Глава 10

Водка за время нашего разговора нагрелась, пошла тяжело, поэтому допивать и перезаказывать не стали, отодвинули полупустой графинчик в сторону. Мы лучше со всем нашим усердием займёмся одуряюще пахнущей соляночкой, дабы перебить поганое послевкусие, а там уже и нетерпеливо мнущийся чуть в стороне официант поджидает, когда же можно будет нести второе. А я еще и десерт заказал, не удержался. Решил сладеньким себя побаловать, парочкой вкуснейших, по уверениям того же самого официанта, эклеров. Да под горячий, крепкий чай. Скажете, что после водки плохо пойдёт? Ещё как хорошо пойдёт, только подавай. Да и не так уж много мы выпили. Скорее даже мало под такой многообещающий разговор, требующий обязательного (я же вижу нетерпение Петра Николаевича и его явное желание позадавать мне дополнительные вопросы) продолжения, да под отличную закуску.

После обеда возвращаться на завод не стали, отправились в мой гостиничный номер. Там сподручнее будет разговоры вести, а то что-то моя шпиономания разыгралась. Не дай бог враг подслушивает. Или это теплая водочка так на расслабившийся организм подействовала?

И проговорили мы с капитаном ещё несколько быстро пролетевших часов, почти до самого ужина. С профессиональных тем как-то незаметно соскользнули на другие, не менее важные и такие же для нас насущные. Поговорили о политике, но немного, для затравки разговора и, наверное, для того, чтобы прощупать, так сказать собеседника, кто чем дышит, после этого и разговор пошёл даже как-то более доверительный, что ли. Пётр Николаевич с горечью поведал о недавней гибели своего младшего брата Михаила во время испытания нового аэроплана. Помолчали. Лезть с выражением сочувствия не стал. И так всё понятно. Но чуть позже ещё раз, как бы невзначай, коснулся темы аварийного покидания самолёта в воздухе с применением парашюта и, конечно же, обязательного использования привязных ремней в полёте. Рассказал и о своём недавнем случае при приземлении, когда из-за глупой бравады не пристегнулся и в результате вот он, шикарнейший шрам на лбу, который теперь будет всю жизнь напоминать мне о моём собственном раздолбайстве.

Показалось мне или нет, но, пожалуй, только теперь, после демонстрации своего изуродованного лба я убедил Нестерова. Когда шрам свой показал и рассказал, каким образом его приобрёл. До этого он как-то слишком легко выслушивал мои доказательства, не проникали они глубоко в его сознание. Мол, посидим-поболтаем, а я всё равно при своём мнении останусь. А тут впервые по-настоящему задумался, искоса поглядывая на мой лоб. А потом и вообще посмурнел. Наверняка брата вспомнил. Был бы он тогда привязан, глядишь и вышел бы живым из той передряги.

Затянувшийся разговор закончился обсуждением возможных приёмов пилотирования во время ведения воздушного боя. И тут оказалось, что Нестеров просто фанатик глубоких виражей. Ну и прекрасно. А я ему несколько новых приёмов подкину, да ещё и с подкреплением оных с аэродинамической точки зрения. Горка со снижением и набором высоты, да ещё и с полупереворотом; подход к вражеским аэропланам из задней нижней полусферы, стрельба по дирижаблям зажигательными пулями, применение бомбового удара по наземным эшелонам противника, использование фотосъёмки при проведении воздушной разведки — поговорили о многом. Сумел я удивить штабс-капитана. Всё, конечно, не обсудили, но побеседовали весьма продуктивно.

Разговор продолжили за ужином, после которого и распрощались. Назавтра штабс-капитан убывает в Киев, в свою часть. Буду надеяться, что в этот раз после нашего разговора он проживёт дольше и больше пользы своими знаниями и умениями принесёт Родине. Что я, зря старался, что ли, в его голову столько нового вкладывал?

Да и мне пора заканчивать эту подзатянувшуюся командировку. Я здесь сижу уже неделю. Конец июля, скоро август. Самолёт мой почти готов, осталось навести последний лоск и заправиться. Все работы по переделке аэроплана проделали быстро, за считанные дни. Почему? Во-первых, это завод с квалифицированными мастерами и необходимым для переделки инструментом и станочным парком. А, во-вторых, я скупердяйничать не стал и подстегнул рабочий энтузиазм мастеров хорошей денежной премией по завершению работ. Успешному, само собой. Обманывать никого не стану — как обещал, так и сделаю, со всеми рассчитаюсь. Потому что нравится мне получившийся в итоге самолёт. Кстати, от одноместного варианта я отказался. Пусть чуть-чуть потеряю в скорости и грузоподъёмности из-за увеличившегося веса, зато выиграю в боевом применении. Ведь у меня появится постоянная огневая точка за спиной. Найти бы мне ещё для этой цели хорошего и толкового стрелка, немного дать ему практической тренировки, и все вражеские аэропланы будут наши. Ну и не только аэропланы.

