30
Машину дергало и кидало во все стороны.
Иван несколько раз ощутимо приложился головой о какую-то железяку. Доктор несколько раз оказывался в опасной близости от борта, и грубый Парховщиков пинком отшвыривал его обратно, в глубину кузова.
– Куда едем-то? – крикнул Лопухин.
– Черт его знает! – Парховщиков отмахнулся. – Куда командир скажет, туда и поедем. Работа у нас такая!
Он едва не упал, но удержался.
Через пятнадцать минут бешеной тряски боец, что сидел у самого края, замахал Парховщикову.
– Гонят за нами, Коля! – крикнул он. – Вона фары скочут!
– Елкина матрена! – Парховщиков попытался пристроить к борту пулемет, но не сумел. – Дороги, мать-размать!
Красноармеец, находившийся ближе всех к кабине, забарабанил в узенькое окошко и крикнул:
– Держи ровнее, у нас на хвосте мотоциклисты!
Из кабины что-то ответили, Иван не разобрал.
– Сейчас ровная пойдет! – заорал боец, едва держась на ногах. – Готовься, Коля! Готовься!
Доктор опять оказался близко к борту, но теперь Иван сумел ухватить его за ворот, и они вместе упали на доски пола.
Парховщиков кричал что-то злое, размахивал кулаками, но сумел-таки приладить пулемет как раз в тот момент, когда тряска вдруг прекратилась и рычание мотора сменилось равномерным гулом.
Прицелился.
За секунду до грохочущих выстрелов Иван услышал, или ему показалось, приближающийся мотоциклетный треск.
Парховщиков утопил курок. Брызнуло огнем.
И только когда кончились патроны, Коля поднялся и вышвырнул оружие за борт.
– Кончилися танцы!
– Что там докторишка-то? Живой? – спросил Тихонов.
Иван поднялся на колени, за шиворот поднял немца.
На него уставились ошалелые круглые глаза. Врач щурился – видимо, без очков видел плохо.
– Ничего, сгодится!
– Тогда готовьтесь к эвакуации. Ноги в руки.
Грузовик замедлил ход, последний раз вздрогнул и остановился. Пограничники выскочили на дорогу.
– Что дальше, командир?..
Капитан оглядел своих бойцов.
– Жмых где?
– Убило, – глухо ответил Лукин. – Сам видел. Полголовы осколком…
– Ясно. Доброволец нужен. Кто?
– Я. – Парховщиков оттолкнул дернувшегося было Лукина. – Я!
Капитан вздохнул, но согласился.
– Отведешь машину так далеко, как только сумеешь. Много не прошу, но километров пять-десять сделай. Если сможешь, конечно. В драку не лезь, если что, бросай грузовик – и в лес. Дело дурное, конечно… Но если за нами пойдут, то точно поймают. А так они сначала за грузовиком погонятся. А уж потом все остальное. Все понял?
– Так точно. Все сделаю в лучшем виде, к вечеру ждите. – Парховщиков заулыбался так, будто ему приказали не жизнью рискнуть, а в отпуск сходить.
– Тогда пошли, – капитан махнул рукой в сторону леса. – Немец в центре, остальные как раньше. Товарищ Лопухин вместе с доктором.
Когда они скрылись в густой зелени, за их спинами коротко рявкнул и зафырчал, удаляясь, грузовик.
Иван не обернулся.
Острое чувство потери сжало грудь. Жутко захотелось спросить кого-то, попросить подтверждения, что матершинник-детдомовец Коля Парховщиков обязательно вернется, к вечеру, а то и раньше. И в этом ему, журналисту, газете, ручается сам храбрый командир пограничников!
Детское, наивное, а потому почти непреодолимое желание.
Иван с трудом выровнял дыхание. Надо было идти. Двигаться. Обязательно доставить в лагерь этого дурацкого, спотыкающегося на каждом шагу близорукого докторишку. Потому что иначе все это было зря.
– Что зря? – прошептал Иван. – Что? Он же вернется. Мы все вернемся!
Доктор покосился на Лопухина испуганно, как на сумасшедшего.
– Двигай! – Иван зло толкнул немца в спину.
Где-то вдалеке застрекотали мотоциклы. Их чихающее «фр-р-р-р» было хорошо слышно в тишине ночного леса.
Никто не проронил ни звука, только ускорил шаг капитан.
Километров через пять устроили небольшой привал. Капитан в свете зажигалки внимательно изучал планшет.
