Брин стояла так близко к Волнозору, что ощущала тепло его тела.

И гадала, стоит ли ей подойти ближе.

Честно говоря, она давно положила на него глаз. Крупные руки, широкие плечи и голос, который зачаровывал ее. Но у них не было возможности для сближения, пока они находились под бдительным взором экзекутора Коллегии Рема, да и двеймерец относился к ней неоднозначно. Поэтому Брин все время держала свои чувства взаперти, выпуская их лишь тогда, когда оставалась одна в своей клетке по неночам и жажда становилось слишком сильной, чтобы ее игнорировать.

Но теперь…

…теперь они свободны.

И вольны делать все, что пожелают.

За последние два года сражений и кровопролития на песках она поняла, насколько тонка нить, удерживающая их в этом мире. Потеря Бьерна до сих пор зияла открытой раной в ее сердце, и Брин не знала, обретет ли былую целостность вновь. Зато она знала, что только дураки не пользуются возможностью, когда она стоит прямо перед ними. С той минуты как Волнозор сказал, что «ждет ту единственную», в груди девушки пылало стремление признаться ему в своих чувствах. Слишком ярко, чтобы не обращать на это внимания. Даже при большом желании.

«А у меня его нет».

– Из-за этого дождя не видно ни зги, – проворчал крупный двеймерец.

Его карие глаза осматривали окрестности. Лес и скалы затянуло серой завесой морозного ливня. По его гладкой темной коже, черным дредам и бороде стекали кристально чистые капли. Замысловатые татуировки на щеках выглядели загадкой, которую надобно разгадать.

– Да уж, та еще буря, – согласилась Брин.

«Глупая, глупая! Придумай что-нибудь поостроумнее, женщина!»

– Ты не замерз? – с надеждой спросила она.

Волнозор покачал головой, по-прежнему глядя на серый водопад. В небе над башней с треском сверкнула молния, освещая волнующиеся луга внизу, обломки каменной кладки и жутковатые руины. На секунду свет стал ярким, как солнца, тени очертились, и весь мир вспыхнул.

Брин шагнула ближе и ласково коснулась руки Волнозора.

– Я замерзла, – объявила ваанианка, как она надеялась, похотливым тоном.

– Можешь спуститься вниз, – предложил Волнозор, окидывая взглядом горизонт на юге. – Судя по запаху, они там разожгли костер. Я сам подежурю.

Брови Брин медленно поднялись на лоб. Двеймерец напрочь отказывался понимать намеки и лишь вглядывался во мрак, тихо напевая мелодию своим глубоким, как океан, баритоном. Девушка надула губы и призадумалась – по крайней мере, попыталась. Вибрации от его сладкого, как карамель, голоса, отдающиеся в низу живота, никак не облегчали ей задачу.

«Ладно. Это требует лобовой атаки».

– Волнозор, – вздохнула она. – Я не хочу спускаться вниз.

– …Нет?

– Нет, – Брин уперлась рукой в бок. – Я хочу, чтобы ты меня согрел.

Здоровяк повернулся к ней. Его брови поразительно медленно сдвинулись к переносице.

– …Правда?

– Четыре Дочери! – раздраженно воскликнула она. – Неудивительно, что ты никогда ни с кем не спал! Куда еще понятнее? Если я схвачу тебя за гребаные уши и поцелую твое туповатое лицо – это поможет прояснить ситуацию?

Двеймерец смущенно улыбнулся.

– Я… полагаю, это бы не повредило?

Брин смотрела на него еще мгновение. Как в его глазах выплясывали смешинки, а губы расплывались в улыбке. А затем взяла его за нагрудник, поднялась на носочки и страстно прижалась к нему губами.

