7. я иду на идиотскую вечеринку

Уилл и Джейк Лонгмайры давно завладели пальмой первенства среди школьных мерзавцев и с каждым годом карабкаются по ней все выше. Кроме того, что немаловажно, они реально привлекательные, но привлекательность у них того же сорта, как у Лохте или братьев Хемсвортов, а именно: когда их видишь, сразу возникает неодолимое желание дать им в табло. И я бы стыдился таких мыслей, но мне случалось видеть, как они обращаются со своими подружками, и случалось слышать, как они «шутят» над Аланом, так что, хоть я их и не бью, мечтать не вредно.

Дом Лонгмайров отделяет от дороги газон размером с футбольное поле, и если выбирать среди особняков Айвертона самый большой, самый расфуфыренный и самый айвертонский из всех, то у нас есть победитель. Вэл паркует свой черный «БМВ» между двумя другими «БМВ», и мы втроем выбираемся из машины. Алан вытаскивает из багажника ящик с бутылками – вроде бы пиво, но, как бы так сказать, с налетом гламура.

Вопреки здравому смыслу, я спрашиваю, что это.

– Ящик «Ураганов», – отвечает Алан.

– Ящик чего?

– «Ураган», пивной коктейль.

– Звучит… катастрофично.

– Только примерно с четвертой бутылки, бро.

Вообще-то, я не очень пьющий. Нет, я прикладываюсь по случаю, но слово «пьющий» обычно вызывает в воображении потный лоб и стеклянные глаза, а я предпочитаю все же сухой лоб и ясный взгляд. Как-то так.

– А там? – Я показываю на пластиковый пакет, который Алан держит в другой руке.

– Бульгоги, – говорит он. – Корейское барбекю. Только не такое барбекю, как обычное барбекю. Бульгоги – это вообще отдельная тема.

Мы пересекаем лужайку перед домом, которая состоит из самых идеальных травинок, известных человечеству, и внезапно ворот футболки начинает меня душить.

– У тебя все нормально, Но? – спрашивает Вэл. – Ты какой-то взъерошенный.

– Все отлично. Только я не знал, что нужно приносить угощение.

Алан ухмыляется:

– Сынок, это никакое не угощение. Хрен мы с кем поделимся.

– А, ну ясно, но вообще-то я с самого начала не хотел идти, так что вот.

– Не напрягайся, чувак, – успокаивает меня Вэл. – Сейчас войдем, раздобудем тебе выпить – сам будешь рад, что выбрался, обещаю.

– И кто знает, – добавляет Алан, – может, удастся покончить с сексуальной дискриминацией затворников.

Сколько бы я ни убеждал Алана, что пока не собираюсь заниматься сексом, он мне не верит. Ну и ладно, с годами я и так подошел слишком близко. Пар десять трусов выкинул, только чтобы у родителей не возникало лишних вопросов в дни стирки. (Знаю-знаю. Но проще прикинуться, что не имеешь понятия, куда исчезает белье, чем объяснять подобные вещи.) В смысле, я вот к чему: решение о воздержании я принял не из-за отсутствия желания или возможностей. Жутко старомодно, я в курсе, но на самом деле вот в чем: по-моему, секс очень влияет на глубину отношений. Мне известно, какое значение он может иметь и как радикально способен сдвинуть отношения в ту или другую сторону, и для меня это весомый аргумент: можно запросто все протрахать (выражаясь фигурально). Нас, честных идейных девственников, мало кто понимает, но я не парюсь.

Вэл останавливает нас, чтобы сделать селфи на фоне дома, и поскольку я уверен, что у меня на лице все написано, то надеюсь, что она хотя бы не станет выкладывать снимок. Год назад мне было бы все равно, но год назад у Вэл не было 100 k фолловеров.

А теперь Валерия Роса-Хаас стала вроде как звездой соцсетей. Полагаю, многие хотели бы оказаться на ее месте, но для нее главное другое – собственно фотография. Начиналось все с обычного набора: уличные пейзажи, пропущенные через зернистые фильтры, прогулки на рассвете, прикольные ботинки в полумраке. Постепенно у нее сложился фирменный стиль – тщательно выстроенные композиции по мотивам любимых фильмов: узнаваемые предметы одежды или вещи персонажей; книги, которые они обсуждали; диски, которые они слушали; географические отсылки, тематические цвета. Все сделано очень мастерски и со вкусом, и если число подписчиков хоть о чем-то говорит, то я не единственный, кто так считает.

Свои посты она иногда сопровождает снимками с социальным подтекстом, из которых мне больше всего нравится кадр с мужиком в зоопарке: он уткнулся в свой телефон, а с другой стороны толстой стеклянной стены его разглядывает горилла. Вэл добавила к фото простую подпись: «В клетке».