Мотор на полутораплан поставили самый мощный из имеющихся на заводе, на сто лошадей, заодно увеличив и ёмкость топливного и масляного баков. В результате и морда у самолёта вытянулась чуть-чуть вперёд для соблюдения центровки, и стрелку-наблюдателю в задней кабине можно было сесть нормально, а не по-кавалерийски, как полагалось на стандартной машине. Попытался «изобрести» простейший карбюратор, но тупо не хватило времени. Буду пока нарабатывать навыки управления дроссельной и воздушной заслонками, благо неплохо получается. Другие способы мне как-то не нравятся. Буквально на днях наблюдал аварию самолёта, где лётчик регулировал обороты зажиганием. В результате мотор вообще заглох и не запустился. Так и сел перед собой, куда пришлось. Поломал аппарат и сам поломался. Да. А над карбюратором нужно более тщательно поразмыслить. Чем-то он мне напоминает давным-давно виданные в детстве. Круглой формой, что ли? Хотя-я, может, и не стоит время терять. Посмотрим.

Изменили и конструкцию вертикального оперения. Теперь киль был одним целым с фюзеляжем, отклонялось лишь перо, так называемый руль направления. Конструкция получилась и прочнее, и проще. Немного возросли усилия на педалях, но не столь существенно, как можно было ожидать. Всё-таки скорости ещё не те, а какой-никакой момент компенсируется отклоняемой лобовой частью руля направления. Несколько подлётов, а потом и полноценных полётов подтвердили это на практике. Жаль, Нестеров не успел опробовать получившийся аппарат в воздухе. Глядишь, и конструкторское мышление Петра Николаевича пошло бы по другому пути. Но, уверен, ему после нашего с ним разговора есть о чём поразмыслить.

И с центровкой я угадал. Ну как угадал? Всё-таки практический опыт никуда не денешь, поэтому, изменяя конструкцию аэроплана, проверял его предварительную центровку постоянным вывешиванием на козлах. А потом подтвердил эти результаты на рулёжках и подлётах.

Сделали мне и ещё несколько жизненно необходимых приспособлений под неусыпным вниманием и присутствием, личным, заметьте, присутствием, что само по себе о многом говорит, полковника Глебова! Даже директор пытался рядом покрутиться, да его вежливо попросили возле самолёта не маячить. По-моему, так зря. Пусть бы присутствовал — всё на пользу делу пошло бы. Хотя-я, насколько я успел понять, все мои переделки и придумки тут же фиксировались на бумаге специально приставленным к этому делу инженером. Похоже, отправят эти бумаги в столицу, и будет в результате у нас скоро совсем другой самолёт.

Самое основное и главное для меня в свете предстоящей войны, так это то, что сварили и прикрутили в задней кабине надёжные крепления для моих пулемётов, которые я самостоятельно чуть позже и установлю. Первый над верхним крылом для стрельбы поверх винта вперёд, а второй будет обстреливать заднюю полусферу.

Ну и на сладкое по бортам прикрутили две съёмные прямоугольные металлические фермы для подвески бомб. Даже провели в одном из полётов предварительные испытания выточенными тут же на заводе болванками с небольшой высоты. Выполнили, так сказать, первое показательное бомбометание. Всё прекрасно сработало.

В этом значительную поддержку оказал опять же мой куратор, полковник Глебов. Вряд ли что-то получилось бы без его помощи. Ну, может, пришлось бы ещё сильнее опустошить свои карманы, а там уже и не так много осталось. Хорошо ещё, что драгоценности пока не трогаю, но ассигнации тают прямо на глазах.

Кстати, среди заводских пилотов я почему-то прослыл довольно-таки богатым человеком. Откуда и почему вдруг сложилось такое мнение за такой короткий срок? Вроде бы по ресторанам каждый вечер не кутил, к цыганам не ездил, в отличие от некоторых других, да и от общих застолий предпочитал всяческими путями уклоняться. Какие могут быть застолья, если до начала войны осталась всего неделя? Потому и пропадал всё время в заводских цехах, буквально вылизывая свой самолёт, объясняя подробно приданному инженеру смысл проводимых изменений в конструкции.

Металлические фермы для крепления бомб послужили толчком к изобретению этих самих бомб. Пришлось напрячь свою память, припомнить училищный курс и нарисовать простейшую авиабомбу. И взрыватель к ней придумать. А что, в скором времени всё пригодится. Забегая вперёд, скажу, что вечером перед отлётом полковник мне запечатанный пакет вручил с сургучными печатями и сопроводительным письмом к генералу Остроумову. А на словах пояснил, что все мои придумки обязательно будут запатентованы. Это что же такое получается? Мало того, что для державы постарался, так ещё мне за это и сколько-то денег отвалят? Меркантильный я какой-то стал. Одно утешает, что все добытые деньги я в дело пускаю.

Да, теперь вроде бы как становится понятно, откуда в офицерской среде слухи о моих богатствах пошли. Хотя, говорят, что с патентов особо не разжиреешь. Это если бы они за границей были зарегистрированы…

А так… Или если только про мои обещания поощрить заводских рабочих по окончании работ прослышали? Так я из этого никакого секрета не делал, да и дело это вообще-то обыденное и в этом времени общепринятое.

