Книга: Городская фэнтези 2010
Назад: Олег Синицын Ягненок
Дальше: Святослав Логинов ОТК

Людмила и Александр Белаш
Родная кровь

Пусть вечно иссякнет меж вами любовь,
Пусть бабушка внучкину высосет кровь!
А. К. Толстой. Упырь
Руки препода — серые, землистые, с выпуклыми венами — неподвижно лежали на журнале. Пока сдавали контрольные работы, препод медленно моргал, глядя сквозь учебную комнату, куда-то в стену. В уголках его тусклых глаз скапливались белесые корки, будто накипь.
Ну, так-то лучше, чем если б он ноги разглядывал. Старперов хлебом не корми, а дай на ножки посмотреть.
— Указник, — тонко поставила диагноз Светка. — Никакой он не Валентин Романович, а живой Указ Двести. Спорим? Зайдем в учительскую — сразу будет видно, как его там посадили. Если в сторонке — типичный заложник.
Пошла дискуссия:
— Нет, от него особо не воняет. Так, обычно.
— Надо проследить — жрет ли, курит ли.
— А мой дед, сволочь, так «Приму» смолить и не бросил. Весь подъезд продымил. Зато нариков отвадил — ни шприцов, ни пузырьков. У них примета — кто при заложнике влупится, сам таким станет.
— Эколог! — насмехались над преподом. — Заложник-то научит, как беречь здоровье. Опилки на лацканах; Указ Двести, ясен пень.
И с оглядкой написали на стене: «Указ 200 = Груз 200». Заложники это не любят, у них прямо глазища мочой наливаются.
Как раз препод выполз в коридор. Девки струхнули. Он заторможенно повел головой, прочел — и ни гугу. Поплелся себе к учительской.
— Может, мы зря… — Рая подумала, не стереть ли надпись. — Наверное, он живой.
— Ага, как Зойкин дед. Вечно живой.
Так и не решили, что с экологом. Пусть читает курс, какая разница! Лишь бы притырком не был, а там все равно.
Вышли из корпуса, укрылись за утлом и покурили, калякая о том о сем. Было черным-черно, кругом мокрязь; под фонарными колпаками щелкали, разгораясь, тухло-желтые энергосберегающие лампы. «Висит груша, нельзя скушать». И света, как от груши на прилавке. Нормально, темнота — друг молодежи!
Домой не хотелось. Там у каждой что-нибудь лежит или сидит, только не все про это звонят вроде Зойки. Вот придет лето, рукава станут короче, воротники ниже, тогда и посмотрим, как предки зиму провели — сыто или голодно.
В окнах тихо фыркали выхлопные трубки, вверх по стенам домов десятками ползли струйки пара. Да! Надо спирту купить, а то Инета не будет.
Или слить из бабкиного телика?
— Это ты? — глухо кашлянул голос из темной глубины квартиры.
— Я! — разуваясь, сердито ответила Рая. Понадеешься, что бабка задремала, а она чуткая, малейший шорох слышит. Вечер, считай, улетел, как спирт в оконную трубу.
— Мне пенсию принесли, — докладывал голос из тьмы. — Стало немножко больше. Ты почтовый ящик проверяла?
— Да. Там чеки — за телефон, за квартиру, за ток.
— Ничего не ошиблись, все льготные?
— Угу.
— А то в прошлый раз ток написали за полную стоимость.
— Я помню.
— Ты-то помнишь, а ругаться я ходила. — Бабка любила подчеркивать, какая она активная и ходячая. — С моими суставами, да по всем лестницам, в очереди настоялась…
Запалив слабую «грушу» на кухне — счетчик тотчас застрекотал, наматывая рубли, — Рая через смежные окошки озарила заодно и ванную с туалетом. Главное, мимо толчка не сесть, остальное по фигу. Горелку, кран, полотенце можно найти и в потемках, по памяти. А уж ложкой-то в рот всегда попадешь!
— Что у вас было? — допытывался сиплый голос из зала, словно из подвала.
«Зачем ей знать? Все равно не понимает ни бельмеса. Нет, надо отчитаться. У родимой пенсия, будет процедура выдачи бабла».
— Вот, читали экологию, — через силу нудила Рая, присев на краешек дивана. — Потом контрольную писали. Интересно. А препод — указник, — вырвалось у нее. — Ба, дашь спирту для компьютера?
— Как его допустили с детьми работать? — Бабушкино тело заворочалось в стоячей темноте — невидимое, с кряхтением и скрипом. Отсвет кухонной лампы на миг выхватил из мрака дряблую щеку, нос, слезящийся глаз в складках век.
— Ты ж сама голосовала, чтоб их принимали. Ну, когда был референдум.
— А что, нельзя разве? Имею право. — Голос из черноты стал раздраженным. — Я всегда голосовать хожу. За нас, за стариков. Если мне указники не нравятся — это мое дело. Хочу и не люблю. Какие это люди — опилки жрут…
— Экология, — расстроенно выдохнула Рая, понурившись. Зачем сболтнула? Кто за язык тянул? Пока не доказано, что Валентин Романович отходами питается, — значит, просто человек. Опять же, никто его голым не видел — на теле заложника есть лазерный код.
Немножко поссориться полезно. Обозлившись, бабка не полезет с поцелуями. Глядишь, как-нибудь вечер пройдет сам собой.
— Ладно, отлей пол-литра, — сжалилась бабушка. — И, Раечка, зажги мне телевизор. Скоро новости, потом мой сериал.
Оживившись, Рая энергично крутанула ручку поджига. Комнатный энергоблок перхнул раз-другой, зачавкал и дал ток на телик. Разгорелся голубой экран, заливая комнату призрачным сиянием. Стала смутно видна бабуля, развалившаяся в кресле со своим жиром и суставами. Губы синюшные, блеклые, глазки бесцветные.
«Ой, плохо дело. Бабка голодная. То-то она такая добренькая… Ладно; глядишь, в сериал втянется и забудет. А я… пойду, прикинусь, что спать легла!»
Телик начал бормотать, показывать цветастые картинки, нагоняя морок и зевоту. Пухлая бабкина рука тискала пульт дистанционного управления, отыскивая в мировом эфире подходящее зрелище. Пока старая перебирала каналы, Рая на цыпочках выскользнула к себе в маленькую комнату. Нечего раздражать чуткий нюх бабули своим горячим свежим запахом. Прытко залила красный денатурат в бачок компьютера и пустила искру. Чих-чих-чих, работай, гномик! Пусти меня в волшебную страну…
Пока система устанавливала связь и настраивалась на любимые страницы, Рая бесшумно сбегала на кухню, наложила себе пожрать, налила молока и унесла добычу в норку.
Пых! Вылупились с экрана лозунги соцпроектов — «Свои таланты России открой! Ты нужен стране, пока молодой!»
Подавившись молоком, Рая чуть не вылила его на клавиатуру. Это что? Хакеры постарались? Ну, им вломят!..
Больше, чем на порчу картинки, хулиганов не хватило; дальше полилось правильное — «Сохраним и приумножим людей», «Опыт и память — богатство страны».
Наконец, вход в пространство свободы. Установить фильтр матерщины? Да! Установить фильтр активного вторжения порно? Да! Установить… экстремизма… нетерпимости… Да! Да! Да! Что нам осталось? Разведение аквариумных рыбок?..
Поиск. Выцедив остатки молока, Рая азартно давила клавиши и шарила мышкой. «Ланцов Валентин Романович». «Экология». «Педагог». Сколько запросов за сегодня? Ровно по числу девчонок в группе. Все отметились. Каждая сожгла ради препода рюмку спирта.
Клево, его еще не стерли из базы поиска работы!
Лет… Резюме… Участник проекта «РосБиоТопливо»! Премия за… Чего в учителя пошел? Гнал бы науку, раз может.
Захотелось покурить, чтоб поглубже подумать, но бабуля унюхает и разорется. Рая сорвала мясистый листик каланхоэ, зажевала и сморщилась от жгучей судороги во рту. У-ух!
В целом логично. Прикладную экологию сегодня движут Молодые. Старика выпихнули на обочину. Забытый дедка приболел, какой-нибудь рак завелся. Что делает человек с раком? Он пишет заяву: «Согласен с указом 200». Ложится в спецклинику. То есть закладывается. И выходит заложником. Нормалек, можно жевать опилки. Пенсия, работа, все дела… Ну, кое-чего нельзя — кровь сдавать, усыновлять… Прочие вещи — пожалуйста. «Мы гарантируем сохранность интеллекта и социальных функций. Гражданские права в полном объеме».
Главное, можно пить водку. Она продолжает действовать. И секс. Правда, вялый. Больше по телефону. И взгляд — липкий, неотвязный. Тут препод-эколог прямо исключение. Или его хватает лишь на водку. Энергетика мозгов у заложников того-с, не канает.
Звякнул спиртомер. О-па, денатурата осталось на двадцать минут! Как это биотопливо быстро сгорает…
— Рая, — донесся из-за стенки бабкин стон. — Раечка!
Сердце рухнуло, руки упали, и ноги обмякли.
Должно быть, сериал не втыкает. Ерзала бабаня, ерзала и таки вспомнила про голод.
— Ба, ну еще двадцать минуток! — выкрикнула она в тоске.
— Ра-а-ая!..
Так, Зойка говорила, ее дед воет: «Во-о-одки! Во-о-одки!»
— Сейчас!!!
Сэкономила горючку, одна радость. Машина пошла на отключение и, прощаясь, выбросила непременный слоган: «Любите стариков!»
В полутемной ванной Рая механически вымыла руки, насухо вытерла, обработала тем же красным спиртом. Прежде чем шагнуть в потемки, слабо озаренные экраном, приложила к ногтю наноиндикатор. Малайское чудо мигнуло панелькой, высветив цифры содержания гемоглобина. Пока нормально. Главное, чтобы бабушка не слишком увлекалась. В августе ее так расквадратило, что Рая выпала в осадок прямо в маршрутке, так и сползла на соседа.
Бабка начала урчать, едва Рая вошла. А может, раньше. Гур-гур-гур-гур — мягкими волнами неслось по воздуху, заволакивало слух, темнило зрение, охватывало туманом. Силуэт бабули, высвеченный моргающим экраном, словно раздувался в кресле. Не, на кошку совсем не похоже. Скорее на тучу, когда та рокочет — пухлая громадина с молниями в брюхе, накрывающая город грозовой тенью.
Чарует.
«Все равно кошка лучше!» — вспыхнул напоследок блеск протеста.
Гасить эти вспышки, гасить. Наш долг — заботиться о… Наш общий долг… Топ. Топ. Еще ближе. Бабка стала всплывать из кресла. Туча…
Какие тут кошки. Одни мухи, и то летом. Даже пауки сбежали.
«Без боли, ради жизни! — запели голоса собеса, будто гимн. — Стань донором для близких! Одна кровь, одна семья!»
Блаженно улыбаясь, Рая закинула голову. Какой сладкий сон! Страшно лишь вначале, когда звучит зов, а сознание еще противится. Свет разлился вокруг — яркий, безлимитный. Расцвели блеклые обои и гнутые колючки на подоконнике. Добрая, ласковая бабушка с улыбкой. Обняла — ну прямо перина!
Чмокнул рот, припадая к телу.
Ах. Ноги отнимаются, до того приятно. Кажется, всю жизнь бы так провела, обнятая бабулей. Свет и любовь, потолок исчез, пол растворился, белые облака кругом и золотые блестки сыплются.
Бом-м! Гонг ударил — огромный, медный. Снова в стену — бом-м! Запел ангельский голос в облаках:
— Тут ребенок маленький, кончайте зов пускать! После восьми нельзя! Слышите?! А то крест на двери нарисую!
Рая сонно рассмеялась, встряхивая волосами.
Бабушка оторвалась от дела. Ее голос стал сильным, почти громовым:
— Заявленье подам! На моральный ущерб! Не ваше дело!.. Ой, Раечка, что ты, золотко? Идем, идем, ляжь, отдохни. Устала, хорошая…
Утром будильник дятлом застучал по мозгам. Такая слабеть — еле глаза разлепила. Темнотища; за окном — могила, Фонари еле тлеют, дождик дребезжит по жести. Пошарила со стоном, нащупала ночник-«гнилушку», надавила. Люминофор загорелся, волчий глаз, загробный свет лег на столик. Так, деньги под будильником. Есть бабло, ура!
