18

В полночь Федюнинский перебрался на свой новый наблюдательный пункт, оборудованный на северной окраине Волхова, в небольшом каменном доме, от которого после недавней бомбежки остался лишь первый этаж да подвальное помещение. Но располагался он на высотке, местность вокруг была ровная и хорошо просматривалась.

Немцы все еще продвигались к Волхову. Близкие разрывы их снарядов то и дело сотрясали стены полуразрушенного дома. Давно не было у Федюнинского такой тревожной ночи.

Уже занимала оборону непосредственно перед Волховом танковая бригада полковника Зазимко. Уже мчались на дивизионные обменные пункты и прямо в полки полуторки, груженные боеприпасами и продовольствием. Уже перебазировалась на полевой аэродром близ Плеханова вызванная Федюнинским авиация. Уже выехали в передовые части работники политотдела армии. И, наконец, перед самым рассветом прибыли на грузовиках моряки с пулеметами. Их сразу же распределили по частям.

И все же немцы продолжали наступать. Правда, продвижение их замедлилось, но бои вот-вот могли перенестись на городские улицы.

Роковой вопрос – придется или не придется взрывать Волховскую ГЭС и другие важные объекты – неотступно преследовал командующего.

Один из полевых телефонов, стоявших перед ним, связывал его прямо с генералом Чекиным, находившимся на Волховской ГЭС. Время от времени Чекин звонил, проверяя исправность линии, которая в любую минуту могла быть перебита осколком снаряда. И в каждом таком звонке угадывался немой вопрос: взрывать или подождать?

Федюнинский знал, конечно, историю Волховской ГЭС. И в сознании его эта электростанция была неразрывно слита с именем Ленина, с ленинским планом ГОЭЛРО.

Но Федюнинский хорошо знал и другое – что уже десятки дорогих сердцу каждого советского человека заводов, электростанций, сами названия которых символизировали победы первых пятилеток, сотни сооружений, в которых, казалось, навеки запечатлены труд, воля, творческий гений советского народа, были взорваны при отступлении. На вопрос – уничтожить или отдать врагу? – мог быть только один ответ.

Вчера майор Звягинцев рассказывал командующему о бойце, готовом идти под огонь противника, лишь бы не стать участником взрыва ГЭС. Тогда Федюнинский воспринял это как проявление неуместной в военное время сентиментальности. То, что человек на фронте должен выполнять свой долг до конца, сколь бы трудно и горько ни было, являлось для него непреложной истиной.

Но теперь, когда решать вопрос о судьбе ГЭС предстояло ему самому, когда достаточно было повернуть ручку телефона, сказать одно лишь слово Чекину, чтобы через несколько минут от здания станции остались лишь развалины, командующий почти физически ощущал, как невыносимо тяжела ноша, взваленная на его плечи.

Из донесений, поступивших в 9:00, Федюнинский сделал вывод, что положение на подступах к городу постепенно стабилизируется. Однако часом позже Волхов неожиданно оказался на грани катастрофы.

Федюнинскому позвонил командир 310-й дивизии Замировский и доложил, что немцы теснят его боевые порядки.

Несколько секунд командующий молчал. Замировский был старым его товарищем, когда-то они вместе служили в Забайкалье. Федюнинский верил в него, считал опытным, боевым командиром. Но сейчас части Замировского отступали.

– Слушай, полковник, – жестко сказал Федюнинский, – ты понимаешь, что́ зависит сейчас от твоих действий?! Если дашь прорваться врагу, то погубишь Волхов. Я требую, я приказываю тебе держаться во что бы то ни стало! Это все.

Другие соединения, и в частности расположенная на правом фланге 6-я морская бригада, держались стойко. Час назад из штаба бригады звонил выехавший туда начальник оперативного отдела армии. Он докладывал, что моряки успешно отбили все атаки противника.

«Значит, немцы убедились, что там прорваться не удастся, потому и ударили по Замировскому, – размышлял Федюнинский. – Неужели он не выдержит?!»

И в этот момент раздался резкий звонок того телефона, который лишь недавно командующий с облегчением отодвинул в сторону. В трубке опять прозвучал голос генерала Чекина:

– Извините, товарищ командующий, проверяю, в порядке ли связь. Аппарат молчит. И я решил…

– Вам сказано, что позвоню лишь в том случае, если будет необходимость!

– Так точно, товарищ командующий, но…

– Какое еще «но»?

– В здании ГЭС уже слышна пулеметная стрельба.