А деньги да, тают быстрее весеннего снега, надо бы каким-то образом попридержать свои расходы, ведь мне ещё обязательно нужно будет в Петербурге парочку парашютов приобрести. Мне и будущему моему стрелку. А куда денешься? Не спасаться же одному, в случае чего? Тьфу-тьфу, три раза… А как их придержать, эти расходы, если они все на дело уходят? За всё время моего пребывания в Москве только разок с Нестеровым и посидели хорошо в ресторане. Остальное время предпочитаю питаться там, где попроще и подешевле. Хотя вру. Пришлось мундир обновить. Мой прежний поизносился да поистрепался, неудобно в люди в таком выходить. На заводе он ещё как-то не выделяется своим затрапезным видом, а стоит только из цехов на улицу выйти — самому стыдно становится. Так что тают сбережения, тают…

Взлетел я с заводского аэродрома двадцать седьмого июля, а на следующий день благополучно приземлился в столице. Можно было напрячься и долететь за один день, да подумал и не стал надрываться. Силы надо беречь.

Перелёт прошёл спокойно, мотор я не насиловал, высоко не лез, обороты держал средние, пусть обкатается в спокойных условиях. Пришлось два раза приземляться на дозаправку, благо маршрут между Москвой и столицей уже давно обкатан, самолёты летают часто и аэродромы для посадок и дозаправок известны. Нужно лишь заранее телеграфировать в эти места, чтобы готовились и ждали, а иначе придётся покупать бензин и масло за свой счёт. Вторую посадку произвёл лишь для собственного успокоения, потому как топлива и масла вполне хватало до Петербурга. И остаток светлого времени суток позволял завершить перелёт за один день, но, опять же, лучше иметь запас по времени и топливу, чем подлетать к назначенному месту на последних каплях горючего и в сумерках. А вдруг что внезапное случится, по тому самому закону подлости, а у меня никакого резерва в запасе нет. Поэтому лучше спокойно переночую в нормальных условиях, дозаправлюсь до полного, а завтра с утречка продолжу перелёт.

И погода по всему маршруту не подкачала. Не сказать, чтобы была совсем уж благоприятной, но и встречного ветра с дождями и грозами не было. А облачность… Так, а куда от неё денешься? Компас и карта у меня есть, маршрут обозначен, ориентиры отмечены, лети да по сторонам поглядывай, местными красотами сверху любуйся.

Так что перед полуднем следующего дня я заходил на посадку на Комендантском аэродроме, в расположении своей части. Поле пустое, у самого края недостроенные ангары для мастерских и авиатехники неприветливо щерятся пустыми проёмами окон и ворот. И возле солдатских казарм тишина, некоторое запустение ощущается даже сверху. Получается, никого здесь пока нет, и наша рота ещё не вернулась из Пскова. Ну и ладно, мне бы сейчас сесть удачно, чтобы пасущиеся на нашем лётном поле коровы не испугались и не кинулись в разные стороны. Ведь обязательно какая-нибудь скотина побежит в сторону садящегося аэроплана, и тогда беды не миновать.

Прошёлся над полем разок, осмотрелся, разогнал бурёнок, определился с ветром, развернулся и сразу же пошёл на посадку. Приземлился благополучно, подрулил поближе к кучке высоких тополей возле недостроя, развернулся хвостом к ним и заглушил хорошо потрудившийся мотор. Здесь и заветрие, и дорога рядом. И самолёт можно будет под крышу затолкать, если что.

Перелёт меня порадовал, машина не подвела, управлялась легко, центровка в норме, а возникающие на ручке управления при смене оборотов двигателя крутящие моменты почти не ощущались. Это не «Фарман», где приходилось постоянно компенсировать подобное элеронами.

Эх, закрылки бы мне ещё, было бы вообще хорошо. На заводе я об этом подумал, даже подсказал идею директору, к огромному неудовольствию сразу же прознавшего про это полковника Глебова. Получил от него в очередной раз солидный такой выговор, и все разговоры о практическом внедрении моего предложения тут же заглохли. Потом мне, правда, разъяснили, что сначала нужно запатентовать изобретение, если оно, конечно, кем другим ранее не запатентовано. А вот после того как можно и продвигать свою очередную задумку в производство. Впрочем, утешил меня Александр Фёдорович, если дело выгорит, то усовершенствовать свой самолёт можно будет и в столице. Там ведь тоже заводы имеются. Ох, похоже, не только в Москве начнут делать новые самолёты. И это правильно.

Посидел в знойной тишине, спрыгнул на землю. И никого вокруг. Разумеется, кроме тех же успевших успокоиться и вернуться к пережёвыванию травы коров да любопытных детишек, тут же появившихся за деревьями, словно по мановению волшебной палочки. Близко, правда, не подбираются, издалека глазеют, но и то хорошо. Да где все-то? Где служба тыла, хозяйственная часть, где охрана аэродрома? Куда все подевались? Мне что, так и сидеть возле самолёта всё время? Его же без присмотра не оставишь — любопытные пацаны, да и не только пацаны аэроплан мигом на детальки разберут, а не разберут, так разломают. А у меня пакет! И доложиться нужно! А, самое главное, хотелось бы знать, что дальше делать.

Скинул шлем и куртку, забросил в кабину. Расстегнул воротничок, повёл плечами. Жарко. Осмотрелся. Ближайший тенёк далеко, а уходить от самолёта никак нельзя. Чертыхнулся, полез в кабину, вытянул куртку, свернул и положил на колесо. Присел на мягкое, вытянул ноги, откинулся спиной на стойку, расслабился.

Ф-фух, наконец-то! На дороге появился легковой автомобиль с военными в открытом кузове, пылит в мою сторону. Уже легче. На фоне поднимающихся клубов пыли позади машины над кабиной весело поблёскивают искорки. Это кончики штыков солнце мне в глаза отражают.

