Глава 5

Медные миньоны

Моник означает «советница», и лучшего имени для нее было сложно себе представить. Потому что молодость и красота проходят быстро, а способность разбираться в хитросплетениях характеров и поступков остается.

Моник провела щеткой по волосам, пепельные локоны послушно следовали за движениями. Мягкий свет свечей золотил щеки, заставлял глаза таинственно мерцать. Прекрасно! Гэбриел будет доволен, когда вернется. Моник решила для себя, что этот возлюбленный станет у нее последним, не последним любовником, а последним… объектом. Венцом карьеры, мальчиком, которого она лично сделала мужчиной и возвела к вершинам власти. Потому что, как известно, за каждым великим человеком скромной тенью стоит женщина. План она составила для себя пять лет назад, когда неприметный слуга с шевронами ван Хорнов на рукаве принес ей послание и шелковый кошель, полный монет. Юный Гэбриел – наследник лорда-канцлера, ранее скрываемый ото всех в отдаленном от столицы фамильном замке. От Моник требовалось немного – слегка обтесать капризного отрока, научить манерам и куртуазному обхождению.

Женщина покачала головой, улыбнувшись своему отражению. Пять лет – немалый срок. За это время из юного дикаря у нее получилось сделать вполне видного аристократа. Ах, как поначалу не складывалась их дружба, каким презрением одаривал ее Гэбриел, и сколькими приятными способами приходилось ей доказывать свою верность и страсть. Сейчас ему двадцать три, и, по слухам, ван Хорн-старший начал осторожные шаги в поисках наиболее выгодной для него невестки.

Вот такого оборота Моник не желала абсолютно. Она прекрасно отдавала себе отчет, что на ней-то наследник точно не женится, но супругу ему желала выбрать сама. Какую-нибудь серую мышку, которая не станет лезть в мужские дела, не будет властной или сильной, из чьей постели Гэбриел всегда будет возвращаться к любовнице.

Авантюра с королевскими миньонами пришлась очень кстати. Канцлеру придется на время отложить матримониальные планы.

Но тут взбрыкнул Гэбриел, не желающий участвовать в толкучке у трона, его устраивало существование в тени отца, и куртизанке пришлось применить все свои дипломатические таланты, чтобы добиться своего. И не только дипломатические. Для начала пришлось убеждать канцлера, разумеется – в постели. Ведь мужской ум более всего податлив после страсти, и как бы случайно оброненная шепотом фраза застревает в мужской голове надолго. Моник всегда с удовольствием пользовалась этим приемом. Она шепнула нужные слова после полуночи, и уже на рассвете Гэбриел получил недвусмысленный приказ родителя, ослушаться которого не мог.

Теперь малыш будет стараться, а она – направлять и поддерживать, и когда-нибудь…

Кстати, а куда запропастился малыш?

Она отложила щетку, поднялась, подошла к окну. Вечер давно сменился ночью. Дуэль Туреня была назначена на закате, мальчишки должны уже вернуться сюда – в «Три сестрички», чтобы продолжить праздновать победу. Потому что кутеж свой аристократы начали сразу после полудня.

Моник рассеянно посмотрела на уже прибранный обеденный стол. Несколько часов назад он ломился от яств и бутылок. Турень хохотал, заливая в свою ненасытную утробу дорогое тарифское вино.

– За лучшего борца Ардеры! – Гэбриел провозглашал тост за тостом, не забывая наполнять бокал и лорду Вальденсу, который, невзирая на щуплость, мог перепить лошадь. – Нам нужно как следует отпраздновать последний день свободы, господа!

Моник осторожно пыталась остановить попойку, указав на то, что, продолжив в таком темпе, лорды могут просто не добраться до места дуэли.

– Пошли кого-нибудь за каретой ван Хорнов, – зло оборвал ее любовник.

И пока куртизанка отлучалась, чтобы отдать распоряжения, на столе появилась еще одна бутыль – прозрачного граненого стекла, с вязким зеленым содержимым.

– Эликсир фей? – благоговейно спросила Моник, принимая из рук Гэбрила бокал.

– Это в твою честь, дорогая.

Когда ван Хорн улыбался вот так, ей становилось немножко не по себе. Из-за шрама на щеке улыбка всегда получалась кривоватой, и иногда, когда его глаза были холоднее льда, Моник начинало казаться, что она совсем не знает своего любовника.

Напиток оказался божественным, жгуче крепким, с нотками корицы, аниса и дягиля. Она долго катала во рту пряный шарик, раскрывая все его вкусы. Божественно.

Тостом в ее честь первая часть попойки и завершилась. Туреня, едва стоящего на ногах, увели на место дуэли его стражники. Сразу после этого явился кучер ван Хорнов доложить, что карета подана.

– Я скоро вернусь, дорогая. – В поцелуе Гэбриела не чувствовалось страсти, будто все его мысли занимало нечто важное, не имеющее к Моник никакого отношения.

Это было немножко обидно, но на столе ее ждала едва початая бутыль эликсира, и куртизанка знала, чем займет себя в ближайшие несколько часов.

Но вот бутыль пуста, комната прибрана слугами, постель разобрана ко сну, а Гэбриела все нет.

С улицы донесся шум, истошные крики, кто-то колотил в дверь, судя по звукам, осадным тараном. Моник позвонила в колокольчик, чтобы призвать слуг, затем, не в силах ждать, накинула на плечи шаль и сама отправилась выяснить, в чем дело.

Слуги, проигнорировавшие звон ее колокольчика, столпились внизу лестницы, по которой уже быстрым шагом спускался хозяин заведения доманец Пучелло. В его руках был взведенный арбалет, а на голове подпрыгивал ночной колпак.

– Что случилось, батюшка?

Разумеется, Моник не состояла в близком кровном родстве со своим хозяином, просто таковы были правила их игры. Батюшка, три прелестные дочурки, две из которых время от времени менялись, что, впрочем, не тревожило ни гостей, ни самого родителя.

– На нас напали каннибалы, – дрожащим голосом сообщил охранник Джузеппе. – Их предводитель сказал, что съест меня.