– Сидите и ждите моих приказаний, – резко сказал Федюнинский. – И ни при каких условиях не проявлять инициативы. Вам понятно?

– Ясно, товарищ командующий. Буду ждать.

– А исправность линии проверяйте каждые тридцать минут, точно по часам!

Тут же зазвенел другой телефон. Федюнинский услышал голос Замировского:

– Товарищ командующий, докладываю, что бой идет уже вблизи моего командного пункта…

– Зачем ты мне звонишь? – стараясь ничем не выдать волнения, спросил Федюнинский.

Несомненно, Замировский ждал разрешения отойти. Но Федюнинский не мог разрешить этого!

– Продолжай драться! – холодно приказал он. – Если не сумел удержать врага там, где положено, дерись на КП!

Замировский молчал. В трубке слышались лишь звуки артиллерийских разрывов и пулеметная стрельба.

– Замировский! Замировский! – уже не сдерживаясь, закричал Федюнинский; ему показалось, что на том конце провода что-то случилось.

Но связь прервалась. Теперь командующий не слышал уже ничего: ни голоса командира дивизии, ни разрывов снарядов, ни пулеметных очередей. Телефон был мертв.

Федюнинский бросил трубку на стол. Несколько мгновений сидел неподвижно, глядя на тот, другой полевой аппарат, связывающий его с Чекиным. Потом резко встал, позвал адъютанта, спросил:

– Кто из штабных есть? Прислать немедленно!

Через минуту появился Звягинцев. Федюнинский вспомнил опять вчерашний разговор с ним и почему-то подумал, что лучше бы пришел сейчас кто-либо другой, а не этот майор. Непроизвольно вырвался вопрос:

– Где остальные?

Звягинцев начал перечислять:

– Начальник штаба все еще на старом КП, генерал Микульский в войсках, замнач оперативного отдела сейчас на проводе…

– Ладно, – оборвал его Федюнинский. – В полосе триста десятой угроза прорыва. Я приказал комдиву ни в коем случае не отходить, но не знаю, успел ли он расслышать. Связь прервалась. Там бой идет на командном пункте. Необходимо…

– Разрешите мне отправиться в дивизию и продублировать приказ, – выпалил Звягинцев.

– Тебе?..

– Товарищ командующий, – срывающимся от волнения голосом продолжал Звягинцев, – я в боях со второй недели войны! Фактически командовал батальоном. Прошу вас…

– Быстро бери машину и поезжай. Передай Замировскому приказ драться до последнего, но не отходить. Иначе погубим Волхов, и немцы прорвутся к берегу Ладоги. Все! Поезжай! Я надеюсь… И во что бы то ни стало восстановить связь! – крикнул он уже вдогонку Звягинцеву.

КП 310-й дивизии находился километрах в пятнадцати к востоку от Волхова. Вскочив в «газик», Звягинцев спросил водителя:

– Деревню Заднево знаешь?

– Замировского, что ли, КП?

– Точно! Жми на всю железку.

Шофер ничего не ответил, даже головой не кивнул.

Звягинцев не любил штабных шоферов. Привыкшие возить начальство, они, как правило, высокомерно-пренебрежительно относились к тем командирам, которым непосредственно не подчинялись.

Машина набрала скорость.

Звягинцев искоса взглянул на водителя. Гладко выбритое лицо, над верхней губой щеточка русых, с желтизной от курения, аккуратно подстриженных усов, ушанка сдвинута далеко на затылок.

Звягинцеву не доводилось встречать его раньше. Очевидно, этот шофер достался штабу Федюнинского «по наследству» вместе с Волховской группой.

– Как звать-то? – спросил Звягинцев.

– По уставу докладывать или как? – проговорил шофер, не отрывая глаз от ухабистой, покрытой снегом, на котором резко выделялись колеи от машин, дороги.

– Давай по уставу, – сухо ответил Звягинцев.

– Сержант Молчанов.

– Везет мне на водителей, – усмехнулся Звягинцев, – то Разговоров был, а теперь Молчанов.

– Потому вы его и сменили, что фамилия не нравится?

– Разговорова я менять не собирался. Убили его, – тихо сказал Звягинцев. – А до этого он мне жизнь спас.

Молчанов на мгновение повернул голову, бросил взгляд на майора и снова впился глазами в дорогу. А Звягинцев весь ушел мыслями в то, что ждало его впереди.