Автомобиль шустро миновал лесопосадку, свернул после неё на заросшую, еле заметную дорожку и пошуршал травой в мою сторону. Шорох такой стоит, что даже рокот мотора перебивает, а кузнечики из-под колёс в разные стороны двумя волнами рассыпаются. Крейсер сухопутный, одно слово.

Авто остановилось перед носом самолёта, окуталось налетевшей пылью, мотор заглох. И мне досталось немного пыльного облака. Не могли, что ли, чуть раньше остановиться? Обязательно нужно было всю эту пыль ко мне тащить? Думаю, если бы попробовали хоть разок самолёт от отработанной касторки отмыть, таких плюх больше не делали бы. А если к касторке ещё и пыль прилипнет, то чёрта с два потом самолёт отмоешь…

Левая дверка распахнулась, и в траву опустился щегольской, начищенный до зеркального блеска, сапог. И почему-то со шпорой. Ого! Целый поручик с аксельбантами. Водитель остался сидеть на правом сиденье, на заднем же — два солдатика с винтовками. Персонально меня так встречают или? Если персонально, то сколько же они здесь дожидались? А то, что здесь правый руль, так я такому уже не удивляюсь, насмотрелся за это время всякой автотехники и с левым рулём, и с правым.

— Поручик Грачёв?

— Так точно. С кем имею честь?

— Его превосходительства генерал-майора Остроумова личный адъютант поручик Свирский Павел Семёнович. Честь имею! — представился этот щёголь. И даже каким-то непостижимым образом прищёлкнул каблуками сапог. Даже шпоры звякнули. И это в траве! Пижон штабной. Как-то мне неуютно стало, сразу вспомнилось прошлое посещение Адмиралтейства и укоризненные, если не сказать большего, взгляды на мой потрёпанный вид. А ведь раньше я его не видел… И кабинет у генерала был простой, со входом из общего коридора…

— Прошу прощения, поручик, но я вас в первый раз вижу.

А рука как-то самопроизвольно на кобуру с наганом легла. Так оно мне спокойнее будет. Хорошо, что солдатики так и продолжают в машине сидеть и винтовки свои штыками в небо держат.

— Вот, ознакомьтесь, — офицер выдернул из такой же щегольской, как и он сам, офицерской сумки бумагу, протянул мне. — Его превосходительство предупредил о вашей чрезвычайной подозрительности.

— Что это? — не торопился протягивать руку. Вот так протянешь сначала руки неизвестно за чем, а потом следом и ноги.

— Это? Это бумага, заверенная лично Сергеем Васильевичем и подтверждающая мои полномочия. И то, что я и есть адъютант его превосходительства.

Наконец-то я соизволил взять мне протянутую бумагу, вчитался в текст.

И дальше играть в шпионов не стал. Всё равно ничего я про действующие печати не знаю, да и с личной подписью генерала как-то до сих пор не удосужился ознакомиться. На первый, да и на второй взгляд всё выглядит достоверно. Если бы не накрутивший меня перед вылетом из Москвы Глебов, я бы этому адъютанту и так на слово поверил бы. Осталось уточнить кое-что. Так, на всякий случай. Нужно задать вопрос, почему я его раньше не видел?

— Его превосходительство принимал вас не в своём кабинете. Или вы и впрямь думаете, что главный инспектор Морской строительной части будет в подобном простом кабинете ютиться?

Ну наконец-то я полную должность генерала узнал. А бумагу вернул, посмотрел, как она исчезла в недрах сумки. И рука наконец-то расслабилась, оставила в покое несчастную кобуру.

Куртка снова полетела в кабину, а я отряхнул китель от пыли.

Ничего, в Москве я себе форму обновил, теперь мне за свой внешний вид не стыдно. Но это только пока вот с такими франтами не встретишься.

Адъютант быстро распорядился взять самолёт под охрану, а меня пригласил загружаться в автомобиль. И я не заставил себя уговаривать, подхватил свой неизменный саквояж из кабины, перед этим перекрыв полностью подачу топлива в мотор. На всякий случай, вдруг угнать кто-нибудь попытается. Шучу, конечно, никто на такое не решится, но мне так спокойнее. Это я для себя такую секретку придумал на заводе, дополнительный скрытый кран на топливопровод поставил. Ну и что, что есть штатный? А у меня ещё один имеется, на зависть друзьям и погибель врагу. Про который никто не знает, и сразу найти его в кабине никак невозможно. Приложить кое-какие усилия для поиска потребуется. Я же говорю — секретка. Да и никто не догадается об этом, не принято здесь пока противоугонки ставить. Для чего поставил? А чтобы никто посторонний в моё отсутствие на моём самолёте не летал. Он ведь почти моими руками собран. Точнее, под моим чутким руководством, но и руки свои я к нему всё-таки приложил. А уж сколько усовершенствований придумал, не расскажешь.

Солдатики вылезли из машины наружу, а я занял их место — расположился на широком заднем сиденье с комфортом. Правда, тут всё в налёте серой пыли, ну да делать нечего. Постарался усесться точно на отпечаток чужой, гм, пятой точки. Тут хоть немного чище будет.

Поехали в центр. Догадываюсь, куда. К генералу, точно. Автомобиль идёт мягко, шины на колёсах дутые, это не то, что на наших грузовичках, где монолитные резиновые обода стоят.