– Мы здорово уклонились к югу. Теперь наших догонять придется.
– Догонять? – удивился Иван. – Как это?
– Видно, товарищ политрук, что человек вы штатский.
– Ну и что же? – Лопухин почувствовал себя оскорбленным. – Я в походы ходил. И карту и компас знаю.
– Да? – Капитан посмотрел на него сочувственно. – Это, конечно, хорошо. Надеюсь, что ваши умения нам не пригодятся.
В кустах треснула веточка.
Пограничники вскочили. Кто-то передернул затвор.
Воцарилась напряженная тишина.
– Может, зверушка? – прошептал Тихонов. – Тут их много… Сам вчера зайца видел. Днем. Жирный такой.
– Может, и заяц… – Капитан прокашлялся. – Кто в охранении? Лукин?
– Я…
– Что «я»?! Куда смотришь?!
– В лес смотрю, товарищ капитан. Только темень кругом.
– Темень… Ладно. Встали, пошли.
В темноте мелькнул тусклыми зеленоватыми точками компас в руках капитана.
Чтобы доктор не спотыкался о каждый встречный пень, Иван ухватил его за тощую шею и толкал перед собой. Лучше немцу от этого не стало, но он хотя бы перестал натыкаться на деревья.
Откуда-то издалека донесся тяжелый, рокочущий гул. И еще раз… И еще…
– Пушки? – спросил кто-то рядом.
– Гроза… – последовал ответ из темноты, и Иван посмотрел на небо.
Звезд не было. Только там, где была луна, теперь клубилось косматое, едва заметное на фоне общей черноты, пятно. Идти стало еще труднее. Доктор перестал ориентироваться совершенно, одну руку вытянул вперед, другой прикрыл лицо, чтобы ветки не вышибли ненароком глаза.
– Плохо дело. – Капитан остановился. – Мы так в какое-нибудь болото забредем. Или еще куда похуже. – Он чиркнул зажигалкой и снова достал планшетку. – Раньше хоть луна помогала…
Небо заворчало, перекатывая тяжелые валуны грома.
– А что, славяне, не размокнем? – неожиданно веселым голосом поинтересовался капитан.
– Не сахарные, чай… – Кажется, голос принадлежал Лукину.
– Это хорошо, что не сахарные. Под дождиком пойдем. Как молнии будут, так и мы двинемся. Все лучше, чем впотьмах…
На горизонте полыхнуло. На какой-то миг Иван увидел призрачные силуэты окружавших его красноармейцев. Однако в следующее мгновение темнота сделалась еще более непроглядной. Грохнуло, на этот раз ближе. Чувствовалось, что грозовой фронт двигается на них. Вот уже и воздух сделался холодным, влажным. Запахи обострились. Пот, тяжелое дыхание, спирт и какая-то медицина. Карболка? Или йод? А еще какой-то кислый, особенный запах. Странный и вместе с тем знакомый.
Лопухин понял. Запах страха.
Это боялся доктор. Очень боялся.
Немец не просто дрожал. Его тело буквально сотрясалось от конвульсий.
– Эй, – негромко сказал Иван. – Fürchte nicht.
Доктор дернулся, но промолчал.
– Что, дрожит клизма? – поинтересовались из темноты, и Лопухин услышал веселье в голосе, словно бойца радовала перспектива бежать по ночному лесу при свете молний.
– Дрожит. Колотится прям.
– Это правильно. Тут ему не Бавария.
Кто-то тихо рассмеялся.
А Иван почувствовал облегчение. Будто бы и не было вокруг войны. А лес и гроза – всего лишь интересное приключение, из тех, которые еще долго вспоминаются потом, у костра или дома, в тепле и светле.
Снова сверкнула молния.
Еще ближе. Еще ярче. Злее.
И гром уже не ворчал, не погромыхивал. Он полноценно грохотал, прокатываясь от одного края неба до другого.
Во время короткой вспышки Лопухин успел заметить лежащий впереди небольшой, поросший низеньким леском овражек и темную стену леса за ним.
Капитан снова запалил огонек и уставился на карту.
– Ясно все, ребята… Двигаем понемногу. Осталось не так уж много.
Вокруг зашевелились. Лопухин дернул за ремень успевшего усесться немца.
– Stehe auf.
Врач послушно встал. Иван снял ремень, вытянул его на всю длину и зацепил за пояс доктора. Щелкнула застежка. Свободный конец Лопухин намотал себе на руку.
