Двенадцатый вечер

– Интересно, чем его можно убить? – спросил Корзун. – Эй, новенький, чем его можно убить?

Новенький не ответил, лишь пожал плечами.

– Не забегай вперёд, – сказал Борев. – А то потом неинтересно будет.

– Владыкина из третьего отряда положили в изолятор, – сообщил Малина.

– Чего? – встрепенулся Корзун.

– Говорят, корь.

Корзун скрипнул зубами.

– Ага, корь! Два дня назад пацаны решили отсюда соскочить и пошли прямо, через лес. Тут тридцать километров и железная дорога. У них компас был. Шли они по лесу, шли, наверное, полпути уже прошли, и вдруг раз – из-за деревьев выскакивают мужики. С автоматами и в ОЗК. Куда, говорят, вы идёте, пацаны, тут никуда пройти нельзя, потому что карантин – на железной дороге состав перевернулся со фтором. Этих пацанов в грузовик закинули и назад привезли. А потом у всех в лагере компасы отобрали. А родителям говорят, что мы ушли в поход и вне зоны досягаемости…

– А что такое ОЗК? – спросил Корзун.

– ОЗК, дурило, – это общевойсковой защитный костюм, – пояснил Малина. – От радиации, газов и микробов разных.

– Решили сбежать? – пожал плечами Борев. – Ну и придурки. Я бы никогда отсюда не сбежал.

– Почему это? – Корзун повернулся к Бореву.

– Потому что тут начинается самое главное. Правильно, что у них компасы отобрали, а то бы в лесу все позаблужались бы. Все бы разбегаться стали. А я говорю – тут всё самое интересное начинается.

– Как это главное? – допытывался Корзун. – Что это интересное?

– Увидишь, – загадочно ответил Борев.

Вмешался Малина.

– А я вспомнил, – сказал он. – Я однажды на чердаке журнал нашёл, там вот тоже такое было.

– Какое такое? – Корзун развернулся уже к Малине.

Малина загадочно улыбался.

– Там всё так и описано, – стал рассказывать он. – Земной спутник был захвачен инопланетянами, и все, кто смотрел передачу со спутника, сами превратились в инопланетян и поубивали всех вокруг. Всех в подвале центра управления. И с ними никак нельзя было справиться, разве что бомбу сбросить. Потому что каждый, кто видел этих существ, сам сразу же становился инопланетянином.

– На нас тоже сбросят бомбу, – сказал Корзун. – Хотя почему? Я лично никаких инопланетян не видел…

– И тогда, – продолжал Малина, – перед тем как сбросить бомбу, решили, что надо послать в подвал одного чувака. Он был слепой от рождения, но у него было отличное чувство пространства и он очень хорошо слышал. Его вооружили автоматом, и он должен был перебить их на слух. Этот чувак спустился в подвал и перестрелял всех, кроме одного. А последний пришелец включил запись, какой-то набор звуков. Слепой выстрелил на щелчок тумблера и убил последнего. А эти звуки всё раздавались и раздавались, и вдруг слепой почувствовал жуткий холод на правой руке, а потом на груди, а потом он вдруг почувствовал, что его руки начинают превращаться в когтистые лапы. Эти звуки превращали его в инопланетянина. Слепой понял, что если он станет инопланетянином, то на весь город придётся сбросить бомбу. Тогда он засунул ствол автомата себе в рот и застрелился. И перед тем, как застрелиться, он первый раз в жизни увидел мир своими глазами. Глазами инопланетянина.

– И к чему ты всё это рассказал? – спросил Корзун. – При чём тут мы?

– При том, что звуки и слова – они тоже могут изменять людей. Вот мы слушаем этот рассказ уже который день и сами постепенно изменяемся, превращаемся…

– Ни в кого я не превращаюсь! – злобно сказал Корзун.

– Ну-ну, – хмыкнул Борев. – Все так думают…

– Это только кажется, что ты не изменяешься, – объяснял Малина. – А на самом деле ты изменяешься очень быстро. Вот ты, Корзун, прислушайся к себе.

Корзун замолчал и стал прислушиваться к себе. Он прислушивался довольно долго, и вдруг Борев понял, что Корзун вовсе не прислушивается к себе, а молится.

– Корзун, ты что делаешь? – спросил Борев.