Встреча оказалась очень короткой. Мой быстрый доклад, передача пакета с сопроводительным письмом, и всё. И меня мягко, но твёрдо выставили вон. Правда, перед этим Сергей Васильевич извинился и полунамёком попросил обязательно дождаться его в Александровском саду:

— Сергей Викторович, голубчик, право, было бы очень неплохо вам сейчас погулять где-нибудь неподалёку. Может, здесь рядом, напротив Адмиралтейства? В Александровском саду? — И в глаза мне так внимательно смотрит. Кивнул в ответ, что ж тут непонятного.

И зачем тогда вообще было нужно меня сюда везти. Лучше бы передал пакеты адъютанту и всё. А он бы мне эту просьбу и передал. Впрочем, делать какие-либо выводы рано, тем более на основе минимума сведений. Если генерал меня об этом просит, значит, есть в этом смысл. Просто я его пока не вижу и не знаю. Ну что же, погуляем, подышим свежим столичным воздухом. А кабинет и правда другой, где и небольшая приёмная есть, и ещё один секретарь в ней сидит. Большой человек, судя по всему, мой генерал.

Ждать пришлось долго, более часа. И вид при встрече оба сделали такой, словно случайно встретились. Детектив, право слово.

— Сергей Викторович, есть несколько срочных вопросов к вам. Хотелось бы получить на них прямые ответы. Первый и главный. Полковник Глебов уверял меня в телефонограммах, что ваш новый самолёт со всеми внесёнными в его конструкцию изменениями получился слишком уж хорошим. Это что, соответствует действительности?

И что? Можно же было об этом и в стенах кабинета спросить. Уверен, что сейчас ещё не додумались до прослушки разговоров в помещениях, не дошла до такого современная техника. Или тут что-то другое? Но коли генерал просил ответить прямо, отвечу:

— Я думаю, что он стал многофункциональнее. Так будет точнее.

— Поясните.

— За счёт увеличенного топливного и масляного бака увеличились дальность и продолжительность полёта. Переделали управление на привычное абсолютному большинству лётчиков, и теперь переучивание на новый самолёт и его эксплуатация будет проходить быстрее и проще. Немного изменили общую конструкцию, поставили более мощный мотор. Сделали стационарные крепления для пулемётов, одно с возможностью стрелять вперёд, второе для обстрела задней полусферы. Совместно с заводскими инженерами установили держатели для бомб, разработали и сами бомбы с контактными взрывателями и механизмами постановки на боевой взвод во время сброса. Да, появилась возможность ведения фотосъёмки. Если сам фотоаппарат найдётся.

— И всё это за неделю? — не поверил Остроумов.

— Чуть более недели. Не забывайте, Сергей Васильевич, что это всё-таки завод с профессиональными и опытными мастерами, современным станочным парком…

— Да, и как мне успел доложить полковник Глебов, с личной материальной заинтересованностью рабочих качественными и быстрыми результатами выполненных работ. Верно?

Только руками развёл на это утверждение. Не отрицать же, если всё так и было на самом деле. Ну, ударило это по моему карману, но дело того стоит. Уверен, что стоит. Вон как все вокруг забегали, заинтересовались. Причину бы ещё узнать, почему мы в саду обо всём этом разговариваем.

— Да, в привезённом вами пакете были перечислены все ваши задумки. Александр Фёдорович настоятельно рекомендует срочно обратиться с ними в патентное бюро. Именно об этом он мне и телеграфировал. И после последней телефонограммы вокруг вашего, поручик, прибытия в столицу в Адмиралтействе началась какая-то нездоровая возня. Не нравится мне такое. Особенно накануне предстоящих, как вы утверждаете, потрясений.

На этот раз разводить руками в стороны не стал, но брови вверх поднял, выражая своё якобы удивление. Потому как знаю, что в наших штабах прямо или косвенно много кто сливал различную информацию не только нашим союзникам, но и врагам. Да, совсем забыл, тут обязательно кое-что уточнить нужно:

— Ваше превосходительство, Сергей Васильевич, все мои задумки и изменения в конструкции самолёта были бы невозможны без опытных инженеров завода, без мастеров и рабочих, без помощи полковника Глебова. Всё, что получилось в итоге, явилось результатом совместного труда.

— Да? — отмахнулся Остроумов. — Это я, поручик, и без вашего уточнения понимаю. Но что вспомнили об этом, честь вам и хвала. Теперь по делу. Патентами займусь лично. Извините, но вам придётся взять меня в соавторы. Иначе, боюсь, дело могут положить под сукно или вообще потерять. А времени ждать и разбираться нет, сами понимаете.

Да всё я понимаю. Сам бы ни за что не пробился. Пусть будет соавторство. Мне же легче, ничего делать не нужно. И ещё на одну только что прозвучавшую оговорку обратил внимание. На то, что времени нет. Получается, генерал мне поверил? Насчёт скорого начала войны?

— Что киваете? Согласны? Это хорошо. Хорошо, что у вас голова на месте. И неплохая голова, как вижу. Теперь что касается самолёта и лично вас. Сегодня же перелетите в Псков…

Какой Псков? У меня же пулемёты в Гатчине? И разве рота не собирается возвращаться в столицу? Так и спросил, перебивая генерала. И только после заданных вопросов вспомнил о субординации.