В сущности, задание, которое он получил, было элементарным: передать командиру дивизии приказ ни в коем случае не отступать и восстановить телефонную линию. Первое мог выполнить любой делегат связи, а о втором комдив наверняка позаботится сам, без всяких напоминаний. Тем не менее Звягинцева не покидало чувство радостного подъема.

…Говорят, что человека, хоть раз побывавшего в Арктике или пустыне, безотчетно тянет туда снова.

Наверное, и военного человека, если армейская служба является его подлинным призванием и он хоть раз побывал в бою, властно зовет гул битвы. Его зовет не только осознанное чувство долга, но и нечто другое, безотчетное, непреоборимое. Зовет подобно тому, как моряка влечет к себе океан с его бурями, штормами, которые он никогда не променяет на спокойную береговую жизнь.

С тех пор как Звягинцев, получив ранение, попал в госпиталь, он жил мыслью о возвращении на фронт, и не просто на фронт, а именно на передовую. Рвался туда и с Кировского завода, и из штаба фронта. И вот теперь наконец он мчался в бой.

Как штабной командир, Звягинцев понимал, что бой на командном пункте дивизии – это ЧП, преддверие катастрофы. Но совладать с охватившим его пьянящим чувством, которого давно уже не испытывал, не мог.

Впрочем, Звягинцев до конца не был уверен в том, что бой и в самом деле идет на командном пункте. Он хорошо знал, что иные командиры стараются преувеличить в глазах начальства степень опасности на случай, если придется отойти. Может быть, и этот Замировский просто решил застраховать себя на будущее?

– Правду говорят, что электростанцию взрывать хотят? – неожиданно спросил водитель.

– Будет приказ – взорвут, – рассеянно ответил Звягинцев, но тут же вспомнил того бойца, узбека Каримова, и понял всю бездушность своего ответа.

– Легко это у вас получается: «Будет приказ – взорвут», – с недоброй усмешкой сказал Молчанов. – Когда ее Ленин строил, не знал, видно, в чьи руки отдает.

– Я под Волховом недавно, – ответил Звягинцев, еще острее чувствуя неловкость, – а ты, надо полагать, давно…

– Мое дело баранку крутить. Я войсками не командую. Не мне за станцию перед народом ответ держать.

– Ладно, – хмуро сказал Звягинцев, – после войны разберемся, кому за что отвечать полагается. А сейчас следи за дорогой. На передовую едем.

И как бы в подтверждение его слов неподалеку разорвался снаряд.

– Вижу, что не в тыл, – угрюмо отозвался водитель.

– Покажи, как поедем, – сказал Звягинцев и вынул из планшета карту.

– Не заблужусь, не бойтесь, – усмехнулся Молчанов.

– Останови машину! – вскипел Звягинцев.

Молчанов нехотя затормозил.

– Я приказал показать на карте маршрут. Где мы сейчас находимся?

Молчанов недовольно передернул плечами, снял рукавицы, бросил их себе на колени, взял карту.

– Вот здесь едем, – сказал он. – На Мурманские Ворота. – И ткнул пальцем в квадратик к северо-востоку от Волхова.

Звягинцев посмотрел на карту и недоуменно спросил:

– Не понимаю. Почему через Мурманские Ворота, когда есть более близкий путь? Вот смотри: вдоль железной дороги на юго-восток, на деревню Вячково, оттуда на восток к Устью. От него до Заднева рукой подать!

Молчанов, ни слова не говоря, сложил карту, вернул ее Звягинцеву и включил мотор. Машина тронулась с места.

– Я жду ответа! – резко произнес Звягинцев.

– Да какой же вам ответ нужен? – снисходительно произнес Молчанов. – К немцам, что ли, хотите попасть? Карта, она картой и остается – бумажный лист. Как я на Вячково вас повезу, когда там бои идут?!

– Но Вячково в наших руках!

– А то, что оно уже раза три из рук в руки переходило, вам не докладывали? – огрызнулся Молчанов. – Когда выехали, может, было и наше, а когда приедем… Нет, товарищ майор, на Вячково я не повезу. Поедем на Мурманские Ворота, а оттуда новая дорога проложена. Фашинная. Прямо на Устье.

Звягинцев промолчал. Он понимал, что штабной шофер, которому постоянно приходится ездить с КП армии в расположения частей, лучше, чем операторы, знает надежные маршруты. И хотя, судя по всему, этот ершистый, угрюмый Молчанов заботился не о том, чтобы быстрее попасть на КП дивизии, а о собственной безопасности, разумнее было послушаться его совета.

