В камере, перед тем, как заснуть, Леха любил помечтать. Особенно нравилось ему представлять одну привлекательнее другой картины его блестящего побега. Вот он входит в доверие к конвою, потом нападает на него, одевает его форму и садится за руль машины… И вот он уже мчится так, что только ветер свистит. А рядом с ним эта смазливая дурочка – Линизка. Линизка Каширова.

Почему это он вспомнил вдруг о Линизе? Ее-то Лехе так и не удалось попробовать. Не кровь ее он попробовал, как хотел, а молоко. О, этот напиток возбуждает его не меньше, чем стакан горячей женской крови!

…Дело было в начале лета. Линизку он снял в магазине: она пришла поболтать к подруге – продавщице, и пока ее ждала, разговорилась с Лехой. Было жарко, она почти сразу согласилась поехать с ним в Васильево искупаться и культурно отдохнуть.

Ах, какая она была упругенькая, терпкая от пота, нетерпеливая и ненасытная! Извивалась на постели, как змея, и вовсе не собиралась быстро покинуть его.

– Милый Алешенька, ты неповторимый! Я тебя так люблю! А ты?

– Конечно, люблю, особенно эту пухленькую попку! – ворковал Леха, раздумывая о том, как бы побыстрее прикончить Линизу.

– Я хочу тебя! Полюби меня! – почти стонала Линиза.

– А можно я тебя съем? Проглочу?

– Конечно, можно, съешь меня! Целиком и всю!

«Момент, детка, – думал он. – Ты и оглянуться не успеешь!»

Он начал жадно мять грудь Линизы, но вдруг из розового округлого соска тонкой струйкой брызнуло молоко. Он схватил сосок губами и прильнул к нему. Линиза застонала от удовольствия, вздрагивая от волн сладострастия, которые пронизывали ее тело.

Суклетин просто вымотался с ней в постели. Линиза была неутомима. Он лежал, вспотевший, тяжело дыша, не переставая прикидывать, как и когда ему укокошить любовницу. Линиза томно вздохнула:

– Мне так хорошо с тобой, Лешенька, ты такой сильный, ласковый… Я хочу остаться с тобой.

– Ты и останешься со мной, красотка. Во мне, навечно!

– Правда, милый? Ты любишь меня?

Суклетин встал, потянувшись, как тигр, долго пролежавший в засаде. Нащупал ногой под кроватью топорище и сказал:

– Ну, давай вставай побыстрее!

– Зачем та грубо? Я еще не наласкалась с тобой. Хочу еще, еще! Как ты скажешь, так и сделаю, а? – Линиза по-собачьи, снизу вверх, заглянула ему в глаза.

– Хорошего помаленьку, – усмехнулся Суклетин. – Мне пора за дело браться!

Линиза вздохнула:

– И мне пора, пожалуй, а то и так опоздала покормить ребенка. Ты, шалун, и молока не оставил для моей доченьки!

– У тебя дочка? Грудной ребеночек?!

– Ну да. Риточка…

Все внутри у Лехи забилось в судорожном экстазе. Он представил, как он ложится на упругое розовое тельце, раздвигает крохотные ножки… А потом… проводит лезвием по нежному горлышку и пьет ни с чем не сравнимую чудесную младенческую кровь. Ради этого удовольствия можно было пожертвовать даже смазливенькой Линизой. Может, ему удастся как-нибудь заманить ее сюда с ребенком?

Он переменился в лице:

– Лапушка моя, ты и в самом деле поспеши, нельзя ребеночка оставлять так надолго. Ах, я так люблю детей, всегда мечтал иметь дочку и сына, да вот бог не дал. Жена, стерва, бесплодная! Ты это, переходи ко мне жить, а? Дочку твою удочерю, еще детишек нарожаем. Денег у меня много, как сыр в масле будешь кататься. Носить тебя на руках стану!

Красивенько-глуповатое личико Линизы расплылось от удовольствия. Никто еще не говорил ей таких приятных слов!

– А ты, наверное, моряк, да? Я это сразу поняла по походке…

– Моряк, верно, милая. Ты времени не теряй. Никому про меня не рассказывай, а собирай вещички и дочку да переходи жить ко мне.

Они договорились встретиться вечером на вокзале. И весь день Леха пребывал в приподнято-блаженном состоянии: еще немного времени, и в его руках окажется десятимесячная девчонка. Сладкая, розовая, тягучая, как карамель… Но Линиза почему-то не приехала. Напрасно прождал он ее больше часа, в бесцельно оцепенелой злобе шатаясь по вокзалу. Было обидно: сорвалась такая добыча!