Поначалу Волнозор смеялся, его широкая, как бочка, грудь вздымалась под ее руками. Но вскоре смех затих, его губы стали податливыми, а грудь задрожала совершенно по другой причине. Уронив лук, Брин запустила пальцы в его дреды. Затем запрыгнула на мужчину, обхватывая ногами его туловище. Волнозор прижал ее к парапету, придерживая огромными руками за ягодицы, словно она ничего не весила. Брин крепко сжала его бедрами, их языки переплелись, тепло его кожи согревало ее до самых костей.

Ваанианка со вздохом отстранилась, между их лицами пролетали капли дождя, как если бы сами небеса плакали, ее сердце билось так громко, что заглушало гром.

– Я не… – Волнозор часто заморгал, светясь от радости. – Серьезно?

– О Дочери, – рассмеялась Брин. – С тобой будет трудно.

– Я постараюсь быть не слишком обременительным.

– Хватит болтать, дурень, – прошептала она, пробегая пальцами по его щеке. – Лучше займи свой рот чем-то поинтереснее.

– Не понимаю, о чем ты…

В воздухе, та к же ярко, как молния, сверкнул серебряный клинок и пронзил нагрудник Волнозора, раня его в сердце и в мгновение ока заливая легкие кровью. Двеймерец попытался что-то сказать, но закашлялся, обрызгав лицо Брин алыми каплями. Она набрала воздуха, чтобы закричать, но в эту секунду прогремел гром, и ясный звон второго клинка, скользнувшего ей под мышку, затерялся в шуме.

Брин почувствовала, как в ее грудь вонзается сталь. Как она падает. Ее подхватили чьи-то изящные, но ужасно сильные руки, и ласково, словно мать свое дитя, опустили на каменный пол. Она увидела над собой юношу на фоне плачущего неба. Одетого в черный камзол и кожаные штаны. Его губы были поджаты, словно он обсасывал зубы. Таких прекрасных юношей она еще ни разу не видела. Бледная кожа и лазурные глаза.

Он склонился над Волнозором, лежащим рядом, поднял блестящий кинжал и перерезал ему горло от уха до уха. Легко и быстро. Брин попыталась вскрикнуть, но ее рот заполняла кровь. Соленая, густая и слишком вязкая, чтобы вдохнуть. Не говоря уж о том, чтобы закричать.

«Мне холодно».

Пузырящаяся на губах.

Губах, которые он целовал еще мгновенье назад.

«Мне так холодно».

Прекрасный юноша повернулся к ней.

«Я хочу, чтобы ты меня согрел».

И прижал палец к губам, словно моля о тишине.

Все произошло за долю секунды.

Мия прижималась спиной к груди Эш, положив голову ей на плечо, ее веки сонно смыкались. Мясник по-прежнему обучал Йоннена, поощрительно улыбаясь, пока мальчик неуклюже повторял позы и выпады. Мечница лежала на полу у костра, а Сид смотрел на огонь. Как вдруг Мия услышала едва различимый шепот сверху.

Шепот стали.

Они с Сидонием одновременно подняли головы. Затем переглянулись.

– …Волнозор? – позвал Сид.

Мия поднялась на ноги.

– Брин?

Затесавшись среди дождевых капель, на каменную плитку в паре метров от нее упал крошечный предмет.

Маленький.

Круглый.

Белый.

– Чудно-стекло!

Сфера взорвалась с влажным хлопком, наполняя нижний этаж башни удушающим, тяжелым, клубящимся облаком белого пара. Аркимический привкус на кончике языка Мии мгновенно объяснил ей, что это.

«Синкопа».

Седативное средство, которое варила Паукогубица в Тихой горе. Одного вдоха достаточно, чтобы… Не задумываясь, задержав дыхание, Мия нащупала тени в обломках на улице и, закрыв глаза,

во тьму и ливень снаружи. Затем рывком вытащила из ножен меч из могильной кости и, слегка присев, повернулась кругом, с раразвевающимися от штормового ветра волосами. На разрушенном верхнем этаже башни виднелось очертания человека, с края свисала темнокожая рука и выглядывал светлый пучок волос, пропитанный кровью.