Порыв бодрости разом сняло, едва встала на ноги. Мир покосился, в глазах чуть не погасло, подступила тошнота.
Плакат гласит: «Это должен знать каждый», а ты забыла. Лежа самочувствие о-го-го, а в стойке «смирно» кровь от головы оттекает к ногам. Обморок, и — брык! Помни об ортостатическом коллапсе, иначе можно сделать брык в неподходящем месте.
На лестничной площадке Рая — невезуха, блин! — пересеклась с соседкой. Та волокла своего пупса в детский садик, а себя на службу. Серая, невыспанная соседка шевелилась нервно и бодро, по-командирски руля ребятенком:
— Ну-ка, стой! Куда, там ступеньки!.. — И за шарф его, к ноге. — Доброе утро, ты в порядке?
Рая поспешила закрыть дверь:
— Вам какое дело?
— Не огрызайся, молода еще, — спокойно ответила та, придерживая карапуза. — Лучше в зеркало поглядись.
— За собой смотрите. Вон, диатез у мальчика — не тем кормите.
— Я-то живого кормлю, он вырастет, — вздохнула соседка, глядя мирно и печально.
Рая заспешила вниз по лестнице.
— В церковь бы сходила! — донеслось вслед.
Скажет тоже — в церковь! Мать-одиночка, а советы раздает. Лучше б мужика к ноге придернула.
От свежего воздуха — хоть он и пополам с дождем — Рае снова подурнело, но она собрала силы в кулак и поспешила к остановке. А то одиночка догонит, еще какой-нибудь оффтопик скажет. Ей-то что! Сама себе хозяйка. Хочет — икон наставит, крест повесит… Кто взялся предков кормить, тому нельзя. «Духовная травма», статья УК, штраф или срок. Зойка деду святой воды плеснула в водку, потом месяц у Варьки скрывалась. Спасибо, Варькины родители пустили, а дедок не настучал.
Кому на Руси жить хорошо? Патриарху Московскому! У него харизма, крест на полпуда, плюс бодигарды — чуть кто рядом заворкует зов, сразу серебряную пулю в лоб.
Надела водолазку, плотную и длинную, но бледность не скроешь. Перчатки в помещении носить тоже как-то… Не шапку же натягивать до подбородка! Тотчас психолог привяжется: «Раиса Капитонова, вы отныне в каком неформальном движении? Антиглобалисты или экстремисты? Пойдемте побеседуем…»
Одно выручает — всемирный режим экономии. Неделя борьбы за сокращение расхода электроэнергии. В учебных комнатах и коридорах темень, все ходят как призраки, одинаковые на лицо.
— Кренит? — посочувствовала Зойка, определив опытным взглядом состояние подружки. — Держись, пройдет. Много твоя глотнула?
— Средне. Погода гадская, облака жмут. А твой как?
— Собака серая, все мстит за воду. Вену порвал…
— И не зализал?
— Сперва лекцию прочел — мол, не ждал такого западла, чтоб родная внучка, бла-бла-бла, и гон на час, А у меня синячище разливался.
Слюна вещь полезная, особенно от близких. Ее в сеть аптек сдают. Лимончик пожуют и свесятся над банкой. Очищенная слюнка — восемь тысяч пузырек.
Между уроками Рая поплелась в буфет, чего-нибудь поесть. Дабы сберечь бабкин бонус, жрать надо скромно: кофе, пирожок, салатик.
— Кофе с двойным сахаром! Нет, с тройным…
Мясистая буфетчица взглянула, как на падаль, оттопырила губищи:
— Тридцать восемь пятьдесят. Мелочь надо готовить! Нет сдачи с пятисот. Где это вам одной бумажкой платят?.. Жди; может, кто мелких даст. Куда?! Не заплатила, уже пьет! Поставь!
От вида ее толстых губ — чмок, чмок. — Раю повело. Голоса вокруг сливались в гул, тени стягивались из углов, единственная лампа расплылась желтым пятном. Сладкий кофе трясся в стаканчике — пить, скорей, глюкоза, — а ветчина за стойкой наблюдала, пялила зенки. К счастью, Светка подскочила, наглая такая:
— Я вперед занимала!.. Ты чего? — шепнула вплотную.
— Сдачи нет.
— На пятьдесят, потом отдашь.
— Спасиб.
— Уходи в общагу жить.
Рая покачала головой и отошла.
Кофе с тройным сахаром нагнал в жилы энергию, но гемоглобина не вернул. Морда лица как была, так белой и осталась.
По белому флагу Раю вычислил психолог Гуляев. Мужик спортивный, ушлый и красивый, притом с репутацией. Она, репутация, не выбирает возраста — наоборот, ее выбирают. Рассказывали, он снял крест после развода. Вроде чтоб вернее баб укладывать. Румяный, легкий на ходу — короче, донжуан. Сразу на глаз определяет, затяжные месячные у клиента или что.
— Проблемы, Раиса?
— Никаких, все пучком.
— Самая главная ошибка тех, кто таит свои проблемы, — заговорил он, так умело обойдя Раю, что она остановилась, — это ложное убеждение: «Я справлюсь сам». Люди терпят болезни, а когда добираются до врача, лечиться поздно. Надо вовремя обращаться к специалистам. Замечу, я здесь для того, чтобы развязывать узлы по жизни. Дело надо решать, пока оно не зашло слишком далеко. Расскажи мне, что тебя тревожит…
Рая спохватилась, когда он уже вдавил ее в пустую учебную комнату и прикрыл за собой дверь. При этом Гуляев не переставал говорить — гладко, внушительно; оставалось лишь кивать. Но за словами постепенно проступало ровное, утробное: «гур-гур-гур». Полутемная учебка начала наполняться мягким светом, сочащимся из стен.
— Нет, нет… — начала Рая, со страхом ощущая, как стремительно слабеет.
— Ты будешь довольна. Очень довольна. Как никогда.
— Я вчера…
— Пустяки.
Она поняла, что сейчас сама поднимет рукав и даст ему вену.
«Крест. Хоть бы крест!.. — теряя волю, Рая осознала: соседка-одиночка была крупно права. — Ведь я не встану. Так и буду валяться, пока дежурные мыть не придут…»
Дверь открылась, шаркающим шагом зашел эколог с журналом группы под мышкой.
— Капитонова, идите на занятие, — пробурчал он.
— Валентин Романович! — Гуляев недовольно обернулся. — Я провожу собеседование с учащейся. Экстренный случай…
Зов прервался. Очнувшись, Рая смогла шагнуть к двери и невольно удивилась: «По расписанию нет экологии!»
— Я попросил бы вас, Валентин Романович…
Эколог двигался вперед — Гуляев стал вдруг отступать, изменяясь в лице. Приоткрыв искривленный рот и побледнев, он зашипел:
— Что вы себе позволяете?
— Изыди. — Глаза Ланцова словно загорелись изнутри. — Пока в окно не выдавил. С третьего этажа больно падать.
— Да как вы сме…
Эколог выбросил левую руку вперед, почти к лицу Гуляева. Психолог оскалился от боли, согнулся и неуловимым движением проскользнул к двери. Оказавшись в дверном проеме, он бросил Ланцову, задыхаясь:
— Мертвяк поганый! Я запомню!..
— Поищи себя в зеркале, нежить, — холодно ответил старый препод и обратился к Рае: — Капитонова, мы выйдем вместе. Держитесь рядом, ни на шаг не отходите.
«Гуляев — прыснул от заложника? Чего он так?.. — Рая смешалась, ее мысли перепутались. — Ведь они друг друга не боятся… Почему?»
Вышла из учебной комнаты, как было сказано — почти прижавшись к локтю эколога.
Дул промозглый ветер; вокруг корпуса метался дождь, свиваясь на углах в жгуты из тяжелых холодных капель. Едва теплившиеся окна одно за другим становились черными — режим! Там, внутри, повсюду плакаты: УХОДЯ, ГАСИТЕ СВЕТ! Темнота окутывала двор, собиралась в голых кустах, веяла над спортивной площадкой и тянулась к улице. Вдоль тротуаров через два на третий дрожали экономные «лампады» в колпаках — даже тени не отбрасывали. На улице никого, лишь мокрый блеск и трепетный плеск.
Девчонки укрывались, как обычно, за углом. Ругали сучий дождик. Когда засобирались по домам, Рая не пошла.
— С кем договорилась? — приставала Светка. — Ладно, молчи, все равно узнаю.
— Зой, оставь сигаретку.
— А не свалишься? — Та тряхнула пачкой, протянула Рае.
— Я отпилась, нормально.
— Ага, он некурящий. Это кто же? Хохол или Геныч? Помни закон спортсмена: «Целоваться с курякой — как с пепельницей». Брось кофем наливаться, диабет будет. Или давление.
— Столько не живут, чтоб на давление заработать.
Как ни прикрывалась ладонями, крупная капля влетела между пальцев, мокро щелкнула по сигарете и сломала кайф. Ждала долго, намерзлась, промокла.
Наконец показался Ланцов. Он уходил в числе последних, когда уже пошел парок из трубы сторожа — корпус в обесточке, будто подлодка легла на дно и затаилась.
Одевался препод грубо — плащ мешком, шляпа с отвисшими полями, ботинки-колоды, сумка как у нищего.
«Вот где надо за ними следить, на холоде. Смотреть, есть ли пар изо рта».
Сама дохнула для проверки — пар идет. У Ланцова — ни следа.
Сильно захотелось повернуться, незаметно улизнуть через дыру в заборе — там качки-спортсмены разогнули прутья. Выдумала неизвестно что, а теперь сама струсила…
«Идиотизм это! Еще подумает, пристаю. А что девки скажут, ясно как лампа».
— Валентин Романович! — наскочила она, будто из засады. — Я… — И замялась.
— Не стоит благодарности, — сонливо покивал заложник, повернувшись к ней.
— …вас провожу.
— Стар я для прогулок, Капитонова. И наоборот. Опять же, указ двести равен грузу двести.
Рая застыдилась:
— Это не я написала! Я стереть хотела…
— Весьма признателен. Надеюсь, сотрете.
— Я капюшон пониже натяну, так и пойду.
— Все равно заметно — фигурка, походка…
«Глаза в стену, а фигурку разглядел!»
— Вы подумали про старого козла, которого даже указ не исправил, — монотонно продолжал Ланцов. — Через минуту сторож подойдет к окну, увидит нас и завтра сообщит кому следует. Быстро решайте: или вы ускользаете в дыру забора, или мы идем в одну сторону.
— Откуда вы про сторожа… — начала Рая, когда они удалились от корпуса.
— Простой расчет. Скорость сторожа, режим обхода помещений, склонность сторожей и вахтеров к доносам…
— И про козла… Мысли читаете? — нахально спросила она.
— Нет. Долгая жизнь, богатый опыт.
— Вы в самом деле по указу? — Этот вопрос требовал уже не наглости, а смелости.
— По-моему, Гуляев четко обозначил суть дела.
— Мог соврать, чтобы обидеть.
— Он говорил искренне. Как раз от обиды, от боли. Я восемь лет по указу.
— Болели? — Препод казался Рае свалкой всех болячек — суставы, сердце, гной в глазах.
— Это простое любопытство?
— Под указ еще уходят, чтоб не нервничать. Ну, когда все достали: внуки, цены, шум в ушах… Темп не выдерживают.
— К темпу я привык. Но случился инсульт, а мне предстояло многое сделать.
— Ага, читала, — похвасталась Рая. — Вы из тех, кто красный спирт придумал.
— Да, я отметил всплеск интереса к своей персоне. Сразу после первого занятия.
— Вы Инет смотрите?!
Ланцов усмехнулся, что на заложников совсем не похоже.
— Почему нет? Мы разные, как при жизни.
— Вы вроде совсем живой. Указник бы не заступился. Они только о себе думают. Еще следят, чтоб прибавляли пенсию.
«Пенсия! — торкнуло Раю. — На хрена ему пенсия, он же лауреат! Премия за красный спирт, медаль, зарплата выше крыши… Должен получать до фига денег! А ходит будто бомж».
— «Совсем живой» звучит как комплимент. Спасибо.
— Это вам спасибо, за Гуляева.
— Что было, то прошло. Целы — и слава богу.
— Как вы его пугнули? Крестом?
Ланцов помолчал, задумчиво жуя по-стариковски губами.
— Сложный вопрос… Давайте откровенно, Рая, — если можно вас так называть.
— Да, конечно.
— Кого вы кормите и почему?
— Бабушку. — Речь пошла о личном. Для профилактики Рая слегка ощетинилась.
— Приятно? Остановиться не можете?
