«Венк? Где же он?» Уже час ночи, один и тот же вопрос звучит в коридорах обоих бункеров. Гитлер нервничает. Когда же наступление Венка, когда он придет и вызволит его отсюда? Терпение фюрера иссякает, дольше он не продержится. Он мучается от бессонницы. Вот уже долгие недели он проводит целые ночи, блуждая по коридорам своего логова, словно сомнамбула, а сон так и не приходит. Впрочем, день и ночь становятся абстрактными понятиями, если жить под землей, лишенным естественного освещения. Сырость, пропитавшая убежище, раздражает кожу и дыхательные пути. Не от этого ли происходит помутнение рассудка, когда даже самые крепкие становятся такими хрупкими? Или дело в том, что предчувствия перерастают в уверенность: впереди ждет кромешный ад для всех, кто терпит крушение на судне, именуемом Третий рейх?

Редкие контакты с внешним миром все больше сужают поле возможностей. Оттуда, сверху, регулярно приходят с донесениями офицеры. Они с головы до ног покрыты пылью, в их глазах – страх за собственную жизнь. Битва проиграна, говорят они почти единогласно. Советские войска крушат все на своем пути. Они продвинулись к зданию Рейхстага (государственное собрание Рейха) и находятся теперь в каких-нибудь 300 метрах от нового здания рейхсканцелярии. Иными словами, на расстоянии ружейного выстрела.

Наконец, около 2 часов по кабелю приходит ответ, который все ждут с таким нетерпением: армия Венка продолжает доблестно сражаться, но не может дойти до Берлина, а тем более – спасти Гитлера.

Значит, все кончено.

«Сколько времени мы можем продержаться?» Вопрос фюрера уже не касается ни Германии в целом, ни Берлина, а только его бункера. Сколько дней или даже часов осталось до последнего штурма? Офицер, стоящий перед ним навытяжку по стойке смирно, без заминки отвечает: «Максимум два дня».

Время полтретьего ночи. Все женщины, оставшиеся еще в помещениях новой рейхсканцелярии, а в основном это обслуживающий персонал, созваны в столовую. Их около десятка, и они держатся стойко. Никто из них не знает, для чего их разбудили посреди ночи. Внезапно в комнату входит Гитлер. За ним следует Борман. Сцена была подробно описана в отчете британских спецслужб по рассказам очевидцев 1 ноября 1945 года.

У диктатора отсутствующий вид, остекленевший взгляд, он словно под действием медикаментов или наркотиков. Он здоровается с женщинами, пожимая им руки, а затем бормочет что-то невразумительное о предателе Гиммлере, о сложности ситуации, но особенно о своем решении эвакуировать людей из убежища. Тем самым он освобождает их от клятвы верности ему. Он дает им единственный совет: бежать на запад, потому что восток полностью контролируется советскими войсками. Попасть в их руки, напоминает он, значит сначала быть изнасилованной, а затем стать солдатской шлюхой. Проговорив это, он внезапно покидает комнату вместе с Борманом. Участницы собрания остаются одни. В течение нескольких секунд они стоят, словно окаменевшие. Их фюрер бросил их, обрекая на печальную участь.

Теперь настала очередь высших офицеров и близкого круга получить те же указания. В это время в своей маленькой комнате Ева Гитлер разбирает вещи. Она вызывает Траудль Юнге. Та берет с собой блокнот для записей, думая, что Ева тоже хочет продиктовать ей свое завещание. Но это не так. Разбирая шкаф, забитый платьями и шубами, она делает знак молодой секретарше подойти ближе. «Фрау Юнге, я хотела бы на прощание подарить Вам вот это, – говорит она. – Я так всегда радовалась, когда вокруг меня были элегантно одетые дамы, а вот теперь пришла Ваша очередь его носить и радоваться». Прощальный подарок – та самая накидка из чернобурой лисы, в которой Ева была на своем бракосочетании.

