30

В 1651 году несчастный случай оставляет сына английского аристократа с зияющей дыркой в груди. Это позволяет медикам заглянуть внутрь его грудной клетки, чтобы понаблюдать за сердцем и даже дотянуться до него и потрогать руками.

В 1818 году врачи пытаются делать операции на открытом сердце. Хирург Наполеона, барон Доминик Жан Ларрей, выполнил первую такую операцию. Пациент умирает в течение месяца.

В 1896 году английский хирург Стивен Педжет заявляет, что операция на открытом сердце невозможна. «Никакой метод, никакое новое открытие не позволят преодолеть естественные осложнения, сопровождающие травму сердца».

В 1925 году английский хирург Генри Суттар успешно выполняет операцию на сердце молодой девушки и спасает ей жизнь. Однако медицинское сообщество высмеивает его усилия, и повторить успех ему не удается.

Сегодня сердце можно починить и даже пересадить. Тем не менее пока еще не так много можно сделать, если сердце разрывает пуля.

Он ждет ее. Ну конечно.

Хищник.

Неужели она всерьез думала, что он навсегда оставит ее в покое?

Он ждет своего часа, как и Сет Греггори. Она повеселилась всласть, устроила себе маленький праздник, оторвалась в Городе ветров, но между Иллинойсом и Питтсбургом тянутся долгие мили сельских дорог. На стапятидесятичетырехмильном отрезке от Чикаго до Форт-Уэйна, что в штате Индиана, только три больших города, а двести сорок миль по Огайо пролегают в основном среди пастбищ, сеновалов и кукурузных полей, где в разгаре жатва. Это двадцать четыре дня жары, крайней усталости и однообразия. Дедушке Эду приходится встречать ее через каждые пять миль, чтобы пополнить запасы воды. Каждый день, выходя на трассу, она внушает себе, что бег – это ее работа. Она опускает голову, концентрируется. Но Хищник преследует ее, как гепард преследует газель на открытых просторах саванны.

Он заставит ее смотреть. Заставит увидеть страдания, которые она причинила. Она старалась не заглядывать туда – во всяком случае, с той ночи. Впускала в себя только маленькие фрагменты жуткой картины. Мимолетные образы, вспышки памяти, никаких сюжетных линий. Никакого от и до.

Но здесь, среди этих бескрайних полей, остается только от и до. Здесь она в полном одиночестве. И слишком близка к финишу. Когда рвешься вперед, не избежать возвращения назад.

Она пытается прогнать его как можно дальше. Она слушает кассету Люка Мессенджера и другие записи, которые подарил ей Зак на выпускной. Она подсчитывает: зернохранилища, стога сена и амбары. Не беда, если она собьется со счета, важно только то, что она продолжает считать. Она держит его на расстоянии, болтая с дедушкой о всякой ерунде и обмусоливая ненужную информацию о захолустных городках; она гонит его прочь, отвечая на ободряющие сообщения от Люка и набирая номер доктора Манн. Она не подпускает его к себе долгими разговорами с Оливией о растущих не по дням, а по часам сборах на GoFundMe, о накапливающихся приглашениях посетить школы и общественные центры. Впрочем, строить планы и заглядывать дальше сентября все равно бессмысленно.

Какая нелепость. Его невозможно прогнать! Он никогда не исчезнет из ее жизни.

А вот и он. Сидит на крылечке фермерского дома на Либерти-Юнион-роуд в Скотте, что в штате Огайо.

Она зажмуривается. Похоже на тепловой удар. Она жадно пьет воду. Пытается смыть его, как грязь, из памяти. Уже август, и теперь он мерцает в солнечных лучах на Кроуфорд-Гурон-Каунти-Лайн-роуд в Огайо. Колышется в полях люцерны тауншипа Салливан.

Она видит его на кукурузном поле в нескольких милях отсюда, в тауншипе Сенека.

От тауншипа к тауншипу, она все ведет подсчеты и постукивает подушечками пальцев. Хищник не отпускает, следует за ней по пятам, потому что она все ближе и ближе к той точке на карте, где ей предстоит взойти на сцену и рассказать его историю.

Летний зной в сельской глуши убивает. Единственный шанс остаться в здравом уме и жить дальше – это обогнать Хищника. Но Хищник просто ждет. Он же чувствует себя победителем, верно? Оружие всегда помогает выиграть. Как и жестокость. Вот в чем беда.

Она в тауншипе Чиппева, в штате Пенсильвания. Пахотные земли ненадолго сменяются лесистой тропой в окружении невысоких гор – и на том спасибо. Лес куда приветливее и уютнее. Тропа похожа на ту, по которой они с Уиллом отправляются в поход после примирения. Уилл берет в дорогу свои любимые сэндвичи с арахисовым маслом и медом, чипсы и напиток gatorade. Они шагают по тропе, и они счастливы. Им едва удается дотянуть до финиша, потому что в пути столько поцелуев и столько радости.