— Я не такая. Мне… нравится, когда… но потом бывает плохо. Дело в квартире, — созналась она. — Мои развелись, оба нашли себе пару, а я с ними жить не хочу. Бабка меня приняла, завещала квартиру, если я буду…
— На сколько лет рассчитано кормление? — Ланцов спрашивал жестко, четко, словно хотел завалить на экзамене.
— Мне нужно диплом получить, на работу устроиться, — промямлила Рая, уже жалея, что пошла с экологом. — А тут своя хата, считай, даром. Сама не купишь. В конце концов, когда-нибудь… они ж не вечные. Можно потерпеть.
— Да-а… — вздохнул старый указник. — В такую квартиру очень охотно муж вселяется. Потом дети. Бабушки любят нянчить правнуков — родная кровь… Впрочем, кто теперь думает о будущем? Дана установка: «Живи настоящим»…
— Все-таки как быть с Гуляевым? — Рая поспешила сменить мрачную тему. Муж… когда еще замуж! А психолог уже завтра подмигнет: «Продолжим?»
— Можно потерпеть, как вы сказали. Что один, что другой… Разница меньше, чем между двумя пиявками.
— Вы знаете какой-то прием? Вроде астрального карате? — блеснула Рая эрудицией, почерпнутой с сайта «Тайное знание — маги, призраки и НЛО».
— Просто глядеть по сторонам и не попадать в безвыходные ситуации.
— Нет, правда — вы сделали рукой, словно толкнули, и его скорчило. Ведь не просто так?
— Забудьте. Чепуха.
Однако Рая не отставала, нудила потихоньку. Ланцов — замкнутый, твердый и холодный — терпеливо отводил все лисьи хитрости. Давал советы, навязшие в зубах: следи за собой, будь осторожен, бойся, береги здоровье. Рая почти отчаялась что-нибудь выведать, когда он вдруг сказал:
— Вот и мой дом. Пора прощаться. Было интересно. Обычно-то вы избегаете с нами беседовать… Еще раз благодарю, не смею дольше задерживать.
Рая почувствовала, что если сейчас уйдет, то все потеряет. Ланцов больше никогда о своей тайне не заговорит. Чем его расшевелить?!
— Давайте, я реферат напишу по науке, — торопливо предложила она. — «Торфяное богатство России в свете экологии». Можно двинуть на конкурс. Мне грамоту, вам тоже что-нибудь дадут…
— Пишите, пишите, — безразлично покивал препод. Ему было плевать.
Ветер завивался вокруг них, бил дождь, гудела тьма, моталась в колпаке над головами жалкая энергосберегающая лампа. Серая гробница дома вяло моргала огоньками химических свечек и «груш», пыхтела струйками паровых выхлопов.
Промокшая, нахохленная Рая внезапно поняла — до глубинны души, — каково под дождем забытому котенку. Зябко Сжавшийся, взъерошенный, он жалобно мяучит: «Кто меня подберет, обогреет? Спасите маленькое бедное животное!» Но никто не помогает. Люди проходят мимо.
Переминаясь с ноги на ногу, она тоскливо злилась на Ланцова. А еще лауреат, «многое предстояло»! Стухся, как все заложники. Честолюбия ни на копейку. Кто тебе медаль теперь даст? Диплом с конкурса — радуйся, жуй опилки!
«Сейчас сорвусь… Высох, черт, не заведешь его!»
— Можно, я к вам зайду? — Рая постаралась подавить злость и слезы в голосе. — Холодно.
— Угостить вас нечем.
— Ну, пожалуйста, Валентин Романович, скажите, как его прогнать? Он ведь не угомонится. Если стойку сделал — не отвяжется.
— Есть милиция. Пишите заявление: приставал с целью насильного кормления. Разберитесь со своей жизнью — в кого вкладывать, зачем, стоит ли. Вам лет через семь-восемь рожать, а кроветворная система подорвана.
— Жалко сказать, да?
— Раиса, ваши обещания могут быть свистом — как зарок бросить курить. Я вас не виню. Просто вы пока не знаете цены словам.
— А какое слово надо? — Она подступила к Ланцову вплотную.
— Не слово — молчание.
— Я не болтушка.
— Бабушку любите?
— Нет!
— Я спросил потому, что вас беспокоит не Гуляев. Он пришел, ушел, его выгнали, арестовали, расстреляли. Или вы — перевелись, забрали документы, пошли работать кем попало. С ним легко разминуться. А домой вы приходите каждый вечер. Так?
Рая кивнула. Выждав, Ланцов убедился, что она готова слушать. Даже если продержать под дождем, на холоде, еще часа два — не уйдет, хотя ее уже озноб колотит.
— Позвоните домой и скажите, что задержитесь сегодня у подруги. Потом позвоните подруге…
— Вот этому меня учить не надо. Конспирацию знаю. — Достав мобильник, она откинула термоэлектрическую панель и с минуту подержала под ней огонек зажигалки. Как раз накопится ток, чтобы коротко звякнуть. — Свет, выручай. У меня вилы. Сыграй, будто я с тобой. Если бабка домотается, перемкни домашний на мою трубу. Да, с мальчиком. Не скажу. О, с ним так хорошо!.. Он умный, ботаник…
Квартира заложника, во приключение! Кто поверит — девчонка добровольно зашла к указнику! Разве что по программе «Забота», волонтером. На это в основном ребята подписываются, вроде: «Спорим, не пойдешь в полночь на кладбище?» — «Спорим, пойду!»
Что темно — так везде темно. Утром на учебу — сквозь потемки, в корпусе — на звук и ощупью, вышла — опять ночь! Теплятся «моргасики», смутно горят «лампады», фары газогенераторных авто светят вполнакала. Но у Ланцова полный гроб, ни зги не видно!
Еле-еле пробивалось за окном — два лозунга горят, на них тока не жаль: СЛАВА РОССИИ! и УХОДЯ, ГАСИТЕ СВЕТ!
Бам-с! Ушибла голень, ой-ой-ой. Наставил железяк, как в гараже!..
— Извините, не подумал о вас. Сейчас что-нибудь включу.
Не густо зажег — «волчий глаз». Однако осветилось более или менее, и тотчас бросилось в глаза: преподу есть что прятать. Запретный самогонный аппарат, невиданной системы, истинный хай-тек. Одних нанопримочек с полцентнера.
— Вы тоже гоните.
— Приходится.
— А сивухой не пахнет.
— Все-таки доктор двух наук — химия, техника…
— Литр нальете? За молчание…
— Может, чаю? Имеется приличный чай.
— …Итак, — начал Ланцов, расположившись с дымящейся чашкой напротив Раисы, — все началось с бутадиона.
— С чего? — Она вытянула голову из пледа.
Препод дельно распорядился ее мокрыми вещами, устроив их на экономной сушилке. Гостье был пожертвован гигантский плед, в котором она утонула, став клетчатым шерстяным кульком с бахромой по краям.
— Лекарство; создавалось для борьбы с ревматизмом. Прямо скажу, снадобье было тяжелое — вызывало язвы желудка, кровоточивость, но задачу выполняло честно. До появления гормонов бутадион и его братья были очень актуальны. Но попутно выяснилась странная деталь… побочный эффект. На тех, кто пил бутадион, умирали вши. Вшивость тоже была актуальна…
— Фу. — Рая передернулась в кульке.
— Для насекомых, пьющих кровь, бутадион смертелен.
Даже выделяясь в микродозах с потом, он отпугивал паразитов.
— А-а-а, поняла! Надо пить бутадион, и…
— Поздно искать в аптеках — его давно не производят. И желудок стоит поберечь. Кроме того, бутадион легко выявляется химическим анализом. Я хочу, чтобы вы запомнили принцип, а не название. Есть вещества, с виду невинные; они обладают неожиданными побочными эффектами.
— Какое же лекарство…
— …а второй принцип, который надо усвоить: «Существует информация, которой нет». Нигде. Тем более в Инете. Есть сведения, передающиеся от человека к человеку лично. Получив их, вы связаны молчанием. Когда найдете следующего, кому можно доверить секрет, вот тогда…
— Я буду мол… — начала клясться Рая, но сбилась. — А почему мне?
— Потому, что я отличаюсь от большинства указников. Я среди них скрываюсь, если угодно. Согласитесь, трудно опознать мыслящего субъекта среди миллионов зомби.
— И вы сами… под указ, чтоб замаскироваться? — ужаснулась Рая. На что только не идут люди ради идеи!
— Нет, инсульт помог. А еще меня заел энергетический кризис.
— Куда деваться? Нефть кончилась, гони спирт…
— Эту проблему я решил, — отмахнулся Ланцов. — Куда серьезней указ двести и законы о лицах с репутацией. Хотя… может, вам это чуждо?
— Вены показать? — спросила Рая напрямик.
— Избавьте, нагляделся.
— Указ и кризис — разные вещи.
— Увы, одного поля ягоды. Господа из правительств задались целью уменьшить потребление энергии и пищи. Прорыв науки в то, что считалось мистикой, пришелся весьма кстати. Всех превратить в указников нельзя — так, простите, род людской прервется, а сделать из стариков зомби — легко. Корм — хоть подножный, живут во тьме, мышление как у червей, а главное, идут голосовать за что угодно. Лица с репутацией того хлеще — питаются своими близкими. Самых хищных отстреливает милиция. Смирные быстро уяснили суть политики и процветают под лозунгом «Одна кровь, одна семья».
— Опять не поняла, — помотала головой Рая. — Разве они не сами завелись?..
— Вы среди них выросли. А я помню времена, когда их… — Ланцов пошевелил пальцами, будто что-то растирал в ладони. — Никто не спросит нас: «Как было раньше?» Живя настоящим, вы потеряли прошлое.
— Их — создали? — Рая все не верила. — Кто? Зачем?..
— Напоминаю — ость информация, которой нет. Лет тридцать назад стерли последние упоминания о биологических реформах. В энциклопедиях, учебниках, Инете — всюду.
— А как же… Они ведь ели… то есть пили…
— Да, с наступлением ночи. Или в темноте. Сейчас это приняло цивилизованные формы.
— В темноте. — На память Рае мигом пришли все гнусные впечатления. Темнота. От фонаря до фонаря бегом, а лучше в компании. Рассказы без конца — кого нашли в темноте или с рассветом, мертвого. Для девчонок оно особенно важно, потому что предпочитают их, а не мальчишек. — Режим и кризис, они…
— Продолжайте думать. Вы на верном пути, — ободрил Ланцов.
— …сделаны? Для их удобства?
— Это вопрос или ответ?
В свете «волчьего глаза» она листала пожелтевший фотоальбом. Старые фотки. На фоне каких-то мудреных приборов величиной со шкаф — веселые, рослые парни в белых халатах.
— Третий справа — это я, — показал Ланцов, нависший над плечом. — Я был шефом лаборатории.
— Что же вы… такие молодые, сильные… ученые! Вас, наверное, было много. И ничего не сделали, чтоб остановить…
— Не думал я, что придется извиняться. — Препод распрямился, зашаркал ногами по комнате. — Осуждаете? Напрасно. Мы люди, а знания, звания — лишь оболочка. Мы тоже говорили: «Можно потерпеть». Вот вы, Рая, — держитесь за бабкину квартиру. Кровью платите, вся белая, а цепляетесь. Все хотели квартиру, машину, летать на курорты, завести загородный домик. А когда вытерпели и добились, оказалось, что страна уже не наша, всюду тьма и эти… — Потом он обернулся: — Но кое-что мы сделали. Красный спирт, к примеру. А еще… Вот. Глядите, запоминайте и молчите.
Ланцов поставил на стол аптечный пузырек с бело-зеленой наклейкой. «Народная медицина — Традиционные рецепты», — прочла Рая. Ниже стояло название: «РЕСТЕОН». Пока она вертела пузырек в пальцах, слушая, как внутри булькает жидкость, препод рассказывал:
