Глава 8

Россыпи звезд

Лорд Мармадюк читал очень быстро, ему было достаточно взглянуть на лист, чтоб охватить его целиком. Поэтому Аврора не возражала, когда он снял с полочки фолиант и расположился с ним прямо на полу, прислонившись спиной к ванне. Он шуршал страницами, она смотрела на встопорщенные волосы на его макушке. Еще несколько недель, и в облике Мармадюка ничто не будет напоминать о розыгрыше со старой феей, розыгрыше, в результате которого милейший шут потерял свою шевелюру, не приобретя взамен вожделенной информации. Королева улыбалась, потому что именно она его разыграла и еще потому, что оставить в дураках того, кто сам всех одурачивает – немалая победа.

Она свесила за бортик руку и запустила пальцы в волосы шута. Тот, не прерывая чтения, рассеянно погладил ее ладонь. Милый, милый Мармадюк, а ведь, наверное, только с ней, с Авророй, он может сбросить свою маску легкомысленного пройдохи, идеально подогнанную по размеру, но все же маску.

Королева откинула затылок на подголовник и прикрыла глаза. Как же много воды утекло с того момента, как ручной попугай лорда Этельбора сбросил перья перед Авророй Понтень, младшей птичницей королевского курятника, и оказался голым грязным подростком. Сколько ему было? Лет двенадцать, наверное?

Она посчитала, мысленно загибая пальцы, арифметика никогда не была ее сильной стороной. Точно, двенадцать, потому что сейчас ему тридцать два, а познакомились они двадцать лет назад.

– Милый, – негромко спросила она, – ты помнишь, что сказал мне, когда мы впервые встретились?

– Я сказал тебе, – шут захлопнул дочитанную книгу, – закрой рот, Рыжик, и беги скорее в башню Этельбора, передай лорду, что его ученик закончил трансформацию.

– И упал, потому что отвык держаться на ногах без крыльев, – расхохоталась Аврора. – А я побежала в башню.

– И лишилась чувств при виде великого и ужасного Этельбора.

– Великого и прекрасного!

– Ага, как же. Ты влюбилась в него гораздо позже, а тогда – боялась и благоговела. Но это и к лучшему. Если бы ты не завалилась в обморок и не рассекла переносицу о круглый стол, никто бы так никогда и не узнал о том, что ты – золотая кость Ардеры.

Аврора потрогала свой нос, шрама там, разумеется, не было, Этельбор об этом позаботился.

– А я до сих пор уверена, что ты летал ко мне в курятник, чтоб посмотреть на голых птиц!

И они захохотали вместе, шутка была многократно повторенной, но всегда забавной, для них двоих уж точно.

Я дышала. Нет, крошечный глагол «дышала» не может отразить всей эпичности процесса. Я дышала не сжатым тесным корсажем животом, а грудью. Та в свою очередь вздымалась на вдохе, грозя выпасть из платья, и опадала на выдохе. Дышала я равномерно и размеренно и довольно долго, настолько долго, что голова начинала кружиться от переизбытка воздуха. Мой молчаливый собеседник (не знаю, насколько уместно назвать собеседником человека, с которым мы не обменялись ни единым словом за все время, проведенное наедине в гостиной), смотрел куда угодно, но не на меня. Он изучал орнамент стенных шпалер и потолочной лепнины, пересчитывал все рожки на люстре и ножки у стола. С последним было просто – ножка была одна. И уже когда мне показалось, что пересчету подвергнется что-нибудь нематериальное, вроде внутренних фаханов или воображаемых овец, взгляд ван Харта набрел на носки моих туфель. «Ноги две, – мысленно озвучила я, – туловище одно, две руки…» Взгляд поднимался по мне выше. «И этого вот тоже две, не сомневайся, шея одна, подбородок, губы…» Тут он задержался. Не знаю, может, в тщетной попытке пересчитать зубы, которые я ему показывать не собиралась.

– Кажется, миледи, мы с вами знакомы? – И его серые глаза впились в мои сквозь прорезь маски.

– Два, – сказала я.

– Простите?

Ох, Бастиана, и как ты намерена исправлять глупость? Сообщить достойному лорду, что помогла ему в пересчете твоих глаз?

– Вы ошибаетесь, милорд. Уверена, что запомнила бы королевского миньона, доведись нам встретиться с вами ранее.

– А что такое «два»?

Я покачала головой, как бы сокрушаясь недалекости собеседника:

– Это число, мой лорд. Есть еще один и три, а также четыре и пять. Их, чисел, невероятно много. Но, если желаете, я продолжу знакомить вас с ними, насколько хватит времени и сил.

Он улыбнулся:

– Простите мне неучтивость, леди. Я настолько ошеломлен вашей красотой, что забыл о правилах приличия.

Фахан ты похотливый! К королеве пришел, а авансы посторонним дамам раздаешь.

– Я полна скрытых изъянов, мой лорд, пусть это знание вернет вам самообладание.

Чушь, сказанная холодным уверенным тоном, не перестает быть чушью, но часто воспринимается окружающими неким откровением. Ван Харт замер, обдумывая мои слова. Я повернула голову к двери в опочивальню. Ну сколько можно советоваться? Крошечный совет – это в моем представлении три-четыре минуты, а не… Сколько там уже прошло? Вечность или две?

– Уверен, что ваши изъяны прекрасны так же, как вы, леди.

Финальное «леди» было даже не произнесено, а выдохнуто едва слышным шепотом мне на ухо. Гэбриел уже не сидел напротив, а склонялся надо мной, упираясь ладонями в подлокотники кресла. Да, ему мешал стол, наверное, именно от недостатка свободного места он прижался к моим коленям, сминая шелк платья.

– Я желаю узнать их все до одного.

Тут я осознала две вещи одновременно: пространства, чтоб нанести удар, мне не оставили, и женское тело слишком остро реагирует на мужскую близость. Это осознание мне не давало ровным счетом ничего. Некая холодная частичка меня, будто со стороны, отмечала дурацки участившееся дыхание и бессильную слабость. Тысяча! Мокрых! Фаханов!

– Наблюдая за вами некоторое время, драгоценнейший лорд ван Харт, – скучным голосом Мармадюка можно было усыплять нерадивых школяров, – я так и не смог решить, что именно вы делаете: пытаетесь залезть в ухо леди целиком или кого-нибудь оттуда достать?

– Леди попала в глаз соринка, – не разгибаясь сообщил Гэбриел, а затем шепотом добавил: – Я должен вас увидеть хотя бы еще раз.