– Отстань.

– Народ, слушайте, Корзун молится! – крикнул Борев.

– Болваны, – тоже крикнул Корзун. – Надо прекратить читать эту чёрную тетрадь! Надо завязывать! А то у нас крыша совсем спрыгнет. Мы тут друг друга поубиваем просто…

– Поздно, Корзун, поздно, – хихикал Борев. – Процесс уже пошёл… Скоро ты покроешься сизыми пятнами…

Корзун отвернулся к стене палатки. Борев перестал смеяться и решил по обыкновению посмотреть в окно. Церковь светлела в наступающих сумерках, и от этих сумерек чудилось, что церковь не белая, а розовая. И ещё что-то произошло с вечерним светом, и Бореву показалось, что чернота стала сползать с куполов и растекаться по розовой извёстке.

– Кстати, видели, сегодня физрук в помойке крыс жёг? – сказал Малина. – Целую кучу крыс.

– Видели, – кивнул Борев. – И правильно делал. Давайте лучше слушать историю. Новенький, сколько там у тебя ещё осталось?

– Скоро кончится, – сказал новенький.

Чёрная тетрадь была уже приготовлена. Она лежала у новенького на груди и ждала своего часа.

– Скоро кончится, – повторил новенький.

«Сначала я хотела вернуться назад, туда, где остался Жук. Но потом поняла, что это бесполезно. Что надо идти в эту сторону. Что выход, если он даже и есть, находится там. Я отошла ещё на некоторое расстояние и увидела конец коридора. Коридор обрывался и без всякого перехода превращался в пещеру. Место перехода выглядело не очень приятно – гладкие бетонные стены переплавлялись в неровный красноватый камень, будто что-то живое врастало в неживую бетонную плоть. Я вспомнила, что говорил Жук. Что эти существа могут управлять водой, ветром и камнями. И светом. Ламп в этом коридоре больше не было, а свет был – стены светились как бы сами по себе.

Я стояла на пути в мир, где обитали существа, для которых люди были едой…

…скоро всё кончится, я буду думать, вспоминая события этой ночи, думать и решать для себя: почему я тогда не боялась? И умные доктора в одноразовых зелёных халатах объяснят мне, что у меня был сильный нервный шок – в этом всё дело. Что мой мозг как бы отстранился от всего, что со мной произошло, и выстроил защитные барьеры.

И ещё они объяснят мне, почему я не боялась: потому что на самом деле всего того, что со мной случилось, в реальности не происходило, что всё это, весь этот поход в подземелье, было моим бредом. Что будто бы мы спустились в подвал, а туда прорвался какой-то газ и этот газ вызвал галлюцинации. И чтобы доказать свою правоту, они предъявят мне Дэна и Жука, обоих целыми и невредимыми. Но я-то знаю, почему они целы и невредимы – потому что их спасла я.

Но они убедят меня, эти взрослые дяди, что ничего этого не было, и я сделаю вид, что верю им. Хотя всегда буду знать – то, что случилось тогда в День Всех Святых, случилось на самом деле…

…подводные очки. Зачем Дэн взял подводные очки? Впрочем, очки весили немного, и я их решила оставить. А вдруг придётся плыть? Тут везде какие-то реки обнаруживаются.

Свисток на шее. Забавно, но я совсем забыла про этот свисток. И Жук забыл, и Дэн забыл. Хотя куда тут можно свистеть? Свисток я не стала выкидывать, а вдруг пригодится?

Последней вещью в рюкзаке Дэна был кроссовок Володьки. Кроссовок Володьки мне был не нужен.

Я вывернула мешок Жука. В мешке Жука нашлись: тёплые носки, два шоколадных батончика, пачка соли, серебряная вилка. Зачем Жуку понадобилась тут соль? Непонятно. А вилка? Серебряная… Ясно. Серебряной вилкой и можно убить Крысолова. Как только? В глаз ему, что ли, воткнуть?

Ещё в мешке обнаружилась бутылка с бензином, наполовину пустая. Её я тоже решила прихватить. Ну и, конечно, надувная подушка. Надувную подушку я тоже прихватила.

Граната. Граната хранилась в моей сумочке, но теперь я достала её и поместила в специальный кармашек на патронташе.