– Так надежней будет.
Они начали спуск.
Дышалось тяжело. Воздух стал плотным, тяжелым, густым. Под ногами осыпалась земля и мелкие веточки. Немец что-то тихо бормотал. То ли ругался, то ли молился, не разобрать.
Справа кто-то охнул, тяжело упало тело.
И тут небеса вспыхнули синим, диким светом. Да так, что стало светло как днем! От одного до другого края небосвода протянулась ветвистая, огромная молния. Будто бы огромный светящийся великан протянул к миру свою уродливую ладонь.
– Бегом! – гаркнул капитан. И все побежали.
Удар грома был страшен. Такого Иван не слышал ни разу. Ревом и грохотом его прижало к земле, ноги ослабли в коленях и подогнулись. Он упал, покатился по земле, увлекая за собой немца.
В тот же миг крепкие руки подхватили его, дернули вверх, ставя на ноги. Кто-то помог спотыкающемуся немцу. Обоих толкнули вперед. Беги! Беги!
И мир погрузился во тьму.
И тишину.
Невероятную тишину, какая бывает только после удара грома. Будто вся земля укуталась плотным слоем ваты, который забился во все щелочки, заполнил все пространство.
«Ничего не слышу! – мелькнула паническая мыслишка. – Я оглох!»
Вынырнувшая из темноты ветка больно, до жгучих слез хлестнула по лицу. Иван запнулся, но тут же получил пинок под зад и понесся вперед.
Мир снова утонул в голубом небесном сиянии.
Иван увидел сразу всех. Ломаные, кривые тени. Искаженные в неверном свете лица, странные пропорции, и не понять уже, где тень, а где человек. Съежившийся немец. Застывшие в движении красноармейцы. Люди. Позы. Все в один миг, как на фотопленке, отпечаталось на сетчатке глаза Лопухина. Четкость была невероятной. Казалось, можно разглядеть все. Каждую травинку. Каждый волосок. Жилку на коже. Все ярко. И все неверно. Искажено. Перекручено.
Это длилось одну секунду. Но Ивану на какой-то момент показалось, что пауза держалась неизмеримо долго. Минуту, еще минуту и еще…
Лопухин озирался. Разглядывая людей, застывших в неестественных позах, деревья, кусты…
Но нет. Только показалось.
Так не бывает.
И вот уже мир погружается в грохочущую тьму, где звук сбивает с ног, где воздухом невозможно дышать. И все запахи выжжены дотла, съедены озоном. Однако в тот удивительный, коротенький миг Лопухин разглядел все и всех. И еще кое-что!
Там, за редкими кустами, в сумасшедшем переплетении теней и ветвей…
Трое в черных, будто бы блестящих мундирах.
И эти глаза! Иван запомнил эти глаза, которые смотрели ему прямо туда, где у каждого атеиста таится дрожащая пустота того, чего нет и быть не может. Тень, застывшая в прыжке, смотрела в душу Лопухина холодными, голубыми иголочками глаз.
Таких глаз, какие бывают только у исключительно чистых в расовом отношении существ. Людей ли?..
Иван хотел было крикнуть, но зацепился о корягу, почувствовал, что летит куда-то вперед и вниз.
Что-то свистнуло за спиной. Как раз там, где он был только секунду назад. И вот уже Лопухин катится по земле, вламываясь в кусты, натыкаясь на острые сучки. Руку дернуло невыносимой болью, завернуло за спину, на какой-то момент Ивану показалось, что он слышит, как хрустят суставы. Он вскрикнул. Но в грохочущей круговерти его никто не услышал. По небу все еще катились огромные валуны, сталкиваясь и раскалываясь на части.
От боли в руке Иван засучил ногами, стараясь извернуться таким образом, чтобы вывернутый локоть хоть немного изменил свое положение. Что-то мешало, давило к земле и тянуло руку в сторону. Лопухин оттолкнулся свободной рукой и с воплем перекатился на спину. Тут же стало легче, и наступила тишина.
За больную руку кто-то все время тянул, дергал.
«Это ж немец!» – вдруг сообразил Иван.
Доктор рвался куда-то, обезумев от страха, ломился, как лось, через кусты, и только тщедушность телосложения не позволяла ему утащить за собой Лопухина.
– Да осади ж ты! – рявкнул Иван, здоровой рукой дергая врача на себя.
Тот упал, накрыл голову руками и застыл.