Он прекрасно понимал, что Мармадюк его слышит. Лорд-шут закатил очи горе, но от комментариев воздержался. Я тоже молчала. В тишине раздался звук колокольчика, сменившийся шуршанием десятка шелковых юбок. В гостиную просачивались фрейлины. Леди Сорента заворковала, подхватив под руку ван Харта, под другую руку его подхватила леди Фиолетта. И его повели в спальню, как тельца на заклание. К чести лорда ван Харта, он не сопротивлялся, лишь в дверях обернулся, чтоб бросить на меня прощальный взор. Меня, между тем, тоже держали, правда не под руки, а за талию, Мармадюк преувеличенно тщательно искал соринку в моем глазу, прекрасно понимая, что Гэбриел его видит.

Как только дверь в опочивальню закрылась, лорд-шут повел меня к другой двери.

Я, конечно, могла выказать неудовольствие недавним представлением, но не видела в этом особого смысла. Все же и так понятно: два петуха сцепились за понравившуюся курочку, да и курочка – так, всего лишь повод, потому что цель – звание главного петуха. Уже через несколько часов курочка исчезнет, надев волшебный пояс, с ней исчезнет и повод, так что следующая петушиная схватка пройдет без ее, курочки, участия.

Поэтому я молча спустилась по белым ступеням парадного хода, позволила Мармадюку закутать себя в теплый плащ и села в двухместный портшез, ожидающий нас у крыльца. Лорд шут устроился напротив меня и дал знак носильщикам.

Наши с его шутейшеством колени соприкасались, но во мне это не вызывало ровным счетом никаких чувств.

– Что именно мы ищем в городе? – спросила я, утомившись молчанием.

– Человека, помеченного красной звездой.

– Это аллегория?

Он ответил в рифму, но крайне неприлично. Я возмущенно охнула. Как можно так выражаться при леди? Особенно после сцены ревности, которую он мне только что устроил?

Мармадюк откинулся на мягкую спинку:

– Эту, аллегорию, моя бесценная леди, наносят в таких местах…

Ах, я, кажется, поняла. Сейчас у нас время не для флирта или пикировок, а для дела. Его шутейшеству, судя по всему, неважно, кто сейчас сидит напротив него – мальчик, девочка или деревянный болванчик. К счастью, в отличие от болванчика, я могла говорить, помочь беседой в поиске решения.

– В каких местах? В тайных цирюльнях.

Шут улыбнулся:

– Тайные цирюльни! Надо же такое придумать. Я имел в виду места на теле.

Я смущенно потупилась, иногда лучше быть молчаливым болванчиком.

– Знаешь, сейчас я предпочел бы видеть перед собой не юную красавицу, а бойкого Шерези, с ним привычнее говорить о вещах серьезных.

– Граф остался в ваших покоях, мой лорд, в виде серебряного пояса, – пошуршала складками плаща, – поэтому забудьте свои предубеждения против женского рода и говорите.

– Изволь. В условия нашей задачи входит некая тайная организация, члены которой помечают свои тела красными звездами – гербами Ригеля Безумного, покушения на миньонов, смерть феи Богдены и покойный де Краон.

– Вы уверены, что все эти условия входят именно в одну задачу?

– Не уверен. Ты видишь в них связь?

В моей голове сейчас тасовалась огромная карточная колода, только вместо мечей и кубков там были обрывки сплетен и слухов. Я несколько дней провела в королевских покоях, в компании слуг и фрейлин, которые сплетнями и слухами жили.

– Тайная организация плюс покушения обычно равняется заговору?

– Браво. Еще?

Я задумчиво потерла переносицу:

– Фею мог убить только представитель золотой кости, – это я помнила, это мне сам Мармадюк говорил, – и, обнаружив труп де Краона, вы решили, что он мог бы быть тем самым?

– Аврора вызвала его отца в столицу, тот должен будет опознать тело или не опознать, и тогда…

– Покушения на миньонов как раз хорошо ложатся в этот пасьянс, – перебила я собеседника. – Некие члены тайной организации сеют панику при дворе, убивая фей и миньонов. У вас есть подозреваемый?

– Твой большой друг Гвидо, ныне, к сожалению, тоже покойный, который предпочел плену самоубийство. Именно в его паху мы обнаружили красную метку Ригеля.

Гвидо? Ну надо же! Будь я благородной леди, от упоминания паха полагалось бы покраснеть, но я, заерзав, возбужденно придвинулась к собеседнику.

– А насколько тщательно был проведен осмотр де Краона? Лорд Виклунд осматривал лишь рану на шее, приведшую к смерти, она, к слову, чем-то его не устроила, но кто освидетельствовал труп целиком?

Мармадюк смотрел на меня почти зло:

– Сообразительная девчонка! Я об этом не подумал, его обмывали братья-медикусы, может, даже сам Гвидо. Тут я сглупил!

– У вас есть время исправить ошибку. Тело ведь ждет опознания отцом, даже если Гвидо успел уничтожить улику, ее следы мы все равно сможем обнаружить, но…

– Что но?

– Покойники молчат, нам нужен живой меченый заговорщик.

– На его поиски мы с тобой и направляемся.

– Не могли бы вы развить мысль?

– Мы не вправе снимать штаны с дворян, но есть разные заведения, где дворяне делают это самостоятельно и непринужденно – это купальни и веселые дома. Для начала мы посетим с тобой чудесное заведение «Три веселые сестрички», где ты заново познакомишься с прелестницей Моник.

– Я так понимаю, дворцовых банщиков вы уже опросили?

Мармадюк кивнул.

Что ж, его планы мне были понятны. Уверена, что многие столичные девицы кроме веселой работы еще и поставляют информацию заинтересованным лицам. Помнится, мне кто-то говорил, что шпионской сети лорда-шута может позавидовать любой царедворец.

– Только опасаюсь, – Мармадюк покачал головой, – что время упущено, нужно было действовать сразу же после убийства Богдены, но я убедил Аврору подождать следующего хода противника.

– Что стало его следующим ходом?

– Покушение на тебя, то самое, что закончилось для де Краона его смертью. Кстати, ты блистательно исполнила роль наживки, поздравляю.

Я удивленно приподняла брови, забыв, что под маской собеседник этого не заметит. Он и не заметил, продолжая монолог:

– Забавно, что оба покушения на тебя, Цветочек, заканчиваются смертью злоумышленника.

– Объяснитесь, милорд, – попросила я почти жалобно, – и про наживку, и про покушения.

– Твою девичью ипостась мог видеть только представитель золотой кости, поэтому нам с Авророй оставалось лишь ждать, пока он эту осведомленность выкажет.