В результате ревизии припасов в моём инвентаре остались: свисток, очки, вилка, бензин, подушка, баллончик, компас, леска, граната. Кажется, всё. Остальное осталось лежать на полу, забыто.

Да, вот ещё. Я свинтила с баллончика колпачок и написала на стене: «Валя, Дэн и Жук были здесь». Потом ещё добавила: «И Володька тоже».

Затем я перебинтовала себе руку. Забавно, но раны на руке почти затянулись. Я даже испугалась, что на мне тоже завелось пятно, и на всякий случай ощупала себя. Нигде не было этого холода, видимо, порезы затянулись просто от страха. Такое иногда бывает. Моему двоюродному брату в драке откусили палец, а он заметил это только через десять минут.

Всё. Закинула рюкзак за плечи и шагнула в пещеру.

В пещере оказалось гораздо теплее, чем в коридоре. Я потрогала стены – они были почти горячие. Тепло, наверное, исходило из самой земли. Я слышала, что шахтёры уже на глубине в триста метров работают раздетыми. Потому что жарко. Интересно, на какой глубине я сейчас нахожусь?

Я шагала довольно уверенно – в правой руке через плечо самострел, в левой зажата вилка. Для борьбы с мировым злом вполне достаточно. Наверное.

Очень скоро пещеры стали разветвляться, но я на это никакого внимания не обращала – всегда шагала в средний проход. И через каждые двадцать шагов ставила на стене пещеры метку из баллончика, так, чтобы от одной метки было видно другую.

Постепенно пещеры всё меньше напоминали коридоры и всё больше походили на сказочное подземное царство – потолок стал выше, стены окончательно утратили гладкость и стали совершенно кривыми, а с потолка свисали сосульки, которые называются как-то по-научному, но я напрочь забыла как.

Эти сосульки были красивыми и разноцветными, мне даже захотелось сорвать одну на память. Я протянула к сосульке руку и потянула за холодный конус, как вдруг из-за сосульки высунулось пятно.

Это пятно слегка отличалось от тех, что поселились на Жуке. Наверное, это было взрослое, самостоятельное пятно: по нижней его стороне струились многочисленные мелкие ножки, спинка была покрыта чешуёй, а на передней части имелись маленькие красные глазки и зубастая пасть. Пятно заметило меня и засуетилось, оно то ли спало, то ли занималось какими-нибудь своими пятнистыми делами, то ли просто не ожидало меня увидеть. Так или иначе, пятно растерялось и раскрыло рот, я же, завизжав и совсем не думая о последствиях, ткнула его серебряной вилкой.

Ткнула от души. Вилка вошла прямо между глаз, пробила с хрустом чешую и воткнулась в сосульку. Пятно дёрнулось и повисло на вилке, как старая стелька. Сороконожьи ножки растопырились и безжизненно опали, из пасти потекла красная слюна.

– Так вот, – сказала я. – Получи!

А потом произошло непонятное. Пятно вдруг шевельнулось. Сначала я думала, что это остаточные рефлексы, последние вздохи, пробегание всяких там нервных импульсов и тому подобная ерундистика. Но потом пятно зашевелилось как-то более осмысленно. Я протянула руку и осторожно дотронулась до вилки. Пятно скосило на вилку глаза и затряслось. Я отдёрнула руку. Пятно оживало на глазах. Оно шевелилось уже более активно и даже начинало грызть вилку. Я не могла понять, почему это всё происходит, – вилка-то была серебряная! Она должна была убить это пятно, а оно ничего – постепенно приходило в себя, очухивалось и, судя по красным искоркам в глазах, собиралось преподать мне урок надлежащего поведения.

– Ты чего? – спросила я у пятна.

Пятно напружинилось, упёрлось ножками в сосульку, отлепилось от неё и упало на пол. Упало пятно на спинку, тут же зашевелилось и стало вытаскивать из себя вилку. Я смотрела на всё это и не знала, что мне делать. Пятно семенило ножками всё быстрей и быстрей, вилка выдвигалась всё дальше и дальше, пока не упала. Пятно перевернулось на живот и зашипело. Я ничего лучшего не придумала, как попытаться раздавить пятно ботинком, но пятно ловко увернулось, взобралось на стену и скрылось в неизвестном направлении.

