9. Прометей

Солнце стояло уже очень высоко, когда Витя Колышкин остановился наконец передохнуть. Голова немного кружилась от горного воздуха. Витя достал из кармана небольшую пластиковую бутылку с водой, стал жадно глотать. Потом оторвался от неё, посмотрел, сколько осталось, и решил, что допьёт до конца. Всё равно пить он уже больше не будет.

Бросив бутылку вниз, Колышкин посмотрел, как она сначала покатилась, а потом застряла в кустах.

Больше смотреть было не на что, море отсюда всё равно не видно, надо подниматься выше. Витя постоял ещё немного, вздохнул и продолжил путь.

До скалы оставалось не так уж много, может быть с полкилометра, но чем дальше, тем круче, тем труднее. И хорошо даже, что труднее, ему это только поможет, только укрепит перед испытанием.

Колышкин упорно лез вверх. Он немного волновался, но в то же время понимал, что в его жизни сейчас происходит нечто очень важное.

Решение, которое он принял, автоматически переводит его из категории обыкновенных мальчишек в разряд героев, тех, о ком сочиняют песни и снимают фильмы. И он, Витя Колышкин, к этому готов, он доведёт до конца всё, что задумал.

Вообще-то, если оглянуться на прошлую жизнь, то станет ясно, что ничего в ней зря не происходило, что вся она просто была подготовкой к этому великому дню. Ещё когда год назад ему в руки попала потрёпанная книжка «Легенды и мифы Древней Греции», он уже почувствовал что-то особое.

Только тогда Витя многого не понимал. Книжка стала его любимой, он выучил наизусть все мифы, помнил всех героев, богов, титанов. Но ошибался в одном, самом главном. Колышкин считал, что эта потрясная книжка не имеет никакого отношения к жизни, что жизнь – одно, а легенды и мифы совсем другое.

Теперь он понял, как был неправ. Все мифы на самом деле имели под собой, как выражается Фёдорыч, реальную основу, они были чистой правдой, уж теперь-то он знает.

Всё повторяется в мире, и древние истории, пересказанные в книжке Н. А. Куном, случаются и в наше время тоже.

Когда директор лагеря, Владимир Фёдорович, в первый раз пригласил его к себе и попросил совета и помощи, потому что не мог справиться с бузой 5-го отряда, Витя был так горд, что тогда и не подумал про книжку. Это уже он потом сообразил.

После того, как конкретно помог Владимиру Фёдоровичу укрепить свою власть в лагере. Ведь только благодаря Колышкину ему это удалось, хрен бы он сам справился, никто в отряде его тогда не боялся…

Витя остановился, перевёл дух, смахнул с лица пот и полез дальше. Скала уже была видна хорошо, ещё часок, и он там.

Да, если бы не он, наверняка ничего бы у Фёдорыча не получилось. Это ведь Витя постоянно рассказывал ему, что происходит в отряде, что и кем задумано ночью сделать, кто курит, кто приносит травку, кто онанирует, и так далее.

Кабы не все эти ценнейшие сведения, стопроцентно у Фёдорыча ни хрена бы не вышло. Его, кстати, вообще собирались наказать, уже и план тайный составили.

Опять же, если б не Витя Колышкин, ещё неизвестно, чем бы кончилось. А так директор всё про всех знал, мог любую неожиданность предусмотреть.

Ну а после того, как по Витиному совету он выгнал из лагеря и отправил домой двух самых главных зачинщиков, Мищенко и Ферапонтова, всё сразу и успокоилось, буза кончилась, никто уже против Фёдорыча не выступает, все боятся.

И где, спрашивается, награда Вите Колышкину?

В жопе, вот где.

Как только Колышкин стал не нужен, так Фёдорыч и замечать его перестал.

А раньше всё время объяснял Вите, какие они друзья неразлучные и какой он, Колышкин, такой-растакой, особенный. Витя, конечно, и сам про себя кое-что понимал, но всё ж таки от директора приятно было это услышать, чего говорить.

А теперь Фёдорыч на чаёк или телевизор уже к себе не приглашает. Хорошо хоть ребятам его не выдал, тогда бы точно Вите трындец.

Но сторониться Колышкина он стал. С таким видом мимо ходит, для меня, мол, все равны.

Как же, «равны»!