– Тогда вам стоило бы назначить первым подозреваемым Гэбриела ван Харта после всех авансов, которые от него получил бедный граф Шерези.

– Он там был, в этом списке. Знаешь, когда я его вычеркнул? Когда в его руках не зажегся светом фамильный кристалл ван Хорнов.

Я вспомнила, как канцлер ван Хорн торжественно отрекался от непутевого сына, и кивнула.

То, что я послужила наживкой в планах королевы и шута, меня не смутило и не обидело. Может, настоящий ардерский дворянин и оскорбился бы, но я, шерезская девчонка Бастиана, была даже польщена.

А про кристалл все правильно, в руках ее величества камни всех ардерских дворянских домов зажигаются точно так же, как и в руках законных наследников этих фамилий, ну, может, чуть более лилово, но зажигаются все. Если бы Гэбриел был золотой костью, и черный кристалл ван Хорнов светился бы в его руках.

– А второе покушение? – напомнила я шуту заключительную часть своего вопроса.

Мармадюк хихикнул:

– Твой страстный поклонник, Мармадель, заметь, страстный поклонник в обеих твоих ипостасях, ван Харт говорил сегодня ее величеству, что ты ничего не поймешь, даже оказавшись в центре бури. Он был прав.

– Я не понимаю, как с покушениями связан этот «достойнейший молодой человек»? – конец фразы я произнесла с жеманными интонациями леди Соренты.

– Этот «достойнейший молодой человек», – лорд-шут тоже умел передразнивать главную фрейлину, даже, наверное, получше, чем я, – сначала лечил твое ухо после отравления, а затем прикрывал щитом в госпитальном дворе, когда в тебя стреляли из арбалета.

Перед моим мысленным взором появилась картина: Гэбриел стоит перед крыльцом, опираясь предплечьями на деревянный щит. На выщербленный деревянный щит с арбалетным болтом, вогнанным по самое оперение, теперь я это вспомнила. А еще я вспомнила, как Гвидо настойчиво пытался обработать мое проколотое ухо жидкостью из какой-то склянки, и получилось у него это не очень ладно, и не только потому, что я дернулась, ему мешали перчатки, защитные перчатки из толстой кожи, которые меня тогда нисколько не удивили. И Гэбриел тоже говорил о перчатках, когда вскрывал нарыв на моей мочке, он кричал Виклунду, чтоб ничего не трогал голыми руками. Какая же я дура! Конечно, такую дуру будут использовать все кому не лень!

– Так что вполне заслужил ночь с ее величеством, – закончил Мармадюк.

Хорошо, что мое лицо скрывала маска.

Мы прибыли на место. За последние полчаса я узнала больше, чем за все время пребывания при дворе, мне надо было как-то переварить эти новые знания, разложить их по полочкам, чтоб начать мыслить здраво.

– А не побеседовать ли нам, мой лорд, с господином Пучелло, уважаемым доманским купцом и хозяином этого заведения? – Я кивнула в направлении красного фонаря, ведь именно он навел меня на мысль. – Господин Пучелло интересуется живописью и, уверена, знает всех в столице, кто торгует мокрой киноварью.

– Мокрой?

– Сухую перетирают не тщательно, ее сложнее было бы впрыснуть под кожу, она несколько комковата.

В том, что за красный пигмент краски отвечает именно киноварь, дочь великой художницы Аданто была уверена.

– К тому же мокрая – очень дорога, думаю, торговцы знают покупателей ее наперечет.

Один из носильщиков уже колотил в дверь «Трех сестричек», и Мармадюк взял меня под руку, чтоб ввести в это гнездо порока и пещеру наслаждений.

Так же под руку он меня оттуда и вывел часа через три, если судить по предрассветному сумраку, окутавшему к тому моменту столичные улочки.

– Ты повеселилась? – участливо вопросило его шутейшество, помогая мне сесть в портшез.

– В какой именно момент, мой лорд? Когда сидела в одиночестве в главной зале, пока вы наверху общались с девицами, или, может, отвергая ухаживания этого забавного господина в зеленом камзоле?

– Ну он же в конце концов отстал от тебя?

Ну да, когда Мармадюк слетел по лестнице карающим вихрем и пообещал обладателю камзола отрезать все лишнее. Это, пожалуй, меня повеселило. В остальном же бывали в моей жизни ночи и поинтереснее.

– Не понимаю, зачем вы велели мне составить вам компанию, – сварливо сообщила я шуту, когда портшез покачнулся, тронувшись в обратный путь.

– А ты знала, Мармадель, что твою киноварь используют не только художники? Она применяется также для лечения срамных болезней.

– Понятия не имела.

– А вот твой соперник за сердце ее величества, поднаторевший в зельях, скорее всего, знает.

– Не сомневаюсь, что о срамных болезнях он знает все!

Я обиделась. Вот пусть его с собой бы и брал, соперника поднаторевшего. Правда, тогда они, пожалуй, не делами бы в веселом доме занялись, а… другими делами. Моник, к примеру, пышнотелая красавица наша, никому из них двоих не отказала.

Маска натерла тонкую кожу скул, туфли жали, и хотелось есть. Последнее, что побывало сегодня у меня во рту – мятная пастилка, которую еще утром сунул мне Гэбриел.

– А это значит, что кроме живописцев ее покупают также и цирюльники, и лекари, что несколько расширило круг наших поисков. – Шут, нисколько не таясь, зевнул. – Ну прекращай дуться, милая, иди к дядюшке Мармадюку, он воздержится от «тру-ля-ля», иногда объятий и поцелуев достаточно, чтоб погасить бурю.

Я резко схватила его протянутую ко мне руку:

– Лекари! Милорд! Госпиталий!

Он замер:

– Ты думаешь?

– Да! Это самый простой ответ. Дворец под охраной, ходить туда-сюда через стражу – привлекать лишнее внимание. Они внутри, наши заговорщики.

Мармадюк опустил взгляд, притянул мою руку и поцеловал запястье:

– Тебе говорили, что ты умнейшая из женщин?

– Неоднократно. – Я хихикнула как от удовольствия комплиментом, так и от щекотки, причиняемой мне губами его шутейшества. – Моя фея, дарующая имена. Правда, несколько другими словами. Ты хитрая бестия, Бастиана, говорила мне она.

– Ну вот и ответ на твой вопрос, – дыхание его тоже было щекотным, – я пригласил тебя с собой именно для этого…

Его губы сдвинулись от запястья ближе к локтю, отодвигая ткань рукава, я отдернула руку:

– Для этого?

Он выпрямился, затем откинулся на мягкую спинку и не ответил. Он вообще больше не разговаривал всю дорогу.

