51
Вскоре загремел засов. Резун вскочил. Вошел Василь, молча ткнул в красноармейца пальцем. Тот засуетился, прихватил спасительную бумажку-«пропуск» и чуть ли не бегом кинулся из сарая.
Бросив на Ивана хмурый взгляд, Василь вышел следом. Однако двери запирать не стал. Внутрь зашли двое в немецкой форме – совсем другие, нежели те, которые стерегли Ивана утром. Взяв Лопухина на прицел, немцы застыли каменными изваяниями. Никаких эмоций.
Иван безучастно сидел у стены, пальцами рук касаясь припрятанной миски. Холодное железо успокаивало.
Снаружи что-то изменилось. Стало шумно – лай собак, рык тяжелых двигателей и какая-то особая суета, которой обыкновенно сопровождается визит руководства. Крики, команды, слов не разобрать. Хлопки – не то выстрелы, не то автомобильные выхлопы.
Наконец с улицы что-то прокричали. Сторожившие Лопухина немцы оживились.
– Встать! – пролаял один.
Второй мотнул стволом автомата на дверь.
Иван поднялся, стараясь не опираться на разбитое колено, заложил руки за спину и вышел. Сумерки уже успели сгуститься. Лопухин с трудом разбирал дорогу, а потому по сторонам не глазел, подчиняясь тычкам в спину.
Наконец его привели к одноэтажному беленькому домику, возле которого рычали моторами два броневика с пулеметами. Точно такие уничтожил в своем первом рейде отряд Болдина. Лопухин вспомнил то удивительное чувство могущества, которое он ощутил, когда взялся за пулеметную рукоять. Улыбнулся.
Конвоирующий автоматчик толкнул Ивана в спину:
– Пошел!
Отворилась дверь. Лопухин вошел, его тут же приняла другая пара немцев, потащивших его дальше по коридору. Мимо мелькали какие-то комнаты, Иван увидел там койки. Мелькнули белые простыни. Ударил в нос запах, знакомый, тревожный запах карболки. Лазарет?
Чей-то знакомый силуэт мелькнул в комнатенке слева. Лязгнули медицинские железки. Пахнуло все той же карболкой. Но чей же силуэт?..
«Так ведь это мой доктор! – сообразил Иван и даже обрадовался старому знакомому. – Ганс!»
Но конвойные нетерпеливо толкали автоматами в спину. Вперед. Вперед!
Вдоль стен по всему коридору стояли какие-то тумбы. Лопухин пригляделся и с удивлением понял, что это книги – сложенные аккуратно, ровными рядами. Очень много книг.
Его подвели к обитой дерматином двери. Грубо толкнули лицом к стене. Иван услышал стук, затем какой-то невнятный голос изнутри.
Дверь распахнулась. Конвойные втолкнули Лопухина внутрь, а сами остались в коридоре. Немцы действовали с четкостью хорошо отлаженного механизма, где каждый знал свое место и список обязанностей, которые он должен на этом месте исполнять.
Помещение, где оказался Иван, было чем-то вроде кабинета или небольшой местной библиотеки. Может быть, покойный краевед, Семен Федорович, работал как раз в этой самой комнатенке. Полки от пола до потолка. Пустые. Ивану стало ясно, откуда взялись книги, удивившие его в коридоре. На полу ковер, толстый и новый, такие обычно вешают на стену. Посередине большой стол, укрытый бордовой скатертью. Неярко горит лампа с зеленым абажуром. Окна наглухо зашторены, так, что наружу не попадает ни единого лучика света. Какая-то палка, не то трость, не то стек для лошадей, лежит поперек стола.
За столом сидел человек. Китель. Тщательно подогнанная военная форма. Лица не разглядеть, прячется в тени. Видны только руки. Ухоженные, чистые ногти.
Иван повертел головой и заметил еще одного. Человек сидел на стуле, в углу, легко закинув ногу на ногу. Робким светлячком тлел в темноте огонек сигареты.
