В четверг после школы я стучу в дверь к сестре.
– Заходи!
Пенн сгорбилась над столом, где лежат айпэд и четыре учебника. Фалафель Печального Образа ковыляет ко мне, и когда я уже начинаю думать, что он хочет на ручки, пес делает финт вправо и хромает за дверь, в коридор.
Да, хорошо, что старина Флаффи вернулся. Марк Уолберг был чересчур крут.
– Готов к переменам?
Я смотрю на Пенни:
– Что?
Она жестом указывает на мою одежду:
– Я про твой наряд.
– А… ну да, пришло время.
– Согласна и одобряю.
– Просто гора с плеч.
– Как Алан?
– Хорошо, – отвечаю я. – Собирается домой через несколько дней.
– Здорово. Обожаю этого парня.
Ох уж эта Пенни и ее замашки.
– Да, у него все нормально. Слушай, я вот подумываю заценить такой фильмец под названием «Завтрак у Тиффани». Отзывы вроде хорошие, но не знаю, захочешь ли ты смотреть его вместе со мной.
Какой бы реакции я ни ждал в ответ на свое предложение, реальность обманывает мои ожидания.
Пенни ерзает в кресле:
– Очень мило с твоей стороны. Но нет, спасибо.
– Серьезно?
– Ага. Хватит с меня этого фильма.
– Пенн, ты не заболела?
Она поднимает взгляд и смотрит на меня поверх моря домашней работы:
– Одна девочка из нашего класса, Карен Уай, посмотрела «Завтрак у Тиффани» по моей рекомендации. А вчера в школе она спросила меня, как я могу любить такой расистский фильм. Я сначала не поняла, и она призналась, что расплакалась оттого, как ужасно изображен мистер Юниоши. И теперь она меня избегает, настолько ее это задело.
Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз видел Пенни такой притихшей и расстроенной. Она говорит, что больше не хочет смотреть «Завтрак у Тиффани» и не хочет быть человеком, которому нравятся такие фильмы, и пока я ее слушаю, мне становится грустно, что ее сердце так очевидно разбито, но и радостно, что оно способно на такие чувства.
– Пенни!
– Фильм действительно обидел ее, Но. И это я посоветовала Карен его посмотреть.
Я молча продумываю варианты, как защитить нежное сердце сестры, а потом говорю:
– Пенн, ты уникальная личность. Я тебя люблю. И у меня, кажется, есть план.
И вот мы смотрим «Завтрак у Тиффани». Поскольку на самом деле Пенни не записывала показания таймера на сценах с мистером Юниоши, мы фиксируем их по ходу фильма. Во время одной из сцен Пенни действительно отворачивается – от экрана и от меня, – и я знаю, что она думает о своей однокласснице, и мне тяжко видеть, как сестру мучает осознание того, что самая идеальная и драгоценная для нее вещь не лишена серьезных недостатков. Но еще я знаю, что иногда – не всегда, но при лучшем раскладе – потеря невинности оборачивается новыми знаниями, и тут, похоже, как раз такой случай. Ведь, если по-честному, боль Пенни от просмотра этих сцен все же бледнеет по сравнению с болью Карен.
Мне хочется обнять Пенни, и я так и поступаю и говорю ей, что можно по-прежнему любить этот неидеальный фильм. Я говорю ей, что это будет другая любовь, в которой больше печали, но больше и мудрости. Я говорю ей, что если бы мы не умели любить неидеальные вещи, то и вовсе не умели бы любить. И она соглашается, что доля правды тут есть, ведь она любит меня, хотя я по большей части не обращаю на нее внимания, и теперь мне становится совсем тяжко.
Под конец фильма Пенни засыпает, и я один смотрю, как Холли Голайтли бросает кота в чужом переулке, и наступает один из тех странных моментов, когда понятно, что фильм пытается тебе что-то сказать, но непонятно что именно, и ты просто держишь ушки на макушке и мотаешь на ус.
Я держу ушки на макушке. Я мотаю на ус.
Раньше по ходу фильма Холли Голайтли приютила этого кота и назвала Котом, и дальше Кот присутствует во всех сценах, просто шастает вокруг, как обычный кот, не принимая особого участия в событиях почти до самого конца, и когда Холли выпускает его в переулок, и конечно же идет проливной дождь, то невольно думаешь: «Ох, теперь Коту конец», но буквально через пять минут возлюбленный Холли – писатель, которого она зовет дорогуша Фред, – устраивает ей взбучку за безответственное поведение и отправляется искать Кота. Тут Холли понимает свою ошибку и бежит вслед за ним, блуждает по улицам под проливным дождем, взывая «Кот! Кот!» как сумасшедшая. Она находит Кота между деревянными ящиками, сгребает его, потом поворачивается к дорогуше Фреду – тот стоит рядом, видимо уже долго наблюдая за ней, – и потом они сбиваются на неловкий поцелуй, но фокус в том, что Холли все еще держит Кота, который в итоге расплющен между ними и глядит прямо в камеру, как бы говоря: «Ну и денек, убиться можно!»
И все. Конец. Так что да, сначала мне фильм не понравился.