Его неожиданная холодность меня не удивила. Я знала, сколь сокрушительно на мужчин действует невозможность удовлетворить плотскую страсть. Мой бывший, Пьер, если мне не изменяет память, описывал свои мучения столь часто и образно, что кое-какое представление об этом я получила. Он, не Пьер, а наоборот – Мармадюк – три часа кряду беседовал с томными «сестричками», не удивительно, что они распалили его воображение и кровь.

Портшез остановился у замковой стены. Охраны здесь не было, была лишь неприметная дверь, в которую лорд-шут постучал самолично условным стуком и отпустив предварительно носильщиков.

Стража обнаружилась внутри. Я решила, что Мармадюк часто использует этот вход во время своих ночных вылазок.

– Здесь я тебя покину, – сообщил мне шут, когда мы, поплутав и преодолев стражу внутреннего замка, вышли к пруду, – переоденься и отправляйся к себе.

– Вы будете обыскивать госпиталий? – Я ему, конечно, сочувствовала в его невозможности удовлетворения, но любопытство было на порядок сильнее сочувствия.

– Зачем обыскивать? У лорда-кастеляна есть такая специальная книжица, куда записываются все покупки замковых служб, достаточно в нее заглянуть.

Ух ты! А ведь правда, зачем шуметь, если можно разузнать что-то незаметно.

Он развернулся, чтоб уйти.

– Подождите, мой лорд.

– Ну что еще?

Его раздражение я проигнорировала.

– Как я попаду в ваши покои? Там же охрана. И как выйду? Что подумают стражники, когда вместо леди увидят перед собой графа Шерези?

– Они подумают о смене караула.

Вот ведь язва! Не сомневаюсь, что никого не удивит замена мальчиков на девочек и наоборот в его спальне!

– Через полчаса смена караула, Мармадель, сейчас тебе нужно поторопиться, а потом – немного подождать.

Тон его опять стал легким, и у меня тоже отлегло от сердца, кажется, он перестал на меня сердиться.

– Тогда одолжите мне свой пропуск.

– Женщин в мои покои приказано пропускать беспрепятственно.

И лорд-шут, даже не кивнув, скрылся за углом хозяйственной пристройки.

– И когда-нибудь беспрепятственно пропущенная к вам женщина притащит отравленный кинжал, – пробормотала я вполголоса и поторопилась в его покои.

Одежду я бросила в сундук, оставив туфельки на полу, а белье – в корзину для стирки. Служанки разберутся, думаю, для них не внове находить в этой спальне части дамского гардероба. Этельбор с портрета сурово наблюдал мое преображение в графа Шерези.

Тем временем достойнейшие лорды Виклунд и Доре не сидели без дела, они лежали. Причем на кровати Гэбриела с мандолиной на манер разделяющего не супружескую пару меча. Эту идиллическую картину, освещенную мягким светом соляной лампы, я наблюдала, когда наконец с предосторожностями пробралась в свою спальню.

Ай, плевать, какая разница, кто где спит и с кем, и как… До побудки у меня было чуть больше часа и тратить его на пустую злость не хотелось.

Я разулась и отдернула полог своей кровати. Сейчас мы встретимся, моя подушечка!

На подушке лежала склянка с притертой пробкой и клочок бумаги. Я поднесла обрывок к глазам. Гэбриел лорд ван Харт скупо сообщал мне в послании, что в склянке – мазь для моего эпического кровоподтека.

Хитрый скользкий фахан! Ему опять что-то понадобилось от меня? В бескорыстное участие верилось с трудом.

Пробка мягко чпокнула, в нос ударил густой запах травы и ячменного дегтя.

– Он просил, чтоб мы проследили за тем, чтоб ты точно намазался, – вполголоса сказал Станислас.

– Ты не спишь?

– Моя очередь дежурить, Виклунд совсем ополоумел со своей осторожностью, мы спим с ним по очереди, как будто находимся в боевом походе.

– И давно вы так осторожничаете?

Доремарец сполз с постели, оставив мандолину, и пересел ко мне:

– С той самой ночи, когда кто-то разлил в камине миньонской казармы смертную бледь.

Он отобрал у меня склянку и встряхнул ее, выбивая на ладонь дегтярный комок:

– Повернись, я намажу, Гэб предупреждал, что будет немножко пощипывать.

Он нанес мазь осторожно и даже подул сверху, как это делала матушка, когда в детстве обрабатывала мои разбитые коленки. Я чуть не всхлипнула от накатившей вдруг тоски. Как вы там поживаете без меня, моя драгоценная леди? Не покидает ли вас вдохновение, не докучает ли господин Фроше? Я же, чадо ваше непутевое, даже пары строчек вам не черкнула.

– Ты все еще расстроен неожиданным возвышением нашего ван Харта? – спросил Станислас, вытирая руки носовым платком. – Или кто-нибудь другой успел тебя раздосадовать? Куда сегодня занесли графа Шерези бурные волны дворцовых интриг?

– Я выполнял поручение лорда-шута, стараясь, как обычно, держать голову над водой, а нос по ветру. А вы? Как лорд Уолес?

– Как обычно, недвижим и… Ты видел лорда Альбуса? Он такой черный! Я никогда раньше такого не встречал. И такой приветливый, удостоил нас с Оливером беседой в своих покоях и даже угостил тарифскими сладостями из меда и орехов.

Я зевнула:

– Он – великий лекарь, великий из величайших. Надеюсь, он поможет Патрику и прочим нашим товарищам.

– Можешь быть уверен. Лорд Альбус взогнал, или выгнал, я не уверен, каким словом нужно называть этот процесс, но он его получил.

– Что?

– Противоядие! Эликсир. Лекарство.

Сонливость моя исчезла как по волшебству.

– Он уже дал его Патрику?

Менестрель покачал головой:

– Королевский совет приказал ему не начинать лечения.

– Почему?

Без мандолины он не знал, чем занять руки, поэтому то вертел склянку, то снимал невидимую пушинку с моего колена, то выбивал на нем дробь кончиками пальцев.

– Потому что сейчас мы должны сосредоточиться на встрече доманского посольства, а выздоравливающие потребуют дополнительного ухода. А что, если они пойдут на поправку столь же стремительно, сколь стремительно лорд Альбус приготовил для них лекарство? Полторы сотни подвижных молодых людей внесут хаос и неразбериху в работу всех дворцовых служб.

– И поэтому они удобнее для королевского совета полудохлыми?

– Спящими. И это всего лишь до отъезда посольства.