— Дослушайте, поручик. Так вот, перелетите в Псков. Насколько я понимаю, светлого времени вам для этого должно хватить. В крайнем случае сядете где-нибудь, переночуете и утром отправитесь дальше. Да погодите вы перебивать! Дослушайте до конца! А то я скоро начну сожалеть, что принял такое активное участие в вашей дальнейшей судьбе. Знаю, что при такой посадке присутствует определённый риск, но я уверен в вас, Сергей Викторович, в вас и вашем опыте. В Пскове вас уже ждут. Я телеграфировал вашему командиру. Там приводите себя в порядок и подбиваете все дела. Авиарота возвращаться в столицу Высочайшим Указом не будет, она так и останется там, в этом прекрасном древнем городе. Вы же отныне переходите в моё личное подчинение. Все соответствующие приказы и подтверждающие бумаги получите от поручика Свирского при отлёте.

— А зачем мне тогда в Псков возвращаться? Может, лучше пока в Гатчину перелететь?

— Пусть несколько уляжется то нездоровое шевеление вокруг вашей персоны, Сергей Викторович. Что-то слишком уж новый самолёт кое-кого в Адмиралтействе заинтересовал. Разберёмся сначала с этим интересом, потом и вернётесь. Вам всё понятно?

— В чём будет заключаться моя служба? Всё-таки мне лучше бы на фронт. Тем более и самолёт я именно к этому и готовил.

— Когда вернётесь в столицу, тогда и узнаете, в чём именно будет заключаться ваша служба. Но это будет ещё не скоро. И не беспокойтесь. Будет вам и фронт, если вы так в неких скорых событиях уверены, всё вам будет. Налетаетесь вволю. А в столице под моим присмотром вам же будет лучше, Сергей Викторович. Здесь возможностей для вас больше. Вдруг ещё что интересное придумаете? А мы в дело воплотим. Согласны, поручик?

Теперь уже я надолго задумался. И в столице хорошо, возможностей больше, тем более с таким прикрытием, но и в Пскове не хуже. Зато там я в стороне от всех, сидел себе тихо и не высовывался, а что здесь будет? У всех на виду торчать как-то не очень меня вдохновляет. Наверняка сразу же наживу себе кучу злопыхателей, да наверняка уже нажил. Слухи-то мигом расходятся, тем более такие. А остаться в провинции мне, я так понимаю, уже не светит. Значит, остаётся только соглашаться с этим предложением. От которого невозможно отказаться. Да-а, жизнь сама не даёт мне сидеть тихо, так и подталкивает вперёд. Значит, не буду этому противиться. Кто я такой, чтобы против судьбы идти?

— Согласен, ваше превосходительство.

— Вот и хорошо. Тогда слушайте дальше. Теперь, после вашего согласия, можно и дальше говорить. Из Пскова по возможности сразу же перелетайте в Ревель. Поступите во временное распоряжение адмирала Эссена. Очень уж вы ему по душе пришлись. А где-то через месяц и я туда же приеду с очередной инспекцией. Там и договорим. Возможно, вместе и вернёмся в столицу. Сейчас ещё немного здесь погуляйте, но далеко от входа не уходите. На том же автомобиле Павел Семёнович вас отвезёт к самолёту. Документы получите у него же. Вопросы есть?

— Есть, Сергей Васильевич, есть, как же без них. У меня в Гатчине пулемёты остались. Мне бы их забрать обязательно. И ещё я здесь, в столице, собирался с Котельниковым встретиться. Договориться с ним о приобретении двух его парашютов.

— Вот почему вы так в Гатчину рвётесь… — укоризненно глянул на меня Остроумов. — Ладно, садитесь и ночуйте там. Только в столице не оставайтесь. Улетайте сразу. Не вынуждайте меня сожалеть о принятом решении вас лично проинструктировать. И-и, Котельников? Парашюты? Зачем?

— Так нужно. Мне обязательно они нужны. Я потом вам объясню, позже.

— Снова ваши хитрые придумки? Хорошо, потом так потом. Я возьму на себя договорённость с этим актёром. Будут вам два ваших парашюта в Ревеле. Что-то ещё?

— Стрелок из пулемётов мне в экипаж нужен… Остроумов удивлённо приподнял брови на эту мою фразу. А я объяснил:

— Который умеет не только прекрасно стрелять, но заодно и бомбы сбросить сумеет, и на кнопку спуска затвора фотоаппарата вовремя нажать. С решительным характером, желательно с подходящим образованием и соответствующей военной подготовкой.

— Подумаю. Всё?

— Бензин? Масло?

— Это будет. Сейчас же в Гатчину позвоню. Так понимаю, больше вопросов нет! — утвердительно проговорил генерал и закончил: — Тогда прощайте, Сергей Викторович. Надеюсь, ненадолго.

Я проводил взглядом удаляющуюся энергичную фигуру генерала, пошёл по дорожке в обратную сторону. Если так срочно меня убирают из столицы, значит, что-то совсем поганое здесь затевается в мою сторону. Самолёт, само собой, интересный получился, но это как ни крути всё-таки простой кусок деревяшки, стали и тряпок. А вот моя голова, точнее идеи, что она выдаёт, получается, кого-то очень влиятельного заинтересовали. И по всему выходит, влиятельный этот играет явно не за нашу команду. Не хотел же выпячиваться, так нет, не удержался, вылез со своими изобретениями. И тут же сам себя резко оборвал: «А как иначе? Хоть чем-то, надеюсь, окажусь полезен своему Отечеству. Если, само собой, оно сумеет сохранить и использовать эти мои якобы придумки. Если хоть что-то из этого пригодится, значит, уже не зря я здесь оказался».