Они снова вместе. В считаные дни они возвращаются в привычную рутину ежевечерних созвонов с пожеланием спокойной ночи и утренних эсэмэсок, только теперь все еще лучше. Все заново, но не внове, слаще после разлуки и воссоединения. Она не знает, что об этом думают Роберт и Трейси. Ей все равно. Нет, постой-ка – куда важнее то, что Уиллу все равно. Уилл идет против их желаний, и это говорит о чем-то, о чем-то очень значимом.

– Ты уверена? – спрашивает Кэт. – Он заставил тебя столько страдать.

– Абсолютно уверена.

Все будто по-прежнему, но в то же время иначе, и эта новизна рождает сплошь приятные ощущения. Как и его руки. И его смех, и пассажирское сиденье его автомобиля, и его любимая толстовка с давно потерянным при стирке шнурком.

– Ты выглядишь счастливой, – говорит за обедом Хищник. Она слышит в этом вопрос.

– В самом деле?

– Очень счастливой.

Видимо, какое-то чутье подсказывает ей, что опасно рассказывать ему про Уилла, и она помалкивает.

– А есть из-за чего убиваться?

– Хм… – Что означает: я могу назвать кучу причин.

А спустя несколько недель после того, как он появился в ее доме, Уилл приезжает за ней в школу. Это пятница, уроки заканчиваются рано, и у нее отгул на работе и волонтерской службе. День солнечный и теплый, и они собираются поехать на озеро Гринлейк искупаться, а потом на ужин в «Серафину», настоящий ресторан. Одним словом, свидание.

Уилл ждет ее во дворе школы. О чем-то беседует с Джеффом Грэмом. Многие друзья Аннабель тоже подружились с Уиллом и рады его видеть.

Рады его видеть… О боже, сколько же счастливых воспоминаний вызывает эта лесная тропа в пенсильванской Чиппеве. И Уилл стоит перед глазами, в шортах и футболке.

– Ладно, увидимся, – говорит Джефф, потому что совершенно очевидно, что внимание Уилла переключается на другой объект, как только Аннабель выходит из дверей школы. Она бежит к нему, и он подхватывает ее на руки. Она болтает ногами в воздухе. Это выглядит глупо, как в приторном подростковом кино, но кому какое дело? Она целует его.

Они целуются и целуются, и наконец он опускает ее на землю. Но стоит ей коснуться ногами земли и распахнуть счастливые глаза, как она видит его: Хищника. Он стоит у дверей спортзала. И пристально смотрит на них.

Аннабель чувствует болезненный укол вины прямо в сердце. Вины и… чего-то еще? Неловкости? Смутной тревоги?

– Давай сваливать отсюда, – говорит Уилл.

* * *

Аннабель встречается с дедушкой в маленьком городке Бивер-Фоллс в штате Пенсильвания. Лесная тропа выходит на двухполосное шоссе с пугающе узкой обочиной. Наконец она спускается в долину, где на больших земельных участках стоят дома. Ее внимание привлекает молодая женщина, которая на ходу болтает по телефону, зажимая трубку между плечом и ухом. Женщина достает почту из почтового ящика у дороги.

Хищник не отпускает – что она говорила? Он не отпускает ее сейчас точно так же, как не отпускал тогда. Это Аннабель вынимает почту из ящика. Выбегая из дома в шортах, майке и шлепанцах. В стопке почты она замечает конверт. Это от Хищника. Она открывает конверт прямо там, у ворот, потому что он неестественно толстый. Настолько толстый, что удивительно, как туда вообще впихнули то, что там лежит.

Когда она вытаскивает содержимое, ей становится не по себе, потому что это письмо. Настоящее письмо, написанное очень мелким почерком. Кто сейчас пишет письма? Она пересчитывает страницы. Тринадцать. Она ни разу в жизни не написала столько страниц, неважно, о чем.

Она читает первые строки. «Мне просто нужно было облечь в слова то, что я почувствовал, когда увидел тебя с тем парнем, Уиллом. Я знаю, что это он, мне сказал Джефф. Мне пришлось у него спросить, раз ты решила скрыть это от меня. Догадываюсь, что ты испытала настоящую боль, позволив мне узнать правду таким жестоким способом».

Она прерывает чтение. Или, скорее, перелистывает страницы и видит, что содержание примерно одинаковое. «Как ты могла? Ты сделала мне больно. Я любил тебя. И ты это знала». Он что-то пишет про свой день рождения, ему исполнилось восемнадцать. Про то, как чувствовал себя одиноким и забытым. Как она проигнорировала его в тот день, и это после того, что он сделал ее день рождения незабываемым. Она и не знала, что у него день рождения. Никто не знал.

Она потрясена. Одно дело – подозревать, что творится у человека в голове, и совсем другое – видеть правду в реальных словах, выплескивающихся на бумагу, страницу за страницей. Среди них и слово любовь, но оно украдено и искажено. Как и другие слова: красивое, будущее, мы. Над ними нависает буря ярости. Это тревожит. Она не знает, что делать с этим письмом. Она приносит его домой вместе с купонами на скидки от Papa Murphy и QFC и счетом за электроэнергию от Puget Sound. Письмо остается лежать на кухонном столе.