– Да я сам его!.. – Пучелло угрожающе вращал глазами и потрясал арбалетом.

– Тише. – Моник подняла руку, призывая всех замолчать.

Грохот прекратился, голоса снаружи становились все громче, там разгоралась перебранка. Один из голосов был ей прекрасно знаком. И Моник уверенно отодвинув засов, распахнула дверь и бросилась на шею Гэбриелу ван Хорну.

– Я соскучилась, любовь моя.

Юноша покачнулся, но на ногах устоял.

– Утешьте его, красавица. – Звонкий голос говорившего был ломким, будто его обладатель только переступил порог взросления. – Ардерские аристократы с трудом переносят поражения от провинциалов.

Моник повернулась. Действительно, почти мальчишка, тонкий, горячий, страстный. И хорошенький, даже подсохшая струйка крови на лбу не портила пикантную мордашку. Провинциал поклонился, держа руки перед грудью:

– Граф Шерези к вашим услугам, леди, всегда и особенно сегодня, в случае если доблестный ван Хорн окажется не на высоте.

Оба спутника графа ухмылялись, третий – а был, оказывается, еще и третий – с трудом поднимался с мостовой, придерживаясь за стену заведения.

Моник смерила юного наглеца строгим взглядом, остановив его, впрочем, в районе многозначительно оттопыренного гульфика.

– Мою милость вам придется еще заслужить, граф. Я не из тех девушек…

– Граф Шерези! – Пучелло несся к ним, размахивая арбалетом.

Моник побледнела, ибо оружие все еще было заряжено. Такой милый нахал, какая жалость…

– Дорогой племянничек! Как же я рад вас видеть!

Арбалет полетел в сторону, механизм сработал от удара о мостовую, Гэбриел за ее спиной охнул, а юный нахал прыгнул вперед, сбивая Моник с ног.

Куртизанке показалось, что время замедлило свой бег. Пронзительный свист рассекаемого арбалетным болтом воздуха, боль в ушибленной спине, тяжесть графского тела, которым тот прижимает ее к земле, локон смоляных волос, отделившийся от его шевелюры.

Реальность ускорилась.

– Басти, ты ранен? – закричал кто-то, оттаскивая Шерези от оглушенной девушки.

– Моник! – Это уже Гэбриел приподнял ее за плечи. – Ты не пострадала?

– Я? Да, кажется, вполне может быть…

И прекрасная куртизанка лишилась чувств в объятиях своего любовника.

Нырнувший в пучину боевого безумия великан и я, чьи члены наливаются слабостью от подступающего ужаса. Какая до боли знакомая ситуация! Только теперь рядом нет Мармадюка, способного совладать с Виклундом.

– Оливер, – пискнула я, потянув того за край плаща, – держи себя в руках.

Он обернулся и предпочел держать в руках чью-нибудь шею, например мою.

Я пискнула, затем охнула, придавленная к мостовой его телом.

– Бастиан? – Патрик схватил меня за плечо, вытаскивая из-под обмякшего великана.

– Ты знаешь, куда ему нажимать, чтоб остановить безумие? – Я отряхнулась и склонилась в нижайшем поклоне. – Благодарю.

– Пустое. – Ленстерец смотрел куда-то через мое плечо. – Эту науку мне пришлось освоить в самом начале нашего с лордом Виклундом путешествия. Тебе тоже стоит научиться, наш друг впадает в это состояние по поводу и без. Неужели он следит за нами?

Последняя фраза была произнесена абсолютно другим тоном и заставила меня обернуться.

По узкой улочке, преувеличенно осторожно обходя лужи и городской мусор, к нам приближался меченый красавчик ван Хорн. Один, без сопровождения.

– На этот раз столичный аристократ изволил потерять карету? – приветствовала я его.

– Что ты здесь делаешь?

– Я возвращаю вопрос. Что ты делаешь здесь? И почему пешком? И, кстати, как ты нашел меня в трактире, чтоб сопроводить на место дуэли?

Патрик стоял за моей спиной настолько близко, что я чувствовала тепло его тела.

Ван Хорн ухмыльнулся:

– Ты вернул больше одного вопроса. Но что ж, изволь. Свою карету я одолжил достойным лордам Виклунду и Туреню, здесь я дышу свежим воздухом, а трактир… Господин менестрель, который сейчас жмется к стене, за сегодняшний день достиг в столице некоторой известности. Прохожие уверенно указали мне заведение, где он развлекал публику игрой на мандолине. – Тут его взгляд остановился на Виклунде.

– Может, отлипнешь от одного своего дружка и поможешь другому?

Патрик за моей спиной встрепенулся, чтобы достойно ответить, но в этот момент дверь заведения, в которую мы так бесславно ломились несколько мину назад, распахнулась и в объятия ван Хорна подобно ночной бабочке впорхнуло милейшее создание.

– Я соскучилась, любовь моя.

Создание было закутано в дорогую паутинчатую шаль, поверх которой в продуманном беспорядке разметались пепельные локоны. Маменька моя за такую натуру ухватилась бы всеми конечностями. С таких натур хорошо аллегории плодородия изображать – обильное мягкое тело, ямочки в нужных местах.

Ван Хорн это обилие привычно обнял и прижал к груди.

Мне стало обидно, что для него открылись двери, для нас, провинциалов, закрытые, поэтому я принялась язвить, насколько хватило фантазии. Ничего особенного – невинный флирт с целью вызвать раздражение меченого красавчика. Но куртуазное общение задушило в зародыше появление нового персонажа. Ко мне, размахивая взведенным арбалетом, несся некто в ночном колпаке. Некто носатый, орущий с явным доманским акцентом:

– Дорогой племянничек!..

Остротой ума новоявленный дядюшка явно не обладал, иначе ни за что не бросил бы на землю взведенный арбалет. Полета болта я не видела, предугадать его тоже не могла, но какое-то чутье, может, женская интуиция, заставило меня молниеносно оттолкнуть аллегорию плодородия.

Уже потом, сокрушаясь о прореженной шевелюре, я поняла, что, промедли я хоть мгновение, на мостовой вместо моего локона лежала бы эта девушка.