Опять ехали молча. Наконец Звягинцев увидел впереди полуразрушенное здание станции. Это и были Мурманские Ворота. На занесенных снегом рельсах стояли покореженные, полусожженные товарные вагоны.

Где-то совсем недалеко снова разорвался снаряд, послышалась пулеметная очередь. Звягинцев насторожился. Молчанов же все так же неотрывно смотрел на дорогу и на предельной скорости гнал машину по направлению к чернеющей впереди громаде мертвого, мрачно возвышающегося над снежными сугробами леса.

Въехав в лес, круто свернул в сторону. Машину стало трясти так, что Звягинцев несколько раз ударился головой о туго натянутый брезентовый верх. Он догадался, что теперь они едут по фашинам. Настильная бревенчатая дорога была проложена, видимо, по болоту, которое до конца не замерзало и зимой, – под колесами хлюпала вода. Через каждые сто-двести метров по сторонам дороги были сделаны бревенчатые площадки, чтобы встречные машины могли разъехаться.

Эта скрытая от взглядов немецких летчиков узкая дорога в лесу была довольно оживленной, то и дело приходилось пропускать грузовики. Часто встречались раненые. Одних везли в машинах или на санях, другие шли пешком.

Поравнявшись с очередной группой раненых, Звягинцев велел Молчанову остановиться, открыл дверцу.

– Из какой дивизии, товарищи! – крикнул он.

– Триста десятая, – ответил один из бойцов с рукой на перевязи.

– Где идет бой? – спросил Звягинцев.

– А кто его знает, – ответил боец, – везде бой!

– Отвечайте точнее! – нетерпеливо приказал Звягинцев.

– А точнее – сами разберетесь, товарищ командир, если туда доедете!

Звягинцев велел Молчанову ехать дальше. И опять они тряслись по фашинной дороге, двигаясь вперед с черепашьей скоростью. Прошло не менее получаса, прежде чем наконец выбрались на опушку леса.

Там огляделись. На снегу лежали обгоревшие санитарные фургоны, перевернутые вверх колесами полуторки. Впереди виднелись развалины поселка.

– Устье! – объявил Молчанов. – Можете отметочку на своей карте сделать. На Заднево курс берем.

Теперь слышны были уже не отдельные выстрелы, а грохот ближнего боя. Казалось, он доносился со всех сторон.

«Газик» нырнул в глубокую колею, едва выбрался из нее. С визгом пролетел очередной снаряд и разорвался настолько близко, что машину тряхнуло.

Молчанов резко свернул с дороги и заглушил мотор.

– В чем дело? – крикнул ему Звягинцев.

– Куда ехать-то, товарищ майор?! – угрюмо ответил Молчанов. – Впереди бой идет, а мы не на танке!

Слева, метрах в ста от машины, снова громыхнул снаряд, подняв в воздух бело-черный столб снега и земли.

Звягинцев, казалось, ничего не замечал. Одно стремление владело им – как можно скорее добраться до КП.

– Вперед, я говорю! – крикнул он водителю.

– Товарищ майор, поймите, – отозвался Молчанов, – мы же в машине, как в мышеловке! Тут до Заднева всего с полкилометра – вон оно, перед рощицей, если перебежками – за пятнадцать минут добраться можно!

– Ладно, – бросил Звягинцев и в сердцах добавил: – Ах ты, Молчанов!

Рванул дверцу, выпрыгнул из машины в снег, выбрался на дорогу и побежал вперед, к рощице.

Прямо по дороге разорвалась мина, потом вторая. Звягинцев мотнулся в сторону, черпая снег голенищами валенок; мелькнула мысль, что водитель, отказавшись ехать дальше, был, пожалуй, прав; тут же ее сменила другая – что этот Молчанов все же трус, – но и она мгновенно исчезла. Звягинцев думал только об одном – нужно во что бы то ни стало добраться до КП.

Он снова побежал вперед. Невдалеке, на поляне перед рощицей, были уже видны блиндажи и землянки.

Звягинцев, не останавливаясь, расстегнул полушубок, вытащил из кобуры свой «ТТ», сунул его в карман.

– Пистолетиком тут не обойтись! – услышал он вдруг за спиной и от неожиданности остановился. Обернувшись, увидел, что его нагоняет Молчанов с автоматом в руке.

Точно ввинчиваясь в воздух, завыла мина. Звягинцев бросился на землю. Как только прогремел разрыв, он тотчас же вскочил и, обернувшись, увидел, что и Молчанов тоже поднимается.

