Глава 2

Граф, которого нет

Разбитые в запущенном замковом парке шатры были расставлены со всей возможной тщательностью. Ветер развевал тканые штандарты с золочеными гербами, видимо свежесочиненными самим хозяином великолепия. Господин Фроше титула не просто хотел, он его вожделел, желал более всего на свете.

Я прошла за маменькой к центральному шатру, приняла у виночерпия наполненный бокал и внутренне поежилась. Доверие родительницы к моим умственным способностям конечно же льстило, но, святые бубенцы, о речи, которую должен был произнести граф, я ранее осведомлена не была! Не готовили меня к этому – ни жизнь, ни маменька, которая сейчас стояла по правую руку от своего кузена и несколько нервно подхихикивала его шуткам. Судя по всему, леди Шерези почуяла, что господин Фроше что-то задумал. За то время, что мы не виделись, то есть за те прекрасные пять лет, которые я своего дядюшку не лицезрела, он еще раздался в талии, обзаведясь круглым брюшком, и отрастил бакенбарды, кои спускались на его мощную грудь завитыми локонами. По другую руку господина Фроше расположилась, видимо, супруга, чей эннен был такой невообразимой высоты, что голова достойной матроны шаталась из стороны в сторону под его весом, а также стайка дочерей, хихикающая и перешептывающаяся. Та дева, чью руку я так неосмотрительно облобызала, эту самую руку держала на весу, будто опасаясь смахнуть след моего поцелуя. Чего я вообще целоваться полезла? Кажется, в аристократической среде такие проявления родственных чувств не приняты.

Я тряхнула головой. Думай, Басти, не время созерцать. Если сейчас ты потеряешь время, показав свою беспомощность, дядюшка перехватит инициативу. Он-то точно готовился, приветственные речи заучивал. Он же не просто так сюда явился, не на графа взглянуть, а свои интересы соблюсти. Он явно надеется на брак – мой и одной из своих толстушек-дочерей, это его шанс на титул, пусть так – опосредованно.

Я многозначительно откашлялась и, широко поведя рукой с бокалом, поклонилась присутствующим. Шепотки смолкли.

– Граф Шерези рад приветствовать вас всех на своем празднестве! – Я почти кричала. – На празднике своего совершеннолетия. Мне восемнадцать, я вошел в тот прекрасный возраст, когда смогу исполнять свои обязанности владетеля Шерези с должным вниманием и тщанием.

– И пользуясь случаем, – господин Фроше тоже орал, ухватив ладошку Клозетты, – мы хотели бы объявить о чувствах, которые поселились в сердце молодого аристократа!

Вскрик маменьки потонул в аплодисментах. Дядюшка пошел ва-банк, и Шерези оказались к этому не готовы. Сей момент мне вручат потную ручку Клозетты и объявят обручение. Леди Шерези собиралась упасть в обморок, но, кажется, окружающих это волновало мало, лишь госпожа Фроше переместилась, прикрывая обмякшую фигурку невестки.

– Однако, – перебила я дядюшку, – первый тост я хочу поднять не за себя, а за свою прекрасную леди, за достойнейшую из женщин, чей образ поселился в сердце моем до последнего моего вздоха…

Родственники замерли, передумавшая лишаться чувств маменька отпихнула локтем госпожу Фроше и внимала моим словам. Клозетта, не веря своему счастью, глубоко дышала, дядюшка даже отпустил ее руку, глядя на меня с веселым недоумением.

Я подняла бокал над головой:

– За мою прекрасную леди, за королеву ардерскую Аврору! Пьем до дна!

Вино было хорошим, наверное, потому, что вкуса я не почувствовала, опрокинув в себя содержимое бокала. Присутствующие моему примеру последовали, поскольку игнорировать такой тост было невозможно.

– Спящий, храни королеву!

Я отбросила бокал и схватилась за эфес меча:

– А теперь, когда я открыл вам свое сердце, спешу сообщить, что прекрасная леди призывает графа ко двору и в ближайшие несколько дней я покину Шерези, чтоб служить своей королеве в столице.

– Как же ваше здоровье, граф? – переждав аплодисменты, спросил дядюшка.

– Слава Спящему, – я свела руки перед грудью в молитвенном жесте, – меня постигло чудесное исцеление!

– Слава Спящему, – зажурчали в толпе шепотки. – Слава Ардере. Слава, слава, слава…

У меня в голове шумело от вина и от гордости. Эту партию я выиграла, в наступившем угаре отчизнолюбия любые попытки обручить графа с кузиной одобрения народа не встретят. Родственники уберутся восвояси, может, через некоторое время, например на мое девятнадцатилетие, они предпримут еще одну попытку, но через год граф опять может заболеть, или удалиться на Авалон, или…

– Туше, – приблизившаяся матушка сжала мое плечо, – прекрасный ход.

– Вы знали, что дядюшка стремится породниться с нами?

– Даже не догадывалась. – Леди Шерези усмехнулась. – Кузен настаивал, что нам с ним надо обсудить ваше будущее, но я считала, что, по крайней мере, до беседы он ничего не будет предпринимать.

– Что теперь? Вы поддержите желание отпрыска отправиться в столицу?

– Всенепременно. Я составлю несколько рекомендательных писем, которые конечно же будут показаны господину Фроше. – Матушка воровато обернулась, не подслушивает ли кто. – Знаешь, отпрыск, если бы ты действительно был мужчиной, я бы отпустила тебя с легким сердцем. С твоими способностями к интригам ты далеко бы пошел!

Похвала родительницы меня окрылила. Действительно, если бы я была мужчиной, сколько бы полезного я смогла бы сделать для родного Шерези. Я бы достигла положения при дворе, заключила выгодный брак, нашла денег для обустройства замка, наполнила бы его жизнью.