– Это минимум – месяц, они же проделали такой путь до Ардеры не затем, чтоб сразу же откланяться! А через месяц пойдут дожди и дороги к фаханам размоет, а потом будет зима!

Я сбросила с колена руку доремарца и, вскочив, стала обуваться.

– Куда?

– В госпиталий! Это немилосердно! Мы не знаем, что они сейчас чувствуют в своем колдовском сне, какие мучения, возможно, испытывают. Ты не вдыхал бледь, а я – да. И поверь, я никому этого не пожелаю, даже врагу, даже покойному де Краону, пытавшемуся меня убить!

– Подожди, я разбужу лорда Виклунда.

– Оставайтесь тут!

Еще месяц назад у меня не получилось бы отдать приказ столь непререкаемым тоном, но месяц назад и Станислас подчинился бы.

– Оливер, подъем! На штурм госпиталия! – пропел менестрель. – И подай мне инструмент, мы пойдем туда под музыку, как и подобает великим воинам и куртуазным кавалерам.

Стражники госпитального оцепления осмотрели наши пропуска со вниманием, я сунула им пластинку ван Харта, которая, как и именные подвески моих друзей, нареканий не вызвала.

– Ты, главное, не начинай сразу скандалить, Цветочек, – рассудительно говорил лорд Виклунд, пока мы быстро поднимались по ступеням. – Медикусы – люди подневольные, такие же слуги короны, как и прочие, не подчиниться королевскому совету они не могут.

– Лорд Альбус не является подданным Ардеры, – возражала я, – нужно поговорить с ним, воззвать к великодушию и лекарским клятвам.

Я следовала за друзьями, потому что, в отличие от меня, они знали, где находятся покои великого целителя. Лорд наш Солнце уже показался на горизонте, и длинный госпитальный коридор наполнялся светом. Навстречу нам, будто в золотистом ореоле, двигалась группа людей. Я видела лишь их силуэты, довольно крупного мужчину, которого с двух сторон поддерживали двое других, еще один был худ и высок, его тоже вели. Мы неуклонно сближались.

– Анри? – вдруг громко сказал Оливер. – Лорд Турень, дружище!

И тут я их рассмотрела: и пухлого Туреня, с которым дралась на дуэли, и лорда Вальденса – долговязого задохлика. Золотые столичные мальчики, сыновья членов королевского совета, приятели Гэбриела. Прочие были слугами, на форменных ливреях которых красовались гербы их домов. Как прекрасен этот мир, мы все в нем равны перед Спящим, только некоторые слегка ровнее. Достойные лорды Вальденс и Турень, запретившие сегодня лечение сотне миньонов, сделали исключение для своих отпрысков.

У меня в висках заломило от ярости.

Виклунд, в отличие от меня, был искренне рад. Он облапил обоих соратников, чуть не переломав Вальденса пополам, и стал интересоваться их самочувствием. Те отвечали вяло, но вполне связно.

– Идем, – дернула я Станисласа за рукав, – узнаем у лорда Альбуса, сколько стоит презреть лекарскую клятву.

– Цветочек? – Лорд Турень щурился, свет ему мешал.

– Граф Шерези к услугам вашим, драгоценные лорды.

Уже заканчивая поклон, коим дополнила саркастичное приветствие, я подумала, что направляю гнев не в то русло. Эти юноши не виноваты в сложившейся ситуации. Они – страдальцы, точно такие же, как и те, которые остались лежать на госпитальных койках. А то, что их отцы – поганые фаханы, так родителей не выбирают. Ты предпочитаешь сорвать свою злость на них, Шерези? Достойно ли это ардерского дворянина? Нет!

– Рад видеть вас в добром здравии, – улыбка получилась кривой.

– Вы в лиловом? – удивленно сказал Вальденс. – Какой чудесный оттенок.

– Ему сейчас все кажется чудесным, – Турень поморщился, – опасайтесь его слюнявых поцелуев.

Я хихикнула и шагнула вперед:

– Неудивительно, лорд Вальденс, после перенесенных вами ужасов…

И он действительно меня поцеловал, оставив влажную дорожку на щеке. Запах от него шел гадкий – немытого тела и волос, но я даже не поморщилась. Потом приобняла Туреня, он слегка похудел, но на полноценные объятия длины моих рук все-таки не хватило.

– Мы покидаем дворец тайно, – сказал он, – чтоб не поднимать суматоху, отец распорядился отправить нас на побережье для полного излечения, так что мы долго с вами не увидимся, господа.

Последовали новые объятия, на сей раз прощальные. Я спросила лорда Анри, что он помнит из своего колдовского сна, на что он покачал головой:

– Это нельзя описать словами, Цветочек. Это гадко, это за гранью жизни, но это не смерть. Единственное, что я могу вам сказать, там нет времени, нет протяженности, все длится и один миг, и бесконечность одновременно.

– Граф Турень пытается вам сказать, – Вальденс покачнулся и ухватился за плечо ближайшего слуги, – что сожалеет о том, что остальные наши товарищи вынуждены оставаться в колдовском сне, но для них это не важно.

Я подумала, что перенесенные страдания невероятно изменили чванливых золотых мальчиков.

Лорд Анри коснулся моей подвески:

– Так забавно, когда-то в этой звезде для меня заключался весь смысл…

Они ушли, поддерживаемые слугами, медленно переставляя ноги. Я заметила, что карие глаза Станисласа полны слез. Оливер дернул его за руку:

– Сочини на эту тему душераздирающую песню, тебя это подбодрит.

Со двора донеслись звуки побудочных рожков.

– Не забываем о цели нашего визита, господа.

Виклунд был энергичен и рассудочен – настоящий командир. Мы продолжили путь.

Стражи у покоев лорда Альбуса не наблюдалось, я толкнула створку двери на правах самого наглого и вошла первой.

– Граф Цветочек Шерези! – Великий медикус уютно сидел у окна в глубоком кресле, держа обеими руками кружку с чем-то источающим экзотичный аромат такой интенсивности, что я почувствовала его еще на пороге. – Присоединяйтесь, это тариф, без которого я не могу проснуться по утрам. Наш национальный напиток, названный, как вы уже поняли, по имени княжества.

Бородка прыгала в такт словам, а черные глаза – в сторону смежной комнаты.

Мне пытаются на что-то намекнуть? Там кто-то есть? Лорд Альбус поздоровался только со мной, хотя на пороге мнутся еще и Станислас с Оливером, и он с ними также знаком.

– Доброе утро, мой лорд, – начала я осторожно, высоко подняв брови и дернув подбородком. – Рад видеть вас в добром здравии.