— Убивать их по одному — не метод. Те, кто этим занимался, давно умерли в лагерях. Во всем нужен точный системный подход. Мы долго планировали… толковали ночами на кухнях… Идея пробилась: нужен фактор, не определяемый обычными приборами. Нам помог один человек — епископ. То есть мы вбросили идею, а он подвел духовную базу. Проще сказать, тайно освятил дюжины две источников с высоким содержанием ионов серебра. Остальное — дело техники и информатики. Можно как стереть, так и вписать сведения. Теперь считается, что рестеон был всегда, как настойка шалфея или серная мазь.
— Обалдеть, — прошептала Рая. — Серебро и святая вода в одном флаконе… И никто не знает?
— Системный подход. — В голосе Ланцова слышалась гордость. — Указники и люди с репутацией в лекарствах не нуждаются, в аптеки не заходят. По реестрам это БАД, антиоксидант на основе виноградных семечек. Применяется в любом возрасте, отпускается без рецепта. Вода — причем не любая! — входит в состав по технологическим нормам.
— А если догадаются?
— Закроют родник Синегорский, откупорят Белокаменский. Их в резерве два десятка. Святость радиометром не измеряется, а с серебром она взаимно потенцируется. Недаром назвали — рестеон. Restituo Teos — возвращать бога.
Тихий голос препода грузил Раю как в кузов ковшом, вот-вот через края посыплется. Захотелось взять словарь иностранных слов. «Restituo», «потенцируется», столько знать нельзя! Будь он живой и молодой, любую заболтал бы до кровати.
— Твои вещи высохли. Пора, а то уже поздно.
— Можно, я рестеон возьму с собой?
— Можно, только осторожно. Дай-ка, протру пузырек спиртом… помни об отпечатках… Вот чек из аптеки — ты покупала на углу Кирова и Урицкого, ясно? Выпила — выбросила в урну, дома не держи. Всасывается не сразу, выжди полчаса. Действует около восьми часов, затем эффект ослабевает. Дистанция удержания — полметра от тела. С водкой, пивом и джин-тоником не смешивать!
Прощаясь, Рая пожала Ланцову руку. Целовать даже не думала — старый, морщинистый, мертвый, брезгливо как-то, вдобавок неизвестно, как его снадобье сработает.
Рука заложника оказалась довольно противная — холодная и влажная.
Пузырек она махнула еще в подъезде. Сразу выходить не стала — «выжду полчаса, пока пропитаюсь». Выкурила последнюю Зойкину сигарету, прислонилась к стенке и стала размышлять. На ум приходили то хмурые гадости, то отчаянно смелые вспышки.
«Щас они от меня будут брызгать! Попробуй, сунься, Гуляев!»
«Флакончик на восемь часов. Три пузырька в день, по сорок рублей, разоришься. Значит, так: первый глотаю вечером и сплю спокойно. Второй утром, иду на учебу. Третий… на танцы можно не пить, я там не одна. В кино тоже. Хватит пары на день».
«Указник подсадил меня на рестеон, как пушер. Может, он агент компании, которая гонит сок из виноградных семечек…»
«Почему так погано все вышло?.. Темнота завелась от грязи или грязь от темноты?»
Когда оказалась на улице, никакого чуда не случилось. Темнота стала гуще, половина фонарей погасла, сопливый дождь крапал, вздрагивали лужи. Черные тени ползали по дорожкам и будто принюхивались к ней, поворачивая слепые головы-болванки. Блин! Она ускорила шаги. Гуляев, не Гуляев — микстуру от насильников еще никто не выдумал. Колечко, серьги и мобильник тоже всем нужны, а личность расквасят в довесок.
«Сдали Россию мертвякам и кровососам! А я тут ходить должна, одна по улицам! У-у-у, ненавижу! И бабка начнет придираться — где гуляла, шленда?»
На пороге своей будущей квартиры Рая присмирела и вошла неслышной мышкой. Вера в рестеон угасла, едва в ноздри пахнул дух старого, залежавшегося тела.
— Ра-ая! Почему так до-олго? — донеслось из мрака.
— Я у Светки… посидели, поболтали…
— Поешь там. — Звук сообщил, что бабушка ворочается, активизируясь не по-хорошему. — Поешь и приходи.
«Чего это сегодня — все с цепи сорвались? Вроде не полнолуние!.. Ушла — шаталась, там Гуляев чуть не впился, вернулась — опять! Я что вам, родник Синегорский? Лимит, предки!»
Храбрость как была внутри, так и осталась. Рая смогла только выговорить себе час на ванну. Девушка должна мыть волосы, верно? Надо быть хорошенькой и чистенькой. Нравиться парням, потом привести одного…
…в эту затхлую темень. Гур-гур-гур-гур…
Вылив положенные литры, автоблокировщик запер воду. Все ограничено, ресурсы планеты выпиты, сожжены и сожраны. Рая намылилась и стала обреченно кунать голову в горячий таз. Фен — роскошь, трата электричества. Достала из ящика каталитическую грелку, вырвала чеку и стала махать сырой гривой над пластиной, излучающей дефицитное тепло. Осталось три грелки, потом нести эти жестянки на перезарядку…
«Одну возьму в кровать. А то без крови в ноль закоченеешь».
Как все привычно, как обычно, хоть ты вой! Ничего этот рестеон не поможет, а бог не вернется. Лаборатория Ланцова изобрела пшик, ни на что не годный. Чаю напилась, в пледе погрелась — и за то указнику спасибо…
— Ра-ая!..
— Здесь я, — зашла в халате до пяток, с тюрбаном на голове. Хмыкнув, бабка завела чарующее «гур-гур-гур». Рая заголила руку. Сегодня — левую.
«А почему меня не колбасит? — растерянно подумала она. — Где свет с того света?»
— Рая… — Зов умолк.
— Че, ба?
— Ты какая-то… больная? Иди ближе… Ох! — вырвалось мучительно у бабки, едва внучка подошла. Туша в кресле колыхнулась. — Фу! Тьфу! Чем ты намазалась?
— Я просто вымылась.
— Ты нарочно? Чтоб мне навредить?!
— Может, мыло? Или шампунь? — В душе у Раи загорелось тайное маленькое счастье, хотя сердце щемило от вида бабушкиных корчей. Все-таки своя, родная. Может, нельзя так?.. Ей же, наверное, больно. Она ведь голодная…
— Выкинь мыло! И шампунь в помойку! — шипела черная туша, волнуясь. — Да если ты… я тебя… Духовная травма, знаешь? Это статья! Штраф, не расплатишься. В колонию пойдешь… Из завещанья вычеркну! Из квартиры выгоню! Под забором, как собака, жить будешь!
Любовь, навеянная памятью детства и чарующим «гур-гур» — наверное, зов таки пробивался через рестеон, — схлынула. Рая встала — кулаки в бока:
— А кто тебя кормить будет? Мама? Она сюда ни ногой! Отец? Он с иконой придет. Соседку попросишь? Знаешь, что она тебе обещала? Хватит, насосалась! Дай отдохнуть, я не могу больше! Ба, имей совесть! Погляди на меня!
Вопреки всей экономии Рая включила свет, чего в бабкиной комнате три года не случалось. Счетчик прерывисто запищал, предупреждая о перерасходе, но Рая его не слышала — смотрела на рыхлую груду, сжавшуюся в кресле.
Плачущую.
«Ой, бабушка…»
По дряблому бескровному лицу текли слезы. Оказавшись на свету, жительница тьмы стала такой, какой была, — старой, беспомощной, жалкой.
— Прости меня! — Рая бросилась к ней, обняла бабкин живот и трясущиеся руки, прижалась, зарылась лицом в платье, пахнущее нафталином. — Я больше не буду. Прости, пожалуйста!..
— Ну-ну-ну, — всхлипывала бабка, похлопывая внучку по спине ладонями. — Погорячились, и хватит. Я тоже виновата. И ты меня прости, Раечка. Не будем ссориться. Поешь — и спи, отдыхай. Ты ж у меня любимая.
Она гладила Раю, ворковала утешительные, добрые слова, рот кривился, глаза щурились — такое жжение шло от теплого тела внученьки, едва хватало сил терпеть. И свет, этот палящий свет!..
— Погаси лампу, а то счетчик много накрутит.
— Хорошо, бабулечка!
С чувством вины она проснулась, оделась и пошла на остановку.
«Мы все наладим с бабушкой. Как-нибудь определимся, — подбадривала себя Рая, чтобы унять сосущее тягостное чувство. — Ничего сегодня пить не буду. Вечером накормлю ее как следует, досыта. А то она такая бледная!»
У корпуса Рая увидела глухой серый фургон ОМОНа, здоровенных парней в камуфле и закрытых шлемах, с автоматами. Группа омоновцев сошла с крыльца, держа кого-то за скованные сзади руки, и вбросила человека в дверь фургона. Как мешок с картошкой.
— Что это? — спросила она у Светки, когда машина вырулила на выезд. Крутом гомонили вполголоса, обсуждали происшествие.
— Жуть! Эколога взяли, Ланцова. — Светка была бледнее подруг. — Вроде сигнал поступил — он нелегальный указник. Из тех, кто сами с кладбища приходят. А мы с ним в одной учебке сидели! Бр-р-р! От таких, сама знаешь, некроз идет. И на людей перескакивает.
— Некробиотическая аура. — Сайт «Тайное знание» многому Раю научил, всяким умным словам. В душе словно сквозняком открыло дверь и стало все оттуда выдувать — вину, жалость, напрасные детские слезы…
— Во как в доверие вкрался! Говорят, документы подделал и нарочно к нам устроился, где молодые. Они к детям липнут, к девчонкам — тепло оттягивают, а взамен свой некроз отдают. Поэтому люди и умирают без причины — присел, вздохнул и умер.
— Без разговоров, прямо из учительской забрали, — подтвердила Зойка. — Хрясь его, а кровь не потекла, только желтая сукровица.
Рая потерла ладонь — там еще держалось странным холодком прощальное рукопожатие эколога.
— С ним запросто. Он вообще не человек. — Зойка радовалась, что такое чудище из корпуса убрали. Пообщаешься, а после зубы выпадут, и станешь фригидная. — Мотопилой на части, потом в яму с негашеной известью.
Пустая внутри, Рая провела учебный день. Бесчувственно, тупо. Все пролетало мимо, ничего не цепляло. Даже запах из учительской, где после эколога вымыли хлоркой, и белые разводы на полу в коридоре, где его волокли, истекающего трупной сукровицей.
А денек выдался солнечный, облака ушли, небо стало лазурным, как весной. Весь город осветился, заиграл красками. В такой день к девушке должен подойти парень (не какой-то, а конкретный) и пригласить: «Погуляем?»
Вместо этого к Рае подошел участковый милиционер. Он ждал ее красивым вечером в засаде, как недавно она ждала Аанцова.
— Раиса, у меня к вам серьезный взрослый разговор. Когда дело касается заботы, родственных отношений и благодарности тем, кто нас вырастил, я всегда начинаю с беседы, без протокола. Гораздо лучше решить вопрос полюбовно, чем вызывать повесткой, заводить дело и вести дознание. Да, порой наши близкие ведут себя не так, как нам хотелось бы. Но наш долг — уважать пожилых людей и с пониманием относиться к их слабостям…
Участковый — от слова «участие». Им в милицейской школе курс читают — уговор кормильцев. Сидят будущие участковые (человек двадцать, и через наушники запоминают форму разговора. Если забудут, собьются с текста, они переходят на русский язык и простые приемы — бац, хрясь. Это не поощряется, но иногда бывает.
— …уверен, что ты все поняла и будешь вести себя разумно. Если возникнут проблемы, приходи ко мне в отделение.
— Конечно. Спасибо, — кивнула Рая.
«А если не приду, меня мотопилой?»
По дороге домой она завернула в аптеку.
— Рестеон, пожалуйста, три штуки. И шприц на десять кубов.
— Его пьют, а не колют, — предупредила аптекарша.
— Я знаю.
Набрала шприц, укрывшись за помойным баком. Тут стерильность не важна. Остатки выпила. Пузырьки выкинула там же.
Покурила, чтобы унять нервы. Раздавила, фильтр смялся гармошкой. Это зарок. Последняя.
«Возвращать бога. Давно пора! А то живем как в аду».
— Ра-ая!..
— Иду! — Она пустила струйку, чтобы выгнать из шприца остатки воздуха.
Привет. Я Красная Шапочка. Бабушка, почему у тебя такие большие зубы?..