Шорох песка за спиной, сопровождаемый знакомым побрякиваньем шпор, заставил обернуться. Свирский! Адъютант сбавил шаг, приблизился, по въевшейся привычке сымитировал короткий наклон головы, дождался моего ответного кивка и коротко произнёс:

— Пойдёмте, господин поручик, авто ждёт.

Развернулся и так же быстро и целеустремлённо зашагал назад. Пришлось и мне поторапливаться. Иду за ним быстрым шагом, словно собачонка на привязи, раздражение волнами накатывает. Ладно, может, так нужно.

Вошли через парадный вход в Адмиралтейство, миновали дежурного. Павел Семёнович небрежно отмахнулся от насторожившегося дежурного:

— Это со мной.

И пошёл дальше, не задерживаясь ни на секунду. Ну и я за ним, а куда деваться?

Коридор, переход, ещё одна закрытая дверь, только уже не такая помпезная. Свирский покрутил в замке откуда-то появившимся ключом, приоткрыл створку, выглянул наружу, обернулся ко мне:

— Сергей Викторович, машина вас ожидает. Садитесь и уезжайте. Водитель тот же, так что знает, куда ехать. И постарайтесь добраться благополучно. Возьмите сумку. Там всё.

Кивнул, подхватил левой рукой протянутую мне щегольскую сумку (и не жалко ему её), протиснулся в освобождённый адъютантом дверной проём, в несколько быстрых шагов миновал короткое расстояние до автомобиля, через предусмотрительно распахнутую дверцу нырнул на заднее сиденье. Тент поднят, это хорошо. И сиденья успели почистить.

Только сейчас понял, что всё это время рука снова неосознанно лежала на кобуре нагана. Шпионские игры! Страсти какие! Классика! Ухожу от преследования через чёрный ход! Знать бы ещё точно, есть ли оно на самом деле, это преследование? Для чего? Да чтобы своего врага знать в лицо! Мало ли когда доведётся встретиться на узкой дорожке. Может, от этого знания будет зависеть, кто успеет первым выстрелить…

На аэродромном поле всё оставалось по-прежнему. Скучающие солдатики службу несли согласно Уставу, не отвлекаясь на раздражающие факторы в виде свободно блуждающих по полю коров и продолжающих маячить за деревьями мальчишек. На наш приезд отреагировали как положено, то есть встретили в штыки. Ну да, караул же адъютант лично выставлял, он же и снимать его должен. А как тогда мне к самолёту подойти?

Выручил водитель. Выскочил из-за баранки, отдал бойцам в руки какую-то бумагу. Те ознакомились с её содержимым, молча снялись и полезли на заднее сиденье, выдавив меня прочь из авто через другую дверь. Как-то в последнее время события рулят мной и моими поступками. А я словно марионетка, только и успеваю шевелить ручонками и ножонками по сигналу дёргающихся ниточек. Не нравится мне такое, нужно как-то менять сложившийся порядок вещей.

И я остался в гордом одиночестве на поле. А заправляться? Где обещанный мне генералом бензин? Где масло?

Успевший выбраться на основную дорогу автомобиль затормозил, словно услышал возмущённый вопль моей души, развернулся, попылил назад. Водитель снова выскочил из-за своей баранки, открыл крышку багажника, выставил на траву несколько жестяных банок; всё это проделал молча, ни слова не говоря. Так же молча хлопнул крышкой, вернулся за руль и уехал, теперь уже окончательно, оставив меня в некотором недоумении. А помогать с заправкой? Уж это-то он мог сделать. Или солдатиков отрядить на это дело. А теперь придётся самому мучиться. Нет, дело это не сложное, да вот только наливать бензин в бак без шланга и воронки занятие муторное. Бак-то внутри находится, соответственно там же внутри и заливная горловина располагается. Как-то я этот момент пропустил. Надо было её наружу вывести, прямо там, на заводе. Ну кто же думал, что я в такую передрягу попаду? А у меня ни перчаток, ни ветоши, ни каких-либо ненужных личных тряпок нет. Не травой же неизбежные потёки вытирать?

Впрочем, зря я бурчал и ругался. Дело оказалось несложное, но тягомотное. Пусть и трудновато пришлось, но подходы к заливной горловине оказались вполне доступны. Пришлось несколько раз лазить туда-сюда. Залезать в кабину, аккуратно сливать бензин в бак, спускаться на землю, забирать следующую жестянку и снова карабкаться на самолёт.

Немного пролил бензина на пол, не без этого, но он быстро испарится. Главное, сейчас с открытым огнём не баловаться. А вообще надо переделать заливную горловину. Не дело так заправляться.

Заправлялся, торопился — разговор с генералом не выходил из головы. Поэтому постоянно осматривался по сторонам, прислушивался. Все жестянки опустошать не стал, мне до Гатчины трёх хватит за глаза, да в баке же ещё что-то оставалось после посадки. Поэтому оставшиеся полные банки просто составил на пол в задней кабине.

Долил и масла.