Она тотчас забывает о письме, потому что происходит что-то еще: звонит он. Когда на экране телефона высвечивается его номер, она отпрыгивает в ужасе, как если бы увидела ядовитое существо. После такого письма ей противно даже прикасаться к телефону. Звонки смолкают. Но вскоре телефон опять оживает. Тишина. Звонок. Тишина. Звонок. Ядовитое существо отступает и является снова. Она должна с ним разобраться. При всем нежелании приближаться к нему она просто обязана изгнать эту мерзость из своего дома раз и навсегда. Когда уже в который раз звонит телефон, Аннабель отвечает, морщась в отвращении, как если бы презренное существо корчилось в бумажном полотенце у нее в руке. Она зажимает трубку между плечом и ухом, совсем как та молодая женщина, что заходит к себе в дом сейчас и здесь, в Бивер-Фоллс в Пенсильвании.

– Белль, – произносит он.

Нет, он кричит сквозь слезы.

Он выходит из себя. Он просто теряет рассудок. Кажется, будто все, что сидело в нем и сдерживалось до поры до времени, вдруг вырвалось на свободу. Ущемленное эго открыло дверь в темный и уродливый подвал, где уже заждались монстры.

* * *

– Что это такое, Аннабель? Что за письмо?

– Мама!

Она так рада, что мама уже дома после работы. У Джины в руках злосчастное письмо.

– Меня это пугает, Аннабель. Это какое-то зловещее дерьмо.

Малкольм сидит на высоком табурете. Он замирает, так и не дочистив апельсин. И даже не перебивает Джину напоминанием о том, что с нее должок за ругательство. Он понимает, что разговор слишком серьезный.

– Он звонил. Сегодня был странный день. Вчера он видел меня с Уиллом.

– Думаю, надо сообщить об этом. Хотя я даже не знаю, кому. Какому-нибудь консультанту по этим вопросам? Возможно, школьному психологу. Ума не приложу. Но мы не можем оставить это…

– Просто он очень расстроен.

– Очевидно. Тринадцать страниц расстройства.

– Я поговорила с ним. Думаю, он успокоился.

– Господи, Аннабель. Тринадцать страниц.

– Я поговорила с ним. Думаю, все в порядке.

Хотя она так не думала. Просто не хотела лишний раз волновать Джину. Она рассказала об этом Уиллу. Он пригласил ее к себе домой. Они сидели на диване в комнате отдыха, как прежде, он держал ее в своих крепких объятиях, и – ужасно больно об этом вспоминать – казалось, будто он пытается уберечь ее от какой-то страшной беды. Как бы мерзко ни было на душе, она блаженствовала, чувствуя себя защищенной в его руках.

Ее снова захлестывает ненависть к себе.

«Да, – говорит Хищник. – Да, да, именно так. Именно так это и должно быть».

Она бежит по дороге, от дома к дому. Двое мальчишек – с тощими ногами, в полосатых бейсбольных штанах, высоких носках и сине-красных футболках – перебрасываются бейсбольным мячом. Эта дорога, она жестока.

Потому что перед глазами оживают другие картины: Малкольм – книгочей, ученый ум – делает робкие попытки в своем первом виде спорта, бейсболе, поддавшись на призывы издалека Этого Негодяя Отца Антония, бывшего спортсмена. Нет ничего хуже, чем отцы – в прошлом спортсмены. Малкольм с азартом включается в игру, хотя явно ненавидит стоять в «доме», когда к нему со свистом летит мяч. Грядущая трагедия станет для него завершением сезона, и это единственное благо, которое она принесет.

Аннабель и Уилл сидят на одеяле, раскинутом на травянистом холме возле начальной школы Челленджер, наблюдая за игрой. Малкольм в бело-голубой форме. Он занимает позицию аутфилдера. Джина болеет на трибунах, но Аннабель и Уилл сидят ближе к Малкольму, потому что Уилл помогает ему в игре. «Так держать, дружище! Перчатку на землю. Глаза на мяч». Когда настает очередь Малкольма бить по мячу, они передвигают одеяло. Малкольм обожает Уилла. Аннабель – тоже, и не только за бейсбол.

Ее телефон гудит и вибрирует на одеяле. Она бросает взгляд на экран. Хищник. Она не берет трубку, и телефон гудит снова. Снова. Снова. Ядовитое существо возвращается, как бы она ни убеждала себя в том, что оно ушло навсегда.

– Кто это? – спрашивает Уилл.

– Он.

– Если он не прекратит, я с ним сам разберусь.

Аннабель оглядывается вокруг. Она не хочет этого говорить, потому что прозвучит слишком драматично, да и к тому же она сама не уверена. Но ей кажется, что она видит, как машина Хищника выезжает со школьной парковки.