Нас растащили. Ван Хорн, подхватив свою возлюбленную на руки, понес ее в дом. Я слегка удивилась, что делал он это почти без усилий.

Доманский дядюшка еще некоторое время носился по улице, сокрушаясь из-за своей неловкости.

– Он правда твой родственник? – спросил меня уже пришедший в себя Оливер.

– Думаю, это какая-то экзотическая доманская традиция, – не упустил возможности поумничать лорд Уолес. – Матушка нашего графа – доманка, следовательно, мы можем предположить, что для любого доманца…

– Господин Пучелло… – «Дядюшку» удалось поймать не с первого раза, а с третьего, сдернув с него ночной колпак. – Консуэло Аданто графиня Шерези рекомендовала мне обратиться к вам сразу же по прибытии в столицу.

Под колпаком Пучелло был абсолютно лысым.

– Консуэло! – возопил доманец и попытался отобрать у меня свой колпак. – Моя дорогая сестра!

– Вы не могли бы выражать свою радость потише? – Я наступила Пучелло на ногу.

Мне не хватает только чистоту своей дворянской крови теперь всем доказывать. Патрик Уолес прав, у доманцев все друг другу братики-сестрички и племянники с дядюшками. Но радость этого конкретного доманца показалась мне слегка преувеличенной. Матушка давно не пользовалась его услугами? Ну да, она же последние полгода нечто эпическое пишет, ей не до миниатюрок было. Стало быть, труды моей достойной родительницы в столице высоко ценятся? «Буду торговаться до хрипоты», – решила я и убрала свою ногу с домашней туфли хозяина.

Нас пригласили внутрь. Дом был двухэтажным, на второй вела устланная ковром лесенка. Друзей я оставила на первом – в зале с зажженным камином и обеденными столами. Пучелло распорядился сервировать ужин, а меня увлек наверх. Ему не терпелось уединиться для делового разговора. Мы прошли узким длинным коридором, за одной из приоткрытых дверей Гэбриел ван Хорн стоял у окна, глядя в темноту ночи. Его возлюбленной видно не было.

Сказать какую-нибудь пришедшую на ум дерзость я не успела, «дядюшка» толкнул следующую дверь:

– Прошу, граф. Здесь нам никто не помешает.

Это был кабинет делового человека, все простенки которого занимали дощатые полки с кипами переплетенных в кожу бумаг, по центру стоял письменный стол, на который я и положила свой мешок и, не дожидаясь приглашения, села в кресло для посетителей.

– Вы чем-то смущены, граф? – Доманец дрожащими руками разворачивал предложенные полотна.

– Я не ожидал, что вы окажетесь владельцем веселого дома, – честно ответила я, – и пока не знаю, как к этом относиться. Матушка моя о ваших занятиях осведомлена?

– Конечно нет. – Он испуганно охнул и сразу же ахнул, рассмотрев в свете свечей первую картину, судя по изумрудному цвету травки и белоснежному – овечек, пастораль. – И, надеюсь, Консуэло никогда об этом не узнает.

– Графиня Шерези.

– Простите?

– Графиня Шерези, – повторила я с нажимом. – Недопустимо называть благородную леди просто по имени, если она, эта леди, не является королевой. Вы могли бы назвать наше величество в разговоре просто Аврора, и никто не счел бы это оскорблением. Поименование же таким образом моей матушки может нанести оскорбление нашей фамильной чести и мне лично.

– Лет двадцать назад, граф, мы с вашей матушкой…

– Мне хотелось бы остаться в неведении, – перебила я нахала.

На самом деле я, наверное, опасалась, что узнаю о прошлом матери нечто непристойное. Если бы на сегодняшнем отборе меня не лишили оружия, клянусь, я бы уже пустила его в ход. Мое тело горело, кровь ударила в голову.

– Даже двадцать лет назад мы с леди Аданто были на «вы»!

Я выдохнула.

Следующие полтора часа моей жизни можно было спокойно из этой жизни вычеркивать. Сначала Пучелло просто рассматривал картины, затем, вооружившись громадной линзой и велев принести еще свечей, рассматривал мазки краски, сличал росчерк-подпись, которой каждый настоящий художник помечает свои картины. Затем…

Торговалась я, конечно, исступленно, но, судя по довольно блестящим глазам хозяина, проиграла этот бой. Кажется, другого Пучелло от графа и не ожидал.

Дворяне не должны торговаться, они должны грозить клинком каждому, кто вздумает упрекнуть их в бедности. Дворяне не должны работать, это вассалы должны снабжать их всем необходимым. Да мало ли что там должны эти дворяне. На самом деле деньги любят все – и аристократы, и простолюдины, даже не деньги – а ту свободу и комфорт, которые за них можно получить. Но некоторые проклятые условности заставляют всех делать вид, что презренный металл их интересует мало.

– Приятно иметь с вами дело, граф, – сообщил мне хозяин уже под конец разговора. – Вам и вашим друзьям всегда будут рады в «Трех сестричках». Особенно рада будет Моник, которую вы спасли сегодня. Думаю, она выразит вам благодарность лично, как только…

Тут Пучелло пришло в голову, что, одержимый жаждой наживы, он забыл поинтересоваться самочувствием белокурой Моник, и он быстро вытолкал меня из кабинета, чтобы скрыться за соседней дверью.

Я его не задерживала. Дело сделано, все бы деньги в этой жизни добывались так просто. Теперь лорд Виклунд получит свой обещанный ужин. Хотя он-то уже его получил благодаря гостеприимству хозяина «Трех сестричек». Интересно, а мне хоть черствую корочку на столе оставили?

Я спустилась в зал, Станислас с Оливером сидели за столом, вяло беседуя, пока слуги подавали перемену блюд. Патрика нигде видно не было. Он появился из бокового коридорчика, когда я уже спустилась по лестнице.

– Все в порядке?

Есть хотелось просто до безумия, но второго такого удачного момента могло и не представиться. Мне давно нужно было поговорить с ленстерцем. Причем наедине, без лишних ушей и глаз. Поэтому, бормотнув:

– Тебя-то мне и надо. – Я увлекла Патрика под лестницу.