– Садитесь, пожалуйста, – по-русски, с характерным немецким акцентом произнес тот, что сидел за столом.
Иван посмотрел на стул – но остался стоять.
– Не нужно делать все слишком трудным. Просто садитесь. Это не предательство – сидеть на допросе.
Лопухин сделал два шага, отодвинул стул от стола подальше и уселся. Колено отозвалось глухой тянущей болью.
– Вот и хорошо… – Немец подкрутил что-то у лампы, света стало больше. Иван увидел лицо. Светлые волосы, аккуратный пробор, длинный нос, тонкие губы. Водянистые глаза. Неприятное лицо. – Я заместитель коменданта города Гродно. Меня зовут Иоганн фон Визель.
– А все коменданта ждали, – ляпнул Иван.
Немец чуть приподнял брови.
– Герр комендант не занимается подобными вопросами. Это слишком расточительно. Вопросами пленных занимаются заместители по особым вопросам.
– Чего ж тут особого? Я просто журналист… заблудился в лесу.
– Хватит! – фон Визель шлепнул по столу ладонью. Мгновение по его лицу бегали желваки, но вскоре немец успокоился. – Не нужно делать все слишком трудным. Герр Ганс Страубе нам все рассказал. Согласитесь, очень странно выглядит обыкновенный журналист, участвующий в бандитском набеге.
– Он ошибся, – произнес Лопухин, шалея от собственной наглости.
Фон Визель, видимо, тоже не ожидал подобного подхода. Он замер, как цапля перед неожиданно выскочившей лягушкой. Дважды моргнул.
– Прекратите паясничать, – прошипел немец. – С вами обращаются по-человечески. Но все может измениться.
Иван демонстративно потрогал снова начавшие кровоточить разбитые губы. По лицу немца пробежала судорога.
– Имя, фамилия, номер части! Звание! – Он грохнул по столу кулаком, приподнялся, резко наклонился вперед.
– Я просто журналист.
– Документы!
– Потерял в лесу.
– Имя, фамилия…
Иван замялся. Называть свои или выдумывать?
«Господи, чем я занимаюсь? Доктор все равно им рассказал!»
Но что-то толкало его изнутри, подзуживало ломать комедию до конца.
– Иван Лопухин. – Отказываться от своего имени не стоило.
«Немцы народ скрупулезный, все запишут, так, может быть, родня узнает, где могилка… – Иван поразился циничности этой своей мысли. – Один черт помирать».
– Звание! Номер части!
– Журналист! – гаркнул Иван. – Просто журналист! Я тут сказки собирал!
– И теперь мне их рассказываешь? – тихо спросил фон Визель, и тон его голоса Ивану совершенно не понравился.
Может быть, он нажал какую-то кнопку или был какой-то уговор, но в кабинет вошли два немца. Ивана грубо схватили, швырнули на пол, он попытался брыкнуть ногой, получил пинок под ребра и затих. Ему крепко стянули веревкой руки, усадили на стул, примотали к спинке.
Рядом оказался фон Визель.
– Последний раз спрашиваю. Звание и номер части. Кто дал приказ напасть на госпиталь? Куда ты тащил врача?
Иван молчал, пытаясь сообразить, что бы еще такого соврать…
Немец взял со стола стек, размахнулся и ударил Лопухина по лицу.
Такой острой боли Иван не ожидал. Видимо, палка попала по подсохшей ссадине. Лопухин засучил ногами, но сделать ничего не смог, только замычал глухо.
Немец замахнулся снова. Иван сжался, но удар пришелся не по лицу. Теперь фон Визель ударил по распухшему колену.
Лопухин заорал.
– Идиот, – прошипел немец, возвращаясь к столу.
Он в раздражении бросил стек на бордовую поверхность. Вытащил из ящика лист бумаги, вернулся к Ивану.
– Иван Лопухин, – прочитал фон Визель. – Был в нашем отряде политруком. Участвовал в ряде диверсионных акций. Принимал активное участие в разработке планов очередных диверсий. Занимался политической и агитационной работой среди простых солдат. Является приближенным генерала Болдина. – Он поднял взгляд. – Нам известно все.