Я подобрала вилку. Почему вилка не сработала? Жук сказал, что в мешке у него есть то, что может убить Крысолова. В мешке были шерстяные носки, шоколадные батончики, соль и серебряная вилка. Из всего этого колющими и режущими свойствами обладала лишь вилка. К тому же вилка была серебряной, а значит, обладала бактерицидными и другими полезными свойствами. Всем ведь известно, что именно серебром, серебряной пулей с особыми знаками, можно убить вампира и оборотня, что если капнуть расплавленным серебром на любую зарвавшуюся нечисть, то она сплавится и помрёт. Несомненно, что именно вилку имел в виду Жук, когда говорил, что у него есть чем убить Крысолова. Почему же вилка тогда не сработала? Может, серебро не совсем чистое?

Я стала разглядывать вилку. Было довольно темно, и видно было плохо, я даже пожалела, что выкинула фонарики. Сейчас бы эти фонарики мне очень пригодились. Тут мне в голову пришла мысль – я взяла баллончик и распылила на стену довольно много краски. Краска легла большим кругом, который очень хорошо освещал всё вокруг в радиусе метра. Я поднесла вилку к этому светящемуся кругу и разглядела на ручке две буквы.

NS. Что такое NS? Должно быть, материал, из которого сделана вилка. Я прислонилась спиной к какому-то камню и стала быстро думать. Вспоминала уроки химии, вспоминала, что может означать NS. И вдруг вспомнила. NS означало нейзильбер. Черт! Нейзильбер! Сплав меди, никеля и цинка. Ах ты! В этой вилке нет ни грамма серебра! Этой вилкой нельзя никого убить, даже самого завалященького вампира! Зачем же Жук взял её с собой?

С химией у Жука было плохо, вот зачем!

Я огляделась. Без вилки я чувствовала себя какой-то безоружной. Я оглядела ещё раз вилку, уже скептически, и спрятала её в свободное отделение патронташа. Воткну кому-нибудь потом в глаз. Ха-ха. Становлюсь циничной. На меня вдруг накатилась какая-то дурная весёлость, я взяла и крикнула:

– Эй, Крысолов! Ты полный придурок! Я оторву тебе твою грязную бороду! Ты у меня сожрёшь свои пятна без уксуса!

Мне почему-то казалось, что у Крысолова есть борода. Борода, зубы, когти. А как ещё могло выглядеть существо, появившееся на свет тогда, когда не было даже людей? Только так.

Пещеры ответили далёким, еле слышным сухим смехом, который я почему-то вполне расслышала.

Я вскинула самострел.

– Давай…

И тут я поняла, что имел в виду Жук, когда говорил, как можно убить Крысолова.

Соль.

Я вспомнила. Жук поморщился и рассказал мне:

– Соль убивает всё нечистое. Раньше, когда сжигали ведьму, пепелище посыпали солью, чтобы она назад не возродилась. А колдунам в рот лили расплавленную соль… Я же говорю, хотел соляную стрелу сделать, не успел. А этой стрелой надо стрелять почти в упор…

Соль. Соль! Я оставила соль там, в коридоре. А вместо соли взяла эту дурацкую вилку!

Я развернулась и побежала назад. Хорошо хоть, что я додумалась отмечать свой путь из этого баллончика – бежать по сияющим меткам было легко. А бегала я хорошо.

На двадцать второй метке я увидела начало коридора. На полу лежало всё, что я оставила: фонарики, носки, пустой вещмешок… Соли не было. Соль исчезла! Я приказала себе успокоиться, глубоко продышала лёгкие, помассировала переносицу. Немножечко помогло. Я огляделась ещё раз, уже повнимательнее. Вдоль стены тянулась маленькая слизистая дорожка. Скорее всего, это пятно. Пятно пришло и утащило соль.

Почему пятно не полезло по стене? Потому что соль довольно тяжёлая и у пятна не было сил волочь его по стене. Крысолов послал пятно, чтобы оно украло соль.

Почему он не вышел сам и не забрал соль? Потому, что он не может взять соль в руки. В лапы.