«Нет…»

В ее груди забурлила ярость. Время замедлилось. Каждая секунда раскалывалась на миллион мерцающих осколков. Каждая капля, плавно опускающаяся сквозь мрак вокруг, выглядела как безупречный бриллиант, сверкая с неожиданной и поразительной ясностью.

Мия заметила силуэты в черном, пробирающиеся через кусты и выходящие из тени обломков камней. Узнала Ремилло и Виолетту, которых помнила со времен службы в часовне Галанте – они часто вместе выпивали по выходным. Хитролицего Артурио, обходившего стену, – он одалживал у нее сигариллы, когда пытался бросить курить. Тихого Тишь на зубчатых стенах – юношу, который помог ей пройти испытание Паукогубицы, когда они были аколитами. А еще – худенькую, как палка, быструю, с короткими каштановыми волосами, прилипшими ко лбу, продирающуюся через кустарники, как драк через кровавую воду, – епископа Златоручку.

Все они Клинки.

Соколы, Эшлин и Йоннен уже усыплены «синкопой». Значит, пятеро против нее одной.

«Нет, не одной».

Мия посмотрела на тьму у своих ног.

«Против многих».

Вспышка молнии, рев бури, черная тень, мелькнувшая в короткой вспышке света. Сперва Мия

самому сильному и жестокому из них, выпрыгивая из тьмы у его ног и с чавканьем погружая меч в его грудь. Пузырьки крови, багряные брызги – могильная кость разрывала плоть, мышцы и кость, – и алые, алые, алые капли среди дождевых. Мия крутанула меч, услышала хруст его ребер и обернулась, чтобы посмотреть, как он падает.

Сверху раздался невнятный крик, Тишь присел, напоминая птицу в кровавом гнезде, его убийственные голубые глаза сверкнули в свете молнии. Мия опустила пальцы ко тьме у своих ног, такой очаровательно густой, зачерпнула горстку, как делал Йоннен, и потянулась через пространство между ними, чтобы ослепить эти миловидные голубые глаза.

– …Сзади…

Шепнули ей на ухо, когда тень, которая не была котом, стала глазами на ее затылке. Мия перекатилась вперед как раз в тот момент, когда над ее головой пролетел нож – достаточно близко, чтобы услышать сквозь грозу, как он со свистом рассекает пелену дождя. Затем развернулась и увидела, что Виолетта метнула один за другим еще два ножа – острых, как бритва, и почерневших от яда. Теперь они не нуждались в «синкопе», малыш Йоннен и так лежал на спине, видя сон

сон

(о черных небесах, миллионе звезд и бледном светящемся шаре).

Бледные пальцы согнулись, как когти, темные тени, подобно голодным змеям, обвили ноги Виолетты, и

Мия шагнула

и погрузила меч прямо в живот женщины, наискось, выкручивая, пронзая кожу, внутренности и снова кожу. Спина Виолетты выгнулась, рот открылся, из живота вывалились розово-красным клубком внутренности, блестящие и источающие пар.

– Гребаная…

– …Мия!..

Она прогнулась назад, и клинок Златоручки просвистел мимо ее подбородка, а затем перекатилась по грязи в сторону башни – на лице волосы, на языке песок, в ушах раскатывается рев зрителей на арене,

но это было вчера,

когда все было просто, у Луны не было имени, а ее отец по-прежнему был…

«Мой…»

Златоручка замахнулась кулаком, сжимавшим темную и сверкающую сталь, не золотым, а обычным, но, о, этого будет достаточно. Эклипс материализовалась на разрушенной стене позади женщины и зарычала, морозный ветер принес с собой страх, ее тень была глубже, чем Мия когда-либо могла себе представить, когда-либо мечтала, но все равно это тень

ТЕНЬ.