Он растерянно смотрел на меня, прислонившись спиной к стене.

– Басти!

Я решительно сняла со своих плеч его ладони:

– Лорд Патрик Уолес! Поклянись абсолютно честно и серьезно ответить на один мой вопрос.

В глубине его изумрудных глаз ничего не читалось – ни испуга, ни удивления.

– Клянусь.

– Ты… мужеложец?

– Что? – Смеялся он красиво, блестя белоснежной улыбкой. – Конечно нет.

Я покачала головой:

– Тогда я прошу более пространного ответа. Почему ты постоянно трогаешь меня, берешь за руку, почему везде, куда я ни пошатнусь, меня встречает либо твое плечо, либо грудь, либо взгляд?

Он выдержал паузу, во время которой я успела грозно сдвинуть брови и скрестить руки на груди.

– Бастиан Мартере граф Шерези, – наконец проговорил он серьезно и, как мне показалось, с толикой высокомерного превосходства. – Мир велик, в нем множество традиций и обычаев. Я воспитывался в монастыре среди женщин, может, иногда мое дружеское участие истолковывается превратно человеком, выросшим в более суровых условиях. Если бы ты был внимательнее, заметил бы без труда, что точно так же я смотрю на Оливера или Станисласа, точно так же они могут рассчитывать на мое дружеское плечо или руку.

Я опять качнула головой. Патрик продолжил, в его тоне уже не угадывалось, а явно слышалось высокомерие:

– Из этого мы можем вывести сразу две аксиомы. Первая – ты настолько поглощен собой, что замечаешь только то, что касается тебя. А вторая… Может, ты боишься вовсе не моих, а своих чувств? Может, это ты желаешь меня, не в силах себе в этом признаться?

И, оттолкнув меня, Патрик Уолес вышел из закутка. Святые бубенцы! Я только что обидела хорошего человека.

– Подожди! – Выскочив следом, я схватила его за руку. – Прости. У нас действительно не приняты нежности между мужчинами и…

Я не знала, что еще сказать, покраснела, смешалась. Патрик обнял меня и похлопал по спине.

– Мы друзья, Басти, между друзьями не должно быть обид.

Мы немножко постояли обнявшись. Я не дергалась, чтобы опять его ненароком не обидеть, а он как будто проверял меня на прочность.

– Может, вы наконец соизволите отлипнуть друг от друга?

Мы отскочили как ошпаренные. Кривая ухмылка меченого красавчика Гэбриела была особенно, просто эталонно гадкой.

Захотелось оправдаться, как-то объяснить двусмысленность ситуации, но желание пришлось задавить в зародыше.

– Как себя чувствует белокурая Моник?

Какая жалость, что на моей щеке нет шрама и об эталонной кривизне улыбке я могу только мечтать.

Ван Хорн моргнул, видимо, он как раз ожидал оправданий.

– Ей потребуется несколько часов сна, – наконец ответил он.

А затем, легко кивнув Патрику, потянул на себя входную дверь.

– Ты покидаешь нас так рано?

Меченый красавчик вышел, никак не отреагировав на мой вопрос. Невоспитанный хам! Ничтожество! Мало того что я не дождалась от него изъявлений благодарности за спасение его любовницы, так еще мною так пренебрегли!

– Ты не пострадал при падении? – спросил меня Патрик, беря под руку и увлекая к обеденному столу.

– Нисколько, белокурая Моник была довольно мягкой.

На рассвете нас ожидали во дворце, стоило побыстрее закончить ужин и подыскать место для ночлега. Оливер, уже сытый и довольный, предлагал расположиться на ночь в «Трех сестричках», Станислас его поддерживал, многозначительно кивая на мой новоприобретенный кошель, я с Патриком возражала. Причины у нас с другом были разными. Он относился к торговле телом с присущей ученому брезгливостью, я же не хотела надоедать просьбами Пучелло. Потому что просьба накладывает обязательства, а быть обязанной владельцу веселого дома мне не хотелось. Мы спорили вполголоса, когда в трапезную спустился хозяин, поставивший в нашем споре жирную точку. Нам предлагалось воспользоваться его гостеприимством абсолютно бесплатно, той его частью, которая не предполагала ночь страсти. Четыре места в общей спальне слуг и завтрак всего лишь в обмен на песенку, которую за полчаса сочинит наш менестрель. Станислас немедленно принялся подбирать аккорды.

Пучелло склонился ко мне:

– Пройдемте, граф. Моник желает выразить вам благодарность. Бедняжка слаба, но несколько слов…

Я засунула в рот истекающий соусом ломтик мяса и принялась работать челюстями уже на ходу.

Куртизанка принимала меня в спальне, откинувшись на подушки, кружево пеньюара открывало аппетитные плечи. Святые бубенцы, сколько же там ямочек!

– Мой спаситель… – Голубые глаза влажно блестели. – Приблизитесь, возьмите меня за руку.

Я присела на краешек постели, попыталась побыстрее проглотить еду, чтобы ответить нечто приличествующее случаю, но подавилась и закашлялась.

– Глотните вина, граф.

Моник выбралась из-под шелкового покрывала, ринулась к столу, налила в бокал и, когда я, уже отпив, заглушила очередной спазм и вдохнула полной грудью, расчетливым движением завалила меня на постель.

Туше!

Драться с женщинами мне раньше приходилось: и с Мари, и с Сюзетт, и еще с десятком пейзанок. Правда, дело было давненько, в отрочестве, да и приемы, которые мы тогда использовали, сводились к тасканию друг друга за волосы, истошному визгу и брани. Никто из моих подруг не пытался сразу же залезть мне в штаны, елозя всем телом и томно дыша. Ну не могу же я оттаскать за волосы красотку, так недвусмысленно выражающую страсть и желание. Коко-де-мер на действия Моник не реагировал, демонстрируя безразличие и мужественную твердость.

Меня наградили душным поцелуем, куртизанка оставила мой гульфик, чтобы потянуться к груди, я перехватила тоненькое запястье:

– Моник, душа моя, посмотрите на меня.