Матушка удалилась, ко мне подошла группка зажиточных крестьян-арендаторов, с которыми я перекинулась парой слов. Их проблемы, в отличие от аристократических обычаев, были мне хорошо известны, и каждому я нашла что сказать. Между тем толпа потихоньку расползалась по территории парка, потянулась в деревню и далее – в поля, на которых стояли накрытые столы, простые деревенские, но вполне приличные. Дудки и барабаны неистовствовали уже там, где взметнувшееся к нему пламя костров обозначало начало другого праздника.

Граф оказался фигурой вполне популярной. Через несколько минут меня увлекла небольшая группка молодежи, наследников мелкопоместных соседских дворянчиков, коих господин Фроше пригласил от моего имени на праздник. Ну пригласил и пригласил. Хорошо еще не мне за эти увеселения платить придется. Я прикинула размеры дядюшкиных трат и даже ощутила легкий укол сожаления оттого, что не смогу жениться на столь состоятельной Клозетте. Однако по плану моему графу не мешало бы уже и раствориться без остатка в праздничной толпе с тем, чтобы более в замке ближайший год не появляться. Роль свою Бастиан Мартере Шерези исполнил, а безродной приживалке Бастиане хотелось и потанцевать у костров, и опрокинуть бокальчик-другой прошлогоднего местного вина, и поцеловаться с Пьером в каком-нибудь укромном закутке. Не то чтобы последнее меня особо влекло, но порядок есть порядок, положено на празднике сенокоса залиться хмельным и отдаться страсти – извольте. Бедняжка Пьер, к сожалению, сегодня я труляля ему предложить не смогу, но вот зимой… Стоп. Какая зима? Через год мне девятнадцать, опять явится семейство Фроше, и опять придется им предъявлять графа. А как я его изображу, если девичество мое не при мне уже будет? Фата Илоретта четко сказала, что колдовство сработает только на девственнице. Это что же получается, мне до последнего часа теперь воздерживаться?! А может, ну его – графа? Пусть, например, почивает с миром в родовом склепе, отправившись в чертоги Спящего духовной своей сущностью? Нет, не получится. Тогда мы вернемся к тому, с чего начинали, а господин Фроше овладеет титулом напрямую, без сложных матримониальных действий.

Я заскрипела зубами, не забывая принимать участие в дурачествах. Дворянчики, мои спутники, были уже здорово навеселе, и группа наша продвигалась к кострам, горланя песни самого фривольного содержания. Не оставались без внимания и все встреченные крестьянки. С девушками простого звания церемониться особо не полагалось, поэтому каждая пейзанка одаривалась сальным комплиментом, шлепком пониже спины, а если не успевала ретироваться, и слюнявым поцелуем. Мне даже несколько раз пришлось спасать своих подданных от насильственных действий, когда криком или тычком в дворянскую грудь, а когда и угрожающим полуобнажением фамильного меча. Титул и звание владетеля мне это позволяли. По крайней мере, никто из моих новых приятелей проверить остроту клинка Шерези не спешил и на поединок не нарывался.

– Спасите нас, милорд, – пискнула очередная жертва, в которой я узнала Мари, дочь мельника и свою ближайшую подругу.

Девушка меня в новом облике не раскусила, чему я вполне обрадовалась. Схватив Мари за руку и задвинув за спину, я шепнула:

– Будь рядом, – и грудью выступила на ее защиту.

Через полчаса количество девушек за спиной графа Шерези увеличилось многократно. Все правильно, Шерези – местечко тишайшее и приличное, к нашествию аристократических хлыщей не готовое. Наши девы, может, и не столь добродетельны, как хотят иногда казаться, но уж точно не гулящие.

В какой-то момент я поняла, что уже не направляю движение группы подопечных, а они увлекают меня в сторону, к амбару, стоящему на отшибе.

Крыша строения была худой, сквозь щели в кровле проникал свет обеих лун, поэтому, когда мы вошли внутрь, я видела всю тревогу на девичьих лицах.

– Милорд, – решительно проговорила Мари, – прикажите своим гостям не щипать нас за задницы!

Я прислонилась спиной к какому-то тюку, стоящему у стены, и криво улыбнулась.

– С каких пор крестьянки смеют указывать дворянам?

– Мы ваши подданные, милорд, – девушка бухнулась на колени, – и все наши задницы в вашем полном распоряжении! Но чужаки…

Остальные пейзанки перешептывались, явно не одобряя наглость товарки, но разделяя мысли, ею высказанные. Затем, будто следуя только им ведомому сигналу, все они опустились на колени, сложив перед грудью руки в молитвенном жесте, указательными пальцами вниз.

Я поморщилась. Ну что я на самом деле могу? Только водить за собою весь этот курятник на манер породистого петуха, не позволяя другим петушкам топтать своих куриц. Приказать гостям? А как же дворянская честь? А если среди хлыщей окажется некто посмелее или получше владеющий мечом? Драться с ними прикажете? Тем более что, кроме титула, мне и опереться-то не на что. Ведь что есть Шерези? Всего лишь захудалый замок. Я слышала краем уха, как среди гостей отпускались шуточки о бедности здешних владетелей.

Тюк за спиной поехал в сторону, я оттолкнулась рукой, чтобы не упасть, в воздух взметнулось облачко какой-то субстанции, я чихнула от резкого запаха, глаза обожгло.

– Что это такое?

Мари подняла опущенную голову:

– Жгучий перец?

– Откуда?

– Так ваша матушка, милорд, леди Шерези несколько лет назад велела его всем выращивать для малихабарского эпического полотна. Хотя нет, вы, наверное, не помните, вы тогда как раз в путешествии были… Ваша служанка Басти знать должна.