И Мия осознала, что может не входить в черноту у ног врага, дерева или камня, а просто использовать волчицу, созданную из теней. И тогда, протянув руку, она

шагнула

через

Эклипс,

выпрыгивая из камня за спиной епископа, и услышала влажный хруст, когда замахнулась с оскаленными зубами, плюясь от ненависти, и ее меч из могильной кости скосил капли дождя и голову Златоручки, которая осталась висеть на волоске.

Кровь на ее руках,

на лице,

на языке, водянистая и медно-сладкая от дождя, ее так много, что она могла бы утопить девушку, и все же недостаточно.

«Всегда мало, не так ли?»

Ослепительно белая линия боли на бедре, серебряная вспышка лезвия, потемневшего от яда. Ахнув, Мия развернулась, а Ремилло метнул еще один нож, который прорезал воздух в том месте, где она стояла еще секунду назад.

кота за спиной Ремилло, подняв меч двумя руками; рубиново-красные вороньи глаза на рукояти наблюдали, как клинок прочерчивает линию между его ног до самых ребер, и мужчина с воплем падает.

Руки скользкие от крови, заляпавшей штаны, льющейся из дарованной ему раны. В ее колотящемся сердце – яд, в ее пульсирующих жилах – отрава.

Четверо пали, но этого все равно мало.

«Слишком медленно».

– …Мия!..

Она начала оборачиваться, как вдруг рядом приземлился Тишь, такой красивый и тихий,

«СЛИШКОМ МЕДЛЕННО».

– …Мия!..

и ударил каблуком сапога прямо ей по затылку.

Белый свет.

Хрусть.

Боль.

Бух.

А затем чернота.

Вновь пророкотал гром, дождь бил по камню, как молот по наковальне.

Под дождем стоял одинокий юноша со сжатыми кулаками и прищуренными глазами. Нависая над упавшей девушкой с трепещущими ресницами, чьи волосы лежали вокруг головы, как темный и сломанный ореол. Потерявшей сознание и истекающей кровью.

– …Отойди… – прошипел не-кот.

– …Не прикасайся к ней… – прорычала не-волчица, становясь между юношей и хозяйкой.

Игнорируя их, Тишь прошел прямо сквозь демонов и схватил Мию за волосы. С бледным и равнодушным лицом потащил ее по гальке в башню. Затем бросил ее на пол рядом со спящими товарищами, позаботившись о том, чтобы ее череп стукнулся о плитку сильнее, чем было необходимо.

– …Жалкий щенок…

– …Я убью тебя, ублюдок!..

Юноша посмотрел на тенистую волчицу, и его лицо, пожалуй, стало чуть бледнее, а шаг – уже не таким твердым. Он попятился из башни, не отводя глаз от демонов, а затем повернулся к месту схватки. Остальные Клинки Галанте, мертвые или истекающие кровью, валялись среди руин. Виолетта, стоя на коленях, пыталась вернуть свои внутренности обратно, сквозь ее зубы рубиновыми ручьями текла кровь. Когда Тишь повернулся, чтобы выйти из башни и направиться по обломкам к епископу Златоручке, женщина подняла на него взгляд.

– Т-Тишь… – выпалила она. – П-помоги…

Тот не обратил на нее никакого внимания. Тихий, как смерть, он наклонился к мертвому епископу – точнее, к ране, которую оставил меч Мии на ее шее. Голова Златоручки по-прежнему висела на тонкой полоске кожи, ее хребет был разломан надвое. Тишь пошарил по телу и, наконец нащупав кожаную веревку, сорвал ее с шеи.

На ней висел серебряный пузырек.

– Ти…ишь… – взмолилась Виолетта.

Он прошагал обратно в башню, к выплясывающему костру. Спутники Мии стояли у ее тела, шипя и рыча, но юноша вновь их проигнорировал. Он присел у огня и поднял серебряный пузырек к свету. Сломав темную восковую печать, вылил его содержимое – густое и рубиново-красное – на каменный пол.

И, используя палец как кисть, начал писать на луже крови.