И только тут военкор понял, что происходит что-то странное. Его никто не поднимал, не материл и не гнал вперед. Только вокруг, в темноте, неистово трещали ветки да падало что-то тяжелое. Слышались мокрые, тяжкие удары, и кто-то надсадно хрипел.
– Что происходит?.. – Иван попытался встать. Но немец снова рванул вперед и дернул за вывихнутую руку. Лопухин вскрикнул и повалился.
В тот же миг рядом с ним что-то тяжело упало. Глухо хряснуло, и в лицо Ивану брызнуло горячим. На какой-то миг в неверном свете дальних молний он увидел искаженное, с широко раскрытыми глазами лицо, все в черных разводах и полосах. Потом все пропало, а при следующей вспышке рядом уже никого не было. Только вдавленный след на земле, глубокий и ясно видимый даже в таком слабом свете.
То, что это было лицо одного из красноармейцев, Иван сообразил не сразу, настолько тот был изуродован.
– Что происходит? – прошептал Иван.
И тут, будто бы в ответ на его слова, грохнула автоматная очередь. В темноте полыхнул огненный фонтан. Огонь метнулся из стороны в сторону. Автомат стрелял до тех пор, пока не кончились патроны.
– Ко мне! – закричал капитан. – Ко мне!
В темноте зазвучали резкие хлопки «ТТ».
Кто-то заверещал, как подраненный заяц. Затем крик оборвался, перешел в бульканье. Затих.
Снова затрещали кусты.
Иван засучил ногами, стараясь убраться подальше. Наткнулся на затихшего доктора. Тот от ужаса попытался было вскочить, но Лопухин ударил его под ребра и навалился сверху.
– Лежи, сука. Лежи, убью! Убью!
«Господи, чем я его убью?! Голыми руками, что ли?»
И тут Иван вспомнил, что у него на поясе висит «наган». Дрожащей рукой он расстегнул кобуру и вытащил револьвер. Кисть вдруг ослабла, оружие неуверенно болталось из стороны в сторону.
«Я ж ни черта не вижу! Куда стрелять?»
Снова кто-то крикнул в темноте. Потом еще раз. А потом…
А потом чья-то глотка завыла! Низкий, с рычащими переливами звук впился в уши, наполняя Ивана ужасом.
Снова грохнул выстрел. На этот раз винтовочный. Потом кто-то заорал и, кажется, куда-то побежал.
Небо лопнуло молнией, и Иван увидел в этом дурном лживом свете, как один человек накалывает другого на винтовочный штык. Прямо в брюхо. Как большую черную бабочку! Ш-шварк!
И еще один человек бьет того, что с винтовкой, в спину. Кажется, голыми руками. Но кровь, черная на этом молниеносном негативе, выплескивается густой волной.
Потом наступила темнота, но рисунок отпечатался на сетчатке глаза, будто выжженный. И Лопухин, зажмурившись, дважды выстрелил в эту страшную тень.
Небесные великаны снова ударили в свои чудовищные ладони. От этого хлопка облака вспыхнули синим, а ушам стало больно от грохота.
Молния держалась в небе неестественно долго.
Иван увидел, как в нескольких метрах от него встает в полный рост человек – он узнал капитана. И тут же на него из кустов бросается черная тень. Огромными, невероятными шагами…
Капитан, как в тире, целится с вытянутой руки.
Стреляет. Еще раз. Еще.
Черная тень вздрагивает при каждом выстреле, но все же бежит вперед. Прыгает!
Еще один выстрел звучит уже глухо.
И небо гаснет.
Остается только гром. Темнота.
И наконец, словно дождавшись этого жуткого момента, с неба обрушивается поток холодной воды.
Иван, захлебываясь, оттащил немца в сторону. Гроза ушла дальше, гром теперь звучал тише, словно через вату. Света молний едва хватало, чтобы разглядеть большую поляну, на которой все и произошло.
«Наган» плясал в руке Лопухина, будто живой.
Никого. Только струи дождя. Только шелест капель по листьям.
Пятясь, Иван вместе с доктором забрались под низкие ветви огромной ели. Тут было сухо. Лопухин приставил револьвер к голове немца:
– Du willst laufen?
Немец отрицательно потряс головой.
– Ich werde töten.
С этим доктор тоже согласился. Иван как мог стянул ему руки ремнем и выглянул наружу.
Тихо. Дождь.
Лопухин, дрожа, забрался обратно под еловые лапы. Так они сидели до утра.