Но потом я понял, что он пытался мне сказать.
Я почти уверен, что адрес [email protected] уже занят. Но он свободен, и я тут же создаю почтовый ящик. Минутой позже я оставляю на Ютубе комментарий под видео исчезающей женщины: «Привет, мне очень понравилось ваше видео, и я хочу задать небольшой вопрос. Если найдется минутка, напишите мне, пожалуйста, на [email protected]. Спасибо». Ни одного восклицания. Я не читал «Отверженных» и не видел мюзикла, поэтому в совете Пенни мне не хватает конкретики, но я в состоянии распознать правду, я уже видел очень темную ночь и умею вытаскивать себя из болота. Поэтому я привязываю почтовое приложение к новому аккаунту и, просто ради удовольствия обозначить вслух свои действия, говорю:
– Это раз.
Через пять минут я нахожу место и время выступления Понтия Пилота и вношу их в календарь на телефоне:
– Это два.
Пусть кости Милы Генри и похоронены в Деревянной столице мира, но я видел их насквозь. Я видел, как родные корни проникают глубоко в землю, чувствовал их пульсирующую жизнь; и пусть считается, что она мертва и ее больше нет, я-то знаю: она со своей семьей; она прощена.
– И это три.
Я оглядываю комнату и жмурюсь от чистоты и упорядоченности; я слушаю Changes Боуи, а затем Space Oddity, и хотя уже поздно и весь дом давно уснул, я говорю:
– Даже темнейшая ночь закончится. – И думаю о том, что все мои странные влечения коренятся в одном: страхе остаться одному.
Суть в том, что мне пока всего шестнадцать. Мне неизвестно, каково это: оглянуться назад в конце жизни и понять, что я был по-настоящему одинок. Но мне известна другая сторона монеты: каково это, когда жизнь расстилается вперед тысячей дорог, – и вдруг я выберу не ту? Или еще хуже: если неправильную дорогу выберут за меня и я дойду до конца, а там никого не будет? Этот страх мне отлично знаком. И мне иногда кажется, что идея одиночества страшнее самого одиночества.
Я беру телефон. Пора поискать компанию.
– Три дела сделано, одно осталось, – говорю я пустой комнате.
Я: Ты не спишь?
Алан: Для тебя я всегда открыт
Я: Ты ведь переписываешься с Тайлером, да?
Алан: ¯\_(„/)_/¯
Я: Ты слыхал, что теперь для этого существуют эмодзи?
Алан: Слыхал. Ну и молодежь пошла
Я: Никакого представления о корпоративной этике.
Я: Как самочувствие?
Алан: Вполне. Немного лучше. В смысле, положительная динамика налицо, но надо посмотреть.
Я: Стоп.
Алан: Да все хорошо. Доктор говорит, я иду на поправку.
Я: ТЫ ПРЕВРАТИЛСЯ В МЕНЯ?
Алан: СЛЕГКА ТЯНЕТ, НО СКОРО ВСЕ ПРОЙДЕТ
Я: Туше.
Алан: Ждал удобного момента с тех пор как очнулся
Я: Если ты закончил, мне нужен компаньон для квеста
Алан: Извини. Я думал, ты только что сказал, что тебе нужен компаньон для квеста
Я: Я так и сказал
Алан: Извини. Я думал, ты только что сказал, что так и сказал
Я: Я серьезно
Алан: Когда ты пишешь «квест», ты имеешь в виду «Бесконечную историю»?
Я: Неужели ты до сих пор вспоминаешь этот фильм?
Алан: Твой папа ОЧЕНЬ хотел нам его показать.
Я: Ха-ха, он еще называл его долбанутым
Алан: ОМГ ТОЧНО
Алан: «ФИЛЬМ НЕСКОЛЬКО БОЛЕЕ ДОЛБАНУТЫЙ, ЧЕМ МНЕ ЗАПОМНИЛОСЬ»
Я: Торчки 80-х отлично вписались в детский кинематограф
Алан: Кроме шуток, чувак. Тогда «Лабиринт»?
Я: Да, но с Боуи
Алан: Ну да, с Боуи
Я: Короче, Атрейю. Дело такое. Хочу отнести кота одному старику.
Алан: Я не понимаю, что это значит
Я: Это значит, я хочу отнести кота одному старику
Алан: Повиси, я погуглю
Я: Чувак, это не эвфемизм.
Я: Натурального кота
Я: Натуральному старику, который может натурально скоро умереть
Алан: А что с ним?
Я: Ничего. Старость. Такая фигня
Алан: ОК, ладно, могу я отказаться? Без обид. Стремная идея. Да еще мы с Тайлером как раз обсуждаем смешные сексуальные слова
Я: Тьфу, я же не говорю прямо сейчас.
Я: А что за слова?
Алан: Совокупление
Я: И что смешного?
Алан: Вдумайся. Типа купить сову?
Я: А, ясно. Понял.
Алан: О, милый, покупка совы так возбуждает!
Я: Как теперь это развидеть
Алан: Где ты прошлой ночью купил такую сову? Я в восторге
Я: Слушай, ты со мной или нет? КВЕСТ ждет тебя, Атрейю
Алан: Уже бегу
Я: Если бы
Алан: Да уж
Я: Когда тебя выпустят?