В следующем году она всех уделает в арт-школе.

Чем ближе мы к дверям, тем заметнее дрожит земля: рокот басов, гул болтовни и хохота; дом буквально подпрыгивает, громкость вывернута на максимум. Вэл прокладывает нам дорогу, без звонка распахивая дверь, и мы с Аланом тянемся следом. Внутри полно народу: пьют, хохочут, обнимаются, разговаривают. Мы пересекаем фойе, где у входа стоят старинные напольные часы с маятниками, по две штуки с каждой стороны. С потолка свисает массивная люстра, у левой стены поднимается широкая винтовая лестница. Одним словом, современная вариация Гэтсби. Вэл, в лучших традициях Ист-Эгга, ненавязчиво оказывается в центре внимания – ни разу не повысив голос и ничего особенного не делая, она почему-то выглядит круче всех нас.

– Эй, Но, – говорит Алан, указывая на люстру, – эта штука даже больше твоего «хентая».

Примерно в то же время я принимаю очень важное решение: сегодня точно напьюсь. Блестящий от пота лоб, стеклянные, как дешевые бусины, глаза. Это мой единственный шанс выжить.

Кухня здесь не столько кухня, сколько храм еды и напитков: двухдверный холодильник, сводчатые потолки, сияющие котлы и сковороды, подвешенные над стойкой, неоштукатуренная кирпичная кладка. Могло бы выглядеть весьма живописно, если бы все вокруг не было завалено банками и бутылками, пакетами чипсов и пластиковыми контейнерами, похоже, прошедшими через руки хирурга-экспериментатора.

Обстановка рождает у меня жгучее желание надеть толстые резиновые перчатки, взять пылесос помощнее и оторваться как следует.

– На всякий случай предупреждаю, – говорит Алан, видя, как я вытаскиваю «Ураган» из ящика, – эти штуки восьмиградусные.

Не будучи, как уже говорилось, специалистом по части выпивки, я пропускаю его слова мимо ушей и хорошенько прикладываюсь к бутылке. Коктейль вишневого цвета и напоминает по вкусу леденцы, он быстро заканчивается, так что я тут же открываю вторую бутылку и с каждым глотком все больше ощущаю в себе силы вступить в настоящую беседу с другим человеком, не испытывая позыва засунуть кулак себе в рот. Или в рот собеседнику. Или хоть кому-нибудь.

Прихлебывая «Ураган», я без особого плана прогуливаюсь вокруг.

За домом обнаруживается огромный бассейн, в сравнении с которым бассейн моих друзей кажется детсадовским лягушатником. Естественно, и тут полно народу: гости пьют, карабкаются на бортики, целуются на гигантском надувном лебеде, подтягиваются на трамплине, брызгаются, вопят – сплошной «Повелитель мух», да и только.

Вот и второй бутылке конец.

Направляюсь на кухню за третьей через бесчисленные комнаты особняка; всюду полно ребят, знакомых мне по школе, но попадаются и новые лица. В конце концов меня затягивает в столпотворение танцующих, к эпицентру гремящего стерео, я отдаюсь музыке и внезапно уже танцую с какой-то девчонкой, не успев даже спросить, как ее зовут. Она очень даже ничего, так что я не парюсь, но здесь и без того парилка, к тому же «Ураган» подбрасывает мне интересный вопрос: я и правда родился таким неотразимым или же тут повлияло воспитание?

– Так ты вчера был в этой же одежде? – спрашивает девица.

Теперь мы стоим у стены, на обочине танцевального буйства. В какой-то момент мы решили отдохнуть (от танца, уточняю я для себя, а не от моей врожденной неотразимости), и я рассказываю ей про свою увлеченность Генри Дэвидом Торо, вдохновившим меня носить каждый день одну и ту же одежду.

– Ну да, и вчера, и позавчера, и позапозавчера, и так далее. – То есть… – Девчонка делает шаг назад, вопросительно подняв брови.

– Да нет, просто у меня десять пар одинаковых штанов и футболок. И я их надеваю по очереди, понимаешь?

Она медленно кивает, потягивает пиво и оглядывается по сторонам.

Я продолжаю распинаться:

– Так что одежда у меня суперчистая, я вот к чему…

(Ну ты красавчик, Оукмен, не отклоняйся от темы свежего белья, все идет отлично.) Не знаю, зачем я слушаю свой внутренний голос, но я его слушаю.

– Между прочим, муки выбора реально утомляют.