Сергей Герасимов
ДОМИК У МОРЯ

Черный «Лендровер» остановился у дороги, ведущей к домику. Из него вышел мужчина лет сорока, загорелый, в темных очках, с привычно свинским выражением физиономии.
Домик выглядел мило. Уютный и одновременно аристократичный, стилизованный под старину или действительно старый. Пушистые шарики ровно подстриженных кленов прикрывали его розовые стены. Между кленами виднелись фруктовые деревья. К морю спускалась широкая дорожка, вымощенная камнями. Мужчина осмотрел пейзаж, сплюнул на дорогу и направился к домику. Вечер был жарким и безветренным; пыльные сучковатые акации вдоль дороги стояли неподвижно, как нарисованные.
Он глубоко вдавил кнопку звонка и прислушался к мелодичному чириканью, прозвучавшему за оградой сада. Вскоре послышались шаги. Удивительно красивая девочка лет пятнадцати или шестнадцати открыла дверь, Она посмотрела на незнакомого человека большими любопытными глазами.
— Домик сдаете? — спросил мужчина.
— Я, право, не знаю, — ответила девочка. — Нужно спросить хозяйку. Подождите немного.
Она появилась вновь через пару минут.
— Ну? — спросил мужчина. — И сколько стоит такая хата?
— Восемьдесят в сутки. Если вы один.
— Я один. И восемьдесят — это пойдет. Помоги мне перенести вещи. Ты здесь работаешь?
— Я присматриваю за садом, — ответила девочка глубоким, мелодичным голосом, — а с домом хозяйка справляется сама. Я туда даже не вхожу. А вы кто будете?
— Смирнов, — ответил мужчина. — Денис Смирнов. Можешь звать меня дядя Дэн.
— Хорошо, господин Смирнов, — ответила девочка, — только не надо трогать меня за здесь. — Она убрала его руку со своей талии.
— А тебя как зовут, красавица?
— Арахна.
— Арахна? Что за дурацкое имя для такого милого существа! А кто твоя хозяйка?
— Ее имя слишком известно, чтобы его называть, — ответила девочка. — Поэтому она предпочитает скрываться за псевдонимом.
— Тащи чемодан из машины, — приказал дядя Дэн, — такой желтый, цвета детского поноса, на колесиках. И наклейка на боку: баба с вот такими сиськами. И смотри не поцарапай!
Пока Арахна доставала чемодан, он любовался ее нечеловечески совершенной фигурой, затем довольно крякнул и потер ладоши.
— Имя слишком известно, — сказал он вполголоса, — те, чье имя известно, не сдают дом первому попавшемуся говнюку за восемьдесят долларов в день. Кого ты дуришь, девочка?
Арахна вошла в сад, и он последовал за ней.
— Мило здесь у вас, — заметил он.
— Да, прекрасное место, — ответила девочка. — Но я не советовала бы вам здесь останавливаться.
— Что-то не так? Кому-то не нравятся мои деньги?
— С деньгами все в порядке. Я боюсь, что вам не понравится здесь. Здесь… Как бы это сказать… Странная атмосфера.
— Воняет, что ли? — Дядя Дэн принюхался.
— Нет, я имела в виду другое. Атмосфера тайны.
— Ты меня не поймаешь на эти рекламные штучки. — Он потрепал ее по щеке. — Про атмосферу тайны ты можешь рассказывать другим идиотам, а не мне. Я сказал восемьдесят, и ни цента больше.
— Совсем недавно, — сказала девочка, — в прошлом месяце, один такой же, как вы, собирался снять наш домик. Но после получаса разговора с хозяйкой он вылетел, как ошпаренный, не видя ничего вокруг себя. Он убежал в ужасе, растоптав клумбу нарциссов и едва не выломав нашу прекрасную калитку, увитую виноградом. Я не хочу, чтобы с вами произошло то же самое. Я люблю нарциссы.
— Какое пиво ты предпочитаешь? — спросил дядя Дэн.
— Я еще никогда не пила пива.
— Тогда будешь пить на мой вкус. Уже завтра мы будем с тобой смеяться над той лапшой, которую ты сейчас пытаешься повесить мне на уши. Пляж с белым песком, красивая девочка с банкой пива под одним зонтиком со мной — это мое представление о рае. Ничего больше мне не нужно.
Он поднялся по каменным ступеням и вошел в дом. Арахна пожала плечами и принялась работать по саду.
На следующее утро, часов около десяти, новый постоялец появился на крыльце. Он был в красных плавках с желтыми звездами, с большой пляжной сумкой и зонтом, с золотой цепью на шее.
— Отличное утро, — сказал он, — пошли со мной на пляж.
— Мне нужно работать, — ответила девочка.
— Зря. Смотри, какой воздух. Я так спешил, что даже забыл выпить кофе. Я всегда пью по утрам чашечку крепкого кофе. Прочищает черепушку. Хороший кофе — вещь нехилая.
— Как вам у нас понравилась?
— Мне? У вас? Отлично. Все понравилось, кроме хозяйки. Холодная, как медуза. Но красивая. Но холодная. По-моему, она лесбиянка. Муж у нее есть?
— Хозяйка всегда жила одна, — ответила девочка.
— Вот. Я о том и говорю. Кстати, я не заметил в доме никакой атмосферы тайны. Ничего необычного.
— Вам повезло. Вы пока еще можете уйти.
— Я могу уйти и прийти когда захочу, — уточнил дядя Дэн.
— Если вы заметите что-нибудь необычное, обещайте никому об этом не рассказывать, — сказала Арахна.
— Почему это я должен обещать?
— Если вы никому не расскажете, с вами ничего не случится. Пока вы сохраняете тайну, вы в безопасности.
— В безопасности от чего? В этом доме нет никакой тайны Или мистики, кроме твоих глаз, девочка, — сказал дядя Дэн и снова положил ей руку на талию. — Но как я могу быть в безопасности от них? Может быть, Все-таки махнем на бережок?
Я уже представляю, как ты выглядишь в эластичных стрингах с такими маленькими-премаленькими кружевами.
Арахна отвернулась и отошла от него.
— Лоэнгрин! — позвала она и протянула руку.
Тотчас один из воробьев, прыгавших по песку, взлетел и сел на ее ладонь. Арахна слегка сжала пальцы.
— Лоэнгрин, — сказала она, — будь добр, слетай и принеси нашему гостю чашечку кофе. Покрепче.
Птичка открыла ротик и изо всех сил замотала головой.
— Не хочешь? — спросила Арахна. — Тогда я попрошу кого-нибудь другого. Хайнрих! — позвала она и разжала ладонь. Один воробей упорхнул, но на его место прилетел другой.
— Bay! — сказал дядя Дэн. — Чудеса дрессировки! Тебе надо выступать в цирке, такой талант пропадает.
— Хайнрих, — продолжила девочка, — ты хочешь принести нашему гостю кофе?
Вторая птичка тоже замотала головой.
— Тоже не хочешь? Тогда я попрошу Тельрамунда. Он послушнее всех вас, вместе взятых. Тельрамунд!
Третий воробушек согласился принести кофе и упорхнул, скрывшись в чердачном окне.
— Супер! — сказал дядя Дэн. — Просто настоящий супер. Ты, наверное, тренировала этот номер много месяцев. Но воробей не может принести чашку кофе в клюве.
— Он принесет.
— Если он принесет, я подарю тебе сто долларов. Нет, даже двести. Ты это заслужила. Но я, как нормальный современный человек, все равно не поверю ни в какую дурацкую мистику, понятно?
— Вам не обязательно верить, вы просто должны хранить тайну. Тогда с вами ничего не случится.
— А что же ты мне сделаешь, если я не стану хранить тайну?
В этот момент птичка по имени Тельрамунд появилась из чердачного окна. Она несла в клюве маленькую чашку. Однако она не смогла ее донести и выронила на песок, разлив ароматную жидкость.
Дядя Дэн отступил на несколько шагов. Самоуверенность сползла с его лица.
— Какие вы все неловкие! — сказала Арахна. — Так и быть, придется попросить Изольду. Изольда, принеси еще одну чашечку кофе!
Крупная серая мышь выскочила из-под куста и побежала к дому.
— Нет, нет, нет! — закричал дядя Дэн. — Я беру свои слова обратно! Я не хочу здесь оставаться. Мне совсем не нравится здешняя атмосфера! Нет, черт, это же гипноз! Только вчера я видел по телевизору, как цыгане гипнотизируют всяких лохов и отбирают у них все деньги. Go мной это не пройдет! Я ухожу!
— Вы обещали никому ничего не рассказывать, — сказала Арахна.
— Я ничего не обещал! Через полчаса я буду в ближайшем подрайоне милиции. Там у меня свои кореша. Посмотрим, что ты запоешь тогда!
— Вы еще не дождались своего кофе.
— Пошла ты в… со своим кофе, уродка!
Арахна повернулась к нему и посмотрела на него своими огромными прекрасными глазами. Ее губы слегка улыбались.
— Меня еще никто не назвал уродкой за последние двести пятьдесят лет. Это так пикантно. Скажи это еще раз, мой пупсик!
Ее глаза стали еще больше: они были не выпученными, не широко открытыми, а просто нереально большими.
В этот момент из чердачного окна вылетели четыре птицы, которые несли небольшой поднос, придерживая его клювами за углы. Они поставили поднос на песок, прямо у ног Арахны. На подносе была лужица кофе, в которой плавала мертвая серая мышь.
— Бедная Изольда опрокинула горячий кофе прямо на себя, — сказала одна из птиц приятным мужским голосом. — Бедняжка умерла сразу же.
Дядя Дэн кинул в говорящую птицу пляжную сумку и бросился к калитке. Он ударил в калитку плечом, но та не поддалась. Он ударил еще раз, выломал замок и выбежал на дорогу. До черного «Лендровера» оставалось еще метров пятнадцать. Арахна протянула руку и щелкнула пальцами.
Мужчина исчез. Вместо него по дороге бежало существо, похожее на большую пушистую крысу. Золотая цепь и красные плавки с желтыми звездами остались лежать на камнях. Животное подбежало к машине и начало подпрыгивать, пытаясь забраться внутрь.
— Брабант! — позвала девочка, и маленькая сова послушно порхнула ей на плечо. — Лети и принеси сюда нашего гостя.
Через минуту сова принесла в клюве отчаянно брыкающуюся морскую свинку.
— Я же говорила тебе, дядя Дэн, — сказала Арахна, обращаясь к свинке, — держи язык за зубами — и ничего не случится. А ты: милиция! Кореша! Теперь пеняй на себя, дружок.
Она бросила свинку на песок, и та сразу же скрылась в зарослях цветов.
— Изольда, вставай, бессовестная, хватит притворяться, — обратилась она к мышке, все еще неподвижно лежащей в лужице кофе. — Вставай, все знают, что ты бессмертна — до тех пор, пока мне не захочется устроить иначе.
Мышь села и стала облизывать свои лапки.
В этот момент дверь открылась, и хозяйка появилась на пороге.
— Арахна, где наш гость? — спросила она.
— Я с ним немного поиграла, госпожа.
Хозяйка была одета в полупрозрачное белое платье с пестрым бантом на левой груди. Бант зашевелился и превратился в клубок змей. Ее гнев длился не дольше нескольких секунд: бант снова стал бантом.
— Сколько раз я говорила тебе не играть с моими гостями до того, как я поиграю с ними сама?
Арахна быстро пересчитала пальчиком всех животных, сидящих перед ней на песке. Животных было двенадцать.
— Вы говорили мне это двенадцать раз, хозяйка, за последние двести пятьдесят лет, с тех самых пор, как соизволили превратить меня из самки паука в самку человека, за что я вам буду вечно благодарна.
— Так почему же ты меня не слушаешь?
— Но ведь мне нужны мои игрушки. После того как вы запретили мне ловить их с помощью прочных нитей, я ловлю их иначе.
— Ты ловишь их с помощью слов и глаз, — заметила хозяйка.
— У меня ведь нет вашей мудрости, на которую люди летят, как мотыльки на свечу. Я пользуюсь тем, что имею.
— Ах ты льстивая обманщица! — улыбнулась хозяйка. — Впрочем, ладно. Теперь нужно убрать машину.
— Может быть, вы возьмете ее себе? — предложила Арахна. — Это будет круто.
— Я предпочитаю летать, — ответила хозяйка, протянула руку и щелкнула пальцами.
И черный «Лендровер» превратился в сучковатую акацию, одну из трехсот семидесяти шести, растущих у пыльной, нагретой солнцем дороги.

Генри Лайон Олди
Кое-что про вампиров

1. Мечта

Один мальчик мечтал стать вампиром. Он даже учился на вампира. Не выходил на улицу, когда ярко светило солнце. Мама и папа ругали его за прогулы, классная дама звонила из школы домой — а он все равно не выходил. Или прятался в подъезде. Спал мальчик в гробу. Гроб он сделал сам, на уроке труда. Учитель, в прошлом столяр-краснодеревщик, даже похвалил его. Не всякий гробовщик сделает такую чудесную вещь, сказал учитель и поставил мальчику пятерку в дневник.
Землю с кладбища мальчик принес, когда они всей семьей ходили навестить могилу бабушки. Это была хорошая земля. Когда он спал в гробу, земля рассказывала ему сказки.
Лука и чеснока мальчик не ел. К серебру не прикасался. У мамы были серебряные сережки, так он никогда не разрешал себя целовать, пока мама не вытащит сережки из ушей. К стоматологу мальчик ходил без боязни. Не плакал, не удирал из кабинета. И всегда просил нарастить ему клыки. Стоматолог радовался такому хорошему пациенту. Но клыки не наращивал, потому что папа мальчика строго-настрого запретил врачу это делать.
Если бы не папа, тогда конечно.
Одноклассники мальчика не любили. Но и не обижали. Ну его, думали одноклассники. А вдруг выучится? Они были очень практичные ребята. Каждому льстило, что он знаком с будущим вампиром.
Когда мальчик вырос, он стал санитарным инспектором. А что? Всякий труд почетен. Мальчик так и не рассказал никому, что, когда он заканчивал школу, к нему пришел настоящий вампир. Ну его к черту, сказал вампир. Никакой радости, одни проблемы. Ешь чеснок, дурачок. В нем куча витаминов.
«А мечта? — спросил мальчик. — Как же мечта?»
У всех мечта, ответил вампир.
«И у тебя?» — спросил мальчик.
Ага, ответил вампир.
Какая?
Не скажу.