У Фёдорыча теперь Танька Сороквашина в любимчиках, поэтому ему и не до Вити, чего ж тут непонятного. Он, небось, Таньку зажимает у себя в домике, щупает, с Витей-то такие номера не очень проходили…

Колышкин опять остановился, сердце уже выскакивало, уж больно крутой пошёл подъём. Но ничего, чуть-чуть осталось.

С одной стороны, вроде в лагере тихо стало, а с другой – с каждым днём всё хуже и хуже. Стал Фёдорыч всех на виноградники гонять, лозу подвязывать. С кем-то он там договорился за бабки. И всем объяснил, что это часть программы, трудовое воспитание, и что лагерь, мол, на самообеспечении.

Только что это за программа такая и куда эти бабки заработанные идут, никто не знает. Сам бы попарился целый день на жаре!..

Ну, Витя и придумал способ, как быстро норму выполнять. И всех научил. Дело нехитрое. «Элементарно, Ватсон!». Защепки от белья, которое на заднем дворе сушится, используются.

Вместо того, чтобы весь день пахать, за пару часов тогда всё сделали. С виду-то вроде нормально, можно купаться идти, отдыхать. Ну, они и пошли.

А потом там, на пляже, когда дождик зарядил, опять же не кто-нибудь, а Витя Колышкин научил всех, как костёр разжечь. С одной спички, между прочим. Он это хорошо умеет, с детства, когда с отцом на рыбалку ездил, навострился.

Ну а после, когда вернулись, проблемы начались. Защепок хватились и про Витю дознались.

Вот тут-то Фёдорыч себя и показал. Громы метал перед всем лагерем, гнобил Колышкина изо всех сил. Как только ни обзывал!..

Будто никогда никакой дружбы между ними и не было.

А когда Витя за Лёшку и Серого начал вступаться, которые защепки тибрили, то тут директор и вовсе озверел. И выгнать пообещал, и родителям сообщить.

В общем, когда это произошло и Витя стал всё обдумывать, то тут-то он про книжку и вспомнил. Это ж прямо удивительно, один к одному! Миф про Прометея.

Прометей был титаном, а титаны боролись с богами. И главный бог Зевс попросил Прометея помочь ему в борьбе. Ну, Прометей и согласился. И конкретно помог. Точно, как Витя.

Зевс-громовержец победил титанов и сверг их, опять же, кстати, по совету Прометея, в недра тартара. А сам завладел властью над миром и разделил её с новыми богами-олимпийцами. А Прометею, другу своему, который всё для него сделал, никакой власти не дал. Не доверял он ему.

А когда Прометей стал защищать несчастных смертных людей, которых Зевс хотел погубить, то тут он вообще озверел, совсем как Фёдорыч, и Прометея зверски возненавидел.

А Прометей, между прочим, был очень душевный титан, пожалел не обладавших ещё разумом людей. Потому что не хотел, чтобы они сошли несчастными в мрачное царство Аида. И он не испугался, наплевал на Зевса, вдохнул им надежду и похитил для них божественный огонь, несмотря на то, что знал, какая кара постигнет его за это. Даже страх ужасной казни не смог удержать этого гордого, могучего титана от его желания помочь людям.

Именно так оно и было, как по-писаному. Фёдорыч его после всего, что он для него сделал, возненавидел, а сам он, Витя Колышкин, помог людям.

Всем ребятам помог. Научил их полезной вещи.

И огонь тоже для них добыл. Все тогда согрелись, благодарили его.

А Лёшка с Серым потом удивлялись, как это он против Фёдорыча выступил, не побоялся. Теперь они ещё больше удивятся.

Потому что он, как Прометей. Гордый, с несокрушимой силой духа.

Когда Прометей похитил для людей огонь и научил их кое-чему, жизнь на земле стала счастливее. И Зевс, понятное дело, этого стерпеть не мог. Он жестоко наказал Прометея.

Приковали его к высокой скале и там, под палящими лучами солнца, а также под дождём, градом и снегом, он висел. Или лежал, неважно.

Главное, что подлюге Зевсу и этого показалось мало! Он наслал на Прометея огромного орла с могучими крыльями, который каждый день прилетал, садился на грудь Прометея и терзал её острыми когтями. А клювом рвал ему печень.