Я слышала за спиной скрип, это Станислас прижимал ладонью струны мандолины, чтоб она не бренчала. Кажется, Виклунд его неплохо натренировал.

– Сомневаюсь, что в столь раннее время вы пожертвовали часом сладкого утреннего сна, только чтоб проведать старика. – Лорд-медикус отставил кружку на низкий столик, скользнул сухими, как птичьи лапы, руками в складки своей хламиды. – Наверное, вы хотите узнать, как себя чувствует ваш друг-красавчик? Морис, если не ошибаюсь? Все хорошо, дорогой Цветочек, добрый дедушка Альбус экстрактирует для вашего Мориса чудную пилюльку, приняв которую в установленный королевским советом срок, он полностью излечится от смертной бледи.

Он раскрыл ладонь, на ней, выделяясь на черной коже, лежала жемчужно-белая сфера. В следующее мгновение она уже летела в нашу сторону, маленькая, размером с ягоду птичьей вишни, и я поймала ее, потому что с птичьей вишней я умела делать все.

– Его зовут Патрик, мой лорд, – слова давались с трудом из-за перехваченного дыхания.

Я быстро обернулась, передавая пилюлю Виклунду, и кивнула на дверь, продолжая говорить:

– Патрик лорд Уолес, наследник из Ленстера, и он действительно мой друг.

Оливер со Станисласом выскользнули в коридор и, видимо, сначала шли на цыпочках, потому что снаружи не доносилось ни звука.

– Желаете испить тарифа, граф Цветочек?

– А пока граф Цветочек испивает тариф и гасит рвотные позывы, вызванные божественным вкусом этого напитка, – лорд Мармадюк вышел из смежной комнаты, вытирая влажные руки полотенцем, – добрый дедушка Альбус расскажет мне, сколько именно пилюлек он успел экстрактировать и кому передать?

– Три, – Альбус всплеснул руками, – клянусь тебе, только две. Для лордов Туреня и Вальденса.

Святые бубенчики! Ну кто так врет? То две, то три.

– Лорд Мармадюк! – Я сложила пальцы треугольником и поклонилась.

Он посмотрел на меня с отвращением:

– Что за дрянь у тебя на лице?

Я ахнула. Дегтярная мазь ван Харта! Я же не смыла ее, устремившись в госпиталий. Что я там про плохой запах от Вальденса думала? Да он вообще герой, он меня целовал и не поморщился, правда, в другую щеку, но это неважно. А еще я поняла причину удивленных взглядов стражников.

– Вытрись! – Шут бросил в меня полотенцем, которое я не поймала, пришлось наклоняться.

– Не вытирай, – скомандовал лорд Альбус, – судя по блеску, мазь еще не успела застыть, ты нанес ее меньше часа назад. Походи так до полудня и тогда ты удивишься результату.

Я мяла в руках полотенце. Не буду вытирать, лекарей надо слушаться, особенно великих из величайших.

– Отнеси это на кухню, – Мармадюк вздохнул и кивнул в сторону смежной двери, – там же на плите ты найдешь божественный напиток, а потом присоединяйся к нам, раз уж все равно от тебя никуда не деться.

– Я отнесу, – взвился лорд Альбус, – и налью ему тарифу, мальчик у меня в гостях, и я должен за ним поухаживать, это долг хозяина, в конце концов.

Я с удивлением поняла, что наблюдаю сейчас очередную петушиную схватку, они сражались за то, кому именно я подчинюсь. О мужчины, чем больше о вас узнаю, тем более странными созданиями вы мне кажетесь! Я с поклоном передала лорду Альбусу полотенце и присела на табурет к низкому столику, решив, что кресла больше подходят не мне, а достойным лордам, моим собеседникам.

– Я отправил тебя спать, – обвиняюще начал шут, когда хозяин удалился в кухню.

– А я вас – к лорду-кастеляну.

– Так почему мы встретились здесь?

– Лорд-кастелян спал и не пожелал показать вам книги?

– Не уводи разговор, Почечуйник. Ты не выполнил мое распоряжение!

Я открыла рот, чтоб едко ответить, а потом подумала, что веду себя в точности по-петушиному, как будто победа в беспредметном споре является чем-то важным. Поэтому тихо сказала:

– Это несправедливо, мой лорд. Мы должны спасти всех миньонов как можно быстрее, несмотря на решение королевского совета.

– Так ты прибежал за справедливостью?

– Да.

Он кивнул и достал из рукава мятый лист бумаги:

– Честность на честность.

– Вы узнали? – я попыталась схватить документ, но Мармадюк отдернул руку.

– Вы не могли просмотреть все учетные книги за столь короткое время!

– Ах, ты такой наивный ребенок, Шерези. – Шут развернул бумагу у себя перед грудью. – Конечно, я не делаю такие вещи сам, для этого, знаешь ли, существует целая команда специально обученных людей, а волшебное слово «ревизия» заставляет лорда-кастеляна распахивать обложки своих книжиц прежде, чем он снимет с себя ночной колпак.

Я впилась взглядом в убористые строчки. А Мармадюк монотонно продолжал:

– За последние три года хозяйственный департамент заказывал мокрую киноварь двенадцать раз. Шесть раз – по двадцать гран, четыре – по сорок, и два раза – по сорок пять. Сколько гран киновари в год покупает для своих работ художник Аданто, а, Шерези?

Я пожала плечами:

– Десять или двенадцать. Это недешевое удовольствие. Но, мой лорд, эти цифры все равно не выглядят подозрительно. Через госпиталий проходит огромное количество больных. Видимо, я ошибся.

– Ты не ошибся, Цветочек, и не будь на твоем лице этой пакости, я бы тебя расцеловал. Потому что из двенадцати заказов девять приходятся на последние полгода.

Я таращилась на него, не в силах ничего сказать.

– Так что либо во дворце каждый второй болен срамной болезнью…

– Либо у каждого третьего красная звезда в труднодоступном месте. – Слово «пах» я произнести не смогла.

– Поэтому для начала мы осмотрим тех, кого можем, не привлекая внимания. – Это сказал не Мармадюк, а лорд Альбус.

Не уверена, как долго лекарь стоял в дверях кухни, но сейчас он пересек комнату и поставил на стол кружку, полную жидкой смолы или чего-то подобного.

– Пей, – велел он мне.

– Не пей, – велел Мармадюк, – гадость.

Я осторожно отхлебнула. Терпко и горько, но извергать содержимое желудка не тянуло. Второй глоток пошел легче, а на третий мне даже понравилось.

– Так сколько пилюль, Альбус? – Мармадюк смял лист и засунул в рукав.

