями оставались революционный энтузиазм масс и происки врагов. Однако с течением времени становилось ясно, что политически правильные фильмы о героических сталеварах и мудрых секретарях заводских парткомов не пользуются особой популярностью у северокорейских зрителей, которые всегда искали им альтернативу. Долгое время такой альтернативой служили боевики местного производства, скроенные по лекалам мирового кинематографа, но насыщенные «правильным» политическим содержанием. В роли злодеев, которые в итоге получают по заслугам, в этих боевиках выступают американцы, японцы, их корейские пособники или реакционные помещики. Первые такие фильмы появились в середине 1980-х годов, и северокорейцы спешили на «Хон Гиль Дона» (корейский вариант вечной истории про Робин Гуда, действие которой происходит в XVII веке) или на «Приказ № 027» (о подвигах северокорейских спецназовцев во время Корейской войны).

Однако главную альтернативу официозу, который даже самые искренние сторонники режима считают скучным, в КНДР составляли и составляют иностранные фильмы. До начала нулевых иностранный кинематограф в Северной Корее был представлен почти исключительно фильмами социалистических стран. При этом попадали на экран только те фильмы, которые соответствовали суровым требованиям северокорейской идеологии (или, по крайней мере, не противоречили ей слишком уж явно). В 1950-е годы, когда собственного кинопроизводства в стране фактически еще не существовало, а отношения с СССР, Китаем и странами Восточной Европы были дружественными, на северокорейском экране доминировали советские и китайские фильмы, равно как и фильмы из других социалистических стран. Однако в начале 1960-х отношения Пхеньяна с Москвой испортились, и с тех пор Советский Союз, как и большинство социалистических стран Восточной Европы, стал восприниматься как источник опасного ревизионизма. На пару десятков лет советские фильмы почти исчезли из северокорейского проката, так что на протяжении 1960–1980-х годов иностранное кино в КНДР было представлено более идеологически выдержанными фильмами из маоцзэдуновского Китая, Албании, Румынии и, как ни странно, весьма либеральной Югославии (впрочем, в Югославии закупались в основном истории о героических партизанах). Только в начале 1980-х, в период очередного потепления отношений, советские фильмы опять появились на северокорейских экранах.

Официальных статистических данных по северокорейскому прокату в открытом доступе нет, но, похоже, одним из самых кассово успешных в его истории был советский фильм 1979 года «Пираты ХХ века», который, кстати, стал и самым кассовым фильмом за всю историю советского кинематографа. Читателям младшего поколения, которые едва ли видели этот фильм, можно напомнить, что речь там идет о моряках советского торгового флота, которые, используя разнообразные восточные единоборства и стреляя из пистолетов от живота, разносят в клочья базу пиратов где-то на острове в Тихом океане.

Пхеньянские любители более утонченного кино в 1980-е получили доступ к комедиям Эльдара Рязанова, в число которых входит и «Ирония судьбы», которая популярна в Северной Корее и по сей день. Хитами в КНДР стали шпионские ленты позднесоветской эпохи, снятые по мотивам многочисленных романов Юлиана Семенова. Эти фильмы сочетают в себе правильный идеологический посыл (отважные сотрудники КГБ разоблачают интриги империалистов) с глубиной проработки сюжета и многоплановостью, которые были просто недостижимы в северокорейском кино, ведь «империалисты» Юлиана Семенова совсем не похожи на одномерных волкоподобных «янки» из северокорейских фильмов.

Чрезвычайно популярны в КНДР также и индийские фильмы. Почти неизвестные на Западе, студии Болливуда выпускают массу мелодрам, которые пользуются огромной популярностью в Южной Азии и некоторых странах бывшего социалистического лагеря. Понятно, что индийские фильмы сентиментальны до приторности, что их герои одномерны, сюжеты наивны и предсказуемы, а диалоги примитивны. Однако в этих фильмах есть множество песен и танцевальных номеров, а также потрясающе красивые декорации и пейзажи, так что индийские фильмы могут служить идеальным эскапистским развлечением. Возможно даже, что сиропная слащавость индийских фильмов, которая раздражает западного и советского зрителя, делает эти фильмы еще более привлекательными для северокорейской публики, которая десятилетиями просуществовала на скудном рационе идеологически выдержанных лент местного производства.

«Это такое интересное кино – там вообще нет идеологии!» – вот наивысшая похвала, которой северокорейцы могут удостоить фильм. Конечно, любой социолог может заметить, что фильмов и, шире говоря, произведений искусства, в которых «нет идеологии», просто не существует в природе. Тем не менее корейцы давно устали от тех грубо и одномерно сформулированных идеологических постулатов, которыми их десятилетиями бомбардирует официальное искусство. Именно этой усталостью вызвана популярность контрабандных южнокорейских и иных иностранных фильмов, которые стали распространяться в КНДР с появлением видеопроигрывателей, то есть в начале нулевых. До прихода к власти Ким Чен Ына, то есть до начала 2010-х годов, граница между КНДР и КНР почти не охранялась, и с 1990-х годов в приграничных районах происходил настоящий бум контрабандной торговли. Примерно с 2003–2005 годов в Северную Корею стали в больших количествах ввозить видеомагнитофоны и видеопроигрыватели. Любопытно, что, в отличие от радиоприемников со свободной настройкой, видеопроигрыватели не были запрещены и ввозить их в страну можно было вполне легально.