Колышкин остановился в очередной раз, отдышался, и заодно пощупал, где у него печень. Вроде бы нашёл.

До скалы оставалось совсем чуть-чуть.

Короче говоря, орёл терзает мужественного Прометея, и кровь прямо потоками льётся, на солнце застывает такими чёрными сгустками, разлагается, и всё вокруг воняет со страшной силой. За ночь все ужасные раны у Прометея заживают, печень отрастает, а утром опять прилетает орёл его терзать. И так без конца.

Прометей, конечно, от этих тяжких мук притомился сильно, но не сломлен страданьями его гордый дух.

Кончался миф хорошо. Геракл, сильнейший из людей, спасал гордого титана, разбивал своей палицей оковы, а великодушный и несломленный Прометей, видимо, прощал сволочь Зевса.

Тут, кстати, не очень было понятно. Потому что Прометей в этом месте открывал Зевсу страшную тайну, как ему избежать злой судьбы. Так что получается, что простил.

Может быть, и он, Колышкин, в конце концов простит Фёдорыча и кое-что ему откроет.

Может быть.

А пока что надо всё сделать, как он решил. Вот уже и скала, вот она, родимая.

Скалу эту Витя приметил ещё две недели назад, в их первый поход на гору Конь. Гора называлась так, потому что издали и вправду чем-то походила на конскую голову. Скала же возвышалось немножко в стороне, метров на десять пониже самой вершины. Он просто ещё тогда не знал, для чего она ему пригодится. Но увидел, что в ней два железных крюка торчат, и чем-то она ему понравилась. Сразу понял, что за них удобно руками держаться.

Он даже тогда сфотографировался на скале. Лёг, ухватился за крюки, получилось красиво, как распятый Христос. Лёшка его щёлкнул. Жалко вот, сейчас некому щёлкнуть.

Впрочем, всё впереди. Он пока на самом деле ещё и не готов.

Готов он будет к вечеру. Или завтра. А может, даже и послезавтра… Совсем измождённый, истерзанный, но не сломленный духом.

Что потом будет, например, через два дня, Витя думать не стал. Дальше послезавтра колышкинская фантазия не заходила.

По Витиной задумке, он должен был стать новым Прометеем. Не случайно же столько совпадений. Теперь всего лишь надо всё довести до конца. Чтобы полностью так, как в книжке.

Неважно, что его не приковывают насильно, Фёдорычу просто такое в голову не приходит. Откуда ему знать, он же книжек не читает, только журналы для мужчин.

Так что Витя Колышкин сделает всё сам. Это даже ещё ценнее, что сам. Будет страдать за людей. А потом прилетит орёл и начнёт терзать его грудь.

Колышкин даже поёжился при этой мысли. Не столько от страха, сколько от сладостного чувства предстоящего мучительного страдания. Ему будет больно, конечно. Может быть, даже очень больно. Но он выдержит, дух его не сломается.

И когда его найдут, все обалдеют. Поразятся его могучему духу. Народу сюда, наверное, поналезет. Жалко, Мищенко с Ферапонтовым выгнали. Они бы тоже офонарели. Забыли бы про своё обещание ему жопу намылить.

А вообще-то они его по ящику увидят. Телевидение же приедет, ясное дело. На вертолёте прилетит. Будут его снимать.

Жалко, что родители могут не увидеть, папа написал ему, что они уезжают с мамой отдыхать в Финляндию. Но с другой стороны, в Финляндии, что ли, теликов нет? Про него же обязательно будут по международным новостям передавать, так что увидят, ещё как, даже ещё лучше получится.

И дедушка наверняка его тоже увидит, хотя он сейчас в командировке, в далёком городе Екатеринбурге. Дедушка, конечно, сразу поймёт, в чём тут дело, он тоже эти легенды и мифы читал, они ещё с Витей их обсуждали…

И, само собой, обязательно увидит бабушка, живущая у себя в Измайлово вместе с двоюродным братишкой. Она-то всё подряд смотрит, телевизор вечно работает на полную катушку.

А сука Фёдорыч будет слёзы лить. Поймёт наконец, кого он кинул. А ведь Витя по-честному ему помогал. Ничего от него не скрывал. Даже анекдоты, которые ребята в палате травили, пересказывал. Фёдорыч ещё смеялся. Посмотрим, как он теперь посмеётся.