– И чего тогда спрашивать? Если все известно…
– Зачем вам был нужен доктор Струбе?
– Значит, не все известно? – спросил Иван.
Немец схватился за стек.
– Зачем вам был нужен доктор Струбе?!
– Ну зачем еще нужны доктора? Как вас там… фон… – Мысли Лопухина путались. – Что вы идиотничаете, в самом деле? Зачем нужен доктор… Лечить!
– Кого?
– Раненых.
– Много?
– Чего?
– Раненых.
– Пошел ты…
Фон Визель снова ударил Ивана по колену. Потом еще раз. И еще…
Лопухин орал не переставая, но немец бил и бил.
– Зачем был нужен Струбе? Что он тебе рассказал?
– Ничего! Ничего! Ни-че-го-о-о-о!!! – кричал Иван, стараясь увести из-под удара поврежденное колено.
– Где сейчас Болдин?
– Не знаю!
– Куда ты вел доктора? Куда?
– Никуда! Не знаю!
Немец схватил Ивана за горло, сжал холодными пальцами кадык. Лопухин захрипел, задергался.
– Ты мне расскажешь все…
– Sie es erwürgen Sie, der ober-Leutnant, – сказал кто-то из темноты.
Фон Визель замер. Иван видел перед собой его водянистые, змеиные глаза.
Затем руки, сжимавшие горло Лопухина, разжались. Фон Визель отошел, отряхиваясь и поправляя китель.
– Von ihm gibt es keinen Nutzen. Dennoch – der Galgen.
– Ja, aber ich wollte mit ihm reden solange, bis er sich ins Stück des Fleisches verwandeln wird.
– Bitte. Er Ihren.
Фон Визель забрал из стола какую-то папку и вышел.
Лопухин, тяжело дыша, ждал, когда успокоится колено, в которое, казалось, кто-то воткнул кусок раскаленного железа.
Тот, другой немец тоже, казалось, чего-то ждал. Его не было видно в темноте. Только красный светлячок сигареты и силуэт.
– Все-таки мясник этот обер-лейтенант… – Голос был глубокий, с аристократическими нотками. – Мясник. Устроил тут комедию в средневековом стиле. Он просто злится, что его выдернули сюда из Гродно.
Немец встал, подошел ближе. На нем была черная форма. В петлицах виднелся дубовый листок. Лицо…
А вот лицо Ивану показалось смутно знакомым. Где-то он видел эту холеную, с тонкими усиками, орлиным носом и хищными бровями физиономию. И пенсне… Видел. Но где?
– Все вопросы образованные люди могут решить и без этих… – Немец кивнул в сторону стека. – Штучек. Вы курите?
Иван молчал.
Немец хмыкнул. Подошел сзади, несколькими рывками освободил Лопухину руки. Тот сразу обхватил больное колено, будто это хоть чем-то могло помочь. Немец отошел за стол, сел чуть боком.
– Скажите, а чего вы запирались? Играли в разведчика? Это совершенно бесполезно, да и болезненно. Редко кому удается удержать секреты при себе. Человечество придумало массу способов развязать язык.
Иван молчал.
– Не жмитесь. – Немец махнул рукой. – Я не собираюсь спрашивать вас о генерале Болдине и остатках его отряда. Этим пусть занимаются другие. Вон тот же фон Визель… У меня к вам разговор другой.
Лопухин все так же молча разглядывал его.
– Да что же это… – Немец шлепнул себя по колену. – Не стоило вас сразу отдавать в руки этому болвану. Ладно… Начнем сначала. Как вас зовут, мне известно, а я – Генрих фон Лилленштайн. В званиях сейчас надобности нет. Побеседуем с вами просто так. Почти неофициально.
И тут-то Иван вспомнил, где видел и профиль этот орлиный, и пенсне, и усики! Только пенсне тогда было разбито, усики залиты кровью и лицо белое, восковое…
Фон Лилленштайн был убит по дороге на Гродно во время рейда сводной роты генерала Болдина.