2. Страх

Одна девочка очень боялась вампиров.
Она ела много лука и чеснока. В школе никто не хотел сидеть с ней за одной партой. Даже в одном классе — и то не хотели. Но тут вступилась учительница. У нас обязательное среднее образование, сказала учительница. Терпите. Я же терплю!
Крестиков девочка носила пять или шесть. Она уговорила папу поставить ей на окно детской решетку. Зачем, спросил папа. Мы же живем на девятом этаже. Там крестики, объяснила девочка. И ушла играть сама с собой в любимую игру: крестики-нолики.
Чуть не забыл: умывалась она только святой водой. Святой воды не хватало, поэтому умывалась девочка редко.
На Новый год мама дарила ей украшения из серебра. И на день рождения. И на Первое апреля. Иначе девочка отказывалась брать подарки. Новый велосипед она выбросила с балкона. Его подобрал соседский мальчик, починил и был очень рад. А мама передарила девочке серебряную цепочку — девятую по счету.
Когда девочку водили к врачу, она просила поставить ей такой гипсовый ошейник, как у тети Тамары. Машина тети Тамары врезалась в молоковоз. С тех пор тетя Тамара плохо держала шею. Ошейник ей помогал. «Правда, его трудно прокусить?» — спросила девочка у врача. Правда, согласился врач. А потом сказал родителям девочки, что он — педиатр, а им нужен совсем другой доктор, из шестнадцатого кабинета.
Всем новым знакомым девочка говорила, что у нее малокровие. Новые знакомые сочувствовали. А старые знакомые ни капельки не сочувствовали, потому что девочка была толстая и румяная. Кровь с молоком, говорила девочкина бабушка. За это девочка бабушку не любила.
Кроме вампиров, девочка не боялась ничего. Смело прыгала с парашютом. Занималась карате. Стреляла из пистолета и автомата Калашникова. Связала и вылечила бешеную собаку. Участвовала в гонках. Вывела в районе всех хулиганов. Поймала и сдала в милицию опасного маньяка. Зомби уважали девочку и всегда здоровались при встрече. Дядя-оборотень, переехавший в город из деревни, где стало некого есть, пообещал девочке вести себя хорошо. Даже инопланетяне старались лишний раз не залетать на планету, где жила эта смелая девочка.
Вампиры ее тоже избегали.
На всякий случай.

3. Будни

Один вампир был мальчиком. Так получилось.
И папа у него был вампир. И мама. И дедушка с бабушкой. Только тетя Алла уже три года как не была вампиром. Осиновый кол, сами понимаете. Но про тетю Аллу мы расскажем в другой раз.
Мальчик из всех пил кровь. Как папа. Как мама. Как дедушка с бабушкой. Из соседей пил. Из одноклассников пил. Из друзей, с которыми играл в футбол. Из директора школы. Из учительницы по химии. Из учительницы по алгебре. Из учителя по русскому языку. Из уборщицы и то пил. Хотя уборщица, баба Настя — ого-го! Из нее сколько выпьешь, столько сам отцедишь. А мальчик все равно пил. Такой он был голодный.
«Кровопийца!» — вздыхали все. И были правы.
Вместо Театра юного зрителя он ходил в морг. Бесплатно. Вместо зоопарка — на чердак с летучими мышами. Вместо «Людей X» смотрел фильм про Носферату. Каждый вечер, перед сном. Читать он учился по Брему Стокеру. Считать — на кладбище, разглядывая даты на надгробьях. Из года смерти вычесть год рождения…
Кем ты станешь, когда вырастешь, сокрушались соседи. Мальчик хихикал. Он знал, что уже стал. Понятно кем.
Переходный возраст, разъясняла пострадавшим мама мальчика. Вырастет — остепенится, уверял папа. И клацал клыками, чтобы сразу было видно, кто здесь взрослый. У него добрая душа, защищали мальчика бабушка с дедушкой. Даже тетя Алла, пробитая колом, и та сказала бы что-нибудь хорошее, если бы могла.
Ага, вздыхали все. Мы подождем.
А одна девочка не вздыхала. Она вот так просто подошла к мальчику и треснула его портфелем по башке. Ты чего, спросил мальчик. А ты чего, ответила девочка. Я ничего. Ну и я ничего.
И еще раз треснула.
Мальчик подумал и стал носить за ней портфель. Потом они поженились.

4. Диета

Один мальчик ничего не ел, кроме фильмов про вампиров.
На завтрак бабушка готовила ему «Бледную кровь». В школе, на большой переменке, когда все одноклассники кушали пирожки и яблоки, он разворачивал взятый из дома пакет с «Дракулой». Ужинал мальчик «Ночью страха». В «Макдональдсе» он просил папу заказать ему «Танец проклятых», и папа заказывал, а продавец не возражал. Когда семья шла в гости, для мальчика заранее клали в его тарелку «От заката до рассвета», все три серии.
И был мальчик толстый и румяный.
Но однажды доктор сказал родителям мальчика, что их сын слишком толстый. И что ему необходима диета. Теперь на завтрак бабушка готовила мальчику «Приключения Электроника». В школу ему давали сериал «Русалочка». В «Макдональдсе» знакомый продавец очень извинялся, но вместо «Ван Хельсинга» предложил мальчику диетический «Остров сокровищ». А в гостях мальчик давился водянистым «Аладдином».
За неделю он сбросил два килограмма. Потом — еще два. И еще. Глаза мальчика ввалились, со щек исчез румянец, и его больше никогда не видели в хорошем настроении.
Хватит, сказал доктор. Хватит! Дайте ему «Вдову Дракулы».
Но было поздно.

5. Город

В одном городе жило-было очень много вампиров.
Мэр там был вампир. И секретарь городского совета был вампир. И депутаты всех уровней. И налоговая инспекция. И санитарная инспекция. И пожарная тоже. Вся милиция. Вся прокуратура. Вся дорожно-патрульная служба. Работники жилищных контор. Работники газового хозяйства, водотреста, «Тепловых сетей» и других коммунальных служб. Сантехники и электрики. Доктора и повара. Бизнесмены поголовно. Учителя и профессоры с разных кафедр. Политические деятели — из упырей. Журналисты — из кровососов. И так далее.
Но странным было не это.
Странным было то, что в городе еще оставалось что сосать.