Почему он не послал несколько пятен? Неизвестно. Скорее всего, у него просто нет достаточного количества этих существ. А вдруг эти пятна тоже живут по тысяче лет? А вдруг они тоже вымирают? Хотя тут дело в другом – пятну для размножения необходима почва. То есть люди. А сколько пятен могут размножиться на одном человеке? Штук пять от силы. А людей у Крысолова мало. Значит, и пятен мало. И скорее всего, он послал заняться проблемой с солью одну тварь, а не несколько.

Соль тяжёлая. Навряд ли пятно смогло далеко утащить пачку соли весом в килограмм. Значит, его можно догнать.

И я пошла по следу пятна. Я торопилась – кто мог гарантировать, что Крысолову не придёт в голову свернуть сейчас коридоры, или напустить в них воды, или запустить живых крокодилов или там пираний. Мало ли что могло прийти в эту голову? На этого Крысолова никак нельзя положиться.

Но то, что с пятнами можно справиться, я уже знала. Во всяком случае, их можно на какое-то время остановить.

Я догнала пятно метров через пятьдесят. Пятно старалось. Оно взвалило пачку себе на спинку и, быстро перебирая ножками, тащило соль вдоль стены. Иногда оно замирало и давало себе отдых.

Я остановилась метрах в пяти. Сняла с самострела разрывную стрелу и приладила на её место обычную. Прицелилась. Жук говорил, что надо брать на пол-ладони влево. Я взяла на пол-ладони влево и надавила на курок. Стрела ударила в бетон в полуметре от пятна. Пятно остановилось и развернулось в мою сторону. Оно ощерилось, но соль не бросило. Я с трудом натянула резиновые тяги, зарядила новую стрелу, прицелилась и нажала на курок. Снова мимо.

Пятно развернулось и побежало. С пачкой соли на спине оно было похоже на ёжика. На ёжика, который тащит соль. На упорного ёжика, который будет тащить соль до самого конца. Я пошла за пятном, на ходу перезаряжая самострел. Когда пятно остановилось, выбившись из сил, я прицелилась тщательнее, не торопясь, задержала дыхание и выстрелила между ударами сердца.

В этот раз я попала. Стрела угодила пятну в бок, пробила его насквозь и пришпилила к полу. Пачка соли свалилась на пол. Я снова зарядила самострел и приблизилась к пятну.

Пятно отчаянно корчилось, пытаясь слезть со стрелы. Из-под брюшка растекалась красноватая юшка. Глазки его быстро вращались, пытаясь оценить обстановку. Я подгребла самострелом пачку с солью.

– Ну что? – сказала я пятну. – Доигрался?

Я оторвала кусочек картона сверху пачки, набрала пригоршню соли. Пятно замерло и насторожённо посмотрело на меня. Тогда я подошла ближе и высыпала всю соль прямо на пятно. Пятно завизжало, завертелось, от него пошёл дым, и оно умерло. Скукожилось, почернело и рассыпалось в пыль. Стрела торчала из бетонного пола.

– Вот так, – сказала я. – И так будет с каждым.

Я подобрала соль, развернулась и пошла назад, к пещерам. На границе между коридором и пещерами я остановилась. Достала подушку Жука, надула и устроилась на ней поудобнее. Мне нужна была спокойная обстановка, несколько минут спокойной обстановки.

Я приставила самострел к стене справа от себя, слева от себя положила гранату, растянула на коленях рюкзак. Потом достала разрывную стрелу, изготовленную умельцем Жуком, и осторожно свинтила с неё боевой колпачок. Оторвала от пачки с солью длинный и широкий бумажный лоскут и высыпала на него содержимое стрелы. Чёрный порошок, видимо порох, и мелкие блестящие стружки свинца. Я свернула лоскут в трубочку, завернула по обоим концам и стала трясти. И в соответствии с законами физики тяжёлый свинец переместился на дно бумажной трубки, а порох остался сверху. Я оторвала бумагу сверху и высыпала на другой лист. Порох очистился от свинца. Я добавила к пороху столько же соли и тщательно смешала. После чего засыпала получившуюся смесь назад в стрелу, завинтила колпачок и зарядила её в самострел. Я была готова продолжать путь. И была готова встретиться с Крысоловом.

Пачку соли я взяла с собой.

