32
Планшет, взятый у капитана, помогал мало. То, чем хвалился Лопухин, – умение читать карты и пользоваться компасом – оказалось на практике пустой болтовней. Вокруг был лес. Страшный, густой. С высоченными, до самого неба, деревьями, непролазными буреломами. Это было очень не похоже на все виденное Иваном.
Он волок за собой несчастного доктора через завалы и овраги. Несколько раз проваливался в непонятные ямы, заполненные гнилой водой. Всякий раз он цепко держал в кулаке ремень, связывающий его с немцем. И тот, как бурлак, вытягивал Ивана из ловушки.
К полудню, изорванные и грязные, они выбрели на поляну. И Лопухин долго пытался понять, что же он видит перед собой.
Какие-то крупные, бурые пятна.
Зубры. Небольшое стадо. Могучие животные смотрели на невесть откуда взявшихся людей спокойно, без злобы и страха.
«Они не узнали нас… Не поняли даже, что мы люди… – подумал Иван. – Как же быстро можно потерять человеческий облик, что даже животное не видит в тебе врага».
Эта мысль вдруг показалась ему смешной. Выходило, что человек только тем и отличается от животного, что враждой ко всему живому. И к себе самому в том числе.
Иван сел на землю, рывком посадил немца рядом. Достал планшетку. Компас.
Поляна была достаточно большой, чтобы быть отмеченной на подробной карте района.
– Где мы… Где? Самое важное знать, где мы. А все остальное будет ясно и так. Понял меня? Немчура…
Он толкнул доктора в бок. Тот сжался, прикрылся грязными руками.
– Ничего… – ободрил его Иван. – Ничего! Бить не буду. Ты мне живой нужен, живой. Мертвый он кому хочешь без надобности. Сейчас вот посидим чуток и дальше двинем. – Лопухин потер лицо ладонями и с удивлением уставился на кровавые следы. – Вот те раз…
Он смутно вспомнил острую боль… Кажется, сучки или веткой хлестнуло.
Сколько ж пройдено? Он посмотрел на часы. И снова удивился. Выходило, что прохлаждаются они уже часа три…
Что-то ненормальное, чудное происходило со временем. Иван вдруг, будто свет включили в темной комнате, вспомнил, как они вдвоем с немцем пробирались через болото. Как топли в вонючей жиже и выбрались только чудом… Как, оставляя на кустах клочья одежды, бежали, когда вдалеке заслышались лай собак и автоматные очереди. Откуда-то из глубин памяти всплыло плачущее лицо немца, в разводах грязи. И лепет:
– Nicht schießen!
И «наган», пляшущий в руке.
Когда все это было?
Иван посмотрел на себя. Разодранная одежда. Сапог подвязан куском тряпки.
Лопухин снова посмотрел на часы.
– Был же полдень…
Но стрелки упрямо показывали половину четвертого.
– Сколько ж мы тут плутаем? – поинтересовался Иван у доктора.
Тот замотал головой и закрылся руками.
– Бил я его, что ли?
Иван чувствовал себя словно бы проснувшимся после долгого затяжного кошмара, содержания которого и не упомнить уже. И хочется верить, что не было ничего. Но всплывают в памяти жуткие картины. И страх, и холодный пот снова и снова накатывают беспощадной волной. Что это было? Когда? Было ли на самом деле? Или сон, только сон?
– Мы подохнем тут… – тихо пробормотал Иван. – И никто не узнает…
Немец тихо кивал, словно бы понял, о чем речь.
Лопухин снова взглянул на карту.
– Я даже не знаю, сколько времени прошло. Может, они уже ушли. Со стоянки снялись и ушли. А может… все может быть.
Иван потянул немца за ремень, распустил стягивающие петли. Доктор принялся яростно растирать затекшие запястья. Он дул на руки, плакал, и слезы чертили бороздки по его грязному лицу.
А Лопухин привалился спиной к дереву и безразлично смотрел на пасущихся перед ним животных.
Что-то мешало. Сидеть было неудобно, Иван порылся в кармане и выудил небольшую железку.
– А… Старый знакомый…
На ладони лежал медальон.
– Что ж ты?.. – Иван покачал головой. – Не справился?
С чем должен был справиться маленький кусочек металла? Почему? Лопухин не задумывался. Он готовился умереть. На него опустилось ватное облако равнодушия. Воля к жизни оставила Лопухина. Казалось, что ничто уже не имеет значения.
Он сжал медальон в ладонях, прижал к груди и закрыл глаза.
Долго ли продолжалось это беспамятство или нет, сказать было трудно. Очнулся Лопухин, когда кто-то взял его за руку и принялся дергать. Иван открыл глаза и долго пытался понять, что происходит. Наконец сознание полностью вернулось к нему.
– Чего надо-то, немчура? Чего не ушел?
Доктор дергал его за руку и испуганно оборачивался на поляну. Было темно.
«Весь день проспал», – сообразил Иван.
– Wolf! Wolf! – испуганным шепотом бормотал доктор. – Wolf!
Лопухин с трудом поднялся и увидел… На поляне, ярко освещенной лунным светом, стояли волки. Четверо. Трое взрослых и один молодой, уже не волчонок, но подросток, недавно вставший на охотничью тропу.
«Наган» сам прыгнул Ивану в руку.
Волки стояли полукругом. Светящиеся глаза сверлили двух измученных людей пристально. Зло.
– Вон пошли! – неожиданно для самого себя громко крикнул Лопухин. – Вон пошли!
Волки глухо зарычали.
Иван поднял «наган», но удержался. Стрелять в воздух?.. Или?.. Он прицелился в ближайшего волка. Тот, будто поняв угрозу, легкой тенью ушел в сторону. За кусты. Оттуда только глядели лютой злобой глаза…
Иван перевел прицел на другого. Но…
Поляна была пуста. Волки исчезли так же незаметно, как и появились.
Лопухин усмехнулся, потом захохотал, заливисто, от души. И, повинуясь неведомо откуда взявшемуся желанию, выстрелил вслед убежавшим хищникам.
– Рано пришли! Рано! Живой! Я еще живой! – Он толкнул доктора. – Пошли! Сожрут к черту… Пошли! Идем, значит, живы…
И снова потянулся лес.