Владимир Березин
Единорог

Сон, в котором вы видите, как убивают единорога или он умирает, предрекает несчастье и страдание по вине злых людей, живущих ради наживы, вы будете знать это и переживать, но исправить такое положение вам будет не под силу. Виновные будут наказаны, а спокойствие возобновится.
Ванга
Единорога вывели из лесу поздним вечером. Деревенская дурочка, сидя под деревом, давно подманила его к себе и накинула на него уздечку, что дали ей городские.
Но вместо того, чтобы идти к дороге, она несколько часов сидела все там же, ощущая тяжелую голову на своих коленях. Она забыла и про обещанные конфеты, и про сережки в картонной коробочке, что ждали ее у дороги. И только когда стемнело, повела его за собой, сжимая уздечку в грязной руке.
Потом рука сжимала уже горсть конфет, а потом пальцы разжались — потому что один из городских, отступив на шаг, чтобы не запачкаться, аккуратно выстрелил ей в затылок.
Дурочка лежала, глядя открытыми глазами в жухлую октябрьскую траву, а единорога уже заводили в фургон. Он шел смирно и вдруг застонал-запел, будто человек. Но уже хлопнула дверь, фыркнул дизель, и фура стала выбираться с проселка на широкую трассу.
Если во сне мимо вас проходит единорог, значит, в скором времени вас ждет удача, вам будет легко, как никогда, все будут называть это везением, но на самом деле ваше благополучие будет заслуженным, вы сами поймете, чем оно будет вызвано, за что даровано.
Ванга
Знахарь проснулся и резко поднялся на кровати. В доме стояла тишина. Ни ходики, ни холодильник не подавали признаков жизни. А к утробному рычанию старинного холодильника он привык, что-то в этом холодильнике было от домашнего зверя с сосиской внутри. Но то, что остановились еще и часы, было совсем неприятно. Знахарь, мелко ступая по доскам пола, подошел к окну. Сосны спокойно и недвижно чернели на фоне светлеющего неба, стена монастыря, как обычно, угадывалась в темноте — но что-то случилось в мире, стронулось с места, нарушилось равновесие.
И Знахарь, нашарив обрезанные валенки под кроватью, обулся и вышел, кутаясь в ватник. Он переступил порог, как грань между ночью и поздним октябрьским утром. Знахарь спускался из скита по узкой тропинке и чувствовал приближение гостей.
По дороге из города приближался нежданный гость. И это был друг, старый друг, но визит не был радостен — друга позвало в дорогу точно то же мрачное предчувствие, что разбудило и его, Знахаря.
Где-то по трассе несся лимузин — до него было еще несколько километров, но Знахарь чувствовал, как машина приближается, как она сворачивает с окружной трассы на окружную дорогу, так называемую бетонку, вот она едет медленнее…. Сам он шел по тропинке к дороге, навстречу гостям.
Длинная машина скоро появилась из-за поворота, и фары ударили Знахарю в глаза.
Секретарь выбежал из машины и открыл дверь.
Знахарь согнулся и залез внутрь. Там пахло пряным и восточным, в канделябрах на стенках метнулось пламя настоящих свечей.
— Ты не оставляешь своих привычек; cheri. Но я бы подпустил еще ладана. — Сейчас Знахарь в своем ватнике был похож на отца Сергия, беседующего с французскими путешественниками.
Старичок напротив расхохотался.
Они знали друг друга давно и сейчас сошлись, не сговариваясь, потому что оба почувствовали беду. Что-то разладилось в мире, случилась какая-то неприятность, но вот что именно произошло — непонятно. Кто-то нарушил хрупкое равновесие, совершив неизвестное действие, какой-то проступок, и вот теперь началось смещение событий. Так медленно начинает разрушаться карточный домик, если вдруг на один из его этажей села бабочка.
— Нам с тобой надо понять где, — говорил Старый Князь в расшитом камзоле. — «Где» — это даже важнее, чем «что».
Секретарь долго звенел чем-то в ящике между сиденьями и наконец подал хозяину гигантский бокал. Знахарь отмахнулся от такого же, шелестя картой.
Карта была непростой — на ней вспыхивали и гасли точки, она набухала влагой, сама собой высыхала, трепеща в руках стариков, жила своей особенной жизнью. Два старика склонились над картой, бормоча что-то и посмеиваясь.
Секретарь с тревогой вслушивался в этот смех. Он много лет назад научился различать все оттенки голоса своего хозяина и видел, что этот смех скрывает не озабоченность — он скрывает панику.
Лимузин мчался в утреннем тумане, неумолимо, как захваченный самолет к цели, приближаясь к высоким башням на окраине города. Потом машина нырнула в нескончаемый тоннель, совершенно пустой в это воскресное утро.
Еще с дороги Знахарь позвонил внуку. Тот служил пожарным и только что сменился с дежурства. В этот момент он уже ехал домой и, мгновенно поменяв маршрут, повернул к центру и принялся крутиться в петлях развязок. Дорогу он знал хорошо — и даже прожил пару недель в огромной квартире Старого Князя с видом на храм Христа Спасителя. Но это было при таких странных обстоятельствах, что старший лейтенант пожарной службы, поежившись, отогнал воспоминания.
Старший лейтенант вел машину уверенно и быстро, обгоняя редкие машины на Третьем кольце. Он свернул на набережные, промчался к Кремлю и, сбросив скорость, углубился в переулки. Только остановившись перед огромным новым домом, он почувствовал, как устал на дежурстве. А дежурство было не страшным, но суетливым — они два раза тушили помойки, а потом он чуть не подрался на пустыре с подростками, Которые взрывали там запрещенную к использованию пиротехнику. Помойки были потушены, петарды отобраны, и он даже разжился бесплатной гигантской морковкой с лотка вызвавшего их восточного человека.
«Ладно-ладно, — подумал старший лейтенант. — Просто так меня бы не позвали».
Когда он вошел в квартиру, казалось, на него не обратили внимания. Только Знахарь помахал рукой и снова уткнулся в бумаги на столе.
Пожарный знал почти всех — но почти никого по именам. Тут были Лодочник, Трубочист, Секретарь… Секретаря так и звали — Секретарь. Еще вот этот низенький был Бурмастер или Бурмейстер — потом надо вспомнить.
Старший лейтенант углубился в дебри квартиры и нашел ванную с душем. Несколько раз поменяв температуру воды, он отогнал сон и вернулся в гостиную. Мельтешил проекционный экран, менялись картинки и схемы — что-то происходило в Москве и ее окрестностях, но что это было, собравшиеся за столом так и не поняли.
Старший лейтенант тихо вышел в гостевую комнату и мгновенно заснул быстрым, как полет ночной птицы, сном.
Дедушка и внучек поехали обратно в скит. Знахарь объяснял внуку:
— Понимаешь, это такая вещь, что движется. Причем сейчас в этом ничего страшного, но неприятности начнутся в тот момент, когда она придет в негодность. А вот что это за «негодность» — понимай как хочешь. Ясновидящие не видят, медиумы пока молчат.
— Амулеты равновесия? — спросил старший лейтенант, не отрывая глаз от дороги. — Драгоценность… Нет, драгоценность не годится. Картина? Может, украли ребенка?
— Может, и ребенка, — согласился старик. — Я сам склоняюсь к этому. Ребенка… Правда, тут тоже не все сходится, но медиумы уже ищут всех пропавших детей, хотя что-то мне подсказывает, что они просто спасут дюжину мальчиков и девочек от педофилов.
Когда они подъехали к монастырю, уже вечерело. Мимо них, как коров в стойла, гнали вон экскурсантов. Туристические автобусы рычали на стоянке, кутаясь черным дизельным дымом.
Старик с внуком пошли центральной дорогой, мимо пушек на бетонных ложах и пустеющих сувенирных рядов. Навстречу им шла группа — разморенная и усталая, шаркая туфлями и старушечьими тапочками. Женщина-экскурсовод, выпасая группу, казалось, даже поддавала отставшим длинной палкой с флажком. Старик с внуком остановились у пушек, чтобы пропустить туристов.
— Нет, не ребенок, — повторил Знахарь.
— Что это может быть? — спросил себя старший лейтенант.
— Это единорог, — сказала женщина. Старший лейтенант не сразу поверил и вскрикнул:
— Что?..
— Тут вы видите единорога, старинное русское гладкоствольное орудие. Эти единороги-гаубицы сопровождали пехоту в бою, существовали до середины девятнадцатого века, вплоть до появления нарезных орудий. — И она, уже стоя лицом к группе, ткнула палочкой в чугунный ствол.
Старший лейтенант охнул. Женщина скользнула по нему недоуменным взглядом и повела группу дальше.
— Мы все понимаем, да? — сказал ему Знахарь.
Гнаться во сне за единорогом или пытаться его поймать — наяву вы прикладываете много сил, чтобы добиться поставленной цели. Но возможно, ваша цель не стоит усилий, которые вы тратите. Подумайте над этим, чтобы не получить в конечном итоге лишь разочарование.
Ванга
Успешный человек Минаков работал в банке, вернее, банк работал на него. Минаков был успешен, и банк был успешен. Минаков был из тех людей, что не торопят события и не стремятся к публичности. Он старательно избегал телекамер и не Аавал интервью прессе. Беззвучно и молчаливо, как рыба, плыл он в море финансовых течений. Все удалось. Все получилось — риски были минимизированы, а активы верифицированы.
Но мужская сила оставляла его — и это была беда.
Как-то он даже записался к сатанистам — это не походило на присягу. Это не было похоже на вступление в партию. Это была именно запись — как запись на прием к врачу. Он не верил в кровь девственниц и в прочее безумие — нет, конечно, он оплатил бы все, но рационализм побеждал. Если бы черная месса помогла, он оплатил бы ее — но достоверность результатов никем не была подтверждена. Итак, он записался, желая победить свой обидный недуг, и даже поехал на шабаш.
Но он опоздал.
Ничего не вышло, шабаш разогнали, сатанистов со скандалом похватали и с не меньшим скандалом выпустили, и он благодарил бога или антихриста, что заблудился и не доехал до этого мероприятия на царицынских холмах.
Время шло, и он стал избегать женщин. Семьи у него никогда не было, а теперь и не предвиделось.
Минаков второй год работал напрямую с одним восточным (или южным) человеком. Хан Могита был, кажется, перс. (Это «кажется» бесило Минакова чрезвычайно.) Он пытался узнать точно, и два источника в министерстве сообщили ему диаметрально противоположные сведения. Согласно одному информатору перс имел русскую фамилию и никак не был связан со странами Юга, согласно другому он был пакистанец и по документам пограничной стражи вообще не приезжал в Россию. Минаков постоянно натыкался на странные заведения, что принадлежали русскому персу-пакистанцу, — от гигантского яхтенного клуба до крохотного антикварного магазинчика, которым управляли совсем другие люди.
В этот магазинчик-то он и отправился сегодня.
Звякнул колокольчик. В такт колокольчику попугай на насесте харкнул, дернул головой и хрипло пропел что-то на те же три такта.
Для того чтобы поклониться гостю, карлик-продавец подпрыгнул из-за прилавка.
Они были уже знакомы, и Минаков сразу бросил, как монету на стол, короткое слово: «Что?»
— Появилось. — И карлик поманил его ближе. Он долго шептал Минакову что-то в ухо. Минаков не сразу поверил, и это недоверие карлик истолковал по-своему. Он сказал громче и настойчивее: — В другом месте, между прочим, вам легко можно всучить рог нарвала. Так это случилось с Иваном Гроздом. — И тут же, испугавшись, карлик снова перешел на шепот.
— Нет, финансовые вопросы мы обсудим потом, — ответил Минаков в ответ на неслышные слова карлика. — Ну да, — сказал он потом. — Ну да. Пару дней. Что же нет? Это приемлемый срок.
Бурмастер проверял всех единорогов, что жили под Москвой. Единственный московский, что жил у пруда в Лосином Острове, был не в счет. Он был на виду, и вместо смотрителя за ним наблюдал ученый совет Академии. Украсть его было невозможно.
Единорог из Рузы был на месте, шотландский единорог, который жил на реке Нерской близ станции Куровской и сейчас находился у него на мониторе, стоял на песчаном обрыве и задумчиво глядел на реку.
Клязьминский единорог тоже был на месте.
Смотритель солнечногорского единорога русской породы не отвечал, но спутник, повинуясь приказу Бурмастера, уже повернулся нужным образом и выцелил фигуру этого единорога, мирно пасущегося в лесу на берегу Сенежа.
— Ничего не понимаю. — Бурмастер снова прошелся по списку.
В это время Старый Князь вызвал к себе фармацевтов. Пришли три старика-волхва, которые еще в прежние времена, до запрета, толкли рога в ступе, настаивали порошок на мертвой воде и торговали гомеопатическими таблетками. Они клялись, что подделок — море, но запрет соблюдается строго и на Чодпольном рынке Москвы ни копыта настоящего единорога, та его рог продать невозможно.
Князь им верил, да верил не до конца — он помнил, как совершенно случайный, левый человек украл из музея в Конькове яйцо птицы Рухх и, не извлекая никакой магической пользы, просто изжарил гигантскую яичницу. Яичница была съедена на юбилее одного богатого человека. Незадачливый воришка и богач с сотрапезниками были превращены в бронзовых клоунов и прихотливо расставлены на Цветном бульваре, но яйца было уже не вернуть.
К волхвам-фармацевтам обращались несчетное количество раз за рогом, но все это были люди несерьезные, хоть и небедные. Но вдруг один из стариков вспомнил сумасшедшего банкира, что долго пользовался таблетками ясноумия и вдруг отказался от очередной партии.
— Знаете, Князь, он сказал, что ему теперь это будет не нужно, — сказал фармацевт. — С таблеток ясноумия невозможно слезть — как с героина. Особенно если пользоваться ими несколько лет. Нет, случаи были, но это произошло всего два раза и не в этом веке. Нужно иметь феноменальную волю, а на что человеку с феноменальной волей таблетки ясноумия?
— И то верно. — И Князь на всякий случай запомнил фамилию того человека. Банкир как банкир. Он видел их много, но сделал особое наблюдение: больше всего успешные люди не любили рисковать. Да, они способны на риск, но никогда не идут ва-банк и не позволяют себе предаться настоящей страсти.
Но все равно пусть его проверят.
Пожарное дело — это искусство соединения воды и огня, твердил про себя старший лейтенант. В своей жизни он, правда, не раз тушил огонь землей (то есть и самой землей, и специальными минеральными порошками), воздухом (ударной волной от направленных взрывов) и самим огнем — то есть всеми стихиями попеременно, а то и сразу. Сейчас ему передалось беспокойство деда — баланс стихий разладился, и угроза единорогу означала угрозу не только огню и воздуху, но и воде с землей. Старший лейтенант ощущал себя, как человек перед запертыми воротами огромного завода, в одном из цехов которого, рядом с баллонами пропана, начала искрить проводка.
Он сидел в квартире Старого Князя, чтобы быть ближе к центру событий. До нового дежурства оставалось еще два дня, и он мог себе позволить слушать пение Бурмастера за пультом:
— Беле-о-осый зверь с глазами, как у лани, лани-и… — Бурмастер в этот момент отхлебывал из непонятной бутылочки. — Полны тоски глаза его, виски болят, и капли состраданья нет в звере этом, ни в глазах, ни в роге с белизной слоновой кости, чей белый блеск, скользя, по шерсти тек, и на тоску смотрящего обрек тот образ, будто слово «рагнарек»…
Внезапно на панели замигала лампочка.
Бурмастер вслушался и сразу же созвал всех, переведя звонок на громкую связь. Смотритель солнечногорского единорога был найден в Дубне. Тело прибило к берегу Волги прямо напротив огромной статуи Ленина, открывающей канал имени Москвы. Ленин смотрел, хмуро прищурившись, на труп. Лицо смотрителя вздулось и пошло черными пятнами.
Едва глянув на изображение, Старый Князь заявил, что так плюнуть ядом могут только три человека в Москве. Это он сам (надеюсь, мы не будем обсуждать мою кандидатуру, да?), другой — дед одного из присутствующих и тоже вне подозрений (жест в сторону старшего лейтенанта), третий… А третий — Карлик Монстрикоз, совладелец Лавки Древностей и данник Хана Могиты по прозвищу Друг Мертвых.
— Где единорог?
Оказалось, что подчиненные приехали на место и обнаружили вместо единорога хорошо сделанный манекен, исправно махавший головой и хвостом.