– Ты… зачем здесь? – едва переводя дыхание, крикнул Звягинцев и, не дожидаясь ответа, побежал вперед.

Молчанов догнал его.

– За мной, товарищ майор! – крикнул он. – Я знаю, где КП. За мной! Вот сюда, в этот блиндаж давайте! – И стволом автомата указал влево.

Звягинцев увидел выступающую над землей, покрытую толстым слоем снега крышу блиндажа. Подбежав, буквально скатился по ступеням вниз, откинул брезентовый полог и оказался внутри. После дневного света с трудом разглядел в полутьме стоявшего во весь рост и, казалось, упиравшегося головой в потолок грузного военного, потом нары и на них бойца с телефонной трубкой.

– Где командир дивизии? – крикнул, переводя дыхание, Звягинцев.

– Я командир дивизии, чего шумишь? – недовольно откликнулся стоявший, мельком взглянул на Звягинцева и повернулся к бойцу: – Продолжай вызывать, я тебе говорю, продолжай!

– Товарищ полковник, – поднеся руку к ушанке, проговорил Звягинцев, – майор Звягинцев из штаба армии.

– Бойцы с тобой есть? – спросил Замировский.

– Никак нет, – ответил Звягинцев, – только водитель. Командующий приказал ни в коем случае не отходить! У него прервана с вами связь и…

– Знаю, что прервана, – махнул рукой Замировский. – У меня даже с полками связи нет!

– Где идет бой? – торопливо спросил Звягинцев.

– Сам не видел?

Вопрос действительно был излишним. Отчетливо слышалась ружейная и пулеметная стрельба, огонек коптилки поминутно вздрагивал от артиллерийских разрывов, с потолка сыпалась какая-то труха.

– Товарищ полковник, я должен доложить командующему обстановку. Прорыв фронта здесь будет означать захват врагом Волхова. Командующий приказал…

– Ты где служишь, майор? – прервал его Замировский.

– В оперативном отделе армии.

– Значит, по картам привык боями руководить? – зло сказал Замировский, подошел к расстеленной на столе карте и ткнул в какую-то точку: – Вот здесь идет бой! Там, где ты сейчас стоишь, ясно? Какими силами оборону держу? Все сейчас в бою, все, весь штаб, все писаря, кашевары, парикмахер, понял? Десять минут назад часового у моего блиндажа снял с поста и отправил в бой. Скоро сам пойду, понял?!

– Что доложить командующему? – спросил Звягинцев.

– Что видел и слышал, то и доложи. КП держим из последних сил. Обороной командует начальник оперативного отделения дивизии подполковник Мелкадзе. На подмогу вызвано подразделение майора Новикова. Пока КП держим, но немцы пытаются обойти нас танками.

– «Фиалка», «Фиалка»! Я «Ромашка», я «Ромашка». «Фиалка», вы меня слышите? – бубнил связист.

– Есть наконец связь?! – обернулся к нему Замировский.

– Нет, товарищ полковник, – виновато ответил боец.

– Двух связистов только что на линию послал. Начальник связи дивизии тоже на линии. Больше посылать некого, понимаешь, некого! – сказал Замировский Звягинцеву таким тоном, будто тот не верил ему.

В этот момент, откинув полог, в блиндаж ворвался человек с карабином в руке. Лицо его было черно от копоти.

– Товарищ полковник! – оглушительно крикнул он, точно все еще находился в гуще боя и старался перекричать стрельбу. – Докладывает ефрейтор Хлопов! Старший адъютант приказал передать… комбата убили, а комиссар ранен!

– Не ори! – оборвал его Замировский. – Говори спокойно: какой батальон?

– Третий, товарищ полковник, третий, – с какой-то странной радостью в голосе, оттого, видимо, что может дать командиру дивизии точный ответ, доложил Хлопов.

– Ну… вот… – стиснув зубы, проговорил Замировский.

И Звягинцев только теперь со всей неумолимой очевидностью понял, что если даже он доберется невредимым обратно до Волхова, то доклад его командующему не принесет никакой пользы…

– Товарищ командир дивизии, – чеканным голосом произнес Звягинцев, – разрешите принять командование батальоном.

Замировский посмотрел на него с недоумением и переспросил:

– Батальоном?

– Так точно, товарищ полковник! Опыт имею. Словом, разрешите вступить?

Замировский на секунду задумался, точно решая, кого можно было бы послать в батальон. Но послать было некого…

– Давай, если ты… такой, – сказал он. – Давай! Хлопов, веди майора!