Особенно когда о нём, Вите Колышкине, тоже книжку напишут. Название уже, кстати, у него есть хорошее – «Новый Прометей». Он им подскажет.

Витя поднялся на самый пик, посмотрел на другую сторону горы.

Вниз вёл крутой спуск, который упирался в небольшую поляну. На поляне вроде как лежали двое.

Витя поморщился. Это было совсем некстати. Раньше времени посторонние тут совсем не нужны.

Прищурившись, он пытался понять, что они там делают, на той поляне. Солнце било прямо в глаза, поэтому поначалу разглядеть туристов у него не получалось. Но потом, однако, присмотрелся. И хотя лиц так и не увидел, они были от него отвёрнуты, но в том, что происходит на поляне, разобрался прекрасно. Самая что ни на есть гадость там творилась.

– Тьфу, ёб твою! – в сердцах выругался Витя Колышкин, сразу вспомнив масляные глаза Фёдорыча.

От этих чёртовых педерастов уже нигде не скрыться, даже в горах!

Достали, гомосеки проклятые!

Он смачно сплюнул, отвернулся и пошёл вниз, к скале, стараясь больше не вспоминать о педерастах.

Вид со скалы открывался шикарный, даже море можно разглядеть. Классное место, лучше для такого дела и не придумаешь.

Пора было начинать, солнце уже стояло в самом зените. Витя расстегнул штаны, пописал напоследок, потом снял и положил в сторону майку, она уже не понадобится. После чего вынул из кармана две пары наручников.

Наручники, конечно, были не из стали, не настоящие, а игрушечные. Но сделаны хорошо, не придерёшься. То ли алюминиевые, то ли из какого-то твёрдого пластика, покрашенного серебряной краской. Впрочем, это и неважно. Главное, что они защёлкивались отлично, Витя проверял.

В общем классные наручники, что и говорить. У каждой пары на специальной цепочке висел ключик, чтобы открывать замок.

Он эти наручники присмотрел во время праздника Нептуна. Почему-то все морские черти носили их на поясе. Ну, вроде как морская полиция. А Вите они тогда не достались, он и чёртом-то не был, не выбрали его, не удостоили.

Ну ничего, теперь они все увидят! Поймут, с кем дело имели.

А наручники он всё равно потом спокойненько из ящика с реквизитом скоммуниздил. Без всяких проблем. Тоже, кстати, ещё в тот момент не понимал, зачем они пригодятся. Так, думал, на всякий случай. Не помешают. Мало ли кого надо будет уделать.

Зато теперь они в самый раз, то, что надо. Надёжно и красиво.

Колышкин пристегнул каждый из наручников к торчащим из скалы железякам, вздохнул и распластался на шероховатом тёплом камне между ними. Затем сунул руку в карман, вытащил оттуда несколько ломтиков хлеба и покрошил себе на грудь. Хлеб он предусмотрительно взял в столовой ещё вчера вечером. Это чтобы орла подманить.

Витя самодовольно усмехнулся. Вот что значит всё продумать, ни одной важной вещи не упустить. Он, Витя, очень внимательный к мелочам, за это Фёдорыч так его ценит. То есть раньше ценил.

Он ещё пожалеет, что так обошёлся с ним.

Ох как пожалеет!..

Левую руку Колышкин легко пристегнул с помощью правой, а вот с самой правой пришлось повозиться. Продеть-то он запястье продел, но вот застегнуть никак не получалось. Наконец ему удалось как-то удачно стукнуть наручником о камень, и тот защёлкнулся.

Всё.

Теперь можно было передохнуть. Он сильно устал и заслужил эту небольшую передышку.

Витя Колышкин блаженно грелся на солнце, улыбаясь, предвкушал драматическое развитие событий.

Лишь бы какие-нибудь идиотские туристы-альпинисты типа той парочки педерастов не появились здесь раньше времени. Хорошо бы его нашли где-нибудь на закате, это будет красиво!

Правильно, что он никому ничего не сказал в лагере, иначе бы его слишком быстро обнаружили. И так уже, наверное, хватились, бегают там…

Кавказский мальчишка, конечно, его не выдаст, даже если случайно им попадётся. Хорошо, что Витя ему себя назвал, пусть кавказец помнит его имя, пусть потом гордится, что его встретил.