– Три! – Лекарь устроился в своем кресле. – Одну я преподнес герцогу Туреню, вторую – лорду Вальденсу.

– Надеюсь, не безвоздмездно?

– Разумеется даром, исключительно из человеколюбия! – Лекарь обиделся, но как-то неубедительно. – И, чтоб отвлечь тебя от пересчета чужих барышей, я могу сообщить результат осмотра вашего покойника.

– Я послал человека с запиской лорду Альбусу, как только узнал о киновари, – сказал мне Мармадюк, – и он был так любезен…

– Да, да, да. И если бы ты спокойно потреблял предложенный напиток, а не побежал на кухню полоскать рот, то уже знал бы о том, что у де Краона над полуперепончатой мышцей обнаружилась красная звезда, такая же, как у шалопута Гвидо.

– Полу какой?

– В паху, Цветочек, не мельтеши. – Лорд-шут девичью скромность графа Шерези щадить не собирался. – А другие мальчики? Те, родителям которых ты безвозмездно продал противоядие? Лорд Альбус, ты же их осмотрел?

– Конечно, – бородка лекаря описала круг, – и прежде чем сказал «да» сиятельным лордам Туреню и Вальденсу. Потому что я, знаете ли, не похож на малихабарского многорукого бога, чтоб производить экстрактирование более двух-трех пилюль в день. Тела обоих отпрысков чисты. Так же, граф Цветочек, как и твой красавчик Морис. Прекрасное тело, прекрасное.

– Патрик, – пробормотала я в кружку, слегка покраснев.

– Нам осталось осмотреть сто сорок два паха…

Кажется, я могла вскипятить оставшийся в кружке напиток жаром своих щек.

– И меченых откладывать до лучших времен, – сказал Мармадюк, душераздирающе зевнув, – а чистым давать противоядие.

– А если, – меня из жара бросило в холод, – если Гвидо оставил метки на ни в чем неповинных людях? У него было целое море киновари и сколько угодно времени!

Мне стало очень страшно. Лорды переглянулись, и лорд Альбус дробно хихикнул:

– А зачем бы ему это понадобилось?

– Чтобы пустить нас по ложному следу.

– Тебе бы поспать, Почечуйник. – Его шутейшество покачал головой. – Если бы Гвидо что-то подозревал, он не полез бы на башню с арбалетом.

– Смысл тайных знаков в том, чтоб отличать своих, – лорд Альбус задрал рукав хламиды до самого плеча, – вот, например, знак тарифских медикусов, который им наносят после принесения клятвы.

Тарифских медикусов помечали двумя синими змейками, сплетенными хвостами.

– Какой стойкий цвет! – восхитилась я. – Камедь? Ляпис лазурь?

– На безвозмездное обладание этим секретом тебе, малыш, за всю жизнь не заработать. – Рукав хламиды вернулся на место.

– Допивай свою отраву, граф Цветочек, – велел Мармадюк, – и пойдем.

– Куда? – Я отставила чашку, потому что на дне там была уже какая-то темно-коричневая кашица.

– Ну не под хвосты же нашим мальчишкам заглядывать, лорд Альбус справится с этим без нас. Предлагаю поспать хотя бы часик. Подозреваю, что на твою кровать в миньонской казарме сейчас претендует ленстерец с прекрасным телом, так что можешь пойти со мной, разделить походный плащ, так сказать.

Я испуганно отказалась делить плащ, потом попрощалась с лордом Альбусом, подумав при этом, что пилюлю для лорда Уолеса от него получила именно что даром и теперь, наверное, ему должна.

А в коридоре лорд Мармадюк шлепнул меня пониже спины и весело приказал:

– Беги, Цветочек, орошай слезами счастья прекрасную грудь прекрасного Патрика.

И я побежала, и, увидев его прекрасные зеленые глаза, правда чуть не зарыдала. А Станислас плакал по-настоящему, и Оливер ему не сказал, что ардерские мужчины не плачут, потому что просто поднял Патрика лорда Уолеса и потащил к выходу.

Подчиняться Оливеру было приятно, я давно это заметила. Его указания были четкими, а решения – простыми и логичными.

– От тебя воняет, дружище, – просто сказал он нашему другу, а потом логично кивнул в сторону купальни. – Сначала – ванна, а потом – постель.

Потом обернулся ко мне:

– Цветочек, беги в нашу казарму, вели сменить простыни на своей кровати.

– Я не могу лишить Басти постели, – возразил Патрик.

– Он из нас четверых самый мелкий, так что сможет разделить походный плащ с кем угодно.

Честно говоря, эти походные плащи успели мне порядком надоесть, но я не возразила. Сейчас самое важное, чтоб наш друг побыстрее поправился. Поэтому я заскочила к кастелянам за комплектом постельного белья и самолично его застелила. Протрубили к завтраку, желудок сжался, напоминая, что мятная пастилка вчера и чашка тарифа сегодня – все, что в нем было. А Патрику ведь тоже нужно поесть! Я выбежала во двор, столовая мне не подходила, грубая пища вредна выздоравливающему. До королевской кухни было далековато, и я припустила галопом. К счастью, лорд Пападель прислуживал за завтраком ее величеству, поэтому мне не пришлось терять времени на болтовню с общительным главным поваром. Приветливые кухарки снабдили меня хлебом и вином, фруктами и сыром. Я так оголодала, что пока они опускали все это в плетеную корзину, схватила горячую булочку прямо с противня и заглотила ее, почти не жуя. А вторую сжевала на бегу, когда возвращалась в казарму с корзиной под мышкой.

Девушки пообещали доставлять обед и ужин в мою комнату столько дней, сколько мне понадобится. Они отводили глаза и хихикали невпопад. Дегтярная мазь на моем лице их забавляла. Граф Шерези не мог отказать себе в удовольствии описать юным девам, какой великолепный, эталонный шрам скрывается под ней. Так что вторую булочку я получила как раз после описания своих увечий, в качестве утешения.

Три пилюли в день, значит, чуть больше месяца понадобится лорду Альбусу, чтоб вылечить всех больных. Моя душа пела. Мармадюк явственно дал понять, что решением королевского совета руководствоваться не будет, а это оставляло мне веру в справедливость.

Патрик уже лежал в кровати, накрытый до подбородка, и я опять почувствовала, как глаза наполняются счастливыми слезами.

– Завтрак? – Виклунд заглянул в корзину и одобрительно кивнул. – Молодец.

Я присела на постель и погладила лежащую поверх одеяла руку:

– Как ты, лорд Уолес?

– По сравнению с де Краоном – хорошо, – улыбнулся мой друг тенью своей обычной улыбки.