Взгляд ее был мутным, а зрачки расширенными. Я потянула носом. Пахло чем-то хмельным, но не вином.

– Вы пьяны, моя дорогая?

– Да, нет, не важно. Я отправила прочь Гэбриела, чтоб выразить вам свою благодарность.

Хо-хо! Кажется, я заранее отомстила за пренебрежение неким меченым красавчикам, отбив у них даму! Ай да я, ай да…

– Стоп!

Гульфик мог не выдержать новой атаки, и мое мужское достоинство покатилось бы по шелковым простыням. Этого я допустить не могла.

– Шерези не принимают благодарности подобным образом, – твердо проговорила я и выбралась из-под куртизанки. – Мы не делаем этого без любви.

– Я подарю вам любовь.

На столе кроме почти полной бутылки вина стоял резной сосуд, на дне которого сквозь прозрачное стекло виднелись несколько изумрудных капель.

– Что это?

Попытка сменить тему разговора была жалкой, но мне требовалось выиграть время, чтобы подготовить оборону. Труляля по любви – это сказочка для наивных дев, никто здесь в нее не поверит.

– Эликсир фей. – Моник, уже запахнувшись в пеньюар, взгромоздилась на постель. – Говорят, он вызывает экстаз.

Я поднесла горлышко сосуда к носу. Анис, полынь, еще какие-то травки, может, белладонна. Не знаю как экстаз, но видения оно может вызвать зверские. Расширенные зрачки моей визави получили свое объяснение. Сомневаюсь, что это зелье имеет хоть какое-то отношение к феям…

– Мачеха Гэбриеля постоянно присылает ему всякие фейские штучки, некоторые он приносит ко мне. – Моник зевнула, прикрыв рот ладошкой. – Не хочешь страсти, не надо. – Она похлопала рукой по постели рядом с собой. – Иди сюда, обещаю, что не посягну на честь Шерези.

Я подняла с пола свой бокал, нацедила туда вина и присоединилась к куртизанке. То, что она перешла на «ты», было естественно и нисколько меня не смутило.

– Мачеха ван Хорна водит дружбу с феями?

– А что ей еще остается? Муж не позволяет ей жить в столице, устраивать приемы, как было бы прилично леди ее статуса, вот она и занята ерундой. Эликсир этот – та еще гадость, никакого тебе экстаза, одна головная боль. А я ведь целую бутыль приговорила.

– У тебя луженый желудок.

– Таких комплиментов мне никто никогда не говорил, – серьезно кивнула куртизанка.

Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись.

– Друзья зовут меня Басти, – проговорила я, вытирая рукавом повлажневшие от смеха глаза.

– А меня как тебе будет угодно, спаситель. Что ж, раз ты отказываешься от самой предполагаемой в нашем положении награды, Басти, нам придется придумать что-нибудь другое. Чего ты хочешь?

– Ванну и несколько часов уединения, – не задумываясь ответила я.

– Легко. – Она перегнулась к прикроватному столику и взяла в руки колокольчик. – Наполните ванну, – велела она явившемуся слуге, – и подготовьте в купальне все необходимое лорду для приведения себя в порядок: ароматные соли, пены, бритву и полотенца.

– Купальня?

– Ты сможешь запереться на засов.

Когда двери спальни открылись вторично, впуская четверку слуг и вереницу служанок с ведрами, над которыми клубился пар, следом за ними воздвигся лорд Виклунд.

– Цветочек? – Горец оценил диспозицию с полувзгляда – я с куртизанкой на постели, настроение благодушное, одежда в беспорядке. – Мы собираемся отойти ко сну.

– Мы тоже, – хихикнула Моник, мне показалось, что, невзирая на луженый желудок, эликсир действует на ее самочувствие сокрушительно. – Сегодня ночью за вашим Цветочком будет ухаживать другой садовник.

Начался исход слуг с пустыми ведрами, Оливер показал мне из-за спины большой палец. Я мысленно закатила глаза. Жизнь графа налаживалась, он за один вечер стал бретером и дамским угодником. Надо помолиться при случае, чтобы слухи о моих столичных похождениях достигли Шерези как можно позже. Думаю, матушка слегка расстроится, узнав о моих успехах.

В купальне действительно был засов, который я со вздохом опустила, оказавшись внутри. А еще там была ванна с кипятком и мраморная выточенная ваза, в которой я опознала клозет. Клозетище! Трон для размышлений! Как же мне тебя в этой жизни недоставало! Будь моя воля, я установила бы эдакие троны во всех комнатах Шерези, даже в столовой и кухне, чтобы не страдать от их отсутствия ни одного лишнего мгновения.

Счастье, когда я наконец, раздевшись и сняв фейский пояс, опустилась в горячую воду, несколько омрачалось Моник. Куртизанке в одиночестве было скучно, поэтому она села с той стороны двери, ведя беседу сквозь замочную скважину.

– В некоторых местах, – поведала она мне заунывным голосом фамильного привидения, – в стенах купален проверчивают специальные дырочки, в которые клиенты могут любоваться…

Я ахнула и нырнула под воду с головой.

– Но здесь такого нет, – услышала я, вынырнув, – мои гости обычно такого ранга, за которыми подглядывать себе дороже.

– Расскажи о своих гостях, – успокоившись, попросила я. – Их много?

Моник помолчала.

– Я не могу тебе всего рассказать, Цветочек. Излишняя болтливость мешает работе и может помешать самой жизни. Если хочешь, ты можешь задавать вопросы, на которые я могу отвечать только «да» или «нет».

Предложение было щедрым, но, к сожалению, многих столичных аристократов я не знала, так что и полезных вопросов придумать не могла. Я честно объяснила это куртизанке.

– Значит, сыграем в эту игру в следующий раз. – Она опять зевнула. – Можно мне задать тебе вопрос?

– Зависит от вопроса.

– Не зависит. Обещай ответить честно и только «да» или «нет».

– Ну хорошо.

Моник начала толкать дверь, и хотя я была почти уверена в крепости засова, рисковать не хотелось.

– Когда ты понял, что тебе нравятся мужчины?