А найти его, конечно, должны посторонние, только так. Это будет совсем другое дело.

Они поднимутся с той стороны горы и увидят прикованного к скале юношу, почти мальчика.

Его юное, мужественное, полное страданий лицо освещено лучами заходящего солнца.

А потом они подойдут поближе и в ужасе разглядят, что… его грудь терзает орёл…

Колышкин снова усмехнулся. Вот тогда-то всё и начнётся. Ну что ж, подождём, торопиться некуда.

Солнце палило нещадно. Витя закрыл глаза и вскоре заснул.

Горный ворон выбрался из гнезда, свитого в кроне высокой развесистой сосны, резко взмыл вверх и с удовольствием расправил могучие чёрные крылья.

Он был зрелой, опытной птицей, умело лавировал, без каких-либо зримых усилий подставлял тело под воздушные потоки. Они подхватывали ворона и несли его всё выше, в самую синеву неба.

Тёмным пятнышком повис он там, в высоте, наслаждаясь своим свободным парением.

Витя Колышкин проснулся.

Он недоумённо глядел вокруг, не мог понять, как долго длился его сон. Может, два часа, а может, и десять минут. Во всяком случае, солнце жарило по-прежнему.

По лицу сильно струился пот. Рот пересох, очень хотелось пить.

Тело затекло.

Но Колышкин был доволен. Его долгий, полный мучений путь начался. Он страдает не за себя – за людей.

И люди по заслугам оценят его жертву. Теперь он сам навсегда будет миф и легенда.

Зоркий ворон, паривший в безоблачном небе, разглядел далеко внизу неподвижно распятое на камне тело. Поначалу оно показалось ему неживым, но потом он заметил, что голова слегка двигалась.

Ворон спустился чуть пониже, рассмотрел эту заинтересовавшую его голову повнимательнее. Она и вправду была живой, моргала глазами, открывала рот, облизывала губы.

Ворон сделал несколько кругов, чтобы окончательно во всём убедиться, а потом сложил крылья и камнем упал вниз.

Витя вздрогнул, увидев чёрную хищную птицу, внезапно приземлившуюся на его голый, горячий от солнца живот. Она оказалась не такая большая и вообще выглядела несколько иначе, чем ему рисовалось, но широкий размах крыльев, огромный клюв и острые когти, которые он чувствовал, всё равно сильно напугали его.

Это был самый настоящий орёл, сомневаться не приходилось. Мало ли какие они бывают, их небось куча разных видов. А этот наверняка именно такой, как тот самый, Прометеев.

Сердце Вити Колышкина застучало от сладостного ужаса. Всё сбылось. Именно так, как надо, как он хотел. Сейчас посланный Зевсом орёл начнёт терзать его грудь.

Витя напрягся и приготовился к страданию.

Птица, однако, совершенно не заинтересовалась высохшими крошками хлеба, рассыпанными по телу. Слегка переваливаясь с лапы на лапу, она приблизилась вплотную к его лицу.

Витя Колышкин замер. Прямо на него изучающе смотрели холодные, с каким-то желтоватым оттенком глаза.

Витя забеспокоился. Он попытался осторожно освободить руки, покрутил ими, потом изо всех сил потянул к себе. Слышно было, как позвякивают о камень висевшие на цепочках ключики.

Но ничего не получилось. Наручники хоть и считались игрушечными, однако держали крепко, сделаны были что надо, без дураков.

Ворон не спешил. Он всё время был настороже, готовый отреагировать на любое опасное движение этой почти неподвижной живой плоти. Но ничего угрожающего не происходило.

Ворон скосил голову, как бы раздумывая, а потом, очевидно приняв решение, сильным ударом вонзил крепкий клюв в испуганно косившийся на него глаз.

Дикий отчаянный вопль, разнёсшийся по горе, озадачил ворона. Он выдернул из глазницы окровавленный клюв и застыл в ожидании.

Убедившись, что истошные крики не причиняют ему никакого вреда, ворон клюнул ещё, а потом ещё и ещё раз.

Люди появились у скалы только на третьи сутки. Это были змееловы, охотившиеся за ядовитыми змеями для продажи их в зоопарки и питомники.

К этому времени от Вити Колышкина уже почти ничего не осталось. Птицы и солнце сделали своё дело.