Я кивнула, изображая заинтересованность. Помнила я полотно малихабарское, мне ради него в синей краске голышом позировать приходилось от зари до зари. А помост, на котором я синекожую деву изображала, кручеными ярко-алыми стручками декорирован был. Я еще думала тогда, что вот матушка закончит, я весь этот перец высушу, помелю, на кухню приспособлю. Только он несъедобный оказался. Яркий, нарядный, но в пищу непригодный. Не Малихабар у нас ни разу, чтобы экзотические овощи правильно росли. Когда маменька закончила, я весь перец в мешковину собрала и велела в дальнем амбаре поместить, надеясь, что со временем придумаю ему применение, да и забыла. А он же теперь высох до трухлявости, но жгучих своих качеств не лишился.

Я протерла слезящиеся глаза рукавом. Святые бубенцы, какая бессмысленная вещь этот ваш перец!

Все это время пейзанки с опущенными головами стояли на коленях. Эти тут еще, униженные и оскорбленные! Неужели так сложно своего владетеля в дрязги не впутывать? Тем более что день рождения у владетеля сегодня. Ну отомстили бы обидчикам втихую, те бы мне пожаловались, а уж я бы это без внимания оставила. Граф Шерези это может – ничего не делать.

Мысль о невинной мести как-то очень неплохо себя в моей голове чувствовала, даже, кажется, подмигивала, если у мыслей есть глаза.

– Поднимитесь, – велела я подданным. – Граф Шерези научит вас, как избежать насилия, но для этого тебе, – я кивнула Мари, – придется пожертвовать своими нижними юбками.

Девушки зашушукались, несмело поднимаясь, Мари белье в жертву приносить не собиралась, о чем и сообщила громким шепотом. Так бы и врезала ей, никакого пиетета к аристократии, много я им воли дала. Вот велю сейчас эти самые ее неприкосновенные юбки задрать да выпороть по мягкому месту!

Планы я свои озвучила вовсе не шепотом, а громко, еще и угрожающе поигрывая эфесом меча. Мари упорствовала, но товарки ее, более почтительные, а также опасавшиеся, что эксцентричный граф покусится на их юбки, мельничью дочку скрутили и разоблачили в мгновение ока.

– Что делать дальше, милорд? – спросила одна из девушек, запыхавшись.

Я обвела побоище торжествующим взглядом и поделилась с присутствующими своими планами. Наградой мне послужил восторженный визг и аплодисменты, сменившиеся треском разрываемой ткани. Через полчаса каждый воин девичьей армии Шерези был вооружен минимум одним узелком со жгучим перцем.

– При непосредственной опасности бросайте сразу в глаза, – напутствовала я, – но, если чуете, что убежать сразу после броска не получится, проявите притворную мягкость и кротость, а затем…

Окончание моей речи потонуло в хохоте.

Девушки ушли вершить правосудие. Я слегка оглохла от наступившей тишины, отодвинула носком сапога остатки мешковины на полу, потянулась, лениво размышляя, что неплохо бы теперь пробраться в замок и возлечь на графское ложе. Возвращаться на праздник не хотелось. Мари мне завтра сама все расскажет во всех подробностях. Ну то есть не мне, а своей подруге Басти. Жаль, конечно, что ни напиться, ни поцеловаться я так и не успела, но я рассудила, что поцелуи от меня никуда не денутся, а надраться я могу в любой момент. Граф я или не граф, в конце концов?

До слуха моего донеслось какое-то шебуршение, я прищурилась. У дальней стены амбара была свалена скошенная еще в прошлом году трава, из тех, которые в пищу животным непригодны, зато хороши в утеплении худых стен и кровель. Копна явственно шевелилась, я разобрала тонкий девичий голосок и ленивый бас мужчины:

– Нет никого, все ушли.

Оказывается, я со своим воинством помешала заняться труляля влюбленной паре? На цыпочках я пошла к двери, решив оставить их наедине.

– А как же Басти? – протянула девушка, уже не таясь. – Ты столько лет ее ждешь.

– Значит, не дождался. Да и ты гораздо милее, красавица. Она – чернушка, а ты – сдобный пирожок.

Тут я узнала голос, принадлежащий кузнецу Пьеру, а когда парень сделал нечто, отчего копна вздрогнула и покосилась, а партнерша его радостно взвизгнула, опознала и девушку. Сюзетт – моя вторая ближайшая подруга и наперсница.

– Сюзетт! – застонал Пьер, подтверждая мою догадку.

– О, Пьер, – вторила ему предательница.

Сомнений не оставалось. Быстро подбежав к копне, я выхватила клинок и стала ворошить им траву. Клочья полетели во все стороны. За копной, у самой стены, на рогожке обнаружились влюбленные. Сюзетт, увидевшая меня первой, завизжала, уже не от страсти, столкнула с себя обнаженное тело любовника и ринулась к двери. Девушка была абсолютно голой, ее платье, покромсанное моим клинком, валялось по всему амбару в виде лоскутков. Поэтому, пробегая мимо меня, изменщица схватила с пола мешковину и, закутавшись в нее, выскользнула за дверь. Пьер стоял передо мною покачиваясь:

– Простите меня, милорд.

Милорд? То есть в измене каяться мы не намерены? Я ему, можно сказать, все сердце отдала, девичью честь пообещала, а он свои бубенцы в штанах не удержал?

– Мерзавец! – Я хлестнула его по ягодицам широкой стороной клинка.

Кузнец не попытался защититься, но на лице его читалось удивление.

Стоп, Басти, успокойся. Ты же не собираешься сейчас во всем ему признаваться? Не собираешься пояс свой снять, чтобы до Пьера дошло, перед кем он тут голым задом сверкает? Он же не понимает даже, чем твой гнев аристократический вызван.

Я опустила клинок в ножны, тяжело дыша:

– Этот амбар, мерзавец, принадлежит твоему господину, графу Шерези. Впредь не смей удовлетворять свои животные потребности в моей собственности.