На этот вопрос невозможно было ответить «да» или «нет». Но Моник опять толкнула дверь.

– В четырнадцать лет, – быстро проговорила я. – В Шерези как раз была пора сенокоса, и косари работали по пояс обнаженными, я смотрел на их блестящие на солнце тела и ощутил некое томление, доселе мне незнакомое.

– В Шерези у тебя был милый дружок?

– Да.

– Он отпускал тебя в столицу со слезами?

– Нет. Он изменил мне с пейзанкой, и я… Он плакал после моего наказания.

– А любовь?

– Ее не осталось, я не смог простить измену.

– Бедный мальчик, – всхлипнула Моник за дверью, речь ее становилась все менее связной. – Надеюсь, ты встретишь здесь достойный объект своих чувств. Многие аристократы обладают теми же особенностями, что и ты…

Последовало молчание. Я позвала:

– Моник.

И, услышав негромкий храп, поняла, что мою собеседницу сморил сон.

Все складывается неплохо. В сказочку о труляля по любви куртизанка не поверила, зато придумала себе другую, не придется ломать голову самостоятельно и громоздить ложь на лжи.

Ванну я покинула, когда вода совсем остыла. Бритвы мне не требовалось – волосяной покров графа не распространялся на лицо, а вот ароматными притираниями я воспользовалась с наслаждением. Чисто вымытые волосы послушно затянулись в косицу. Я тщательно рассмотрела себя в напольном зеркале, несколько дней дороги не лучшим образом сказались на моем женском теле. Кроме ранки на лбу был еще синяк под грудью и царапина на лодыжке. От притираний кожу там слегка пощипывало. Когда буду торговаться с феями в следующий раз, надо будет запастись заживляющими снадобьями. Хотя где я этих фей здесь найду? Птица в Ардере редкая – настоящая живая фея. Возвращение в Шерези к моей Илоретте в ближайшее время невозможно. Значит, нужно найти лекаря-человека, они, наверное, продают нужные снадобья. Не сама же Моник себе притирания готовит? И еще – феи с родины ван Хорна. Может, его фамильные владения неподалеку от столицы?

Тут мои мысли вернулись к меченому красавчику и застали меня довольно улыбаться. Страдает он, наверное, воображая, как грязный провинциал проводит время с его возлюбленной. И так проводит, и вот эдак… Труляля-ля-ля!

Застегнув пояс и натянув одежду (которая, в отличие от тела, чистой не была), я вернулась в спальню, отодвинув обмякшее тело Моник дверью и протиснувшись в образовавшуюся щель.

Взгромоздить куртизанку на постель было целым делом. Ван Хорн нес ее на руках абсолютно без усилий, я чуть не померла от напряжения, поднимая с пола всю эту белокурую красоту.

Уф! Моник тихонько бормотала какие-то милые глупости, восхваляя мою мужскую силу. Видимо, долгие годы тренировок позволяют ей выдавать комплименты, не приходя в себя. «…Да, моя любовь. Еще. Ты мой жеребец…» Непростая у нее работа, куда там сенокосу…

Перекатив девушку на край постели и закутав в покрывало, я растянулась поверх простыней, распрямила ноги и закрыла глаза. Когда я их открыла, было уже утро.

Обещанный мне Пучелло завтрак я вкушала в постели. Это было первый раз в моей жизни. Ну то есть в Шерези, когда я растянула лодыжку при падении с дерева, Магда кормила меня бульоном с ложечки, но сейчас все было совсем по-другому. Меня даже выпустили в купальню, к мраморному другу за засовом, а потом велели лечь и наслаждаться. Яйца пашот, хрустящая булочка с ломтиком паштета, горячий напиток, в котором я опознала отвар сухих яблок со специями – все было приготовлено и подано безукоризненно. Моник, уже облаченная в утренний туалет, внимательно следила, чтобы я съела все до крошки.

– Ты готов к свершениям, мой дорогой, – наконец решила она. – Отправляйся к королеве и завоюй ее сердце, помни, что твоя Моник всегда готова подставить тебе плечо.

Я благостно погладила ее по мягкому плечику:

– Спасибо, любезная подруга. Я уверен, что страшная тайна Шерези, которую ты узнала ночью…

– Умрет вместе со мной, – кивнула куртизанка.

Она проводила меня вниз по лестнице, застегнула колет и наградила прощальным горячим поцелуем.

Лица моих друзей, которым пришлось этот поцелуй пережидать, просились на эпическое полотно под названием «Ошеломление».

– Ван Хорн будет вне себя, Басти. – Патрик провожал куртизанку холодным взглядом. – Он отомстит.

– Мы не властны над нашим сердцем, дружище.

Я была сыта, выспалась, нисколько не боялась какой-то нелепой мести и любила весь свет, поэтому провозгласила простейшую сентенцию с самым умудренным видом:

– Вперед, миньоны, королева ждет нас!

У королевских ворот было менее многолюдно, чем вчерашним утром. За привратной башенкой обнаружился наскоро сколоченный стол, за которым двое пажей под охраной стражников обменивали на медь миньонские шевроны.

Я протянула свой, получила нитку с десятью бусинками, затем выложила еще десять шевронов – один поднятый из грязи ристалища и девять улыбками и напором отобранные у покинувшего нас давеча лорда Тьерда с соратниками. Пажи переглянулись, но без возражений отсчитали медь. Пятьдесят плюс сто десять. У меня сто шестьдесят бусин.

– Я хочу обменять первую сотню на серебро, – сказала я, звякая ожерельями. – Лорд Мармадюк говорил, что сотня медных бусин равна одной серебряной.

– Вы абсолютно правы, лорд, – поклонился один из пажей, – но мы не ожидали, что кто-нибудь из претендентов достигнет сотни в первый же день и не захватили с собой серебра. Простите, мы доставим вашу бусину через час.

Звенеть наградами было уже затруднительно, они немало весили и оттягивали руку.

– Извольте принести немедленно, я подожду.

– Как прикажете.