И я, точно завзятый соблазнитель, рассказываю девице, как пошел с мамой в магазин, выбрал любимый комплект – узкие темно-синие штаны с подворотами и белую футболку с Дэвидом Боуи (на картинке он курит, а поверху идет надпись большими буквами: BOWIE) – и купил сразу десять штук. К ним я добавил пару высоких коричневых ботинок на шнуровке, на чем и остановился. Вэл называет эту комбинацию «синий Боуи».

– Помогает оптимизировать повседневность, – продолжаю я, – но, как я уже упоминал, катализатором послужил Торо. «Мы растрачиваем нашу жизнь на мелочи» – вот как он говорил, и это чистая правда, согласна? Хотя я знаю, о чем ты думаешь.

– Это вряд ли, – говорит моя собеседница, но я продолжаю:

– Ты думаешь, что большинство перерастают фазу Торо, оставляют ее в прошлом, а сами такие: «Ой, как мило, в юности я считал Торо таким крутым», но мне пофиг. Я обожаю Торо и его офигенскую философию простоты. Особенно крут «Уолден», согласна? Ты читала? – Глоток «Урагана». – Идея в том, чтобы отбросить весь шлак, поселиться у озера и сочинять. Кстати, Мила Генри именно так и поступила. – Вишнево-пивная мудрость из меня так и хлещет! – Я тебе гарантирую, что ни один из них не парился, сколько дней прошло с предыдущего раза, когда они надевали любимую футболку. «Упрощайте, упрощайте». Вот я и стараюсь, по-честному стараюсь. Как-то так.

Только теперь я замечаю, что передо мной уже не та девчонка, с которой я разговаривал перед этим. Новая девчонка хлещет из одноразового пластикового стаканчика жидкость, по запаху похожую на неразбавленный виски. Она хихикает:

– Ты такой прикольный, Джаред.

– Какой Джаред?

Девица начинает истерически хохотать:

– Вот видишь? «Какой Джаред?» – Она взмахивает руками, и часть выпивки выплескивается на пол. – Ой, блин, как меня плющит… Ну и?

Вокруг кипят такие страсти, что я мог и потерять нить разговора.

– В смысле?

– Что ты сказал? – спрашивает она.

– Я вообще ничего не говорил!

Она снова хохочет, машет руками и снова проливает виски: девица совершенно пьяна. Кстати о выпивке: в следующий раз нужно прихватить сразу две бутылки, эта вишневая фигня просто офигенная.

– Давай, Джаред!

Очевидно, устав от разговоров, девица втаскивает меня в гущу танцующих, пятится, тычась задом мне в пах, танцует мимо ритма, а затем медленно и торжественно поднимает одноразовый стаканчик, веером выплескивая остатки содержимого на пол вокруг нас.

Я высматриваю Вэл или Алана в надежде на поддержку. Вэл нигде не видно. Алан, прислонившись к нагромождению динамиков, целуется с Леном Ковальски, теннисистом, который в прежние времена каждые вторые выходные забрасывал наш дом яйцами.

С другого конца комнаты мне улыбается незнакомая девушка. Она симпатичная и запоминается благодаря ярко-голубой косынке, стягивающей волосы.

– Джаред!

Я оглядываюсь на свою собеседницу:

– Чего? – Ладно, побуду Джаредом.

– Поехали в Ванкувер, – лепечет она прямо мне в лицо, и я различают аромат ее дыхания – головокружительная смесь сладкой кукурузы и древесного угля.

Я скидываю ее руку с шеи, попутно размышляя, как эта рука там вообще оказалась.

– А что там в Ванкувере?

Она хохочет, будто я остроумно пошутил, потом выкрикивает:

– Трава, чувак! – После чего поскальзывается в луже собственной выпивки и – опаньки, уже валяется на полу.

Играет следующая песня, свеженький трек Понтия Пилота, и вокруг начинается форменное буйство. Я стараюсь не вслушиваться, помогаю бедняге подняться и веду ее к дивану в соседней комнате.

– Т-ты… ты обалденно милый, – бормочет она, тыча пальцем мне в грудную клетку. – Мир такой ужасный, Джаред. Ужасный и поганый. А ты нет. Ты уж-жасно милый!

Я усаживаю девицу на диван, пристраиваю ее затылок на подушку и говорю первое, что приходит в голову, мою любимую цитату из книги «Мой год»:

– Может, мир не такой уж шматок дерьма.

– Шматок, – хихикает она и – бац, уже спит.

Выждав несколько минут и убедившись, что она дышит, я отправляюсь в храм еды и напитков, чтобы проверить на практике теорию Алана о катастрофическом действии четвертой бутылки «Урагана».