Понятно, что северокорейцы покупали такие устройства не для того, чтобы наслаждаться очередным фильмом о Великом Вожде или Любимом Руководителе. Поэтому вслед за видеопроигрывателями в Северную Корею стали ввозить корейскоязычную видеопродукцию, основную массу которой составляют южнокорейские фильмы и сериалы. Обычно эти программы записывались непосредственно во время трансляции южнокорейского спутникового вещания, а потом переписывались на видеодиски. Занимаются производством и распространением этих дисков мелкие китайские предприниматели, преимущественно из числа этнических корейцев. Кроме южнокорейских фильмов, работают они и с продукцией Голливуда (тоже в корейском дубляже или хотя бы с корейскими субтитрами).

В отличие от самих видеопроигрывателей, ввоз и распространение иностранных фильмов запрещены, но запрет этот с начала нулевых и примерно до 2015 года игнорировался. Время от времени в зарубежной печати появлялись сообщения о том, что, дескать, в том или ином городе северокорейские власти расстреляли тех, кто смотрел иностранные фильмы. Однако эти сообщения не представляются достоверными и, скорее всего, являются обычными газетными утками. За копирование иностранных фильмов в коммерческих масштабах в КНДР действительно вполне реально получить тюремный срок, но вот просмотр такого видео у себя дома едва ли приведет к чему-нибудь совсем серьезному. В том маловероятном случае, если человека поймают за этим занятием, невезучий киноман почти всегда может откупиться, дав компетентным органам взятку. В 2018 году, в условиях, когда Ким Чен Ын всерьез занялся закручиванием гаек, размер взятки в приграничных городах составлял примерно 100 долларов, хотя на практике платили ее в юанях – экономика в этой части страны полностью «юанизирована». В более ранние времена отделаться от неприятностей можно было за гораздо меньшую мзду – порой сотрудникам полиции или госбезопасности хватало просто блока сигарет.

Поначалу даже самый дешевый видеоплейер был для большинства северокорейцев предметом роскоши, но с течением времени число жителей КНДР, которые могли позволить себе такое устройство, неуклонно возрастало. Этому немало помогло улучшение экономического состояния страны в первые годы правления Ким Чен Ына, то есть в 2011–2016 годы. Точной статистики нет, но, похоже, что в более зажиточных городах Северной Кореи сейчас какое-то видеооборудование (проигрыватель или компьютер) есть в большинстве домохозяйств. В последнее время значительным явлением во всем мире стала так называемая корейская волна – массовое увлечение азиатов южнокорейской эстрадой (кей-поп), кинематографом и сериалами. «Корейская волна» захлестнула и Северную Корею. Несмотря на все запреты и кампании, в последние 10–15 лет южнокорейские фильмы и сериалы широко распространяются по стране – по крайней мере, среди молодых жителей крупных городов. Судя по всему, именно эти запретные видеозаписи составляют основу всей потребляемой в КНДР видеопродукции.

Разумеется, жители КНДР не верят всему тому, что они видят в этих телесериалах. Хотя в целом сеульские телесериалы как раз показывают достаточно правдивую картину жизни южнокорейского среднего класса, сами северокорейцы привыкли к тому, что официальный кинематограф всегда приукрашивает реальность. Поэтому северокорейские зрители уверены в том, что южнокорейские кинематографисты также преувеличивают уровень жизни на Юге. Например, большинство северокорейских зрителей по-прежнему не верят в то, что каждая южнокорейская семья имеет автомобиль (хотя это чистейшая правда: в стране на 51 млн жителей приходится 20 млн автомашин). Однако даже самые скептически настроенные зрители отлично понимают, что есть вещи, которые подделать нельзя в принципе. Понятно, что никакие телевизионщики не построят для съемок макет Сеула в натуральную величину, с кварталами 40-этажных жилых домов, с огромными мостами, автомобильными эстакадами. В результате информация о южнокорейском процветании постепенно распространяется по стране, и из изменений в тоне официальной пропаганды очевидно, что игнорировать это больше не могут даже пхеньянские идеологи. С начала 2000-х годов они начинали нехотя признавать материальное благосостояние Юга и в своей работе делать упор не на северокорейское экономическое процветание, а на то, что Северная Корея, в отличие от Южной, сумела в неприкосновенности сохранить национальную духовную и культурную чистоту.

Распространение южнокорейской видеопродукции привело к тому, что все южнокорейское вошло в моду. Северокорейские барышни из более обеспеченных слоев стремятся делать себе те прически, которые они видят в южнокорейских фильмах, и одеваться так же, как героини сеульских телесериалов. В моду вошел даже южнокорейский диалект, который весьма отличается от официальной северокорейской речевой нормы. Эти явления явно беспокоят Ким Чен Ына куда больше, чем они беспокоили его отца, который в последние годы своей жизни смотрел на распространение южнокорейской массовой культуры сквозь пальцы. С приходом Ким Чен Ына к власти многое в политике изменилось. В частности, граница с Китаем была в целом взята под контроль, а наказания за коммерческое копирование и продажу нецензурированной видеопродукции ощутимо ужесточились. Кроме того, Ким Чен Ын понимает суть проблемы, и пытается сделать северокорейские телевизионные программы и сериалы более привлекательными для массового зрителя. В целом Ким Чен Ыну удалось добиться определенных успехов: с 2014–2015 годов, насколько можно судить, потребление южнокорейской и прочей импортной видеопродукции в КНДР сокращается. Тем не менее полностью перекрыть каналы ее распространения едва ли удастся: слишком уж велик соблазн. По-прежнему южнокорейские и, шире говоря, зарубежные фильмы, те самые «фильмы, в которых нет идеологии», остаются привлекательными для северокорейцев, и это едва ли изменится в обозримом будущем.