Я отошла в сторонку, поджидая друзей, занятых обменом. Неподалеку из портшеза вывалился мой вчерашний соперник – Турень, старательно меня не замечающий. Он подошел к столу, покачиваясь, под глазами достойного лорда залегли тени – вовсе не от усталости, а от прямого удара в переносицу.

– Вы освещаете своим присутствием наше скромное собрание, – брякнула я.

Турень бросил на столешницу шеврон, его слуга держал на весу небольшой сундучок.

– Не изволите растолковать свою шутку, граф? – Турень повел рукой, слуга поставил сундучок на стол. – Ваши шутовские экзерсисы могут быть непонятны столичной публике.

– В простонародье ваши синяки носят название «фонарь», и соответственно мы можем представить, как они освещают путь своему владельцу.

– Какой у вас в провинции забавный и образный язык.

Мой укол пропал втуне. Стало немножко обидно, но принесли серебро, и я отвлеклась на обмен. Любезный паж помог мне распустить узел нити и присовокупил тусклый серебряный шарик к шести десяткам его медных товарок.

– Как тебе это удалось? – Восхищенный Станислас поправил на шее свои бусины.

– Бесхозный шеврон валялся на земле, а еще девять я выпросил у первенцев, покинувших наше состязание под предводительством лорда Тьерда.

– И так можно было? – Оливер сокрушенно посмотрел на Патрика, чью грудь украшала ниточка всего из десяти бусин.

Кажется, арифметический счет станет в ближайшее время нашим основным занятием.

– Не печалься, дружище, мы отыщем способ увеличить твои богатства.

– Кому-то этот способ найти уже удалось. – Патрик кивнул в сторону стола.

Турень откинул крышку сундучка и стал выгребать из него связки медных бус.

– Хотелось бы узнать, что это за способ.

– С удовольствие удовлетворю твое любопытство. – Кислоты в голосе лорда Уолеса хватило бы на кувшин лимонада. – Пока ты вчера принимал благодарность одной из трех сестричек, господин Пучелло, поддержав нашу компанию, поведал нам несколько столичных историй. Наградные бусины находятся в ведении лорда Мармадюка, который падок на звон монет. А лорд Турень, отец нашего соратника, готов был с этими монетами расстаться, чтоб облегчить жизнь отпрыска.

– Вы знаете, во сколько это вылилось?

Патрик ответил. Я присвистнула. За такие деньжищи я готова была расстаться и со своими, сразу же отослав кошелек в Шерези на ремонт двух флигелей и обеденной залы.

Видимо, мои мысли читались на лице, потому что лорд Уолес покачал головой:

– Возможность истаяла на рассвете. Как только за нами закроются королевские ворота, деньги перестанут иметь значение.

– Почему?

– Мы выйдем за них лишь с победой или оставив ряды претендентов. Пучелло сказал, что сегодня же у нас изымут все деньги и личные вещи, и…

– А сам-то доманец откуда обо всем этом знает?

– Лорд-шут, в чье ведение мы отныне поступим, завсегдатай «Трех сестричек».

Видимо, в отличие от кодекса куртизанок кодекс хозяина позволял Пучелло не следить за языком.

– О чем еще вы вчера беседовали?

– Больше ничего толкового нам не поведали. Хозяин пытался у нас узнать новости Шерези. И когда будет готово некое «Изобилие».

Я вспомнила эпичное полотно и улыбнулась. К зиме матушка планировала его закончить. Значит, в холода мои родные не будут нуждаться, она успеет продать картину. Может, отослать ей деньги, которые я вчера получила от доманца? Ведь, если все пойдет хорошо, они мне не понадобятся. Хотя в случае поражения могут пригодиться. Так и не решив ничего окончательно, я завистливым взглядом наблюдала, как за содержимое своего сундука Турень получает три серебряных нити.

– Сто пятьдесят, или полторы золотых, – быстро подсчитал чужие барыши Патрик.

Я посмотрела на друзей. Оливер шевелил губами, видимо тоже считая, Станислас рассеянно глазел по сторонам, перебирая струны. Ему ситуация интересной не показалась.

– Но это же несправедливо! – воскликнула я.

– Как посмотреть. – Патрик тронул мое ожерелье. – Некто может указать тебе, что выменянные на улыбки шевроны также не подчеркивают справедливость действа.

Он был прав. Мы не можем требовать равных условий для всех претендентов. Нам остается лишь стараться изо всех сил.

Хотелось заорать и кинуться в драку, когда тощий Вальденс тоже поставил на столешницу сундучок, а за ним слуги ван Хорна, который подходить к столу не спешил, также принялись устанавливать коробки.

Это было фиаско. Нам указывали на место.

Меченый красавчик оставил слугам заниматься обменом и подошел ко мне.

– Медные миньоны. – Он поклонился, приветствуя всех присутствующих. – Как прошла ваша ночь?

– Плодотворно. – Я вернула поклон. – А теперь оставь нас, пожалуйста. Отправляйся подсчитывать барыши первой и единственной победы, которую вырвала для тебя мошна твоего папеньки.

– Ты же не собираешься расплакаться от несправедливости мира, Цветочек?

Он раздул ноздри, будто принюхиваясь, потом чуть наклонил голову, вдыхая. От меня пахло притираниями Моник, и он это учуял. Что ж, оно и к лучшему. Лучше пусть он узнает о нас с куртизанкой сейчас, чем из досужих сплетен.

– Знакомый запах, дружище? – Я интимно ухватила Гэбриела под руку. – Наша общая подруга сетовала на отсутствие экстаза от эликсира фей.

– Может, тебе самому стоило постараться ради экстаза прекрасной дамы, не обвиняя волшебниц?

– О, с тем самым экстазом у нас все было хорошо. – Воспоминания о горячей ванне вызвали во мне самые приятные мысли, отразившиеся на лице мечтательной улыбкой. – Просто превосходно. – Я отпустила локоть ван Хорна и обернулась к друзьям. – Вперед, медные миньоны, адамантовые звезды сами себя не заработают.

– Он тебе отомстит, – завел свою обычную волынку Патрик, – тебе не стоило раздражать ван Хорна таким образом.

– Он отомстит мне так или иначе. – Я тряхнула челкой. – Так какая разница, тысяча фаханов? Зато никто не скажет, что Шерези трусит или пасет задних!