Я вернулась в пещеры, прошла по меткам до сосульки, где мною было ранено пятно, набрала в левый кулак соли и двинулась дальше. Я слышала, что раньше такой приём дети применяли против волков: идут по лесу – навстречу волк, а они ему в глаза соли – и всё, нету волка, бежит к ближайшему водоёму промывать зрительные анализаторы проточной водой. Конечно, правой рукой я кидала более метко, чем левой, но правая рука у меня была вся изрезана, и к тому же в правой руке у меня был самострел.

Я продвигалась не спеша, внимательно смотря под ноги и даже принюхиваясь. Не знаю зачем, мне казалось, что Крысолов должен пахнуть рыбой. Но рыбного запаха я пока не ощущала. В таких условиях по запаху ориентироваться легче всего.

Становилось всё жарче и жарче, а сосульки становились всё толще и толще. И росли они не только с потолка, но и с полу. Сосулек было много, и, когда все они превратились в настоящий лес, я, к своему удивлению, услышала голоса.

– Валя, привет, – говорил Дэн. – Как дела?

– Валя, присоединяйся к нам, – говорил Жук. – Нам тут скучно. И холодно.

– Э, Валь, зачем ты меня сюда послала? – спрашивал меня Володька. – Мне здесь плохо. У меня здесь нету глаз.

– Скоро, Валь, и у тебя не будет глаз, – добавлял Дэн. – Как у нас всех…

– Глаза – это самое вкусное, – хихикал Жук. – Если долго не ел, надо всегда начинать с глаз…

Они смеялись, смеялись сразу со всех сторон, так что я даже не могла понять, кто где. Я старалась не слушать и шагала вперёд между сосульками. Два раза из-за сосулек высовывались пятна, но я грозила им пригоршней соли, и пятна отступали. И тогда голоса наглели и начинали звать меня особенно настойчиво.

– Валя, иди к нам! – звал Жук. – У нас хорошо!

– А помнишь, как мы ходили в поход? – спрашивал Дэн. – Тогда было хорошо! И у нас здесь очень хорошо!

– Я тебя простил, – уверял Володька. – Но если ты не придёшь, я рассержусь!

– Мы все рассердимся! – грозился Дэн. – Очень рассердимся!

– И тогда тебе не поздоровится! – рычал Жук. – Очень не поздоровится!

Пространство между сосульками заполнялось рыком и смехом. Наверное, Дэн всё-таки не зря сказал про гиенёнка. Тут явно был какой-то гиенёнок, во всяком случае, существо из этой породы. Вы скажете, что я тут немного вру – как я могла их слышать, если я на самом деле ничего не слышу и их губ я тоже не вижу. Но я их слышала, их голоса будто звучали у меня в голове.

Потом врачи мне рассказали, потом врачи мне объяснили.

– Очень не поздоровится! – рычали стены. – Тебе очень не поздоровится, маленькая дрянь! Очень!

Они пугали меня, но мне уже было не страшно. Я стискивала зубы и шагала дальше, рисуя на стенах и сосульках круглые знаки. Хотя зачем, я, в общем-то, уже не знала зачем – вряд ли можно было возвратиться этим же путём. Потом у меня кончилась краска в баллончике, и я выбросила его.

А потом лес внезапно оборвался. Я стояла на самом краю огромной пропасти. Не знаю даже, с чем можно было сравнить эту пропасть. Размерами с несколько футбольных полей и глубиной с девятиэтажный дом. Пропасть была заполнена красноватым призрачным светом и от этого выглядела весьма мрачно. Через пропасть текла река, и там, в глубине этой пропасти, впадала в море. Видимо, это было то самое море, о котором говорил тогда на мосту Жук. Вода в нём казалась чёрной, а на берегу возвышалось построенное из чёрных камней сооружение, описать которое я не могу даже сейчас. Пожалуй, больше всего это строение было похоже на огромную, закрученную против часовой стрелки спираль. В центре спирали возвышалось нечто, похожее на сложенный из высоких камней конус.

Такие спирали, сложенные из камней, я видела в книжке «Загадки Гипербореи». Там рассказывалось про исчезнувшую древнюю цивилизацию, обитавшую на берегу Северного моря и проникшую во все тайны мира. Так вот, эти гипербореи, они тоже выкладывали по берегам водоёмов спирали из камней, знали секрет полёта и могли менять маршруты китовых стад.

Я стала спускаться вниз, к спирали. Потому что Крысолов ждал меня там.