– Мы успели рассказать Патрику о наших новостях. – Станислас разливал по бокалам принесенное мною вино.

– И их обилие заставляет меня предположить, что прошли годы. – Лорд Уолес сел, опершись на подушки, принял бокал и поднял его. – За встречу, друзья, храни нас всех Спящий.

На долгую беседу времени не было. Виклунд подгонял нас, особо в выражениях не стесняясь. Я чувствовала вину за то, что бросила белое крыло на помощника ван Сола, поэтому в солярий тоже бежала. Вообще темп моей жизни опять ускорялся до предела, и мне это, фахан побери, невероятно нравилось.

– Внимание, цыплятки! – заорала я с порога. – Забэль, закрой рот, это не рожа, то есть у тебя рожа, а у твоего лорда на лице – лечебная мазь. А мужчина и не должен быть красив, де Намюр, он должен быть благороден и куртуазен, вспомни об этом, когда в очередной раз получишь отказ от девицы, невзирая на твою смазливую мордашку. Нет, мы сейчас не будем слушать летопись твоих любовных побед, тишину, знаешь ли, можно слушать бесконечно, а времени у нас нет.

– Граф Шерези намекает, – рыжий Перрот хихикнул, – что у тебя нет побед, де Намюр.

От прошлого благоговения мальчишек перед королевским миньоном не осталось и следа, и я знала почему. Я видела лица своих парней, встревоженные и свирепые, там, у стен госпиталия, когда они пришли добиваться справедливости – освобождения из-под стражи своего лорда. И теперь они не просто белое крыло, они братья по оружию, мы с ними – братья. Но, слава Спящему, я пока старший.

Я отвесила пару подзатыльников, демонстрируя власть и ощущая безнаказанность, а после, добившись наконец тишины, торжественно сказала:

– Спасибо вам, цыплятки. Я знаю, сколь много вы для меня сделали, и на что были готовы. Клянусь, Бастиан Мартере граф Шерези будет помнить об этом до самой смерти. А теперь – за работу! И пусть доманские аристократы кусают локти от невозможности получить себе таких изящных и талантливых миньонов.

И закипела работа. Я распределила роли. Смуглый Лайон стал Нобу, де Намюр, действительно смазливый, светлокожий и светловолосый – Алистер. Прочие немного пороптали, играть главные роли хотелось всем, но после моих пояснений, что партий в нашем балете много, и воспитательных оплеух разбились на группы, следуя указаниям.

– Первый акт – представление, место – пастораль. Четыре лорда – Верность, Честь, Отвага и лорд наш Спящий.

– Граф Шерези, – на пороге стояло трио музыкантов в синих камзолах. – Лорд Доре прислал нас помочь в подготовке.

Чудесно! Освободившись от необходимости аккомпанировать, я могла заняться чем-то другим.

– Станцуй Спящего, – сказал ван Сол, уже эту роль от меня получивший. – Это будет правильно, чтоб ключевую партию танцевал настоящий миньон ардерской королевы.

Идея мне понравилась.

– А как же ты?

Я знала, что танцевать Дэни любит, и получалось у него это здорово. Может, пусть будет одной из фей? Хотя эти роли уже заняты, и меняя что-то сейчас, можно вызвать зависть и ненужное соперничество.

– Лордов будет пять, – решила я, – Спящий, Верность, Отвага, Честь и… Бахвальство.

– Но это противоречит священным книгам, Цветочек.

– Зато позволит нам ввести комическую партию для Бахвальства.

– Про него не написано ни в одном из текстов.

– Предположим, – я сделала танцевальное па, – что он оказался предателем, именно поэтому рыцарской доблести под названием «бахвальство» в мире не существует. А ведь рыцари бахвалятся сплошь и рядом.

– Предателем? – грустно переспросил Дэни.

– Комическая партия, – я взяла его за руку и покружила, – ты сорвешь овации.

Мы закончили фигуру танца и поклонились друг другу.

– Я станцую предателя, Цветочек.

Чудесно!

Музыканты явились к нам подготовленными, с набросками мелодий. Я не помнила, чтоб делилась своими планами со Станисласом, но каким-то образом он предвосхитил почти все мои желания. Пастораль, любовная тема, героическая. Для сольной партии лорда Бахвальство мы выбрали всем известную песенку про шута. Во-первых, ее действительно все знали – и музыканты, и танцоры, а во-вторых, исполнять мы ее собирались без слов, ограничившись лишь мелодией.

Три акта, три группы, три музыканта, я разделила их для экономии времени, решив свести все воедино уже после полудня.

Когда протрубили к обеду, я отправила цыпляток подкрепиться, а сама, растянувшись на подоконнике в лучах уже не жаркого осеннего солнца, уснула.

Ван Сол вернулся в солярий первым, аппетита у него не было, а дела не ждали. Во время короткой прогулки его посетили некоторые мысли о партии Бахвальства, которыми он стремился поделиться со своим лордом. Сделать это быстро не удалось, в солярии обнаружился еще один его лорд, ван Харт, который, приложив палец к губам, вытолкал Дэни за дверь.

– Цветочек спит, – пояснил он в коридоре, сворачивая и пряча в карман грязный носовой платок, – дадим ему еще немного времени.

Заботливость ван Харта Дэни удивляла, но задавать вопросы своему настоящему лорду он не привык. Понадобится – сам все расскажет. Когда Гэбриел велел юному пажу присоединиться к белому крылу Шерези, Дэни не сомневался ни мгновения.

– Как продвигается подготовка?

Ван Сол улыбнулся:

– Неплохо. Ты был прав, Гэб, граф Шерези понимает, как произвести впечатление на публику.

– Ты так воодушевлен. Неужели полюбил танцы?

– Кажется, это было со мной всегда. – Он исполнил простенькую фигуру и поклонился. – Странно, что для того, чтоб это понять, пришлось стать шпионом. Кстати, позволь представиться, лорд Бахвальство – предатель и плут.

– Шерези мало знает, но зато прекрасно чувствует. – Ван Харт криво улыбнулся. – Итак, любезный предатель, у меня есть для тебя задание.

– Весь внимание.

– У вас ведь много работы? – Ответа он не ждал, хотя Дэни кивнул. – Тебе нужно постараться, чтоб ее стало еще больше, настолько много, чтоб вы не возвращались ночевать в казармы. Сделай так, чтоб все ночи до вашего бала граф Шерези проводил вне своей спальни и, желательно, под твоим присмотром.

– Как прикажете, мой лорд.

Ван Сол поклонился, подумав, что никаких дополнительных усилий с его стороны не потребуется, работы действительно было непочатый край.