Спрыгнул в траву и огляделся. А кто бы теперь мне винт крутнул? Как-то я не сообразил сразу, растерялся от слишком быстрых перемен в моей жизни. Нужно было всё-таки машину не отпускать до вылета. Сейчас бы солдатики и пригодились. Наука мне на будущее. И ведь всегда садился так, чтобы рядом обязательно были какие-нибудь, люди, кто бы мне в этом деле смог оказать посильную помощь. А здесь, на столичном родном аэродроме непозволительно расслабился. Кто знал? И что теперь делать?

Подозвал пацанёнка пастушка, да только маловат он оказался, до винта не доставал. Головой по сторонам кручу, а время уходит. Со злости и от бессилия пнул пустую жестянку, проследил взглядом, как она отлетела в сторону, громыхая и кувыркаясь.

Тем временем мой пастушонок куда-то умчался с хорошей скоростью, высоко задирая пятки и почти доставая ими до своей попки. Я уже и забыл о нём, убежал и убежал, начал придумывать, как бы половчее верёвку к какой-нибудь корове привязать да испугать её. Выстрелом, например. Корова рванётся, побежит, верёвку дёрнет, винт и прокрутится. А что, хорошая же идея? За уши притянутая, не без этого, но других способов я не вижу.

На моё счастье, а скорее на счастье намеченной жертвы — коровы, пастушонок вскоре вернулся и привёл за собой взрослого мужичка. С ним я быстро и договорился за малую денежку. Это не в чистом поле в какой-нибудь глухомани садиться, где самолёты только изредка в небе видели, да и то не все. Здесь аэродром рядом, жители вокруг бывалые, опытные. Вот и этот гость в два счёта сообразил, что от него требуется. Деловито сунул в картуз полученную от меня ассигнацию, поплевал деловито на ладони и взялся руками за лопасть. Кивнул ему, включил зажигание, открыл дроссель. Мотор схватился сразу, затарахтел, набирая обороты. Прикрыл воздушную заслонку, махнул рукой мужичку. Да он и так уже отбежал в сторону, с любопытством поглядывает на самолет, придерживая одной рукой своего пацана, а второй драгоценный картуз на голове с не менее драгоценным его содержимым.

Поехали! Разбежался и взлетел. Высоко забираться не стал, пошёл метрах на восьмидесяти. Мудрствовать с картой и компасом не стал, так по железке и долетел куда нужно. И снова аэродромное поле Гатчинской авиашколы встретило безжизненной пустотой, неизменными часовыми у закрытых от ветра, дождя и посторонних глаз ангаров. Как-то у меня в привычку входит садиться на местный аэродром под ночь.

На прежнее место рулить не стал, слишком далеко от него до гостиницы добираться. Вдруг в этот раз автомобиля не будет? Порулил куда поближе, почти к самому шлагбауму. Там и заглушил двигатель. Времени мало, сумерки на подходе. Белые ночи закончились, а как было бы с ними неплохо. А теперь придётся почти в полной темноте искать свои прикопанные сокровища. А почему в темноте? Кто меня в спину толкает? Не лучше ли дождаться рассвета и спокойно найти свою захоронку? Так и сделаю.

А вот и начальник караула нарисовался. Хорошо, что здесь меня ждали. Сдал самолёт под охрану, не забыл привести в действие свою секретку и покинул аэродром. Своим ходом. Так что угадал я на этот раз, куда рулить и где самолёт оставлять. А если кому-то из местного начальства выбранное мною место не по нраву, так все претензии к так и не объявившимся встречающим. Вовремя суетиться нужно. Начальника караула я за встречающих не считаю. Где аэродромная служба? Нет? Тогда и ко мне не может быть никаких претензий.

На квартире моему возвращению больше всего обрадовалась собака. А потом и Василий объявился, протирающий заспанные глаза. Что это так рано хозяева спать легли? Ну да не моё это дело. С собакой у меня более или менее контакт налажен, сохраняем вооружённый нейтралитет. Она с помощью грозного рыка и сверкающего частокола внушительных зубов, а я… А я с помощью офицерской наглости и прихваченной у калитки дубинкой. Она там у меня за столбом припрятана. На такой вот случай. И никто её, что удивительно, не нашёл и не убрал. Тут стоит заметить, к моей чести и к чести собаки, что ни она ни разу не пускала в ход свой внушительный частокол, ни я ни разу не давал повода ей его применить. А палка тогда для чего? А пусть будет, так оно мне спокойнее. Так что Василий мог бы продолжать и дальше смотреть свои сладкие сны, я бы и сам справился.

Утром проснулся рано-рано. Сразу подскочил на ноги. Славно выспался, хоть и прикорнул всего часиков на пять. Подхватил в сарае лопату, тачку и потрусил в сторону того самого леска, где моя захоронка находится. А собака за всё это время так и не объявилась. Спит, что ли? Сторож, называется. Или его вчера Василий закрыл? Да какая мне разница. Никто не гавкает, дорогу не заступает, слюнями не пачкает — хорошо. Поэтому никого не разбудил. Часа через два вернулся. Распрощался с проснувшимися хозяевами, отказался от завтрака, но не от предложенных в дорогу бутербродов и попросил Василия найти извозчика. Загрузился в пролётку со всем своим имуществом, ещё раз напоследок помахал рукой и поехал в сторону аэродрома. Пора в Псков возвращаться. Что-то не понравилась мне столица.