Алан: Вроде обещают в четверг
Я: Тогда в четверг. Зайду за тобой после школы.
Алан: Бееесконечная истооория!
Я: Атрейю отключается
Алан: ЙО ЭТО Я ТУТ АТРЕЙЮ
Я: Без разницы. Не зависни на всю ночь за своими секстовыми сообщениями.
Алан: ¯\_(„/)_/¯
В четверг после школы я еду прямо к дому Роса-Хаасов, который теперь пахнет и выглядит так, будто его превратили в подвальную кухню из английского сериала, по которому сходят с ума мои родители: где тусуется примерно миллион чуваков во фраках, каждая трапеза состоит из семи блюд, вокруг сплошные «ваши высочества», и только повар, перемазанный мукой, хоть немного соображает что к чему.
– В восемь часов, chico, – говорит тетя Рози, загружая ароматную смесь орегано, лука, чеснока и бог знает чего в кухонный комбайн. – Ни минутой позже, ты слышал?
Прежде чем мне удается ее убедить, что я все понял, на кухне появляется миссис Роса-Хаас и буквально заставляет меня поклясться, что Алан вернется к восьми вечера.
Они явно заодно.
– Клянусь, – говорю я как можно торжественнее. – Восемь часов. Провалиться мне на месте.
Входит Вэл и наклоняется над свежезаправленным комбайном:
– Софрито у тебя пахнет просто божественно.
Тетушка в ответ пожимает плечами и кивает, мол, да, так всегда и бывает.
Миссис Роса-Хаас напоминает мне, что Алану ни в коем случае нельзя перенапрягаться. За спиной у матери Алан жестами изображает, будто мастурбирует, я невольно хихикаю, и миссис Роса-Хаас решает, что я не принимаю ее всерьез:
– Тебе всё шуточки?
Я качаю головой:
– Нет, миссис Роса-Хаас. Просто Алан балуется у вас за спиной.
Алан принимает вид щенячьей невинности, и мать отвечает ему улыбкой, в которой больше тревоги, чем радости.
– Люблю тебя, сынок, – говорит она, – но чтобы был дома до восьми, иначе берегись.
– Куда собрались? – спрашивает Вэл, доставая бутылку воды из холодильника.
– Отнести кота одному старику, – отвечает Алан.
– Я не понимаю, что это значит.
Алан улыбается мне:
– А я о чем!
– Это не эвфемизм, – снова объясняю я. – Мы натурально идем относить кота одному старику. Присоединяйся.
Вэл делает затяжной глоток из бутылки и замечает:
– С такими подходцами, Ной, даже удивительно, что ты до сих пор одинок.
– Вселенная полна загадок, Вэл.
Через пару минут мы втроем сидим в моей машине, пролистывая бесплатные объявления «отдам кота в добрые руки».
– До чего же нам повезло жить в наше время, – говорит Алан. – Даже кота можно выбрать в Интернете.
– Разбудите меня, когда его доставят, – зевает Вэл.
Алан изображает, будто говорит по телефону:
– Алло, здрасьте, я бы хотел заказать одного большого полосатого кота с тонкой хрустящей корочкой и побольше кошачьих консервов, йо.
– Неужели я дожил до такого дня?
Наконец мы находим объявление про кота в паре миль от нас.
Алан нежно похлопывает по приборной доске:
– Шевелись, «хентай»!
Вряд ли я когда-нибудь примирюсь с собой. Во всяком случае, не благодаря проникновенным беседам. Но я просто обязан сказать одну вещь, чтобы в конце концов все наладилось.
– Знаешь, – говорю я, – я тут видел одну рекламу, и на самом деле название машины произносится не «хендай», а «хендэй», так что твоя рифма мимо.
Двадцать минут спустя Вэл держит на коленях кота по имени Бонкерс, и мы едем на заправку, мимо которой проходит маршрут старика Зоба. Близнецы ни разу не спрашивают, что побудило меня к такому поступку, не отпускают ни единой шуточки в мой адрес. С самого нашего с Вэл разговора в подвале – когда она призналась, что нечаянно помогла Ротору, а я вкратце рассказал ей, что он со мной сотворил, – с тех самых пор она ведет себя как настоящий друг. И хотя я сообщил все подробности Алану еще в реанимации, тогда он блуждал в собственных потемках; я не знаю, слышал ли он меня, помог ли я ему вернуться назад к жизни. И я не знаю, как все поменяется через год, какие новые формы примет наша дружба, но я полон надежды, что в один прекрасный день я вынырну с глубины бассейна Роса-Хаасов: пробиваешь поверхность воды, вдох, мокрые волосы на горячем солнце…
– Чувак, – скажет Алан.
– Это типа рекорд, – скажет Вэл. – Ты как там?
И я сделаю несколько глубоких вдохов, полный благодарности, что я не один.
– Должен вам кое-что рассказать, – начну я, но вместо этого расскажу им все.
Потому что посудите сами, разве можно говорить об общей истории, если не делишься всеми подробностями?