Мармадюк вскочил будто ошпаренный, хотя вода, льющаяся на него с небес, была вполне комнатной температуры. Да и небеса эти ему скорее пригрезились.

– Ну? – Королева поставила умывальный кувшин в изголовье. – Как обстоят дела у моего любимчика?

– Они обстояли прекрасно до того самого момента, как твой любимчик потерял присущую ему сухость и тепло. Мне снилась прекрасная дама приятных округлостей, и…

– Ах, избавь меня от подробностей. Я вполне взрослая девочка и осведомлена о том, какие сны посещают мужчин на рассвете: дамы, округлости, а также все сподвигающее вас на торопливую утреннюю страсть. Поэтому я повторю вопрос. Мой любимец Бастиан Шерези все еще жив?

– Как изменчиво сердце королевы. – Шут закатил глаза в притворной скорби. – Мое место в нем занял какой-то мальчишка, даже не мальчишка, а…

Аврора топнула ножкой и повела головой в сторону двери, где пара фрейлин почтительно дожидалась окончания пикировки госпожи.

– Жив и полон сил. – Мармадюк поднялся с мокрой постели, задрапировался в простыню, с удовольствием отмечая смущение фрейлин – спать он предпочитал обнаженным.

– Ты послал лекарей на место дуэли? – Королеву нагота шута оставила равнодушной. – Шерези пострадал?

– Нисколько. Помощь потребовалась как раз его сопернику. Бедняга Турень… Думаешь, юный Бастиан, – шут всплеснул руками будто в изумлении, отчего простыня соскользнула на пол, фрейлины тоненько взвизгнули, а затем выбежали в коридор, – воспользовался колдовством и в этом случае? Может, он наслал на лорда Анри хмельное заклятие? Беднягу выворачивало еще несколько часов.

– Никогда не слышала о таких заклятиях. – Аврора покачала головой. – Прекрати пугать юных дворцовых дев своими выходками.

– Во дворце у них мало шансов долго оставаться девами. К тому же мне хотелось поговорить со своей королевой без лишних ушей. Объясни мне, скорбному умом дураку, как твоей Шерези все это удается?

– Что именно? Победить здоровяка Туреня?

– Не только это. Список побед нашего Цветочка поверженным Анри не исчерпывается. Туда же можешь записать Гэбриела ван Хорна, чью даму сердца Шерези совратил сегодня ночью. Ты вообще уверена, что он женщина?

Аврора расхохоталась:

– Как?

– Вот и я спрашиваю – как? Мне донесли… Кстати, мне пришлось принимать донесения о твоем Шерези почти до рассвета, и, как только удалось смежить веки, ты разбудила меня самым беспардонным образом.

– Сочтемся, шут! – Она щелкнула его по носу. – Продолжай!

– Одна маленькая птичка нашептала мне, что дорогая куртизанка Моник, одаривающая своими ласками лишь самых богатых и титулованных дворян твоего королевства и предпочитающая в последнее время всем им юного ван Хорна, сегодня ночью разделила ложе с графом Шерези. То есть что именно и как происходило на этом самом ложе, моей птичке рассмотреть не удалось, но…

– Она потрясающая.

– Кто? Моник? Тут я должен с тобой согласиться.

– Не увиливай, шут. Моя… нет, мой Шерези – потрясающий. И помни о своем обещании обучать его.

– Если его не вызовет на дуэль Гэбриел ван Хорн и…

– Ван Хорн хороший боец?

– А этого никто не знает. Повадками он напоминает обычного папенькиного сынка, избалованного и апатичного, но что-то мне подсказывает, что сын канцлера не так-то прост.

– О, да у тебя тоже появились любимчики?

– Мне будет это дозволено?

– Наслаждайся, – Аврора милостиво взмахнула рукой, – но не оставляй моего Цветочка. Какое милое прозвище.

– Это я его придумал, – похвастался шут. – Кстати, ты знаешь, что мы будем делать с двумя сотнями половозрелых гуляк, которые, наверное, уже начинают собираться на утреннее построение? Я был слишком занят добычей денег, чтоб организовывать их досуг.

– У них не будет досуга. Для начала мы нагрузим их учебой и тренировками. Профессора всех свободных дисциплин Ардерского университета займутся их умами, а тела поступят в полное распоряжение лучших ратников. Сегодня мы займемся обустройством новых обитателей дворца, а завтра…

– Ты представляешь, во сколько нам обойдется наем университетской профессуры?

– Представляю. – Королева сложила пальцы в колечко. – В абсолютный арифметический ноль, мой дорогой. Ректор любезно согласился нам помочь из любви к науке.

– А ратники?

– Лорд-коннетабль заинтересован в обучении юношей не меньше нашего.

Мармадюк опустил голову и молча стал одеваться.

– Ты чем-то обеспокоен? – спросила Аврора. – Или недоволен?

– Я обижен. – В тоне шута звучало раздражение. – Ты делала все в обход меня, не советуясь, не поставив в известность. Конечно! Кто я для тебя? Всего лишь один из слуг, один из многих. Придворный дурак. Шут!

Королева приблизилась, опустила руки на плечи Мармадюка, заглянула в его карие глаза, в которых читалось настоящее страдание.

– Ты – мой друг. Единственный в этом мире. Ты в моем сердце, в моем разуме и в моих мыслях. Только на тебя я могу положиться без тени сомнения. Если есть что-то, чего ты обо мне не знаешь, это не важно. Ты веришь мне?

– Разве у меня есть выбор? – Мармадюк обнял ее с сыновней нежностью. – Моя верность тебе гарантирована пожизненно, ты знаешь.

– Мне нравится думать, что ты был бы мне верен, даже будь у тебя выбор.

– Иногда я думаю так же, моя королева.

Они стояли обнявшись, косые солнечные лучи золотили гобеленовую обивку стен, разоренную постель, путались в волосах, смолянисто-черных и рыжих. В объятии этом не было и тени страсти, так могли бы обниматься брат и сестра, или дитя с родителем, или два бесконечно одиноких человека.