В 8 часов утра наконец-то отдан приказ об эвакуации правительственного квартала. Гитлер только что продиктовал его Борману. Тут же стали формироваться небольшие группы. Каждый хочет испытать свой шанс. Одни предпочитают бежать на юго-запад, другие на север. Русские напрасно прочесывают улицы столицы, они не знают Берлина, а тем более системы его подземной канализации или сложную сеть берлинского метро. Еще есть возможность сбежать.

Летчик Ганс Баур полон энтузиазма. Наконец-то он будет хоть чем-то полезен. Он быстро бежит к фюреру и говорит, что может вывести его из Берлина. Он знает, где раздобыть самолет в столице. Баур все продумал. Затем он укроет Гитлера в каком-нибудь тайном месте вдалеке отсюда. Осталось еще несколько дружественных стран, таких как Япония, Аргентина, Испания… «или даже у кого-нибудь из арабских шейхов, которые всегда питали к вам дружеские чувства из-за вашего отношения к евреям».

Чтобы отблагодарить своего ретивого летчика, Гитлер завещал ему большую картину, висевшую на самом почетном месте в его кабинете. Это был портрет Фридриха Великого, знаменитого короля Пруссии, типичное воплощение так называемого просвещенного деспота. Политический и военный пример для фюрера. Баур чуть с ума не сошел от радости. Многие в бункере считали, что это был портрет кисти Рембрандта и что он бесценен. На самом деле, по словам Хайнца Линге, автором произведения был Адольф фон Менцель, немецкий художник, умерший в 1905 году и очень популярный в своей стране. «Он обошелся мне в 34 000 марок в 1934 году», – добавил фюрер с точностью бухгалтера. Сумма, равная почти 400 000 евро в наше время. «Он Ваш», – сказал фюрер. А затем вполголоса добавил: «А где Ваши самолеты?»

Хайнц Линге, личный слуга фюрера, также развивает бурную деятельность. На рассвете хозяин доверительно сказал ему, что пробил час истины. Он посоветовал ему бежать на запад и даже сдаться англо-американцам. Он подтвердил свое решение относительно портрета Фридриха Великого и особо подчеркнул, что даже теперь, во время большой неразберихи, его воля должна соблюдаться безукоризненно. Эта картина стала какой-то навязчивой идеей фюрера. Он беспокоится о том, как спасти ее от неминуемого разграбления, которое последует за падением бункера. Линге обязуется лично позаботиться об этом.

Успокоившись, Гитлер отправился отдохнуть на несколько часов в свои покои. Он ложится одетым и приказывает охранникам СС встать на караул у его двери.

Около 13 часов он выходит, чтобы пообедать в компании своей жены, двух своих секретарш и диетолога Констанции Манциарли. Вот уже несколько дней он отказывается делить трапезу с мужчинами. Вокруг маленького стола все стараются вести себя достойно. Впрочем, разговор как-то не клеится. Ни у кого нет желания поболтать, как это было совсем недавно.

Закончив трапезу, Ева Гитлер первой выходит из-за стола. Секретарши тоже выходят, чтобы выкурить по сигарете. К ним подходит Гюнше, суровый ординарец фюрера. Он объявляет им, что хозяин желает попрощаться с ними. Обе молодые женщины гасят сигареты и следуют за внушительным офицером СС – его рост 1,93 метра – до небольшой группки столпившихся в коридоре людей. Это последние из оставшихся, самые преданные: Мартин Борман, супруги Геббельс, генералы Бургдорф и Кребс, а также Линге.

Было почти 15 часов, когда дверь приемной открылась. Из нее медленно вышел Гитлер и направился к ним. Повторилась та же церемония. Его вялая влажная рука касается протянутых к нему рук. Он шепчет несколько слов и тотчас уходит. Ева Гитлер кажется более оживленной, чем когда-либо. Ее только что уложенные волосы блестят. Она переоделась и надела платье, которое так любит ее супруг, черное с набивной окантовкой из роз вокруг шеи. Она целует напоследок секретарш, просит их бежать отсюда как можно скорее, и идет вслед за Гитлером. Линге закрывает дверь и встает перед покоями фюрера. Теперь каждый свободен распоряжаться своей судьбой.