Прошло почти три часа с тех пор, как Федюнинский отправил Звягинцева в дивизию. Однако связи с Замировским все еще не было. Не возвращался и Звягинцев.

Каждые полчаса звонил, проверяя линию, Чекин. Федюнинский понимал, что тот хочет по голосу командующего угадать, не приближается ли роковой момент. Отвечал односложно: «Жди».

Звонили, докладывая обстановку, командиры соединений, из их донесений явствовало, что противник выдыхается и атаки его становятся слабее. Однако из 310-й дивизии никаких сообщений не поступало.

Звонок Замировского раздался в 14:30. Федюнинский поспешно схватил трубку.

– Товарищ командующий? – переспросил Замировский, хотя Федюнинский назвал себя, и по тону, каким командир дивизии произнес эти два слова, он понял, что самое страшное позади… – Отбросили противника! – кричал в трубку Замировский. – Примерно на километр отбросили!

– Ладно. Понял, – сдержанно ответил Федюнинский. – Если каждые два часа будешь отбрасывать врага на километр, то, надеюсь, к вечеру твой КП будет на положенном удалении от переднего края.

– Так точно, товарищ командующий! – крикнул Замировский. – У меня все!

– Погоди, – сказал Федюнинский, вспомнив о Звягинцеве. – Я тебе майора из штаба посылал. Добрался он до тебя?

– Добрался, товарищ командующий, боевой майор!

– Я тебя спрашиваю, не какой он, а почему не возвратился и не доложил обстановку? Когда он от тебя выехал?

– Не выехал он, товарищ генерал, – после короткой паузы произнес Замировский, – здесь он…

– Так какого же черта он там болтается, вместо того чтобы…

– Товарищ командующий, – сказал Замировский, – он не болтается… Он командование батальоном на себя принял.

– Что?! Кто разрешил?

– Я разрешил, Иван Иванович. Своей властью. Обстановка требовала. У меня комбат и комиссар из строя выбыли, а немцы в полутораста метрах от КП находились. Майор Звягинцев попросил разрешения принять командование, я разрешил.

– Час от часу не легче, – буркнул Федюнинский, – прикажи ему немедленно возвращаться!

– Не могу, он бой ведет, товарищ генерал! И… я просил бы вас оставить его у меня! Убыль командного состава огромная! Я его командиром полка сделаю, этого майора!

– Немедленно… – начал Федюнинский, но Замировский, боясь, что командующий сейчас бесповоротно решит судьбу Звягинцева, перебил его:

– Иван Иванович, простите, что прерываю, но он боевой командир, людей в атаку повел. Несправедливо такого командира в штабе держать!

– Ты моим штабом не распоряжайся! – оборвал его Федюнинский. – Ты считаешь, в штабе пентюхи должны работать? Ладно, после с этим майором решим. А пока задача одна – гони немца дальше!

Первой мыслью Федюнинского, после того как он положил трубку, было позвонить Чекину и сказать, что обстановка изменилась, что ГЭС взрывать не придется. Но он сдержал себя – ведь противник пока все еще находился в полутора-двух километрах от КП Замировского.

…К утру следующего дня все попытки врага прорваться к Волхову были отбиты. Из разведотделов соединений стали поступать сведения, что немцы прекратили атаки и, судя по всему, заняты перегруппировкой сил.

В девять утра Федюнинский сам позвонил Чекину, который уже более суток дежурил в здании ГЭС у телефона.

– Товарищ командующий, – доложил Чекин, – у меня все тихо. Пулеметной стрельбы не слышно. Обстрел прекратился…

– Вон оно что! – с добродушной усмешкой произнес Федюнинский. – Ты, видно, полагаешь, что я в Ташкенте сижу? Сам, что ли, не слышу, что тихо?.. Ну как, спать, наверное, хочешь? Ладно, оставь кого-нибудь за себя и возвращайся на НП.

– А если?..

– Не будет «если»! Возвращайся!

Федюнинский положил трубку. И только сейчас почувствовал, что смертельно устал…

В этот момент еще многого не знал командующий 54-й армией генерал-майор Федюнинский.

Не знал, что в эти часы 4-я армия под командованием генерала Мерецкова начала наступление на Тихвин. Не знал, что толщина льда на Ладоге достигла уже десяти сантиметров и близок тот долгожданный час, когда первая автомашина пройдет по зимней трассе – Дороге жизни Ленинграда.

Он знал только одно: Волхов удалось отстоять…