63. моя краткая история, часть тридцать седьмая
Вообще говоря, спортсменов помнят по двум причинам: за череду побед или за однократное поражение. После некоторых проведенных мною поисков могу утверждать, что Фред Меркл не относится ни к одной из этих категорий, что может объяснить его относительную неизвестность.
14 октября 2003 года. «Кабс» против «Марлинс», шестая игра плей-офф Национальной лиги. «Кабс» ведут 3:0 во второй половине восьмого иннинга – в пяти аутах от своей первой поездки на мировую серию с 1945 года, – и тут болельщик по имени Стив Бартмен ловит мяч, возможно, шедший в фол. «Марлинс» умудряются набрать восемь очков в иннинге, выигрывают этот матч, затем следующий, а потом и мировую серию. Большинство комментаторов считают вмешательство Бартмена первой каплей в дожде неудач, пролившемся на «Кабс» после 2003 года. Если прислушаться, эхо его имени до сих пор раздается в глухих уголках «Ригли-Филд» – стадиона, где население призраков соперничает по плотности с плющом, увивающим наружные стены.
В плей-офф Национальной лиги 2015 года «Метс» под предводительством второго защитника Дэниела Мерфи выиграли у «Кабс» четыре матча и не проиграли ни одного. В этом же чемпионате Мерфи установил рекорд по числу игр с хоум-раном (шесть подряд) и стал лучшим игроком лиги. Но, как ни поразительно, это еще не самый ненавистный Мерфи в истории «Кабс».
Четвертая игра мировой серии 1945 года против «Тайгерс». Владельца местной чикагской таверны Билли Сианиса выпроваживают со стадиона из-за вонючего ручного козла, с которым он пришел на матч. Уходя, Сианис, по свидетельствам очевидцев, говорит: «Этим „Кабс“ век победы не видать». И «Кабс» действительно проигрывают матч и не выходят в плей-офф в течение семидесяти одного года. Козла зовут Мерфи.
Многие фанаты «Кабс» списывают беспрецедентную неудачливость своего клуба, включая инцидент со Стивом Барт-меном, на проклятие козла – так окрестили эту историю. Но, по-моему, неудачи «Кабс» начались не с Бартмена и Мерфи. По-моему, они начались с гораздо менее известного имени.
1908 год. Последняя игра сезона, «Кабс» против «Джайентс», одна (да и то сомнительная) ошибка девятнадцатилетнего новичка по имени Фред Меркл в поздних иннингах лишает «Джайентс» шанса на успех. Болельщики «Кабс» в экстазе превозносят промах Меркла (известный с тех пор под наименованием «облом Меркла») как божественное вмешательство. «Кабс» проходят в мировую серию 1908 года с подъемом и выигрывают титул. Многие считают, что грядет начало эры, когда «Кабс» будут править миром бейсбола. Термины «династия», «судьба» и «доминирование» так и мелькают в разговорах о будущем клуба. «„Облом Меркла“? – говорят фанаты „Кабс“. – Скорее уж „чудо Меркла“, верно? Наклей стикер „мерклы случаются“ на бампер своего новенького сверкающего „форда“ и молись Господу, чтобы не переводились девятнадцатилетние увальни, которые промахиваются мимо базы».
А вот и нет.
Путь Меркла в бейсболе во многих аспектах шел параллельно пути «Кабс». После 1908 года команды, за которые он выступал, выходили в мировую серию в 1911, 1912, 1913, 1916 и 1918 годах и, как и «Кабс» (однажды Меркл даже был в составе самих «Кабс»), ни разу не выиграли.
Но тут начинается самое интересное. Посмотрим, что стало с теми, кто выиграл у команд Фреда Меркла.
После победы над командами Меркла в мировой серии в 1911 и 1913 годах клуб «Филадельфия атлетикс» в очень подозрительной манере проигрывает Мировую серию 1914 года, распускает ядро состава и всего за два года скатывается к наихудшему соотношению побед и поражений в современной истории бейсбола.
После победы над командой Меркла в Мировой серии 1918 года клубу «Бостон ред сокс» не удается выиграть Мировую серию в последующие 85 лет – черная полоса, по протяженности сравнимая только с… «Чикаго кабс», которые после памятной победы в сезоне над «Джайентс» (якобы благодаря ошибке девятнадцатилетнего новичка в команде противника) обыграли «Тайгерс» 14 октября 1908 года и завоевали второй подряд чемпионский титул в Мировой серии.
После чего не выигрывали сто восемь лет подряд.