«Выжил? Ранен был только? Притворялся? – заметалось в голове у Лопухина. – Что происходит-то, черт побери?!»
– Ну как, вы согласны? – поинтересовался Лилленштайн.
– Да, – ответил Иван хрипло. – Только вот пить хочется…
– Это не беда.
Немец встал, налил из графина воды, протянул Лопухину. Тот выпил жадно, обливаясь.
Лилленштайн стоял рядом. Живой. Пахнущий дорогим одеколоном. Отглаженный и чистенький. Но Иван помнил, точно помнил это лицо… Кровь… Хотя форма была иная.
– Легче?
– Да, спасибо.
– Вообще, знаете, я попробую вас заинтересовать… Вы ведь коммунист? Нет-нет, не надо молчать. Мы только-только начали интересную беседу. Мне все равно, кто вы по партийной принадлежности. К тому же ваш товарищ, может быть бывший товарищ, наговорил достаточно, чтобы повесить вас рядом с этим бандитом. Вы, вероятно, видели местную виселицу? Так вот, если наш с вами разговор будет… удачным, то, возможно, лагерь будет для вас лучшим выходом. Поверьте, смерть – это не то, что можно назвать… желанной штукой.
Лилленштайн все так же улыбался, но в глазах… в глазах промелькнуло нечто особое. И Иван поверил. Немец знал о смерти не понаслышке.
– Мне ваше лицо кажется знакомым, – вдруг сказал фон Лилленштайн. – Мы не могли встречаться? Вы бывали в Европе?
Лопухин отрицательно покачал головой, чувствуя, как душа уходит в пятки.
– Но определенно я где-то вас видел. Не могу вспомнить.
– Такое бывает.
– Да-да… – Немец встряхнулся. – Но продолжим, потому что фон Визель не станет долго ждать. Вы готовы к диалогу?
– Давайте попробуем.
Фон Лилленштайн улыбнулся и непонятно почему повторил:
– Попробуем… – Он достал из кармана матерчатый сверток. Положил на стол, развернул. – Я хочу поговорить с вами об этом.
Иван пододвинулся ближе и узнал свой медальон, подаренный ему в далекой карельской деревне. Что там нынче?
– Это мое, – неожиданно для себя заявил Лопухин.
– Я знаю, – фон Лилленштайн прищурился. – Но меня интересует другое. Откуда вы его взяли?
– Я… – Иван напрягся, непонятная судорога пробежала по телу. – Я… Мне подарили.
Немец снял пенсне.
– Подарили? Где?
– Далеко… На Севере.
– Я понимаю, что не в аравийских песках! Где конкретно? Финляндия?
– В Карел… – Иван подавился словами, но потом вдруг, удивляясь собственной наглости, отчеканил: – В Карело-Финской Советской Социалистической Республике.
Немец некоторое время рассматривал Лопухина, а потом тихо произнес:
– Понимаю. Значит, там… А вы знаете, что это за предмет?
– Нет, – соврал Иван. – Безделушка. Что-то народное.
– Народное, – фон Лилленштайн усмехнулся. – Да уж… Народное. А где конкретно вы получили этот предмет? Место. Как называлось место?
Лопухин вдруг понял, что онемел. То ли в горле пересохло, то ли судорога перехватила гортань, но он не мог вытолкнуть из себя ни слова.
– Не хотите говорить? Это ничего… Все же где-то я вас видел, но где?.. Послушайте моего доброго совета. Мне ведь совсем нет нужды вас убивать. Тем более что вы случайно попали во всю эту историю. Не сопротивляйтесь мне. Расскажите все, что знаете… Я очень хорошо отличаю правду от вымысла и могу с легкостью сказать, где вы соврали, а где сказали правду. Насчет безделушки вы врете. Вы информированы относительно некоторых качеств этого предмета. Судьба, древние войны… Я тоже все это знаю. Удивлены?