Я развернулась на каблуках. Объяснение так себе, если честно, графский гнев и причина его вызвавшая несоизмеримы. Но Пьер же тупица, ему должно хватить.

Я хлопнула амбарной дверью, отчего хлипкое строение чуть не рухнуло, и поборола кровожадное желание устроить поджог, предварительно завалив выход бревнами. Злость не находила выхода. Было очень обидно. Я как-то уже привыкла, что у меня есть парень и две подруги. Нет, я, конечно, не надеялась, что Пьер мне абсолютно верен. Но одно дело догадываться, а другое – застукать его на горячем. И с кем? Мы же с Сюзетт почти сестры были, мы же клялись друг у друга кавалеров не отбивать.

Я шла через поле к замку, огибая нетрезвых гуляющих и рассеянно кивая в ответ на приветствия.

С Сюзетт у меня кончено. Не знаю еще, под каким соусом я с ней раздружусь, но точно доверять ей больше не буду. Мерзавка, предательница, кокотка!

Встреченная группка девушек радостно меня окружила:

– Все как вы и говорили, милорд. Горсть жгучего перца в штанах остужает пыл любого аристократа.

Я обвела взглядом толпу. Воинство мое, не ожидая наступления, уже вовсю атаковало. То тут, то там нежная и податливая шерезийская пейзанка отводила в сторонку кавалера, уже на ходу пытаясь развязать его гульфик. Что ж, я не могла их за это винить.

– А вы видали Сюзетт? – донесся веселый возглас откуда-то сбоку. – Пронеслась как фахан от святого слова, ругаясь и почесываясь. Говорят, что она побежала к деревенскому пруду.

– Надеюсь, ее достало проклятие какой-нибудь доброй девушки. Пусть отольются разлучнице наши слезы.

– Я хочу на это посмотреть, – сказала красотка, стоявшая справа от меня.

И пейзанки, улюлюкая и смеясь, побежали прочь, вожделея зрелищ.

Разлучница. Ну да, Сюзетт любила парней у деревенских девиц поотбивать. Только вот меня это, пока непосредственно самой не коснулось, и волновало мало. Смотреть на то, как бывшая подруга остужает в мутной водице обожженные перцем телеса, не хотелось. Вообще ничего не хотелось. И злость ушла, как будто и не было ее. Подумаешь Пьер, найду себе таких Пьеров еще с десяток и подруг других заведу. Впрочем, все равно это пустое. Пройдет еще пара лет, ну хорошо, десятка полтора, моя юная свежесть сменится дородностью. День за днем я буду заниматься хозяйством, общаться с местными кумушками, которым с каждым годом мне все труднее и труднее будет объяснить свое одиночество. Подруги выйдут замуж, нарожают детишек, а я…

Хорошо, что ардерские мужчины не плачут, мой всхлип походил скорее на предсмертный хрип. Я не владетель этого замка, а заложник, пожизненный и без права освобождения.

Встречный дворянчик полез обниматься, заверяя в любви и верности, я оттолкнула его и почти побежала к замку. Домой, под защиту стен Шерези. Мне надоело быть мужчиной. Я хочу забраться под одеяло, снять волшебный пояс и порыдать над длинной бесполезной жизнью, которая у меня впереди.

На кухне хлопотала Магда, я прошмыгнула мимо нее бесшумной тенью. Искушение не прятаться в спальне, а поплакать на теплом кухаркином плече могло сыграть со мной злую шутку. К тому же служанка была не одна, за столом уютно устроился давешний менестрель Станислас. Судя по тому, что доремарский владетель не почесывал поминутно промежность, а держал руки на столешнице, рядом с верной мандолиной, пейзанской мести ему удалось избежать.

В спальне я бросилась на постель, прямо поверх валяющейся на ней одежды. Все, я в домике. И с места не сдвинусь, даже если Спящий проснется, о чем непрестанно твердят бродячие прорицатели. Пусть мир катится в тартарары, мне до него и дела нет.

Из-за двери донесся нежный струнный перебор, затем глубокий мужской голос пропел вступление старинной эпической баллады.

А впрочем, с чего это я слезами умываюсь? Ну не будет у меня мужа-увальня и десятка сопливых отпрысков. Подумаешь, беда какая. Зато стройную фигуру до старости сохраню. Для нас, моделей великих живописцев, хорошая фигура сравнима с ремесленным инструментом. Маменька моя будет спокойна и счастлива, владения продолжат хиреть, но с этим уж я сделать ничего не смогу, пусть следующий граф с этим разбирается, когда его время придет. И еще, если по существу, – смысл жизни в самой жизни, а уж улучшить этот процесс мне вполне по силам. Я же не училась ничему толком, хотя читать и писать умела. Может, если я займусь постижением каких-нибудь наук, кроме тонкостей позирования и домашнего хозяйства, получится привнести в свое существование больше удовольствия?

Я почти задремала и не заметила, когда струнная мелодия смолкла. Разбудил меня топот у двери спальни.

Я вскочила с постели и распахнула дверь. На пороге стоял Станислас с инструментом наперевес.

– Вы позволите, граф? – Он прижал к груди мандолину. – Станислас Шарль Доре, наследник Доремара. Милейшая Магда оставила меня без защиты, призванная вашей матушкой.

– Защиты? – Полностью не проснувшись, соображала я с трудом.

Очи менестреля заволокло влагой.

– Ваши пейзанки, милорд, не дают мне проходу, я уже отчаялся скрыться от них.

Я посторонилась, приглашая гостя в комнату:

– Видимо, виной тому ваши таланты менестреля?

– Тогда зачем каждая из них пытается залезть мне в штаны?

Возмущенный юноша прошествовал в спальню, уселся на краешек кровати и водрузил на колени мандолину. Я покачала головой. Кажется, мое воинство несколько увлеклось праведной местью и теперь наказывает всех подряд. Меня посетило нечто вроде осознания ответственности за происходящее. Станислас шмыгнул носом. Что ж, придется его спасти вторично.