Вообще говоря, спортсменов помнят либо за череду побед, либо за однократное поражение. Можете сколько угодно вспоминать ошибку девятнадцатилетнего мальчишки и называть ее однократным поражением, я не куплюсь. Я не верю, что Фред Меркл был простым неудачником, и не верю, что тот промах случился из-за обычного невезения. Назовите это проклятием, назовите как угодно, но я считаю, что Меркл нашел способ передавать вирус злого рока тем клубам, которые имели несчастье выиграть у его команды.
Фред Меркл умер 2 мая 1956 года в возрасте шестидесяти семи лет.
Он похоронен в безымянной могиле.
64. подумай, прими совет, действуй
В главе 17 «Моего года» Клетус говорит Натану: «Иногда я не знаю, что пишу, пока не допишу. Иногда я не знаю, о чем думаю, пока не прочитаю написанное. А иногда я не знаю, куда иду, пока там не окажусь».
Подарок мистера Элама напугал меня, но до сих пор не представлял масштаба бедствия.
Я размещаю ноутбук строго параллельно настольной лампе. На другом конце стола идеальными стопками лежат мои аккуратно отпечатанные черновики. Моя работа, моя кровать, мое кресло, моя комната и мое тело в ней – все на правильных местах. Но нет того покоя, который я обычно обретаю благодаря привычному порядку.
Я думаю о человеке, который не держит ничьих фотографий у себя дома, игнорирует приветливую хозяйку гостиницы, отталкивает нового знакомого, когда тот подошел слишком близко; о человеке, чье общество составляют старые бейсбольные карточки, пепел кота и бурбон; о человеке, чей девиз теперь гласит: «Когда придет мой срок, тогда и придет»; о человеке, который стремительно приближается к годовщине того дня, когда он все потерял, и раздает свои самые ценные сувениры. И еще я думаю о безымянной могиле.
Жужжит телефон. И снова жужжит, прежде чем я успеваю вынуть его из кармана. Потом опять, пока я открываю сообщения, и наконец еще раз, уже когда я их читаю.
Алан: Билет с автографом Али КАК У ТЕБЯ продается на ибэе за $ 2200
Алан: АВТ М ДЖ ИДЕТ ПО $ 800–1200
Алан: ТЫ В ШОКОЛАДЕ
Алан: стопудово проверь ту бейсбольную карточку, спорим, она тоже стоит кучу денег
Я бросаю телефон на стол, гуглю номер гостиницы и, когда трубку берет сама Амброзия, рассказываю ей, чт[о] было в конверте и как я беспокоюсь за мистера Элама.
– Он сейчас отдыхает, – говорит Амброзия, – просил его не беспокоить.
Я обещаю ей, что попробую еще раз, отключаюсь и смотрю на экран – и тут мне приходит в голову одна мысль. Я встаю, вытаскиваю корзину для белья и шарю в карманах, пока не нахожу то, что искал: помятую бумажку, которую Сара дала мне вчера вечером.
Будет только лучше
Моби Дик отстой
Один или одинок
Сначала я думаю позвонить ей, но тема слишком деликатная. «Слушай, насчет твоего отца…» Нет, тут нужна личная встреча.
Следующие три минуты я сочиняю сообщение и в конце концов останавливаюсь на: «Привет, это Ной» с точкой в конце. Думаю, точка имеет решающее значение. Она говорит: я не зануда, но достаточно тебя уважаю, чтобы соблюдать пунктуацию.
Через несколько секунд после отправки я получаю пугающую эсэмэску: «…»
…
…
Целую вечность одни точки.
Наконец ответ:
Сара: Ной, Ной, Ной.
Я невольно улыбаюсь. Сара тоже поставила точку.
Сара снимает пальто (облепленное льдинками) и бросает на пол.
– Ты что, шла пешком? – Я борюсь с желанием подобрать пальто и аккуратно повесить на вешалку.
– Ага, – отвечает она. – Я люблю снег.
– Ты любишь снег?
– Обожаю снег. Моя любовь к снегу глубока и светла. – Ее взгляд падает на голый матрас. – В прачечную собрался?
– Типа того.
Сара плюхается на кровать, а я сижу у стола и стараюсь не давать волю воображению.
– Знаешь такие фильмы, где парень появляется на крыльце у девушки и совершает какой-нибудь романтический жест? – спрашивает она.
– Конечно знаю. Например, «Скажи что-нибудь».
– Да, хороший. Но я вспомнила «Реальную любовь», там есть идиотская сцена, где чувак появляется у героини под дверью с огромными карточками, на которых написано признание в любви.
– Почему идиотская?
– Ну, во-первых, девушка, которую он пытается охмурить, замужем за его лучшим другом. Кроме того – катастрофическая сюжетная натяжка, – откуда ему знать, что именно она откроет дверь? А вдруг открыл бы его друг?