Иван покачал головой. Удивляться он, видимо, уже разучился.
– Мне просто хотелось вас разговорить, прежде чем подойти к главному. Дело в том, что я бы хотел избавить вас от этого груза.
– Он и так у вас…
Фон Лилленштайн покачал головой:
– Пока нет. Однако вы, наверное, даже не понимаете, что все происходящее с вами – заслуга этого камушка?
– Что вы имеете в виду? – осторожно спросил Лопухин. У Ивана было такое чувство, что вот сейчас он ходит вокруг чего-то большого, важного, огромного до такой крайней степени, что и осмыслить весь масштаб невозможно. Но вокруг чего?
– Плен. Возможная виселица. Даже я приехал сюда только из-за него. Может быть… – немец внимательно прищурился на Ивана, – какие-то странности? Было что-то необычное, правда?
Иван хотел соврать, но вспомнил слова Лилленштайна о том, что тот видит ложь, и промолчал. Оснований не верить странному немцу у Лопухина не было.
– Вот видите… Это, – фон Лилленштайн погладит камень, – игрушка опасная в неопытных руках. И прежде всего для своего владельца. Я изучаю такие предметы давно. Вы не поверите, но есть целый институт, который занимается подобными находками. Секретная организация.
– Зачем вы мне все это рассказываете?
Немец посмотрел на Ивана исподлобья.
– Я предвижу будущее, – он улыбнулся. – Не верите? Хотите эксперимент? – Он достал из стола бумагу и карандаш. Что-то написал. – Вот тут я напишу результат нашего с вами разговора. Вот. Пожалуйста. – Он свернул бумагу и отодвинул на край стола. – Потом мы с вами ее прочтем.
– Это ничего не доказывает.
– Как знать… Итак, давайте перейдем к главному. Времени мало. Я хотел бы избавить вас от этого груза. Но есть определенные правила. Вы должны подарить мне камень. Так порвется ваша связь с этим предметом, и я… вступлю во владение, скажем так.
Иван покачал головой. Усталость и апатия овладели им.
– Подумайте хорошенько. Потому что есть альтернатива, и она вас не обрадует. Ваша связь с камнем прервется, если вы умрете. Не сразу, конечно, пройдет некоторое время. Но мы можем и подождать, чтобы со временем взять этот предмет под свою опеку. У вас он не останется в любом случае. Я этого не допущу. Но есть выбор: добровольный дар и лагерь для военнопленных или… упрямство и виселица. Что вы выбираете?
Он осторожно, двумя пальцами взял свернутую бумажку, посмотрел на Ивана внимательно, с прищуром. Лопухин понял, что беседа кончилась. И надо выбирать.
Выбирать.
Надо.
В горле снова стало сухо. Язык, как жесткий наждак, раздирал нёбо.
– Я… вам камень не отдам.
И все. Как гора с плеч. Будущее, до того туманное и страшное, обрело вполне отчетливые очертания и, несмотря на весь свой ужас, уже не пугало.
Немец протянул ему бумагу.
«Вы откажетесь, и вас повесят», – было написано на листе.
Фон Лилленштайн холодно улыбнулся.
– Вот видите. Я могу видеть чуть-чуть вперед.
– Это ничего не доказывает, – буркнул Иван и встал.
Немец вздрогнул, прищурился.
– Постойте… Я вспомнил. – Он поднялся, поднял лампу и осветил лицо Ивана. – Да, конечно. Я вас видел… Видел. Там. На дороге, когда конвой, с которым я двигался, попал в засаду. Значит, моя карта у вас. Точнее, у Болдина. – Фон Лилленштайн покачал головой. – Видите, Иван Лопухин, какой непростой предмет попал к вам в руки? Сколько различных нитей сплелось в один сложный узел? Удивительно. – Он обошел пленного, распахнул дверь, кивнул стоявшим за ней солдатам. – А вы прощайте, Иван. Больше мы с вами не увидимся. Наверное, никогда.