– Я пытался разыскать девушку, Мари Сюзетт, – пожаловался менестрель, когда понял, что гнать его прочь не будут. – И, представьте, познакомился с двумя Мари и пятком Сюзетт, и каждая из них, каждая… – Он смолк, будто не в силах справиться с чувствами.

«Экий размазня», – подумала я, а вслух спросила:

– И для чего же вы разыскивали таинственную Мари Сюзетт?

– Поблагодарить. Эта милая девушка спасла меня от участи, что страшнее смерти…

Мандолина в его руках ожила, и слух мой усладили два первых куплета баллады, которая очень скоро стала популярной. Таким он мне даже нравился. Не шмыгал носом, не стенал, не озирался боязливо.

– Вы путешествуете в столицу? – спросила я, когда менестрель признался, что дальше он еще не сочинил.

– Да, госпожа наша Аврора призывает ко двору… А впрочем, вы об этом осведомлены. Когда я услышал вашу речь, граф, подумал, что могу предложить вам себя в качестве спутника. Меня сопровождает небольшой конный отряд, и я…

Если бы я действительно собиралась покорять столицу, предложение доремарского наследника было бы весьма кстати. Шерези не могут себе позволить конного отряда, да и пешего не могут, а путешествие могло бы занять дней пять, столичный замок Ардер располагался в глубине материка, если верить картам, в четырехстах лье от нашей провинции.

Я велеречиво поблагодарила Станисласа, а затем, так и не дав четкого ответа, сменила тему:

– Вас влечет стезя царедворца или вы, как и я, отдали свое сердце прекрасной Авроре?

– О да, она моя дама. – Менестрель благоговейно закатил глаза. – Она дама сердца каждого благородного мужа нашего королевства!

«Но ради фаты Илоретты ей пришлось потесниться», – проказливо подумала я. К слову, ирония моя был слегка несправедлива. Для рыцаря наличие самой главной женщины в жизни, путеводной звезды и далее по тексту (все же баллад я наслушалась сегодня преизрядно) не перечеркивало возможности легких интрижек. Ведь куртуазная любовь, она всегда безответна, а природа мужская требует кроме нектара и мяса с хлебом, если можно так выразиться.

– Вы рыцарь, милорд? – спросила я.

– Пока нет, – тряхнул он каштановыми кудрями, – но, надеюсь, моя верность будет в скором времени вознаграждена. Ее величество собирается возродить институт королевских миньонов, упраздненный Филиппом Кровавым более ста лет назад, а близость к венценосной особе подразумевает рыцарское звание.

О значении слова «миньон» я могла только догадываться, но решила свою неосведомленность не обнажать. Наверное, это что-то вроде личной охраны. Вот только непонятно, каким образом эту роль собирается исполнять субтильный трусоватый менестрель. Скорее всего, его благородный отец отправил отпрыска в столицу с надеждой, что там из этого тепличного одуванчика выкуют настоящего мужчину.

Гость мой между тем ерзал и бросал осторожные взгляды по сторонам.

– Что вас тревожит?

– Необходимость воспользоваться местами уединения, – полушепотом поведал он, покраснев как юная дева. – Не будет ли оскорбительным с моей стороны просить вас, граф, о сопровождении? Боюсь, что как только я окажусь на дворе…

Я расхохоталась, представив, как отгоняю хворостиной своих пейзанок от справляющего нужду менестреля, и повела рукой в сторону личного клозета.

– Вам не придется подвергать испытаниям свою невинность.

Станислас скрылся за дверью, наконец расставшись со своим инструментом, и я, пользуясь моментом, схватила мандолину. Музицировать я умела не великолепно, но вполне сносно. Зимы в Шерези долгие и морозные, темнеет рано, поэтому у нас в обычае было собираться всеми домочадцами в самой крошечной комнате с камином и при свете его предаваться немудреным деревенским развлечениям, как то: чтение вслух или исполнение баллад. Мои пальцы пробежались про струнам. Эффектом я осталась недовольна, все же мужские конечности менее к этому приспособлены. Подкрутив колки и откашлявшись, я собиралась попытаться исполнить обычную шерезийскую песенку, но дверь комнаты раскрылась от толчка и на пороге воздвиглась Клозетта с распущенными волосами, щечками, чей яркий румянец свидетельствовал о недавних возлияниях кузины, и горящими глазками, закутанная в бархатный плащ с меховой опушкой.

Я вскочила и поклонилась. Дева молча вошла, закрыла за собой дверь, опустила засов, затем, решительно обернувшись ко мне, дернула завязки плаща. Бархат медленно сполз с плеч, обнаженных пухлых плеч. Святые бубенцы! Кузина явилась в мою спальню голышом!

– Что происходит? – спросила я, предательски пустив петуха. – Вы в своем уме?

– В своем, – заверила дева, уставившись мне пониже пояса, точнехонько в коко-де-мер.

Я прикрылась мандолиной:

– Немедленно оденьтесь!

– Я сейчас заору, – сахарно продолжила Клозетта. – Под вашими окнами, я знаю, сейчас прогуливается около десятка гостей. Они прибегут на мой крик, выбьют дверь, сокрушив засов. А вы предусмотрительны, граф. Запереть наше гнездышко прежде, чем предаться страсти со мною, – это предусмотрительно.

– То, что вы задумали, – непристойно, – сказала я жалобно, понимая, что попала в непростую ситуацию.

Голая кузина – это уже даже не обручение, а немедленный брак со всеми вытекающими последствиями. Мне попросту никто не поверит, если я попытаюсь оправдаться. Приличные девы сами к кузенам не приходят, это всем известно.