– Верно подмечено.
Сара кивает.
– Но суть в том – только не смейся, – что я могла бы простить любые натяжки, если бы в кадре шел снег.
– Ого!
– Как мне видится, если парень приходит с записками и бумбоксом, у него попросту куча свободного времени. Но если он появляется в снегопад, то это или судьба, или волшебство.
– Или очень продвинутая метеорология.
– Именно, – говорит Сара. – Как ни крути, дико сексуально.
У всех девушек, с которыми я общался, рано или поздно наступал момент, когда они оценивали обстановку комнаты, отражающую мою личность. Чистота и порядок, белые и пастельные цвета, прямые углы, под которыми расположены все предметы: я знаю, что это необычно. Ну и пусть, а мне нравится.
Хотя остальным нравится не всегда.
Сейчас взгляд Сары путешествует по прямым углам и мягким цветам.
– Твою комнату будто Уэс Андерсон режиссировал, – замечает она.
– Сочту за комплимент.
– Ручаюсь, он тоже зануда.
– Тоже?
– Ной! Чувак! Ты клинический зануда.
– Я предпочитаю определение «с милыми странностями».
У нее в сумке звякает телефон, но Сара не обращает на него внимания:
– Судя по твоему сообщению, тебе нужен мой совет…
Я на ходу перестраиваю планы. Сара мне нравится, но я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы предсказать ее реакцию, а суть в том, что я очень хочу узнать Сару получше, и в ближайшие несколько минут станет ясно, есть у меня шанс или нет.
Я начинаю с мистера Элама и наших прогулок, потом рассказываю о беседе, которая состоялась у нас в начале недели, затем о нашей с Аланом сегодняшней встрече с Амброзией и, наконец, перехожу к содержимому желтого конверта:
– Он отдал мне вещи, которые очень важны для него, ну или были важны, без разницы. Кроме того, приближается годовщина, а Амброзия говорит, что в День благодарения ему не за что быть благодарным.
– Так.
– Поставь себя на его место, Сара. Единственное, что хоть чуть-чуть напоминает дружеские отношения, – урна с пеплом его кота. И я вот тут подумал, а вдруг…
– Ты про моего отца?
Пауза.
– Слушай, прости. Не стоило заводить этот разговор…
– Ничего. Он никогда особенно… У папы не было никаких тревожных признаков. И он не раздаривал памятные вещи, насколько я знаю. Он просто всегда был… печальным. Сколько его помню, он постоянно грустил. Такое случается.
Теперь в комнате тишина, и хотя часть меня рада, что Сара не сбежала, другая жалеет об этом, ведь тогда я мог бы спуститься к отцу и предложить помочь с морковным маслом или прочей ерундой. Думаю, существует специальное немецкое слово, которое мы еще не позаимствовали и которое означает благодарность за то, что имеешь, когда видишь того, кто этого лишен.
– И все-таки надо что-то сделать, – говорит Сара.
– Я туда позвонил. Амброзия сказала, что он отдыхает и просил не мешать.
– Погоди-ка. – Сара выпрямляется на краешке кровати. – Ты говорил, у него был кот.
– Ага. Герман. И если судить по золотой табличке, мистер Элам его наверняка очень любил.
Сара мигом вскакивает и натягивает пальто:
– Я скоро вернусь.
– Куда ты?
Она улыбается в ответ без всяких объяснений. И исчезает, а я остаюсь один в комнате, перебирая в уме действия, которые могли ее напугать. Я перечитываю историю про Фреда Меркла, вношу кое-какие поправки, и вдруг до меня доходит: Сара скоро вернется.
Она живет совсем рядом.
Блин!
Я бросаюсь в двери, мчусь по коридору и уже почти на лестнице слышу:
– Поверьте, Сара, ничто не сравнится с прыжком с самолета.
– Да нет, я вам охотно верю, мистер Оукмен. Только мы тут как бы спешим.
– Зовите меня просто Орвилл.
Я прыгаю через ступеньки и наконец оказываюсь с Сарой и дядей Орвиллом в прихожей.
– Что ж, – тянет Орвилл, скрещивая руки на очень загорелой и очень голой груди, – тогда не буду задерживать, ребятки. – Он подмигивает мне, мол, «не шали, боец», и исчезает в кухне.
Только теперь, когда он ушел, я замечаю у Сары в руках кошку.
– Знакомься, Ной, это Найки, – говорит Сара. – Найки, это Ной.
– Вообще-то, мы уже встречались. – Я беру пальто с вешалки. – Пойдем.