Я думала, что никто не знает, что под городом существует такая вот дыра. Что, если вдруг случится землетрясение, сюда, в эту дыру, запросто провалится цементный завод со стадионом. И тогда Крысолов выйдет наружу, он выйдет в мир. А может, он, напротив, погибнет от солнечного света.

Я шагала по грубо вырезанным в камне ступеням и весело насвистывала. Насвистывала я как раз ту самую песенку, которую бормотал Жук: «Идёт смерть по улице». Песенка эта почему-то действовала на меня ободряюще.

И вдруг я услышала. Вернее, почувствовала. Лёгкие колебания воздуха, совсем как тогда, когда Дэн и Жук полезли в эту трубу. Воздух подрагивал, тонко и медленно, будто где-то недалеко кто-то играл на ксилофоне.

Я вспомнила, как тогда Дэн и Жук быстро нырнули в эту самую трубу, совершенно меня не слушая, и я поняла, что эти вот зубодробительные колебания воздуха и есть песня Крысолова. Песня, которой он приманивал детей…

…Доктор потом мне объяснил, почему я слышала голоса, которыми Крысолов разговаривал со мной. Я всего не поняла, но то, что поняла, расскажу. Эти голоса, сказал доктор, он мог посылать прямо в мозг, а те звуки, которыми он заманивал людей в свои пещеры, мозг не мог воспринять. Их надо было слышать именно ушами.

Тут доктор проговорился, а я сделала вид, что не поняла.

– Именно такими модуляциями сирена парализует волю своей жертвы, – сказал он задумчиво, как бы сам себе. – А ещё считается, что они могут этими звуками изменять пространство…

И грустно так вздохнул.

А я ведь много книжек читала, «Мифы Древней Греции» тоже читала. А там сирены присутствуют, часто встречаются. И я догадалась, что доктор и вся эта его компания уже давно ищут этих самых сирен. Может, убить хотят, а скорее всего, поймать и использовать. В качестве оружия. Ведь если сделать такие передатчики, вот с этими самыми модуляциями, то можно всем мозги накрутить ой-ей-ей как! А если ещё и пространство можно изменять!

Я сразу вспомнила, что говорил Жук, когда на него набросились эти пятна. Что эти древние существа могли управлять водой, ветром и даже камнями.

– Да-да, – сказала я, изображая дурочку. – Там этими самыми модуляциями все стены исписаны, места свободного нет.

Доктор улыбнулся и добавил, что это он просто так мне всё объясняет, а на самом деле ничего этого ни со мной, ни с Жуком, ни с Дэном не происходило, и я должна это запомнить раз и навсегда. Я сказала, что обязательно это запомню. Ещё доктор сказал, что я не должна никому ничего рассказывать, а то меня надолго поместят в сумасшедший дом. Я сказала, чтобы доктор не волновался, я себе не враг. Доктор засмеялся и сказал, что я очень умная и взрослая девочка, и тут же попросил меня, чтобы я зарисовала, как выглядит пятно и как выглядит Крысолов.

Я спросила, зачем ему это надо, а он ответил: чтобы быстрее меня вылечить. Если хочешь избавиться от страха, посмотри ему в глаза, сказал доктор. Я нарисовала, как смогла. Доктор пригласил художника, и он кое-что добавил. Только я видела, что художник хочет специально превратить это в игру. Он, чтобы развеселить меня и показать всю несерьёзность ситуации, всё время добавлял к моим рисункам какие-нибудь забавные штрихи. То пятно в крапинку нарисует, то глаза у него на таких антеннах изобразит, а Крысолову так и вообще прицепил такой здоровый нос, как у пьяницы. И даже хвост пририсовал. Но я-то понимала, что он всё это специально делает, а сам запоминает, как они на самом деле выглядят. Я ему даже подыгрывала и сказала, что пятно похоже на ёжика, а Крысолов – на Дуремара из «Золотого ключика». Художник очень смеялся.

А потом доктор попросил меня нарисовать тот камень.

Тем же вечером я начала потихоньку записывать эти свои приключения в тетрадь. Тетрадь я утащила у одной медсестры, и она, эта тетрадь, была в чёрной обложке. А потом оказалось, что в эту тетрадь на самом деле должны были вписывать всех, кто умер в больнице».