– А мне плевать. – Дева придвинулась, дохнув мне в лицо крепким букетом вина, эля и бормотухи, которую настаивали на травах шерезийские кумушки. – Поэтому, муженек, вспомните, что вы мужчина, и исполните свои обязанности.

Я подумала, что сейчас сама заору, атакованная Клозеттой, и попятилась к ложу.

– Я заведу в Шерези свои порядки. – Дева восприняла мой маневр как капитуляцию. – Батюшка дает неплохое приданое, я смогу отстроить замок в соответствии со своим вкусом. Здесь перестанет вонять как на конюшне, а леди Шерези отправится в монастырь Светлейшей Алистер. Жизнь наша будет прекрасна.

Груди кузины колыхались, когда она неторопливо подходила ко мне.

Спасение пришло неожиданно. Атака настолько меня фраппировала, что я абсолютно забыла о менестреле, уединившемся в месте, название которого было созвучно с именем кузины.

– Граф!

– Туше, – пробормотала я в сторону, затем громче обратилась к Станисласу: – Не были бы вы столь любезны, мой дорогой друг, подойти к окну и поприветствовать гуляющих под ним господ?

Отодвинув плечом посрамленную Клозетту, я тоже перегнулась через подоконник и, плечом к плечу с наследником Доремара, прокричала:

– Добрый вечер, любезные гости!

Когда я обернулась от окна, кузина уже стояла закутанная в плащ.

– Не думаю, что, если уединение ваше в комнате с двумя мужчинами раскроется, вам хоть когда-нибудь удастся выйти замуж даже за последнего козопаса, – сказала я ей не без злорадства. – Так что отпирайте дверь, любезная родственница, и отправляйтесь к себе.

Она не возражала. Лишь глаза-щелочки гневно сверкали. Клозетта думала, переводя взгляд с меня на Станисласа и обратно, затем фыркнула, видимо так и не додумавшись, как обратить конфуз себе на пользу, и ушла, хлопнув напоследок дверью комнаты.

– Наверное, в воздухе Шерези есть нечто такое, что вызывает в девах самые непристойные чувства, – задумчиво проговорил Станислас.

Я бухнулась на постель. Надоело! Семейство Фроше сидит у меня в печенках! Да что это за люди такие, что считают возможным добиваться желаемого любыми средствами? Не благородные, это уж точно! Да куда им вообще титул? Они его попросту недостойны. Пройдохи! Плуты! Гнев мой был настолько силен, что стало трудно дышать. Да если бы я действительно была мужчиной, я быстро поставила бы наглецов на место!

В дверь постучали, Станислас потянул за створку, за которой обнаружилась вторая моя кузина, Лизетта, в бархатном плаще с меховой опушкой.

– Ой, вы не одни, – пискнула она.

– Убирайтесь! – рявкнула я и замахнулась мандолиной. – И передайте младшей сестре, что, если она тоже надумает явиться в графскую спальню, я…

Удаляющийся дробный стук каблучков был мне ответом.

– Будем ждать третью? – по-деловому спросил Станислас, отбирая у меня инструмент.

– Я принимаю ваше предложение, Станислас Шарль Доре, – неожиданно даже для себя сказала я. – Мы отправимся ко двору вместе.

Менестрель радостно хлопнул в ладоши:

– Отправимся на рассвете, граф, с первыми лучами лорда нашего Солнце.

Приняв решение, отступать от него не следует. Об этом мне напоминает девиз рода Шерези, вышитый вязью на полотнище, что украшает стену главной залы, – «Промедлить – значит, потерять честь!»

Поэтому я занялась сборами. Лошадь у меня одна, почтенный одёр Клиш, некогда бывший неплохим рысаком, но от старости потерявший все свои стати, мог преодолеть в день около десяти лье, но это только с седоком, значит, поклажа моя должна быть легчайшей, не доставляющей дополнительных трудностей коню. Я достала из сундука холщовую суму, запихнула в нее запасные штаны, две рубахи и камзол, чем полностью ее заняла. Плевать! Все равно в эти латаные тряпки при дворе ничего, кроме смеха, не вызовут. Это хорошо еще, что сейчас не времена Филиппа Кровавого, при котором в бою использовалась тяжелая рыцарская конница, лет сто назад Клишу пришлось бы тащить на себе полный металлический доспех немалого веса и, наверное, алебарду, которую мой прадедушка, мир его праху, тоже нарек фамильной. Так. Что мне еще пригодится? Письма! Мне нужно иметь при себе послание королевы, и неплохо бы еще пару листочков, исписанных матушкиным почерком, сиречь рекомендательных писем, а также фамильный рубин Шерези, который подтвердит мою личность лучше бездушной бумаги.

Станислас не хотел оставаться в одиночестве, он опасался нашествия голых кузин или абордажной атаки через окно одетых пейзанок. Я успокоила его, как могла, испытывая немалое раздражение, велела задвинуть засов, а в крайнем случае скрыться в клозете и ждать подмоги в моем лице. Я собиралась совершить нечто вроде внутрисемейной кражи, и свидетели мне были ни к чему. Наконец, орошенная горькими менестрельскими слезами, я смогла выйти из спальни и отправиться в другое крыло, в опочивальню матушки. Замок все еще пустовал, но я тем не менее проявила немалую осторожность, памятуя, что барышень Фроше все же трое, а отделанных мехом плащей может быть и поболее. Прокравшись в родительские комнаты, я уверенно зажгла настенный светильник и, откинув крышку сундучка, в котором, как я знала, леди Шерези хранит документы, принялась там хозяйничать. Преступление заняло минуты три от силы. Шкатулка с фамильным рубином, повеление ее величества, два рекомендательных письма – все это перекочевало из сундука в рукава моего камзола и кошель, который я предусмотрительно привязала к поясу. Разогнувшись, я оглядела помещение. Все было как обычно, только у безжизненного камина на сколоченной из досок крестовине обнаружилось алое шелковое платье, обшитое золотым шнуром, рядом на табурете стоял эннен, также алый, и остроносые туфельки. Видимо, маменька подготовила себе праздничный наряд на следующий день. Мне нужно было уходить, но наряд настолько привлекал к себе, что я не удержалась, подошла, провела пальцами по витому шнуру, тронула отделку туфелек. За платьем на перекладине висели нижние юбки тончайшего шелка, а к ним чулки.