— А кто проверял банкира? — спросил Князь.
Бурмастер снова вывел звонок на громкую связь. Голос с явным кавказским акцентом сказал что-то на непонятном языке, но сразу поправился. Банкир дома, доложил он. Охрана ждет гостя, прибытие ожидается через час.
И тут старшему лейтенанту позвонили. Он даже вздрогнул от неожиданности — потому что звонок был из другой жизни, Что еще вчера была главной. Звонил сослуживец и просил подмены в воскресенье. Сослуживца, что хотел провести день с семьей, выдернули из дома на усиление — на Спортивной горела Лавка Древностей. Громко взрывались банки с заспиртованными младенцами, стелился по Пироговке удушливый дым от антикварных масок и амулетов. Хозяина не нашли, зато из лавки вытащили живого козла и насмерть перепуганную обезьяну.
— Вот-вот. Ребятки, поедемте, пока не опоздали! — Старый Князь вскочил с кресла неожиданно легко, как юноша.
Когда они повернули с шоссе направо и миновали Москву-реку, Бурмастер хмуро сказал:
— Видал я в гробу эту Рублевку — отвратительный тут разрез. Бурили вон там, и вот тут, да. Отвратительно, честно я вам говорю.
В тот момент когда они подошли по дорожке, засыпанной битым кирпичом, к дому в английском стиле, то услышали из открытого окна на втором этаже звон разбившегося стекла.
— Пойдем, потолкуем с хозяином, — сказал Старый Князь. — Кажется, он не в духе.
Они тихо, но не без труда отперли дверь и ступили в сумрак парадной залы с лестницей. Не раздалось ни звука, и старший лейтенант было решил, что хозяин напился и заснул.
Можно было поговорить и так, внезапно разбудив и ошарашив. Но оказалось, что банкир Минаков совершенно не был расположен к разговору.
Он вообще не мог говорить, потому что висел на тонком брючном ремне и язык его вывалился изо рта. По иронии судьбы у него случилась чудовищная посмертная эрекция, и Старый Князь только поцокал языком, увидев это безобразие.
Защемленные рамой, рвались в комнату занавески, и холодный осенний воздух лился с балкона.
— Вот так, — сказал Старый Князь. — А был ли мальчик-то? Да и то верно. Темна вода в полынье.
— Может, он, шалун, только пальчик отморозил.
— И пальчики, грозящие в окне. А мальчики пропавшие — в глазах.
— Утопшие в глазах как в двух озерах.
— Или туманах.
— Глядят в озера синие, в полях ромашки рвут.
Старый Князь цыкнул на сопровождающих, и пришлось идти вон. Веселиться было нечего. Потенциального заказчика убрали, как пешку с доски. Это доказывало, конечно, что заказчик не потенциальный, а самый настоящий, но ниточка оборвалась.
Знахарь был единственным, кто относился к ситуации даже с некоторым весельем. Много времени он провел в уединении, и теперь ему было забавно разгадывать головоломку с единорогом. Самих единорогов, кстати, он не любил и почитал их за животных туповатых и никчемных. Что русский индрик-зверь, что единороги крылатые вавилонские, что белые китайские, что пахнущие рыбой персидские, что прочие — ему вовсе не нравились. Знахарь считал, что выгоды от них меньше, чем забот.
Однажды он сам составил какой-то страшный яд из ягод, что выросли на месте смерти черного единорога, и травил им крыс в подполе, да тем польза окончилась. Крысы, как оказалось, выжили, яд оказался нестойким, и в результате обнаружились сплошные убытки.
К тому же единорогов приходилось охранять от людей (разного рода безумцев, помешанных на вечной жизни и половом величии), следить за продолжением их рода… Нет, все это ему не нравилось.
Но все-таки единорог был доброй скотиной, к тому же хоть и пугливой, но довольно красивой. Он действительно стал чем-то вроде банкноты, бумага которой сама по себе стоит мало, Зато является символом некоторой ценности. Уничтожь банкноту, порви ее — и ценность потеряется вместе с ней. Так и здесь: случись что — завоют, заплачут прочие колдуны, разладится спокойная жизнь у всех, и начнут ловить рыбку в мутной воде какие-нибудь пришлые люди.
Поэтому несчастное животное нужно вернуть на место.
И теперь Знахарь, валяясь на чужой кровати, решал задачу поисков, как задачу шахматную, сложную, но интересную. В этой задаче была только одна хитрость — но хитрость главная. За него, вместо него, но с его тайной помощью с этой бедой должен был справиться не он, а его внук.
Внук должен был, если что, занять его место. Внуку нужно было передать свою память. А кроме памяти и внука, больше в его жизни ценностей не было.
Поэтому Знахарь лежал на огромном покрывале в квартире Старого Князя и думал, как найти иголку в стоге сена.
Старый Князь набил тонкую, похожую на дамскую трубку ароматным табаком и прикрыл глаза. Он понимал, что Знахарь хитрит, но поделать ничего не мог. Хоть друзья и превратились в коллективный разум на это время, он все же не мог свободно путешествовать по чужому сознанию.
— Как будем выручать? — прервал он наконец молчание.
— Тут самое главное не как выручить, а как найти.
— Ну да — всегда самый главный вопрос «где». Это в тебе говорит специалист по транспортным и пассажирским перевозкам. Если нельзя танцевать от заказчика, будем исходить от признаков предмета поисков. Ты можешь поговорить с геофизиками — дело в том, что единорог будет притягивать к себе воду. По идее должно твориться что-то непонятное с грунтовыми водами.
— Знаешь, сколько времени нужно на это? Я имею в виду мониторинг.
Но времени не понадобилось. Знахарь, кряхтя, поднялся со своего ложа и включил телевизор. В новостях они увидели придурковатых дачников около родника, забившего прямо у правления их кооператива.
Старики и старухи, как фламинго, стояли, поднимая то одну, то другую ногу, в луже и щурились в камеру. Трогательная старческая радость была разлита по их лицам.
Знахарь с Князем вновь разложили живую карту и принялись орудовать странными инструментами, похожими на циркули.
— Сюда пошло, вот сюда, вот-вот. Это Лукино. Это Лукино, точно.
— Лукино — странная местность. Там целая дивизия стоит, и еще других воинских частей пяток. Все за крепкими заборами. Обыщемся.
— Все куда проще. Знаешь, где проще всего спрятать лист?
— В лесу.
— А книгу?
— В библиотеке?
— А единорога?
— Опять в лесу.
— Так. Не вышло. Урок не впрок. Единорог похож на лошадь, и легче всего его спрятать на конюшне. Жан Маргулье говорил, что можно лицом к лицу столкнуться с единорогом и не быть уверенным, что это он. Так и здесь — если хорошо поставить дело, то никого не заинтересует, кто там хрумкает морковь в темноте.
— А они едят морковь?
— Ты совсем темный. Отчего ж единорогу не есть мор ковь? Внук мой любит. Я вот, например, сам ем, и что?
— А скажи-ка, любезный, — Князь повернулся к своему секретарю, — не в Лукине ли конюшня «Холстомер»?
— Именно в Лукине, именно «Холстомер», ваше сиятельство, — отвечал тот, уже выводя нужную карту на общий монитор над столом.
— Хорошее название для конюшни, — одобрил Знахарь. — Цепляет.
Старший лейтенант пожарной службы сильно продрог.
Они с Бурмастером уже два часа лежали в кустах около забора конюшни. Прямо над ними тонко пела на ветру жесть большого рекламного плаката. Там значилось: «Конюшня у яхтенного клуба. Сауна VIP. Круглосуточно баня, бассейн и караоке». «Это описание ада», — подумал пожарник. И еще старший лейтенант подумал, что если бы жил тут, то взорвал бы круглосуточное караоке к исходу вторых круглых суток.
— Полезем через забор?
— Видишь ли, старлей, тут не все так просто. Задурить местную охрану невозможно. Можно, конечно, отвести глаза часовому в соседней части, угнать танк да пробить забор. Но, понимаешь, все это скотство. В буквальном, так сказать, смысле. Передавим каких-нибудь ни в чем не виноватых лошадок, разумеется, ничего не найдем, ничего не сделаем, только устроим скандал. А единорога тут же зарежут. Он живой, конечно, дороже, но тут они пойдут на принцип. Не доставайся же ты никому, и все такое.
— Ну, так как будем выручать?
— Тут самое главное не как выручить, а как найти в этой куче лошадей да потом что с ним делать. Куда везти, где прятать — вот и лежи, жди. Старики пока за нас думают, да только йока ничего не придумали.
— Время-то не ждет.
— Ну, вот ты тогда и придумай. Зачем тебя иначе судьба привела?
Старший лейтенант жевал травинку и думал: действительно, зачем он здесь? Что он может сделать и каково его место среди этих людей и не совсем людей? Его специальность — огонь и вода. Его дело сводить вместе огонь и воду, но что он должен сделать тут?
К тому же он сейчас замерзнет, как кладоискатель. Нет, как старатель — прямо на золотой жиле, но без спичек… Стоп-стоп.
— Кажется, я знаю, что делать. — Он тронул напарника за плечо. — Скажи, Олежек, ты читал Джека Лондона? Про золотую лихорадку? В смысле, про Аляску?
— Читал.
— А помнишь, как он говорит о том, как важно чтение книжек?
— И что?
— Чтение книжек, например, может даже вылечить массу народа от смертельных болезней. Цинги, например.
Впрочем, прежде чем все объяснить, старший лейтенант перевернулся на спину, вытащил телефон и принялся набирать номер, держа аппарат над собой. Сержант из его старого пожарного расчета отозвался мгновенно, будто и не прошло двух лет, и не текла сейчас меж ними глухая ночь. Сержант выслушал все, не задав ни одного вопроса, и сказал, что будет через час.
Он приехал через пятьдесят пять минут на разбитом «жигуленке», который, чтобы не спугнуть его грохотом охрану, они оставили далеко на дороге.
Втроем они долго таскали коробки, а потом устанавливали то, что сержант называл словом «направляющие». Когда все было готово, сержант отмотал длинный шнур и тут же достал из кармана большой кусок колбасы, который засунул в рот, как сигару. Старший лейтенант вспомнил, что он давно ничего не ел, но в кармане обнаружилась только одна-единственная морковка.
— Кажется, все. — Бурмастер покрутил головой. — Итак, неконтролируемая паника нам не нужна. Нам нужна контролируемая паника.
Старший лейтенант зажал крестик зубами на счастье и махнул рукой. Сержант нажал кнопку.
В ночном воздухе засвистело. За конюшней треснуло и полыхнуло. Учебная пиротехника, украденная со склада, сработала как надо. Это были не пожароопасные петарды, нет. Непосвященному могло показаться, что пожар идет к конюшне широким фронтом.
Кто-то за забором закричал, вспыхнул и тут же лопнул прожектор. Контролируемая паника надувалась стремительно, как воздушный шар на газовом баллоне. Хлопали двери, и — о радость! — они услышали звук заводимого мотора.
На пятой минуте ворота распахнулись и, медленно набирая скорость, из них выполз лошадиный фургон.
Они дождались, когда он минует крутой поворот к шоссе, и Бурмастер со старшим лейтенантом прыгнули с двух сторон на подножки кабины.
После непродолжительной возни они перевели дух уже внутри.
— Ты какой-то жестокий, — сказал наконец Бурмастер. — Ты в людей стрелял когда-нибудь?
— Стрелял.
Старший лейтенант был не совсем прав. Он стрелял всего один раз, и не для того, чтобы поднять панику, а чтобы ее прекратить. Он стрелял над головами толпы, чуть не раздавившей первых выбежавших из горящего кинотеатра. Поэтому, не вдаваясь в подробности, он перетянул разбитый кулак платком и тронул фургон с места.
Они миновали несколько деревень, выехали на большую трассу и погнали к монастырю.
Сотни глаз следили за ними, но только одни наблюдатели пока боялись вмешаться, а другие считали, что это уже без надобности.
И все же, когда, казалось, все кончилось, им под колеса метнулась невесть откуда взявшаяся старуха. Бурмастер не успел крикнуть, что это вовсе не старуха и лучше бы не тормозить, но его уже впечатало лбом в стекло.
Фургон развернуло поперек дороги, что-то внутри потекло и захлюпало, и старший лейтенант понял, что дело плохо. Что оно еще хуже, он понял, когда его, выбравшегося наружу, тут же прижали к дверце кабины и показали нож.
Нападавших было двое. Один высокий и худой, а второй маленький, низкорослый, да что там — карлик.
Тут бы хорошо знать какое-нибудь заклинание, как его Дед, подумал он. Начать швырять в неприятеля какими-нибудь огненными шарами. Но нету него огненных Шаров, разве что…
Он было думал мрачно пошутить, но вдруг вспомнил, что как раз такое огненное оружие у него есть.
На китайских петардах, что он отобрал у мальчишек на пустыре, как раз и было написано «файрболс».
— Ключи отдай, — сказал ему карлик, не убирая ножа. Они неловко, обнявшись, как молодожены, ступили на подножку. Карлик держал нож у его горла и дышал ему в ухо, и старший лейтенант ощущал странный запах, исходивший от карлика. Это был не смрад, но тлен. Скучный и унылый запах, которым пахнут отсыревшие матрасы на дачах по весне.
Не оборачиваясь, старший лейтенант протянул руку, да не к ключам, а к своей куртке. Шары были там, и он тихо зажал их в руке, пропустив вытяжной шнурок между пальцами. Он взорвал их прямо в руке, перед носом карлика. «Кажется, мне оторвало кисть», — успел подумать старший лейтенант, пока не пришла боль. Однако и карлик визжал, катаясь по асфальту. Кажется, у него уже не было носа.
Второй незнакомец сделал к нему шаг, но сзади, постреливая из ружья в окно, приближался сержант на своем дребезжащем автомобиле. Но не это испугало врага — со стороны леса, меняя форму, словно тени, мчались всадники. Всадники были еще чернее, чем ночь, и даже в ночной темноте их контуры выглядели как черный бархат на сером.
Долговязый оглянулся и незаметно исчез. Он не растворился в воздухе, не убежал, а как-то просыпался, как просыпается песок сквозь пальцы. И тогда пришла боль.
Если вам удается погладить единорога, то такой сон говорит, что вы незаслуженно пользуетесь благами, которые имеете. Вам следует благодарить за них не только судьбу, но и окружающих людей. Пока вы не признаете это душой и не осознаете разумом, вы не испытаете настоящего счастья.
Кормить единорога из рук — наяву вы испытаете блаженство, которое редко испытывают люди. Вы получите редкий и дорогостоящий подарок судьбы, после которого вам нельзя оставаться неблагодарным.
Ванга
Бурмастер, прижимая одной рукой платок к разбитому лбу, полез открывать дверцы фургона.
— Уздечку пока не снимай, — руководил Старый Князь. — Он сразу слушаться перестанет. Потом снимем.
Единорога вывели, и он встал перед монастырской рощей, куда они добрались медленно, со странным эскортом. Однако, когда уздечку сняли, индрик-зверь никуда не убежал, а все так же стоял, время от времени взмахивая хвостом.
Старший лейтенант сидел на бревне, баюкая перебинтованную руку. Он был готов поклясться, что руки у него нет, но теперь она определенно была. Может, когда он потерял сознание, ее давали вылизывать единорогу? Это надо будет выяснить, но потом.
Старый Князь повернулся к нему:
— Надо бы что-нибудь дать бедному животному. Есть у тебя что-нибудь?
Старший лейтенант достал морковку и, очистив ее от табачных крошек, протянул единорогу.
Единорог всхрапнул и захрустел морковкой. Старший лейтенант вернулся к бревну и сел рядом с Бурмастером. Только сержант в одиночестве громко и шумно что-то ел в машине у них за спиной. Нет, не ел, а жрал. Старший лейтенант поразился этому животному миру — спереди индрик-зверь хрустит морковью, сзади бывший подчиненный хрюкает и давится, как кабан. Безумие какое-то. Где вот только дед? Ясно, что он все знает, но в его манере выйти из-за дерева и спросить: «А что тут у вас случилось?»
— А вот еще был у нас такой случай, — сказал Бурмастер. — Мы кентавров ловили. И вот один кентавр…
Старый Князь толкнул Бурмастера под локоть.
— Поделитесь, юноша…
Тот с сомнением достал пачку «Беломора» и, щелкнув, выбил из нее папиросу.
Старичок ловко зацепил ее наманикюренными ногтями, выдернул и совершенно неожиданно сделал из мундштука «Аембельскую гармошку», перед тем как вставить в рот.
Они задымили уже втроем.
Единорог пасся на лужайке между деревьев. Сделав несколько кругов, он забрел в орешник и обиженно замычал, запутавшись рогом в ветвях.
Назад: Олег Синицын Ягненок
Дальше: Святослав Логинов ОТК