Он обернулся на звук дождя при раскате грома и увидел, как Виолетта падает на спину в кучку собственных кишок и дерьма. Презрительно покачал головой.

«Слабая».

А затем кровь задвигалась.

Тишь внимательно смотрел на нее, дожидаясь инструкций. Кровь принадлежала Адонаю – у каждого епископа в часовне хранился небольшой запас, который использовали для быстрого обмена информацией с горой. Что бы ни писалось на крови, Адонай знал. И поскольку она была по-прежнему связана с вещателем, даже через невозможное расстояние он мог манипулировать ею так же легко, как кровью в своих бассейнах.

Тишь наблюдал, как кровь двигается и соединяется каплями на влажном камне, словно ртуть. Затем складывается в буквы, выстроенные блестящим алым рядом.

Ассасин нахмурился. Вновь взглянул на грозу, его безупречный лоб сморщился, пока он пытался понять значение инструкции Адоная.

«Молиться?»

О чем, ради Матери, говорил этот вещатель?

Тишь вновь размазал кровь по полу и начал писать.

Кровь задвигалась. Собралась в блестящее щупальце и обвила его палец. Тишь убрал руку, но кровь последовала за ним, присосавшись к руке, как пиявка, и скользя под рукав.

Юноша поднялся, его глаза встревоженно расширились, когда он почувствовал, как кровь ползет по предплечью, плечу, а оттуда – к шее. Он попробовал схватить ее пальцами, инстинктивно втягивая воздух, и багровая струйка, поднявшись по подбородку и губам, проникла в открытый рот.

– Гррррх! – булькнул он, и за приоткрытыми губами показались беззубые десна.

В горле лопнул пузырек крови. Тишь попытался вдохнуть, но вместо этого заклокотал и закашлялся. Вцепившись в шею и пятясь назад, чуть не упав в костер, ассасин вывалился под дождь. Из его носа и глаз потекла кровь, затекая обратно в рот. Отчаянно давясь, с быстро краснеющим лицом, он развернулся на месте и попытался найти какой…

Клинок рассек его голову пополам, как топор – дрова. На землю к его ногам упали мозги и череп, а сам Тишь покачнулся вперед к каменным обломкам. Трик поставил ногу на спину юноши и высвободил ятаган, а потом вонзил второй меч в его сердце и провернул для верности.

Наверху сверкнула молния, ее белые когти яростно зацарапали тучи.

Черные руки поднялись ладонями к небу.

– УСЛЫШЬ МЕНЯ, НАЯ, – сказал мертвый юноша. – УСЛЫШЬ МЕНЯ, МАТЬ. ЭТА ПЛОТЬ – ТВОЙ ПИР. ЭТА КРОВЬ – ТВОЕ ВИНО. ЭТА ЖИЗНЬ, ЕЕ КОНЕЦ – МОЙ ПОДАРОК ТЕБЕ. ПРИМИ ЕГО В СВОИ ОБЪЯТИЯ.

– …Вовремя же ты вернулся…

Трик повернулся к коту из теней, который сидел на разрушенной стене и облизывал полупрозрачную лапку. Тенистая волчица смотрела на него, не отходя от хозяйки.

– …Немного поздно для эффектного появления…

– МЕНЯ НЕ ИНТЕРЕСУЮТ ЭФФЕКТЫ. Я УБИЛ ЕГО ТАК БЫСТРО, КАК МОГ.

– …Он уже был мертв… – вздохнул не-кот.

– …Смотри…

Трик спрятал клинки и посмотрел на месиво из черепа Тиши. Среди осколков кости и мозгов что-то зашевелилось. Презрев гравитацию, вверх поднялась тонкая лента крови, собираясь среди дождевых капель на спине павшего ассасина.

Кровь удерживалась с трудом, дождь размывал ее, пока она совсем не растворилась. Но прежде чем полностью потерять форму, вытекая из останков Тиши, ей удалось сформировать простое слово.

Четыре буквы, составляющие одно имя.