– Что ты здесь делаешь?

Появления маменьки я не ожидала, поэтому ойкнула, молниеносно отскочила от наряда, покраснела и наконец, повинилась, опустив очи долу:

– Мне нет здесь места, будущее туманно и не принесет радости никому из Шерези. Если есть хотя бы призрачный шанс, что мне удастся сделать карьеру при дворе, им нужно воспользоваться. Граф исполнит свой долг наследника.

Пауза, наступившая после признания, повисла в тишине. Трещал огонь светильника. Маменька развернулась, сняла свой головной убор и, подойдя к двери, тщательно ее заперла. Я горестно вздохнула, поняв, что о побеге могу забыть.

– С днем рождения, дорогая. – Леди Шерези повела рукой. – Я подготовила этот наряд для тебя в качестве подарка.

Я всхлипнула и бросилась в объятия матушки.

– Благодарю, о благодарю вас…

– Ты выросла красивой девочкой. – Маменька с силой сжала мои плечи. – Знаю, в том, что мы с тобой оказались в такой нелепой ситуации, в основном моя вина. Мне не следовало возлагать на тебя тяжкий груз притворства, сразу признаться во всем, но я оказалась слишком слабой. Мне не хотелось терять преимущества, которые дает владение замком и титул, но расплачиваться за мои удобства пришлось тебе, девочка моя.

Леди Шерези вытерла с моих щек слезы, помогла снять камзол, расстегнула пояс:

– Примерь, мне хочется посмотреть на тебя в женском наряде.

Я переоделась в шелковое платье, надела туфельки и, подойдя к зеркалу, спрятала свои короткие волосы под эннен.

– Великолепно. – В маменькином взгляде читалась грусть.

Она достала из пристенного шкафчика покрытую паутиной бутыль и два бокала.

– За нас, моя дорогая, за тебя и за твое блистательное будущее.

Вино было янтарного цвета и невероятной густоты, сладкое, тягучее, оно перебило соленый вкус слез и безысходности. Я подумала, что обязательно попрошу маменьку изобразить меня в этом платье, мне не нужно огромное полотно, лишь небольшая картина, на которой я смогу любоваться Бастианой – какой она могла бы стать, если бы у нее был брат, принявший титул, а с ним и обязанности перед семьей. Но озвучить это желание не удалось. Настроение леди Шерези изменилось, ушла сентиментальная грусть, уступив место деловитости.

– Каким образом ты намереваешься попасть в столицу?

– Кхм… – Пустой бокал упал на ковер. – Вы меня отпускаете?

– У меня есть выбор? – Она пожала плечами. – Благородный Станислас, которого я обнаружила в твоей опочивальне, рассказал мне об осаде барышень Фроше, которую вам удалось выдержать. Медлить недопустимо. Нам сейчас нечего противопоставить напору родственников. Отправляйся в столицу и добейся величия Шерези!

Я кивнула, хихикнула, снова кивнула.

– Поторопись, – велела матушка. – Франц уже готовит Клиша, лучше, если ты уедешь еще до рассвета. – Поняв, что быстроты действий от меня ждать не стоит, леди Шерези принялась переодевать меня обратно.

– Фата Илоретта пояснила тебе, как сохранить твою женскую сущность от людей?

– Да, раз в луну мне надо будет провести ночь без пояса и, если я ничего не путаю, в воде.

– Прекрасно. Тебе недостает рыцарского воспитания, поэтому используй любую возможность постичь мужскую суть. Лорд Доре, кажется, хороший мальчик.

– Он трус.

– Не важно, даже если тебе придется защищать его, как учитель он бесценен, в Доремаре уже много поколений готовят прекрасных воинов и куртуазных кавалеров.

– Как скажете, матушка.

– Избегай поединков, пока не сможешь изобразить сколько-нибудь достоверный бой.

– Я хитра.

– На это все мои надежды, дорогая. – Матушка глубоко вздохнула. – Помни, люди в большинстве своем существа недалекие и думающие прежде всего о себе, не оправдывайся, не лги, если тебя смогут поймать на лжи, и обязательно найди опекуна, аристократа, в тени которого сможешь быть в безопасности.

Я послушно внимала наставлениям.

– Вот еще. – Леди Шерези достала из ящика стола небольшой сверток. – Денег у тебя немного, в столице разыщи доманского купца по имени Пучелло, он с удовольствием купит у тебя несколько картин.

– Хорошо. – Я взглянула в зеркало, из которого на меня посмотрел молодцеватый граф Шерези. – Спасибо, матушка, я запомню все ваши слова.

– Ступай, я хочу побыть в одиночестве и помолиться.

Я еще раз ее обняла, а перед тем, как удалиться, прихватила с собой свою новую нижнюю юбку. Матушка не возражала, заверив, что шелковое платье дождется свою владелицу. А вот на нижнюю юбку у меня были другие планы.

Станислас меня ждал с нетерпением, поэтому без лишних слов я велела выдвигаться.

Клиш, уже под седлом, стоял на конюшне. Франц, наш садовник и конюх в одном лице, отдал нам благородное животное без возражений.

– Доброй дороги, милорд, – сказал он, передавая мне поводья.

Старый слуга о наших внутрисемейных маскарадах осведомлен не был. Ему просто велели подготовить лошадь для графа. Я поблагодарила его кивком, затем попросила:

– Передай Магде мои пожелания здоровья.

Слуга поклонился и зычно проорал:

– Наш лорд велит тебе быть поздоровее, кошелка ты старая!

Вышеозначенная кошелка выскочила из-за угла с молодецким задором:

– Будет исполнено, ваша милость!

Женщина наскоро осенила меня знамением поддержки небесных богинь, затем, покосившись на Станисласа, быстро поцеловала в щеку:

– Покажи там всем, чего стоят Шерези.

В моих руках оказался теплый полотняный сверток.

– Пирог в дорогу, – пояснила кухарка громко. – Уж не побрезгуйте, милорд.

Я взгромоздилась на Клиша, мой спутник устроился сзади, обхватив меня за талию, и мы покинули мой отчий дом.

Путь наш лежал сначала в деревню, где на постоялом дворе дожидалось наследника Доремара его сопровождение.

– Мне кажется, сейчас надо было повернуть направо, – пробормотал мне на ухо Станислас, когда мы поравнялись с мельницей.

– Ваши познания в топографии вызывают восхищение, – согласилась я и спрыгнула на землю. – Подождите, мне нужно кое-что сделать.

За мельницей протекал ручей, через который я перешла по перекинутым мосткам. В окошке мельничного домика горел свет.

– Мари, – негромко позвала я, бросив в окно горсть мелких камешков.

Подруга выглянула, охнула, исчезла из виду, чтобы через несколько мгновений выбежать ко мне во двор.

– Какая честь, милорд, – пробормотала она, запахивая на груди шаль и стремительно краснея.

– Держи. – Я протянула ей сверток с нижней юбкой.

– Милорд! – Она быстро развернула его, потерлась щекой о нежный шелк. – Чем я могу выразить свою благодарность?

Я покачала головой, а когда девица отбросила шаль и принялась стаскивать с плеч платье, даже немного испугалась. Благодарность такого рода мне уж точно не требовалась.

Издали донесся звук мандолины, это мой вежливый спутник намекал, что пора в дорогу.

– Прощай, милая.

Я быстро удалилась, подавив неуместное хихиканье. Ай да Мари, а она всегда казалась мне такой тихоней.

Через десять минут мы со Станисласом встретились с его сопровождением, а еще через полчаса покинули Шерези в составе небольшого вооруженного отряда.

Мармадюк сидел в замковом саду на скамейке, наслаждаясь вечерней прохладой и пением пташек над своей головой. Шут был по обычаю благостен и расслаблен, лишь время от времени бросая быстрые взгляды из-под опущенных век. Он кого-то ждал. Вскоре на гравийной дорожке появился мужчина – седовласый вельможа в строгом черном одеянии. Мармадюк приветливо помахал ему рукой, но подниматься со своего места не стал.

– Вечер, – проговорил мужчина, присаживаясь на скамейку.

– Какое тонкое наблюдение, – улыбнулся шут. – Не буду с вами спорить, канцлер.

Канцлеру ван Хорну было уже крепко за сорок, двигался он с расчетливым величием, говорил едва размыкая губы, будто каждое сказанное слово требует усилий, а смотрел на собеседника с явным выражением брезгливости. Мармадюку ван Хорн не нравился, впрочем, это было взаимно. Они терпели друг друга только потому, что другого выхода не было. Если канцлер формально являлся вторым лицом в Ардере, то шут им был неформально, поэтому им приходилось уживаться, даже проворачивая совместно некоторые стратегические комбинации, ведущие чаще всего к процветанию королевства.

Они немного помолчали. Встречу назначил канцлер, и Мармадюк оставлял за ним право первого хода.

– Как поживает ее величество?

– Неплохо, в чем вы, наверное, успели убедиться во время недавнего совета.

Они опять замолчали. Мармадюк никуда не торопился, он вытянул перед собой длинные ноги, скрестил руки на груди и, кажется, задремал. По крайней мере, мелодично захрапел и опустил голову на плечо собеседника. Издали их вполне можно было принять за парочку.

– Шут, – пробормотал канцлер.

– И снова в точку.

Ван Хорн поморщился и отодвинулся на край сиденья.

– Что за блажь пришла в головку нашей повелительнице? Турень намекал, что вскорости нам сообщат об организации некоего института?

– Она вам не говорила?

– Что имеется в виду?

– Ее величество желает завести при своем дворе миньонов, – ответил Мармадюк. – Видимо, она не сочла эту новость достойной быть озвученной во время совета. Она уже призвала ко двору наследников нескольких десятков дворянских фамилий. Молодые люди, свежая кровь, новые лица.

– Оборванцы. И где же она возьмет денег на свои причуды?

– Думаю, у вас, – расхохотался шут. – Всей Ардере известно, у кого здесь самая плотная кубышка.

Ван Хорн задумчиво потер бритый подбородок:

– А если я не дам?

– Тогда даст кто-нибудь другой – лорд Вальденс или Турень. Им ведь не придется объяснять, что участие в образовании нового ближнего королевского круга – дело выгодное. У каждого из этих достойных лордов есть сыновья, которые в случае, если они войдут в этот круг, смогут без особых усилий блюсти интересы родителей. Провинциальные дворянчики – это, конечно, мило, но им трудно будет тягаться со столичной молодежью.

– У меня тоже есть сын.

– Юный Гэбриел, кажется, вернулся ко двору из вашего родового замка?

Отвечать не требовалось, лорд ван Хорн не любил лишних слов.

– Я участвую, – твердо проговорил он, поднимаясь. – В казначейство будет доставлена требуемая сумма уже к завтрашнему вечеру.

Канцлер удалился не прощаясь, а Мармадюк остался на скамейке, у него здесь было назначено еще две встречи – с Вальденсом и Туренем, которым он сделает то же самое предложение. Аврора будет довольна, деньги на ее миньонов нашлись.